Приветливое мужественное лицо человека лет сорока смотрит на нас.

— Мы вас любим!

Это первое, что мы услышали.

— А вы знаете, почему мы вас любим? Потому что над нами Бог. Потому что мы с вами дети одного прародителя. Мы от Адама, мы братья и сестры. А еще потому, что ваши инженеры помогли нам построить Суэцкий канал…

Мы смотрим на Акрама в головной повязке фараона и покорены им. Акрам живет в Луксоре, Городе фараонов. Там у него большой сад и семья. Он и сам не араб, а египтянин. Сколько уже тысячелетий люди его рода живут в цветущей посреди африканской пустыни долине Нила — царице всех рек на Земле. Но Африку мы не видим. Мы на Синайском полуострове посреди пустынь Синая.

Мы — это паломники из центральноазиатских земель Хакасии, а также из сибирской глубинки Красноярского края и Бурятии. Нас двадцать человек, и как-то сразу мы стали одной духовной семьей. Батюшка с матушкой, руководитель группы Иван и паломники — русские и хакасы. Мы в объятиях безжизненной пустыни.

Пустынные пространства с редкими колючими кустами, и горы, горы, потрясающие горы. Безмолвные, вздыбленные вверх, будто едва остывшая после дождя глина, с подтеками, не растворившимися кусками, глубокими извилистыми промоинами.

В комфортном автобусе мы движемся вдоль западного залива Красного (Чермного по-славянски) моря. Сквозь некую дымку мы видим на том берегу гористый берег. Там Африка, земля фараонов, один из истоков человеческой цивилизации, Египет сего разнообразной и увлекательной — увлекательнее, чем самый захватывающий приключенческий роман, — историей. Земля, на которой три с половиной тысячи лет назад жили потомки месопотамско-ханаанских бедуинов-пастухов Авраама, Исаака и Иакова. Тогда еще не народ, а просто родственные двенадцать колен-племен, ведущие свою родословную от странника и изгнанника Иакова с его загадочным новым именем Израиль, что значит Богоборец, а то и Боговидец. Израильтяне — сначала привилегированные гости египетской земли, нашедшие в ней спасение от голода, а потом — стонущие под тяжким игом непомерных работ рабы.

Акрам простирает руку и показывает нам куда-то вдаль — там, в той стороне, место, где Моисей (Моше, Муса) вывел израильтян из Египта. Мы вглядываемся изо всех сил, да что там разберешь! Но факт: там впервые произошла Пасха — не празднование ее, а она сама! Там, как посуху, пройдя через Красное (Чермное) море, израильтяне превратились из разрозненных потомков Израиля, из некого большого семейного клана в народ Божий. Там началось исполнение обетований, которые дал Адонай, единый Бог, неведомый языческим племенам и народам, — исполнение обетований, данных месопотамскому пастуху Аврааму, его сыну Исааку и внуку Иакову

Там… Все началось там. Мы не видим самого места; жесткий план наших паломнических дней не позволяет нам подъехать ближе. Однако как будто доносится оттуда через пустынные просторы голос Мариами, вторившей Моисею, брату своему:

().

Над пустыней разливались звуки тимпанов с ликованием. Это было давно. Очень давно. А теперь звучит по всему миру: «Яко по суху пешешествовав Израиль, по бездне стопами…».

Сколько раз я это пропел с кадилом в руках! А вот там, в той туманной дымке, куда мы немного не доехали, — там оно прозвучало первый раз. До этого патриархи молчали. Нет, не совсем молчали, но они не пели, не играли на инструментах. Их взывания уносились в небо к Единому Богу, как пронзительные крики муэдзина с минарета в пустынных просторах.

Три дня шли израильтяне по пустыне без воды. Мы во все глаза смотрели на эту пустыню… Нет! Если бы мы ехали не в комфортном автобусе, если бы при нас не было бутылочек с приятной чистой водой, — Акрам услышал бы наш ропот раньше, чем Моисей ропот своих соплеменников. Ему три дня ждать бы не пришлось.

