Вдетстве Пол музыкой особо не интересовался. Их с Майклом разок отправили поучиться играть на пианино, но дальше пары уроков дело не пошло. «Зря мы начали их учить летом, — говорит Джим. — Учитель приходил к нам, и во время уроков в дверь постоянно стучались соседские дети, звали Пола и Майкла погулять. Тогда мы стали отправлять их к учителю на дом, но и это скоро закончилось».

Джим хотел пристроить Пола в Ливерпульский кафедральный хор. «Я настоял, но Пол на прослушивании нарочно пустил петуха. Потом, правда, одно время пел в хоре церкви Святого Варнавы, неподалеку от Пенни-лейн».

Затем дядя подарил Полу старую трубу, и Пол стал самостоятельно подбирать на ней мелодии. Музыкальный слух он унаследовал от отца. Тот ребенком сам научился играть на пианино. Из всех родителей будущих битлов только Джим обладал хоть каким-то музыкальным опытом.

«Я никогда не брал уроки. Просто подбирал мелодии на стареньком пианино, которое нам кто-то отдал, когда мне исполнилось четырнадцать; мы в то время жили в Эвертоне. Точно помню, что на пианино было написано „NEMS“ — „Музыкальные магазины Норт-Энда“. У меня было чувство ритма, и я мог справиться с большинством мелодий. Ни разу не опозорился».

Начав работать, Джим Маккартни сколотил небольшую регтайм-группу, которая играла на танцах. Было это в 1919 году, когда ему исполнилось семнадцать.

Группа дебютировала в ливерпульском зале Святой Екатерины на Вайн-стрит. «Мы решили придумать что-нибудь интересненькое, наложили на лица черные маски и назвались The Masked Melody Makers. Но к середине выступления мы так вспотели, что краска потекла с лиц. На том The Masked Melody Makers и закончились».

Тогда они придумали себе новое название — Jim Mac’s Band — и стали выступать в смокингах с бумажными пластронами и манжетами. «Отличная придумка. Дюжина манжет стоила пенни. Разницы с настоящими никакой… Я руководил группой года четыре или пять, в свободное время. Я считался лидером, но на деле все были равны… Как-то раз нас пригласили выступить на местной премьере фильма „Царица Савская“. Что играть, мы не знали. Во время гонки на колесницах выдали популярную тогда „Thanks for the Buggy Ride“, а когда царица Савская умирала — „Horsy Keep Your Tail Up“».

Когда началась Вторая мировая и появилась семья, Джим забросил музыкальную карьеру, хотя дома время от времени садился за пианино. «Когда я играл, Пол не слушал — скучно. Но он обожал слушать музыку, валяясь в постели в наушниках. А в четырнадцать вдруг захотел гитару. Я тогда не понял, что на него нашло».

Гитара обошлась в пятнадцать фунтов, и поначалу у Пола ничего не получалось. Что-то с ней было не так. Затем Пол сообразил: это потому, что он левша. Гитару он вернул на переделку. «Труба мне никогда особенно не нравилась. Гитара — другое дело: выучил пару аккордов — и уже можно играть. И петь не мешает».

Как большинство друзей, Пол заинтересовался поп-музыкой лет в двенадцать. Как раз тогда впервые сходил на концерт — на группу Эрика Дилейни в «Эмпайр». В четырнадцать лет простоял в очереди весь школьный обеденный перерыв, чтобы увидеть Лонни Донегана. «Он опоздал и потом для девчонок с фабрики составлял записки с объяснением, что они задержались по его вине… Обычно мы ждали под дверью гримерки, пока кто-нибудь не выйдет и не начнет раздавать автографы. Как-то я выстоял очередь, чтобы получить автограф Уи Уилли Харриса».

Кроме того, Пол ходил в театр «Павильон». «Там показывали стриптиз. Девчонки целиком раздевались, оставались в чем мать родила. Некоторые были вполне ничего. Непонятно, как нас туда пускали в этом возрасте. Добрая такая забава, невинная, хоть и грязная».

Как Джон и другие, Пол увлекся скиффлом и ранними рок-композициями Билла Хейли, но его — опять же как и Джона — по-настоящему сразил только Элвис Пресли. «Я на нем помешался. Если было паршиво, я ставил Элвиса — и опять жизнь прекрасна. Я не понимал, как делаются пластинки, — просто фантастика. „All Shook Up“! С ума сойти!»

Едва у Пола появилась гитара, он стал пробовать копировать песни Элвиса и все прочее, что было тогда популярно. Лучше всего получалось имитировать Литтл Ричарда.

