Место морали в системе культуры неоднозначно. И в специальных (философских, социологических, культурологических) работах, и в представлениях обыденного сознания можно встретить пересекающиеся и частично взаимоотрицающие суждения о том, что такое мораль. Она может трактоваться как система ценностей, норм и правил, регулирующих поведение людей, оказываясь приближенной, таким образом, с одной стороны, к этикету (правилам хорошего тона), а с другой – к обычаям и праву. Мораль, безусловно, присутствует и в этикете, и в обычае, и в праве, но мораль – это не этикет, не обычай, не право. Более или менее углубленное размышление показывает, что воспитанностью и галантностью мораль не исчерпывается. И в уважении к общепринятым нормам поведения и мнению старших мораль если и обнаруживается, то далеко не до конца. Так же – и в соблюдении закона, справедливости, в уважении к достоинству личности.

Для более точного понимания природы морали необходимо обратиться к ее истокам, учитывая, что мораль в том развитом и утонченном виде, в котором она известна или может быть известна сегодня, возникает не сразу, она разворачивается в процессе исторического развития культуры. Исходя из данных самой морали, можно с достоверностью установить, когда в ней появляется потребность или в ответ на какие изменения в жизни людей появляется мораль.

Определяющим условием исторического возникновения морали явилось разложение родового общества, выразившееся в снижении значения кровнородственных и приравнивавшихся к ним уз как фактора общественной жизни. На это указывает, например, ряд фактов из истории языка.

Основными социальными структурами первобытного общества были род, фратрия, племя, союз племен (народ). Как свидетельствует историческая этнография, эта структура является непременной для всех народов на стадии варварства. Характерно, что такие важные слова из морального лексикона, как «доброта», «любовь», «братство», в древних языках и ряде современных являются родственными или, по крайней мере, этимологически связанными. Слова, обозначающие существенные для морали человеческие отношения, являются однокоренными словам, представляющим базовые отношения первобытного общества. Такое расширение значения слов происходит именно в условиях расшатывания, размывания социальных связей, которые этими словами традиционно обозначались и которые выступают примером (если не образцом) для отношений людей в новых условиях.

Мораль формируется как реакция на взаимное обособление людей в сообществе. Можно сказать по-другому: мораль формируется параллельно формированию государства, одновременно с возникновением политического общества как компенсация таких связей и зависимостей между людьми и социальными группами, которые устанавливаются с помощью силы (физической, военной, политической, экономической и т. д.). Мораль возникает как механизм культуры, который способствует преодолению обособления и отчуждения между людьми, созданию нормативных и духовных условий для их единения.

В целом мораль в своей основе имеет систему ценностей, которые в первобытную эпоху удовлетворялись на основе родовых связей. Что это за ценности? Равенство, взаимность, примиренность (невраждебность), согласие, забота. Их важность определяется тем, что самим естественным порядком вещей в реальных отношениях между людьми нет ни равенства, ни открытости, ни благожелательности, ни заботы.

Социально-культурный смысл морали и заключается в том, что она формулирует требования, отвечающие глубинным потребностям человека, требования, которые предъявляются к отношениям между людьми как социальными индивидами, которые предъявляются человеку, обремененному социальными статусами, ролевыми обязанностями или функциональными зависимостями.

Что это за «глубинные потребности»? Человек обладает физическими (витальными) потребностями – в питье, еде, отдыхе для восстановления сил, в тепле. Но человек – не только биологическое, но и социальное существо. Социальность человека – такое же антропологическое качество, как его биологичность. Человек становится собственно человеком только через общение и взаимодействие с себе подобными. Брошенный, т. е. исключенный из человеческого сообщества, младенец не может стать человеком.

Как свидетельствуют экспериментально подтвержденные психологические наблюдения, потребности в общении, человеческом тепле являются столь же существенными для развития человека, как и витальные потребности. При этом изначальный социальный опыт индивида, опыт, задаваемый ситуацией заботы, воспитания, ухода за ребенком со стороны взрослых, – это опыт безусловного и непосредственного единения ребенка с другими. Благодаря этим отношениям происходит первичная социализация индивида; более того, этот первоначальный опыт формирует потребности, не менее существенные для человеческой жизни, чем витальные потребности, – потребности в сердечной близости с другими и душевном тепле, в заботе и ласке, открытости и искренности. У всех народов существуют легенды о «золотом веке» и райской жизни. Во всех этих легендах закреплена надежда человека на полное осуществление тех самых потребностей, которые сформированы на основе изначального социального опыта.