И возроптал народ на Моисея, говоря: что нам пить (). А остановка народа была в Мерре, где была вода, но она оказалась горькой, непригодной для питья. Мерра означает «горечь». Еще немного продвинулся народ по пустыне.

().

Акрам предлагает нам выйти из автобуса. Мы приехали в Элим. Ноги наши ступили на землю пустыни. Вот здесь, здесь народ Божий тридцать пять веков тому назад разбил стан. Время свернулось. И сейчас все, как было тогда, — пустынный жгучий простор. Пустыня никого не ждет, никому ничего не обещает, не прощает, не милует. При этом вокруг нас оазис — тот самый.

Еще в детстве я слышал, как моя мама пела про отдохновение в Элиме после горькой Мерры посреди бескрайних просторов пустыни, посреди просторов и гор. И вот я здесь. Здесь были израильтяне, никогда не видевшие Ханаан, — землю, обетованную, обещанную их отцам; землю, кипящую молоком и медом. Но эта земля, на которой они оказались, не кипела ничем, кроме непрерывной жары и зноя, а потом — ночного холода. Они не видели землю своей веры, и не суждено им было ее увидеть.

Я не видел херувимов и серафимов, я не видел Небесный Ханаан, но я увидел, я своими ногами стоял и ходил по земле веры своей. Я видел разные страны и земли, я видел Азию и Европу, я видел Африку, а здесь… Нет, здесь я не видел, здесь было видение того, во что верил, о чем знал с раннего детства, чему внимал из маминых уст в святые воскресные дни, когда за стенами, за окнами родительского дома лютовали ветры атеизма и безбожия хрущевских времен.

Только источников здесь уже не двенадцать. Один остался, да и то вода в нем не чистая, не питьевая. Зато финиковых пальм не семьдесят, а гораздо больше. А место чудное — оазис посреди пустыни. Некоторые из нас не смутились, окунулись в Элимский источник. И я тоже. Конечно же, и Лидия, матушка моя. Здорово! Мы в водах Божиих! Здесь Бог дает отдых после утомительного пути. Так и в жизни нашей. После пустыни, после Мерры — Элим, оазис. Отдохновение. Кстати, и весь 2011 год, завершившийся этим паломничеством, не Божий ли нам Элим после Мерры — жесткого и горького 2010 года?.. Но Элим ненадолго. Так и в жизни, и в распорядке нашего паломничества.

Небо голубое, голубое — высокое. Солнце и бескрайняя земля, и вертикальные плиты гор. Мусульмане купаются в рубашках. Иудеи, без присутствия посторонних, ни в чем. Христиане — в чем придется. Акрам (его имя означает «гостеприимство») много беседует с нами. Он гид и проповедник. Этот мусульманин проповедовал нам не ислам в пику христианству, нет! — он учил нас любить Бога и жить благочестиво. Некоторые, уязвившись в совести, даже каялись мне потом, после его слов. Пустынная земля и бездонное небо. Человек и Бог. Из уст Акрама звучало благочестие древних праотцев этих пустынных земель, оно исходило и от образа его. Какой контраст с растлением современной цивилизации, так упорно стремящейся «просветить» эту пустыню!

Заезжаем в монастырь святого Георгия Победоносца. Он не ознаменован событиями из жизни святого мученика, однако привлекает к себе паломников. У входа в храм мощи одного из подвижников этой обители — монаха Григория. Глава, лицо, борода монаха открыто взирают на приходящих… Зрелище не для всех. В России как-то не так. Святые мощи всегда под священным покровом. Как различны повсюду традиции! Но для того и существуют паломничества и путешествия, чтобы не принять одну из традиций, в том числе благочестивую и родную, к которой ты так привык, за единственно возможную, а все остальное отвергать как что-то ложное.