«Я считал, это кошмар, — вспоминает отец Пола. — Сущий ужас. Не верилось, что люди взаправду могут так петь. И только спустя годы, когда услышал Литтл Ричарда на одном концерте с „Битлз“, я понял, как точно Пол его тогда копировал».

«Он стал конченым человеком в ту минуту, когда взял гитару, — говорит Майкл. — Мы его потеряли. У него не оставалось времени поесть, подумать о чем-то другом. Он играл повсюду, даже в ванной и в туалете».

Примерно тогда же гитара появилась и у друга Пола, Иэна Джеймса из Дингла. Теперь они вместе шатались по округе со своими гитарами. Они играли друг другу и учили друг друга тому, что успели узнать. «Мы ходили на ярмарку, — вспоминает Пол, — слушали последние песни на автодроме, а потом их подбирали. И пытались клеить девиц. Без особого успеха. К этому у меня таланта нет».

Услышав песню «А White Sports Coat», оба они — и Пол, и Иэн Джеймс — стали носить одинаковые белые спортивные пиджаки. «Пиджаки были в крапинку и с клапанами на карманах. И черные джинсы-дудочки. Мы слонялись по округе в одинаковой одежде и чувствовали себя неотразимыми. Оба стриглись под Тони Кёртиса. Кучу времени тратили на укладку».

Джим Маккартни пытался запретить Полу так одеваться, но не вышло. «Пол вел себя очень хитро, — вспоминает Майкл. — Покупал новые брюки, приносил их домой и показывал папе: мол, вот, посмотри, широкие штаны, — и папа давал добро. А затем Пол уносил брюки, и ему их перешивали. Если папа возмущался слишком обуженными брюками, Пол на голубом глазу клялся, что папа именно их и разрешил».

«Я очень боялся, что из него получится „тедди-бой“, — говорит Джим. — Очень было страшно. Все твердил ему, что нельзя носить такие узкие брюки. Но он меня просто выматывал. Уже тогда носил длинные волосы. Приходил из парикмахерской с точно такой же прической, с какой уходил, и я спрашивал: „Что, уже закрыли?“»

Девочками Пол увлекался не меньше, чем гитарой. «В первый раз у меня это было в пятнадцать. Рановато, пожалуй. Я был чуть ли не первым в классе. Девчонка была старше меня и крупнее. У нее дома. Ее оставили присмотреть за младшим ребенком, когда мать куда-то ушла. Конечно, в школе я разболтал на следующий же день. То еще был трепло».

Пол прекрасно помнит, как летним днем в 1956 году Айвен упомянул, что идет в приходскую церковь Вултона к ребятам, с которыми иногда играет в группе, хотя в тот день играть не планирует. Пол отправился за компанию — познакомиться с парнями. Может, каких-нибудь девчонок подцепить.

«Они были неплохи, — говорит Пол. — Джон играл на соло-гитаре. Только он играл на ней, как на банджо, и аккорды брал для банджо — он по-другому не умел… Остальные еще меньше понимали, как играть. В основном просто бренчали по струнам… Исполняли они какую-нибудь „Maggie May“, но чуть-чуть меняли слова. Джон сам их сочинял, потому что не знал текста полностью.

Играли на большой открытой площадке. Джон играл и осматривался, всех разглядывал. Потом рассказал мне, что в тот день впервые следил за реакцией публики, прикидывал, как лучше — двигаться на сцене или, может, не двигаться вообще.

Я, как обычно, был в своем белом спортивном пиджаке и черных дудочках. Я их как раз в школьный обеденный перерыв отнес обузить посильнее. Такие узкие получились, что все были просто в отпаде.

Потом я подошел к ним поболтать. Так, потрепался, слегка похвастался. Показал им, как играть „Twenty Flight Rock“, и напел слова. Сами они слов не знали. Потом наиграл „Be-Bop-A-Lula“ — ее они тоже знали приблизительно. Изобразил Литтл Ричарда — короче, выложил весь свой репертуар. Помню, я играю, а мне в затылок дышит какой-то подвыпивший мужик и все ближе придвигается. Я думаю: „Чего этому пьянчуге надо?“ И тут он говорит, что „Twenty Flight Rock“ — одна из его любимых песен. Ну, думаю, значит, ценитель.

Пьянчугой оказался Джон. Он пропустил пару кружек пива. Ему тогда было шестнадцать, а мне только четырнадцать, так что мне он казался уже взрослым. Я показал ему пару новых аккордов. Вообще-то, меня им Иэн Джеймс научил. А потом я ушел. Решил, что произвел впечатление — сумел показать, чего стою».