Исторически мораль формируется как своеобразная компенсация утраченной родовой слитности архаичного общества. Но ценности и нормы морали органичны и тем упованиям человека, которые предзаданы его изначальным опытом общения с родителями, другими близкими родственниками. Их актуальность обусловлена тем, что с развитием индивида, его постепенным включением в отношения с другими людьми, в первую очередь со сверстниками, с дальнейшим расширением его связей, взятием им на себя обязательств, ставящих его в зависимость и взаимозависимость от других людей и институтов, – происходит обособление человека как носителя частных интересов, т. е. партикуляризация человека.

Социальная обособленность, или партикуляризация, которая представляет собой непосредственное условие возникновения морали, заключается в том, что удовлетворение потребностей человека зависит от его связей с другими людьми как носителями частных интересов. Потребность в единении осознается именно потому, что единства нет, и отсутствие единства переживается как неполнота, как несовершенство общественных связей. «Начинается» мораль с различенности «Я» и «Ты», т. е. с осознания человеком своего действительного отличия от другого, с внутренней раздвоенности «Я», с переживаний личностью собственного одиночества, со стремления к преодолению объективной обособленности в отношениях между людьми.

Мораль направлена на ограничение, ослабление обособления, на объединение человека с другими людьми. Объединение может происходить в разных формах. Не всегда объединение людей само по себе является выражением морали. Подростковые стайки и дружеские группы по симпатиям или интересам, хулиганские шайки и кланы, профессиональные или корпоративные объединения и политические союзы отнюдь не являются сами по себе моральными образованиями. Мораль призывает к единению на основе равенства и справедливости, суверенности и автономии личности, взаимного уважения, заботы и духовного обогащения. Об этом свидетельствуют фундаментальные нравственные требования, которые были выработаны и сформулированы в глубокой древности в форме основных заповедей, как правило, представлявшихся переданными людям Богом (или богами) в знак их избранничества, посвященности, приобщенности к высшему – божественному.

Таким образом, мораль возникает из осознания обособленности и отчужденности человеческого существования, в стремлении к преодолению разорванности человеческого бытия – внутренней (в отношении к самому себе и к высшему – духовному идеалу) и внешней (в отношении с людьми, в отношении с природой и общностью, обществом). В этом стремлении, сколь разнообразно оно ни проявлялось бы, скрыта потребность человека в единстве, понятом как цельность разумной и душевной жизни, как связность, соединенность людей, как приобщенность к истине, к безусловному и абсолютному идеалу. Потребность в единении с другими людьми лежит в основе морали.

Исходя из сказанного, можно дать определение: мораль – это система ценностей и императивов, ориентирующих людей на духовно-возвышенный идеал человеческого единения, выражающегося в примиренности, солидарности и братской (милосердной) любви.

Моральное сознание выражает себя через специальные этические понятия, основными среди которых являются понятия добра и зла. Добро выражает положительное значение явлений или событий в их отношении к высшей ценности – к идеалу. Зло есть противоположность добра.

Добро и зло осознаются как особого рода ценности, которые не касаются природных или стихийных событий и явлений. То, что совершается само по себе, т. е. стихийно, может иметь благие или злые последствия для человека, но такие стихийно совершающиеся события и явления сами по себе не имеют отношения к тому, о чем мыслят в категориях добра и зла, они лежат по ту сторону добра и зла. Добро и зло характеризуют намеренные действия, совершенные свободно, т. е. поступки.

Принципиально важно, что добро и зло обозначают не просто свободные поступки, но действия, сознательно соотнесенные с определенным стандартом – в конечном счете с идеалом: добро – это то, что приближает к идеалу, зло – то, что отдаляет от него. Зная, что в истории существовали различные мнения относительно того, к чему должен стремиться человек, чтобы достичь совершенства, легко представить концептуальное разнообразие в трактовках добра и зла. В зависимости от нормативного содержания, вкладываемого в представление об идеале, добро и зло трактовались как счастье и несчастье, наслаждение и страдание, польза и вред, соответствующее обстоятельствам и противоречащее им и т. д.

Наблюдение и поверхностное осмысление действительного разнообразия в содержательном истолковании добра и зла может подвести к выводу об относительности понятий о добре и зле, т. е. к релятивизму в моральных суждениях и решениях: одним нравится удовольствие, другим – благочестие. Доведенная до крайности, такая позиция чревата моральным волюнтаризмом: сегодня я исполняю долг, а на праздник потешу себя удовольствиями, ну а если понравится, так и в последующие будни можно будет продолжить наслаждаться. А это фактически знаменует положенность себя вне морали, потусторонность индивида добру и злу, а в конечном счете – аморальность, поскольку всякое безразличие в отношении добра и зла знаменует отвращенность от добра и по меньшей мере потенциальную открытость злу.