Едем дальше, ощущая непрерывный подъем дороги. В окнах автобуса мелькают пустынные горы. Скоро будет полторы тысячи километров над уровнем моря. Мы подъезжаем к Хориву — горе Божией. Это не одинокая гора, а большой, далеко тянущийся горный хребет, целый массив гор. Нам показывают скалу в Хориве, по которой когда-то, по велению Божию, Моисей ударил своим посохом, и из нее потекла вода. Народ, утомленный долгим путем и жаждой, роптал и искушался: Есть ли Господь среди нас, или нет? () Но потекла вода, все бросились пить: Господь есть! Вода течет и сегодня. Источник не иссяк. С нами Бог!

Все бы хорошо, да именно на этом месте и напали на израильтян амаликитяне — синайское племя бедуинов, отчаянных воинов. И завязался в Рефидиме бой. Первый после исхода израильтян из Египта. Высоко возвышается гора. Это и есть «гибеах» — синодальный перевод передает словом «холм». Но это гора, весьма и весьма значимая. Мы смотрим на ее вершину, подняв головы. Там, на вершине ее, стоял с посохом Моисей.

().

Все тяжелее и тяжелее становились руки вождя… Арабское предание говорит, что Моисей держал ими небо. Тогда Аарон и Ор стали поддерживать руки пророка, усадив его самого на камень. И так было до захождения солнца.

Где мы стояли, здесь звенели мечи, ломались копья и летали стрелы. Здесь, в тот день, три с половиной тысячи лет назад, была брань у Господа против Амалика (). К вечеру сражение завершилось, и Моисей устроил жертвенник Господу «Ягве Нисси» (что значит «Господь — знамя мое»). Мы же стояли днем там, где был бой. Священник читал о происшедшем здесь из древней книги Библии, Священной Торы.

Мы смотрели на вершину горы и молились, чтобы и в нашей жизни Господь низложил в брани мысленного Амалика, поражая все, что противоборствует в нас правде Божией. Мы были готовы, как Аарон и Ор, поддерживать руки тех, кто предстоит в молитве за нас пред Богом и воздевает их к Престолу Господа. Как-то сразу слились мы здесь в одно сердце и один дух. И потом все дни нашего паломничества были вместе — «вдвадцатером». Это вам не вдвоем, не втроем. Такое даруется только Духом

Божиим. Ранний подъем, совместная вслух утренняя молитва в автобусе, матушкины песнопения о всех тех священных событиях и местах, которые она знала во множестве. Потихоньку начинали, вдохновляясь, подпевать ей и многие паломники.

Святые места… Везде чтение Библии о тех событиях, что на них происходили. Везде молитва о том, к чему побуждало молиться каждое святое место. Тропари, кондаки, ектении и совершаемые своими словами прошения и молитвы священника. Везде — записки. Молитвы о тех, кто заповедал нам о них молиться. И о себе, и о своих близких заказывали молитвы на святых местах, во множестве означенных храмами и монастырями. Особенность же Синая — там многие места остались в их первозданной неприкосновенности. Все так же, как было века и тысячелетия тому назад.

Украшение нашей группы — два ее крыла. С одной стороны — две старицы, одной из них уже за восемьдесят, а другая не намного отстала. Они всюду с нами, пешком ли, на верблюдах, нигде не отстают, горя духом. Все им радостно и участливо помогают. Другое крыло — две девушки, им едва за двадцать, дышат юностью, посвященной Христу, легки, как ветерок. Ну а между ними — мы все, сорок, пятьдесят, шестьдесят лет, как уже по жизни странники.

Продвигаемся дальше. Вот место, где Бог дал народу Своему манну с неба. А вот место, означенное именем Аарона. Здесь остановился народ израильский в своем шествии к горе, огромный стан двенадцати колен, около двух миллионов человек в общей сложности. Сорок дней ждали здесь Моисея, поднявшегося на гору (до вершины по вертикали тут еще 700 метров). Кончается каменистая пустынная земля. Пики Хорива уносятся ввысь. Моисей там. Что с ним? Никто не знает. А здесь, внизу, золотой телец.