Пит Шоттон, однако, не припоминает, чтобы Пол так уж их поразил. Пит начисто лишен музыкального слуха, и его трудно восхитить исполнением «Twenty Flight Rock», даже самым блестящим.

«Я тогда не обратил на Пола особого внимания, — говорит Пит. — Вроде тихоня, но так всегда бывает, если человек впервые попадает в незнакомую компанию. Я к нему не ревновал — тогда еще нет. Он был гораздо младше нас. Я не предполагал, что он станет мне соперником. Мы с Джоном были самыми близкими друзьями. Я с ним дружил, сколько себя помню. Очень его любил, вот почему».

Джон вспоминает, что после встречи с Полом некоторое время размышлял, прежде чем принять решение. Для него это было необычно — раздумывать, а не мчаться сломя голову к тому, чего захотелось.

«Я же в тот день напился, — рассказывает Джон. — Видимо, поэтому соображал туго… Меня поразило, как Пол сыграл „Twenty Flight Rock“. Ясно было, что играть на гитаре он умеет. И я как бы подумал: этот парень не уступает мне. До сих пор главным был я. А если я возьму его, что будет? В голове промелькнуло: если надумаю взять Пола в группу, придется держать его в узде. Но он был хорош, так что взять стоило. К тому же он внешне напоминал Элвиса. Он был клевый».

Где-то неделей позже Пол на велосипеде поехал на Менлав-авеню к Айвену. Из Аллертона он покатил через поле для гольфа. А на обратном пути встретил Пита Шоттона. «Пит сказал, они про меня говорили. Может, я пойду к ним в группу? Я сказал, что ладно».

Впервые Пол сыграл в составе The Quarrymen на танцах в Клубе консерваторов на Бродвее. Хотел исполнить номер соло, наверное «Twenty Flight Rock», но что-то не сложилось.

А после танцев Пол наиграл Джону парочку песен собственного сочинения. Он пытался их сочинять с тех пор, как взял в руки гитару. Первая называлась «I Lost My Little Girl». Не желая ни в чем уступать, Джон тут же принялся за сочинение музыки. Прежде он переделывал известные песни, менял слова и музыку, но до появления Пола с его песнями сам сочинять с нуля не пробовал. Песни эти — как Пола, так и Джона — были так себе. Очень простые, вторичные. Только вместе, подталкивая друг друга, Пол и Джон открыли в себе талант создавать песни для совместного исполнения. И с того дня их уже было не остановить.

«С тех пор я шел в совсем другом направлении, — говорит Пол. — После знакомства с Джоном все изменилось. Хорошо, что я его встретил. Он был на два года старше, я — совсем младенец, но думали мы одинаково».

В последующие месяцы Пол и Джон познакомились ближе. Все время проводили вместе. Прогуливали школу, шли к Полу — чей отец был на работе, — жарили яичницу и разучивали гитарные аккорды. Пол поделился с Джоном всем, что знал. Естественно, приемы игры на банджо, которые в свое время показала Джулия, оказались бесполезны. Поскольку Пол был левшой, он показывал Джону аккорды, а тот потом возвращался домой и упражнялся перед зеркалом.

Пит Шоттон чувствовал, что отходит на задний план. «Вскоре я вылетел из группы, — рассказывает Пит. — Мы играли на вечеринке на Смитдаун-лейн. Какая-то попойка там была. Мы с Джоном здорово веселились, ржали как ненормальные, рассказывали анекдоты. А потом он взял мою стиральную доску, да и треснул мне по голове. Я лежал на полу в слезах, на шее рама от доски. Эта группа меня уже достала. Мало того, что я фигово играл, — я и на сцену выходить не любил. Стеснялся».

Айвен Вон из группы давно ушел, хотя продолжал дружить с Джоном дома, а с Полом в школе.

Пол между тем подумывал пригласить в группу еще одного своего школьного друга. Тот тоже увлекался скиффлом, роком и Элвисом, только у него получалось играть лучше, чем у многих. Пол решил познакомить его с Джоном. Парень был моложе Пола, но тот решил, что это не важно, — уж очень этот друг был хорош.

Айвена такой поворот раздосадовал. Лена Гарри, а затем и Пола Маккартни из института привел он. Айвен считал, поиск новых людей для группы — его прерогатива. Ему не понравилось, что кого-то приводит Пол.

Этот новый друг не только был совершеннейшим юнцом — он даже не пытался косить под интеллектуала, как Пол. Джордж Харрисон — так звали друга Пола — был самым настоящим, до мозга костей «тедди-боем». Айвен никак не мог понять, на черта он сдался The Quarrymen.