Добро и зло как моральные понятия связаны с душевным и духовным опытом самого человека и существуют через этот опыт. Как бы ни определялись философами источники добра и зла, творятся они человеком по мерке его внутреннего мира. Соответственно утверждение добра и борьба со злом достигаются главным образом в духовных усилиях человека. Внешние действия, пусть и полезные для окружающих, но не одухотворенные стремлением человека к добродеянию, остаются лишь формальным обрядом. Более того, любые ценности: наслаждение, польза, слава, красота и т. д. – могут быть как добром, так и злом в зависимости от того, как индивид переживает свой конкретный опыт «освоения» этих ценностей в отношении к идеалу, к высшему благу.

По своему императивно-ценностному содержанию добро и зло как бы представляют собой две стороны одной медали. Они взаимоопределенны и в этом как бы равны. Человек узнает зло, поскольку имеет определенное представление о добре; он ценит добро, испытав на собственном опыте, что такое зло. Кажется, утопично желать только добра и нельзя в полной мере отрешиться от зла, не рискуя в то же время потерять добро. Существование зла порой представляется своего рода условием или непременным сопутствующим обстоятельством существования добра. Уже в древности была глубоко осмыслена идея непреодолимой связи добра и зла.

Старинная китайская притча рассказывает о юноше, который обратился к мудрецу с просьбой взять его к себе в ученики, с тем чтобы наставить на путь истины.

– Умеешь ли ты лгать? – спросил мудрец.

– Конечно, нет! – ответил юноша.

– А воровать?

– Нет.

– А убивать?

– Нет…

– Так иди, – воскликнул учитель, – и познай все это. А познав, не делай!

Что хотел сказать мудрец своим странным советом? Ведь не то, что надо окунуться во зло и порок, чтобы обрести истинное понимание добра и постигнуть мудрость. Наверное, ради обретения мудрости юноша не должен был научиться лицемерить, ловчить, убивать. Мысль мудреца была иная: кто не узнал и не пережил зла, тот не может быть по-настоящему, деятельно добр.

Эта идея проходит через всю историю философии и конкретизируется в ряде этических положений. Во-первых, добро и зло содержательно, диалектически взаимоопределенны и познаются в единстве, одно через другое. Это то, что было предложено юноше в китайской притче. Но формальное перенесение диалектики добра и зла на индивидуальную нравственную практику чревато искушением индивида. «Пробование» зла без строгого, пусть и отвлеченного, понятия добра может гораздо скорее обернуться пороком, нежели действительным познанием добра. Опыт зла может быть плодотворным лишь как условие пробуждения духовной силы сопротивления злу.

Поэтому, во-вторых, без последнего, без готовности сопротивляться злу, недостаточно понимания зла и противостояния злу; само по себе это не приведет к добру. Недостаточно изучить дорогу в ад, чтобы попасть в рай, хотя эту дорогу надо знать обязательно, чтобы не оказаться на ней в своих благих намерениях, памятуя известную поговорку: благими намерениями выложена дорога в ад. Тем более что, как правило, эта дорога начинается в собственной душе, в ситуации конфликта, нравственного выбора.

Моральные ценности ориентируют человека в его поведении, они всегда провозглашаются в такой форме, которая указывает на необходимость их практического воплощения в действиях. Следование моральным ценностям воспринимается человеком как долг. Неисполнение долга воспринимается как вина и переживается в укорах и муках совести.

Долг – это осознание личностью безусловной необходимости исполнения того, что заповедуется моральным идеалом, что следует из морального идеала. Долг человека – следовать по пути добродетели, делать добро другим людям по мере возможности, не допускать в себе порочности, противостоять злу.

Моральное требование может осознаваться индивидом как «суровый долг»; но предъявляться оно может всего лишь в форме рекомендации или высказываться как ожидание. Это вытекает из характера моральной императивности, которая говорит на языке запретов, но не угрожает физическими или организационными ограничениями. Законодательство (или, другими словами, право, закрепленное в законах) покоится на внешнем принуждении. Санкции же морали носят идеальный характер, они обращены к человеку как сознательному и свободному субъекту. Сознание морального долга всегда есть как минимум понимание неприемлемости чего-то в себе, далее – решимость переступить через что-то в себе и, наконец, воля воспротивиться самому себе. Сопротивление себе, совершение того, что не является непосредственным желанием или что входит в противоречие с другими желаниями, конечно, требует самопринуждения.