Мы стоим на том месте, где ел, пил и играл народ перед золотым тельцом, заменившим ему Бога. Того тельца давно уже нет. Его уничтожил сам Моисей. А мир все пляшет и пляшет вокруг золота и не сомневается, что это и есть бог, который выведет из рабства и нищеты Египта. Разве не золотом решаются все проблемы в мире?! Того золотого идола нет, но на скале мы видим четко отпечатавшийся каменный рельеф, напоминающий тельца. То ли время и ветры его изобразили, то ли человеческая рука посодействовала, — мы того так и не поняли, но напоминание об этом грехе людей Израиля видели своими глазами.

И вот монастырь святой Екатерины. По преданию, ангелы схоронили тело пострадавшей в городе Александрии святой мученицы на вершине самой высокой горы Синайского полуострова, видной с горы Божией Хорив, с Джебель Муса. Там эти мощи были обретены монахами, и теперь они в святом монастыре, ее честная глава и кисть левой руки с перстнем. Когда мы были в храме за богослужением, где все причастились святых Таин Христовых, эта драгоценная святыня была изнесена, что происходит не всегда, и мы имели радость и счастье приложиться к ней. Так невеста Христова Екатерина и нас уневестила своему Небесному Жениху. На память все, конечно, закупили себе освященные перстни в благословение от монастыря святой Екатерины.

У этого монастыря есть интересная особенность. Внутри него находится мечеть. А история ее такова. Конец VII века, по пустыням через всю Святую Землю несутся воины Аллаха, неся смерть и разрушение. Moнахи Екатерининского монастыря, предуведомленные о скором нападении измаильтян, быстро строят у себя в обители мечеть. И когда воины-арабы прибывают, они их встречают хлебом-солью и приглашают помолиться в мечеть. Это так расположило к ним пришельцев, что через некоторое время сам пророк Мухаммед дал собственноручно фирман монастырю, на все времена обеспечивающий его безопасность и неприкосновенность. В мечети, кроме того единственного раза, так никогда и не было мусульманской службы, а обитель выстояла во всех перипетиях истории и является с некоторыми другими синайскими обителями автономной Православной Архиепископией.

В Екатерининском монастыре есть одно из святейших мест на Земле. История его такова. Моисей пас овец Иофора, тестя своего, священника Мадиамского. Он далеко провел стадо в пустыню и пришел сюда к горе Божией — Хориву. Эта гора издревле была окружена некой загадкой и тайной, как позднее Олимп в Элладе. «Син» означает «божество Луны». Древние бедуины были уверены, что это — Гора богов. И вот там, где ныне Екатерининский монастырь, в горящем и несгораемом кусте, в неопалимой купине, явился воспитаннику фараоновой дочери, бывшему царедворцу, а ныне уже сорок лет как простому пастуху, — Бог.

Здесь Моисей, по слову Бога, разулся, ибо место, на котором он стоял, была земля святая. Здесь услышал Моисей из куста הוהי (Ягве), непроизносимое священное имя Божие, и был призван стать пастырем Израиля, чтобы вывести его из Египта в Обетованную Землю, где текут молоко и мед. Однако прежде Моисей должен был привести народ свой к этой горе и совершить здесь с ним служение Богу. Совершение служения на горе Синай и было мотивацией, которую Моисей и Аарон выдвинули фараону, прося его отпустить народ на время. Об окончательном уходе в Ханаанскую землю они ничего не говорили, эта конечная цель оставалась неведомой египетскому властителю.

Фараон должен был отпустить народ совершить служение Богу в пустыне. Сама идея такого действа не вызвала никакого удивления. Загадочная гора богини Луны была наверняка известна правителю. Желание народа, а то и повеление израильского Бога принести жертву на горе Божией, было ему вполне понятно.

Здесь, у подножия Синайской горы, встретил Моисея с народом его тесть, священник Иофор, который принес жертву Ягве Богу и дал благоразумный совет Моисею о судопроизводстве. Об этом напоминает колодец на территории монастыря святой Екатерины, из которого Моисей поил овец Иофора. А вот и сама Неопалимая купина. Огромный куст, корневища которого уходят под алтарь храма. Здесь совершилась одна из величайших тайн домостроительства Божия. Здесь горел благодатным нетварным огнем куст и не сгорал, прообразуй Деву, которая родит Бога и не перестанет быть Девой! Здесь прозвучало имя Божие הוהי из уст Самого Бога!

Так хотелось здесь побыть одному, разуться, как Moисей, подошвами ног ощутить ту тайну… Но увы! Все застроено, закатано бетоном, огорожено. Как жаль! Однако, с другой стороны, давно уже никакого куста здесь и не было бы, да и сохранилась ли бы сама память о сем месте?

Смиряемся. И уходим… Когда было уже темно, ночь окутала гору и спустилась на монастырь, мы еще раз с матушкой пришли к этому месту. И все-таки я разулся, постоял босым, хотя и на бетоне. Помолились. Помолчали.

И вот приближается главное событие: как некогда Моисею, так и нам предстоит ночное восхождение на гору. Акрам желает нам крепкого духа. Когда дух крепок, крепко и тело. Восхождение должно начаться в 1 час ночи. Подъем длится более четырех часов. Ужинаем. Рядом с нами за соседним столом трапезничает другая группа паломников. Они взошли на гору днем и теперь только что спустились. Соседи заговаривают с нами, и одна женщина начинает убедительно уговаривать отложить восхождение до утра и ни в коем случае не восходить ночью. Восхождение невыносимо трудно. Ее матери стало плохо, и она едва смогла спуститься. Но мы остаемся при намерении исполнить предписанное нам в распорядке нашей поездки.

Через некоторое время, увидев меня уже на улице, эта женщина, словно хищная птица, вновь нападает с уговорами и предостережениями, пытаясь разбередить душу. Глаза ее горят. Рассказывает ужасную историю о том, как некая группа два года назад восходила ночью на гору и не досчиталась одного молодого человека. Днем его нашли мертвым, он разбился, упав с высокой вершины. Уже потом мы узнали, что юноша этот был еще и из Красноярска. Женщина с жаром говорила, что благодать есть и днем, и ночью, и нечего искать острых ощущений. Меня трясет — однако решение принято, и я, преодолевая невольный озноб, заявляю, что менять его мы не будем.

Да, признаюсь, искушение было большое. И откуда она только взялась? А тут кое-кто и из наших начинает твердить: а вдруг это и на самом деле Божье предупреждение, предостережение? Но я почему-то вспоминаю совсем другое. Апостол Петр пытался уберечь Учителя и стал Ему прекословить: «Будь милостив к Себе, Господи! Дане будет этого с Тобою». Известно, с какими словами Иисус отогнал его от себя. Довольно жестко отрезал и я той женщине, чтобы не искушала перед восхождением и не говорила под руку худое.

Когда мы прилегли отдохнуть на пару часов перед подъемом на гору, я не мог заснуть, озноб не проходил. Все-таки нагнала она страха. Боязно и за себя, и за всех девятнадцатерых, за которых несу ответственность… С вечера некоторые из нас запаслись посохами. Один доллар, и в руке настоящий из тростникового дерева посох — большая помощь при подъеме в гору. Тут же вспоминается и посох Моисея. Здорово! Вот уже время и к часу ночи. Мы выходим из наших комнат. Группа собирается. Над головою полная луна, заливающая нас своим серебром. Появляется Акрам. Решительно спрашивает:

— Дух ваш крепок?