Требования долга самоценны. Это выражается не только в том, что человек исполняет долг бескорыстно и тем самым демонстрирует свою независимость от извне данных норм и правил. Но в том, что, исполняя долг, он утверждает его приоритетность по отношению к страху, наслаждению, личной пользе, желанию славы и т. д. В исполнении морального долга проявляется автономия личности – следуя закону, человек не нуждается во внешнем принуждении; исполняя моральное требование, человек относится к нему так, как если бы оно было установлено им самим. Все ограничения, которые человек добровольно накладывает на себя, и действия, которые он совершает во исполнение требования, имеют моральный смысл при условии, что он действует, будучи уверенным в своей правоте.

Совесть представляет собой способность человека, критически оценивая свои поступки, мысли, желания, осознавать и переживать свое несоответствие должному – неисполненность долга.

Как автономен долг, так и совесть человека, по существу, независима от мнения окружающих. В этом совесть отличается от другого внутреннего контрольного механизма сознания – стыда. Стыд и совесть, в общем, довольно близки. В стыде также отражается осознание человеком своего (а также близких и причастных к нему людей) несоответствия некоторым принятым нормам или ожиданиям окружающих и, стало быть, вины. Однако стыд полностью сориентирован на мнение других лиц, которые могут выразить свое осуждение по поводу нарушения норм, и переживание стыда тем сильнее, чем важнее и значимее для человека эти лица. Поэтому индивид может испытывать стыд даже за случайные, не предполагаемые результаты действий или за действия, которые ему кажутся нормальными, но которые, как он знает, не признаются в качестве таковых окружением. Логика стыда примерно такова: «Они думают про меня так-то. Они ошибаются. И тем не менее мне стыдно, потому что про меня так думают».

В совести решения, действия и оценки соотносятся не с мнением или ожиданием окружающих, а с долгом. Совесть требует быть честным во мраке – быть честным, когда никто не может проконтролировать тебя, когда тайное не станет явным, когда о возможной нечестности не узнает никто.

Субъективно совесть может восприниматься как хотя внутренний, но чужой голос (в особенности, когда он редко о себе заявляет или к нему редко прислушиваются) – как голос, как будто независимый от «Я» человека, голос «другого "Я"». Отсюда делаются два противоположных вывода относительно природы совести. Один состоит в том, что совесть – это голос Бога. Другой состоит в том, что совесть – это обобщенный и интериоризированный (перенесенный во внутренний план) голос значимых других. Так что совесть истолковывается как специфическая форма стыда, а ее содержание признается индивидуальным, культурно и исторически изменчивым. В крайней форме этот вывод обнаруживается в положении о том, что совесть обусловлена политическими взглядами или социальным положением индивида.

Высший моральный долг человека состоит в том, чтобы содействовать благу других людей и совершенствоваться, в частности в исполнении долга. Совершенствование – потенциально бесконечно. Предположение индивида о том, что он достиг совершенства, свидетельствует о его несовершенстве.

В чем обнаруживается мораль? На этот вопрос могут быть различные ответы. Не вдаваясь в тонкости философских дискуссий, обозначим две наиболее существенные позиции. Согласно одной из них мораль выражается в соответствующих нормах, правилах и ценностях и в действиях, обусловленных (детерминированных) ими. Таковы, например (негативные, по Моисееву кодексу), убийство, обман, кража, прелюбодеяние, которым соответствуют правила: «Не убивай», «Не лги», «Не кради», «Не прелюбодействуй», а также: «Исполняй обещания», «Не причиняй страдания», «Оказывай помощь нуждающимся в ней» и т. д.