Мы киваем головами. Все внутренне собранны. Каждый из нас чувствует сдержанное волнение и готовность совершить восхождение. У многих на лбу укреплены фонарики, чтобы освещать путь перед собою. Но они потом мало понадобятся — путь нам будет освещать луна. Оглядываемся и, к нашему ободрению и утешению, видим, что мы не одни. Собираются еще другие группы. Всюду снуют молодые арабы, предлагая первую часть восхождения преодолеть на верблюдах. Но как добираться, каждый выбирает для себя сам. Все наши готовы подниматься только пешком.

Моисей сорок лет пас овец своего мадиамского тестя. Места эти знал, конечно, хорошо. Вождю израильского народа не было нужды у кого-нибудь спрашивать дорогу. Мы далеко не так хорошо, как некогда великий пророк, готовы к восхождению на гору. У меня на спине рюкзачок с облачением, с водой. В руке посох. Договариваемся, что никто не вырывается вперед меня и никто не отстает от Ивана, руководителя нашей группы, чтобы не потеряться. Молимся и отправляемся из монастыря. На гору нас ведет не Акрам, а молодой араб Ясир. Ступает он пружинисто, неспешно, показывает путь, а уж подымается каждый сам. Сам, со своим здоровьем, недугами, со своей внутренней духовной установкой.

Сначала идем ущельем. От идущего к идущему передается нараспев: «Господи Иисусе Христе Сыне Божий, помилуй мя грешнаго!» Пению этой молитвы в походном темпе я обучился при крестном ходе вокруг города Абакана на Духов день этого года. Восхождение на Синай, на Богосшественную гору, — это не путешествие, не туризм, не альпинизм, не отдых и не труд. Это священнодействие. Мы поднимаемся к Богу. Когда-то гора эта сотряслась, на нее опустилось облако, и Моисей вошел во мрак, где Бог. Мы поднимаемся туда же.

Передвигаемся ущельем. Где же сама Синайская гора? Пред глазами некая гора возвышается, но не та.

— Как обойдем ее, так и увидим Хорив, Джебель Муса, — говорит нам наш вожатый Ясир.

— Господи Иисусе Христе Сыне Божий, помилуй мя грешнаго! — как по эстафете, от священника к идущим за ним и до замыкающих прокатывается распевное моление. Над головою — заливающая все своим бесстрастным серебром полная луна. И тишина ночи. И обгоняющие нас верблюды, щебечущие ребята-арабята…

Обогнув гору, мы наконец видим ту самую гору Божию, священный Хорив! Все торжественно сдержанны. На устах молитва. В глазах Божий огонь. Крестимся. Молимся. Идем дальше, подымаясь вверх. Более трех тысяч ступеней перед нами. Нет! Не тех, что в домах благоустроенных; не тех, что паркетны и поскрипывают под начищенной обувью. Это обычные природные камни, ступенчато выложенные. Где аккуратно, где просто камень за камнем. Кромка тропы во многих местах выложена бордюром из камней. Присаживаюсь. Меня сгоняют — нельзя! Камень может соскользнуть. Кстати, ночью даже чувствуешь себя безопасней. Не видишь той глубины внизу и крутизны, на которую восходишь. А подъем: 700 метров по вертикали. Гора-скала.

По ходу кафешки. Можно остановиться присесть, отдохнуть. Их здесь немало. На этих небольших привалах молимся, читаю отрывки из Библии. Рассказываю. Где о горе Синай; где о первых словах Библии, прозвучавших здесь, на этой горе; где о десяти заповедях, здесь данных; где об Илии-пророке, также приходившем сюда; где о расселине, в которой Моисей, желавший видеть Бога лицом к лицу, увидел только «задняя Божия»; где о единстве Божием; где о черте вокруг горы, которую под страхом смерти не мог переступить никто из народа и даже из скота.

Поднявшись еще вверх, вспоминаем, что где-то на эту высоту поднялись семьдесят старейшин и видели здесь место Бога Израилева из чистого сапфира, как самое небо ясное. Здесь они загадочным образом видели Бога (славу Его) и ели, и пили перед Ним. А дальше Моисей встал и пошел с одним Иисусом Навином. Потом, где-то повыше, и тот остался, а Моисей подымался уже один. И вот мы на этих местах с ним с одним.

Еще вспоминаем, как Бог после греха израильтян пред золотым тельцом, пока Моисей был здесь на горе, хотел их истребить, а от Моисея произвести новый народ. Моисей, имевший шанс стать новым Авраамом, отказывается. Если погибнет народ, то и он не хочет числиться в книге жизни.

Еще на сорок дней Моисей повергается на один бок на землю перед Богом, не поворачиваясь и не вкушая хлеба и воды. Что это? Некий священный каприз пророка перед Богом? Но наконец мольба Моисея услышана, Господь соглашается сохранить жизнь его народу и послать перед ним Своего ангела. Однако Моисей не согласен принять эту милость! Он готов сдвинуться с места, встать, только если Бог Сам пойдет перед народом! Бог сдается, Моисей встает. Народ сохранен, и Сам Бог в облаке днем и в огне ночью будет идти перед народом Своим Израилевым. И все это происходило здесь, где мы сейчас находимся.

Шаг за шагом поднимаемся вверх.

Молодые наши сестры-девушки переступают с камня на камень легко, свободно, как прыгают горные козочки. Другие идут сосредоточенно, взмокнув от усилий. Иные же через крайнее «не могу» и «больно». Шаг за шагом. На гору. К Богу! Вот уже и верблюды выше не могут. Остался последний, самый крутой и опасный подъем на скалу. Никаких ограничительных кромок сбоку. У некоторых никак уже нет сил. Но никто не останавливается. Вверх! Topé имеем сердца! Горé и стопы направляем.

Резкий, крутой подъем.

Сосредоточенно, молча подымаемся. Иногда у кого- то вырывается: Господи Иисусе Христе Сыне…

Вершина!

Вот она — вершина святой горы, горы Божией!

Безмолвно стоит храм, даже окна его затворены. А над головою купол неба. Нерукотворный храм Живого Бога, Живого и Единого. Уже светает. На вершине много людей. Наша группа держится вместе. Красная полоса очертила горизонт. Скоро взойдет солнце. Восторг и ликование перед Богом. Лица паломников сияют. Слезы. Радость. Счастье. Мольба. Умиление. Кто-то, падая ниц, целует землю, кто-то воздевает руки к небу.

Звучат первые слова Богооткровенной Книги: «Берешит бара Элогим эт га-шамаим ве эт га-арец… В начале сотворил Бог эти небеса и эту землю…»

Здесь возгремел Бог:

().

И далее все десять заповедей. Мы все это произносим. Здесь это впервые произнес Бог, впервые и всему миру. Для населения всей планеты. И ученики Моисея еще тогда, и те, что уверовали потом в Иисуса Христа, и агаряне-единобожники — все приняли сказанное здесь.

В это время восходит солнце. Душа радуется и веселится в Боге. Уже позднее я слышал от одного архиерея, что свечением своим восходящее на Синае солнце как бы являет вначале звезду Давида. Счастливые, мы обнимаем и братски целуем друг друга. Здесь Бог заключил Завет с народом Своим.

Главное на Синае произошло. Теперь вниз. Все счастливы и с каким-то облегченным чувством, никуда не торопясь, спускаются. Одни скорее, другие не скоро. На душе Божия милость и благость к нам. Кто-то фотографирует, а кто-то все еще поет: «…Иисусе Христе Сыне Божий, помилуй мя грешнаго!»

Спустившись и отдохнув, после обеда идем к пещере преподобного . Это в другую сторону от Джебель Муса, от горы Моисеевой. От монастыря святой Екатерины шли вниз, а обратный путь стал восхождением. Но после ночного восхождения этот путь уже не был таким жестким физически и духовно, и не было такого острого напряжения. Некоторые читали «Лествицу» преподобного Иоанна, другие о ней только знали-слышали. Но с каким благостным чувством все побывали в пещере, что помнит подвижника, прошли по местам, где подвизался великий святой, ступень за ступенью восходивший на небо по лестнице добродетелей.

Здесь подвизался в духовном подвиге человек, ставший через свою книгу учителем и наставником множества святых Афона, Киевских пещер, Сергиевой Лавры, Валаама и повсюду подвизавшихся. Мы молились о том, чтобы и нас Господь сподобил взойти по этой лестнице и чтобы никто с нее не упал. И потом, когда будем испытуемы, истязуемы пред Всеправедным Судьей, чтобы никакой злой дух нас не низверг с какой-нибудь ступени этой лествицы, лишив Царства Небесного.

И вот мы снова в монастыре святой Екатерины. Завтра рано утром Божественная литургия, и мы все готовимся ко святому причащению. По благословению Паломнического центра Московской Патриархии паломникам рекомендуется поисповедаться перед поездкой у себя дома, а во время паломничества без дополнительной исповеди причащаться, где этому предоставляется возможность. Все в нашей группе так и поступали. Но по надобности некоторые приступали к духовнику, открывая тяготы своей души. Все это вполне соответствовало и моей сложившейся духовнической практике.

В это время в монастыре оказалась вместе с нами еще одна паломническая группа из Западной Сибири и Центральной России. Так получилось, что у них не было священника. Приметив меня, руководительница стала просить исповеди для всей своей группы с немалой настойчивостью. Я объяснил им благословленный свыше порядок причащения, но согласно прочно утвердившейся в России традиции они требовали исповеди. Не без некоторого внутреннего неудовольствия пришлось мне согласиться.

Таинство исповеди совершали в укромном месте святой обители под открытым ночным небом. Полная луна вновь все залила своим серебром. Мерцали звезды. Было тихо-тихо. Свежий горный воздух. А какие были исповеди! Какой водворялся покой и внутренний мир в душах! Оттуда, с неба, Сам Господь очищал их. Всё без спешки и умиротворенно. И священник, и кающиеся примирялись с Богом, принимавший исповедь вместе с исповедующимися. Тихая радость легла на сердца. Паломники ликовали — когда еще вот так, под открытым небом, в горной ночной тиши придется поисповедоваться! В благодарность за этот духовный праздник они подарили батюшке коврик из натуральной верблюжьей шерсти. С терпким запахом. Теперь, когда я молюсь дома перед святыми образами на этом коврике, то поминаю тех неведомых мне паломников, с которыми духовно породнился той ночью на Синае.

И вот мы снова в автобусе. За его окнами — просторы пустыни и причудливые контуры горных зигзагов. Матушка заметила, что такие контуры чиркают дети на листе бумаги, а здесь, в пустыне, их начертал Бог. Все умиротворены в спокойном движении. Отрываемся, хотя не хочется, от Синайской пустыни, и уже появляется предвкушение вхождения в Святую Землю — в Вифлеем, в святой город Иерусалим. Почти все смотрят в окно, уже ничего не разглядывая. По этим пустынным, безводным местам с редким кустарником, которого и верблюдам едва ли хватает, когда-то медленно передвигался народ с шатрами, повозками, детьми, со святой Скинией — Шатром Божиим. Впереди, не спеша, уверенно, с посохом шел пастух. То был великий Моисей, Моше, Муса.

Ветры над пустыней… Они унесли века, а вокруг все то же, в первозданной нетронутости, как и было некогда. Шедший народ думал о загадочной Обетованной Земле, как будто слыша, как кипят, бурлят в ней потоки молока и меда. Но в эту землю никто из них не вошел. Они навсегда костьми легли здесь, в пустыне. И только их дети перешли Иордан. Но то уже другая история. Наступает и другой этап нашего паломничества — мы въезжаем во Святую Землю.