Согласно другой точке зрения моральность человека проявляется не в том, каким правилам он следует и что он совершает, а в том, почему он следует именно таким правилам, как он их осваивает и реализует. Возьмем, к примеру, норму, которая, безусловно, воспринимается как моральная: «Помогай слабым». Само по себе ее исполнение может свидетельствовать о разном в характере человека, и не обязательно о морали. Ведь один помогает слабым, считая, что выполняет Божью заповедь, а все заповеданное Богом надо исполнять хотя бы для того, чтобы спастись. Другой помогает слабым, видя в этом исполнение определенного социального авторитета, имеющего к тому же власть воздавать по вине и заслугам. Третий помогает, понимая, что это престижно, что это ценится людьми, причем помогает так, чтобы это было заметно, помогает демонстративно, в надежде на одобрение. Четвертый помогает, полагая, что завтра и он может оказаться слабым, и тогда ему помогут. Пятый помогает по настроению. Шестой оказывает помощь потому, что видит в этом выражение человечности, просто учтивости. При этом шестой-А поможет, если сможет, т. е. если у него есть деньги, которые он считает лишними, время или силы; а шестой-Б поступится своим интересом, примет на себя ответственность за другого, включиться в судьбу другого, как говорится, отдаст последнюю рубашку.

Таким образом, одна и та же норма и одно и то же по внешнему проявлению действие могут выражаться в различных (в данном случае в шести-семи) поступках. Их различие определяется разнообразием мотивов, т. е. тем, почему человек совершил то или иное действие. С философской точки зрения поступок сам по себе, «по природе» не является моральным. Моральность определяется контекстом. Правда, в данном случае можно сказать, что заповедь приведена в свернутом виде, предполагает же она, что следует помогать слабым, именно проявляя заботу о них, жертвуя своим интересом.

По-видимому, два подхода – назовем их субстанционалистский (указывающий на содержание норм, мотивов, действий) и функционалистский (указывающий на способ предъявления нормы, мотивации действия) – во многом дополнительны. Мораль реализуется в поведении людей, будучи подкрепленной определенными культурно-регулятивными механизмами, и эти механизмы исторически выработаны сообразно с особого рода содержанием. Содержание же морали раскрывается в наиболее общих ценностях (примиренности, взаимопонимания, равенства, солидарности, милосердия) и соответствующих им принципах, одинаково встречающихся во всех относительно развитых культурах. Это принципы, которые, например, в христианско-европейской культуре классически выражены в Новом Завете как Золотое правило: «Во всем, как хотите, чтобы с вами поступали люди, так поступайте и вы с ними» и заповедь любви: «Возлюби ближнего своего, как самого себя» (Мф. 22:39).

Эти принципы выражены в двух основных добродетелях – справедливости и милосердия.

Прежде чем перейти к ним, определим вкратце, что такое добродетель вообще. В контексте обычной речи это слово наверняка воспринимается как архаизм, либо же употребленным с иронией или нарочито, чтобы придать некоторый дополнительный смысл сказанному. Однако в этическом рассуждении под добродетелью понимается положительное моральное качество человека, или «свойство души», как говорил Аристотель. Более строгое определение добродетели дал Кант: это моральная сила в исполнении своего долга. Отрицательное моральное качество называется пороком.

Существует две основные этические системы добродетелей. Одна известна со времен Античности. Объединяемые ею добродетели – умеренность, мудрость, мужество и справедливость – принято называть кардинальными. Другая известна благодаря отцам христианской церкви. Объединяемые ею добродетели – вера, надежда, любовь, милосердие – принято называть богословскими.

В добродетелях и пороках отражается нравственная определенность человека, мера его приобщенности к морали – в ее абсолютных (идеал, смысл жизни) и конкретных (нормы, правила, принятие решений, поступки) выражениях.

Идея справедливости в целом устанавливает определенную меру отношений между людьми, а именно равенство. Это нашло отражение уже в одной из исторически первых формулировок справедливости как принципа взаимного воздаяния, закрепленного в институте кровной мести: «поступай по отношению к другим так, как они поступают по отношению к тебе» (закон Талиона: «око за око, зуб за зуб, живот за живот»). Справедливость, согласно Талиону, заключалась в том, что возмездие (месть) должно быть непременным, но не превышающим нанесенного ущерба. С развитием нравственно-правового сознания мера воздаяния ограничивается требованием непричинения зла и воздержания даже от ответной несправедливости. Справедливость, как она выражена в Золотом правиле, предписывает каждому признавать те же права, которые он хочет для самого себя, запрещая вторгаться в жизнь других людей, не говоря уже о присвоении себе чужих прав. Конечно, равенство, устанавливаемое Золотым правилом, задает в первую очередь формальное равенство между людьми, требуя не ущемлять прав других людей и не причинять страданий, а также сохранять беспристрастность, воздавать по заслугам (в частности, выражать благодарность благотворителю), соблюдать договоры (соглашения) и принятые обязательства, выполнять установления и почитать достойное.

Иной является добродетель милосердия, как она выражена в заповеди любви. В отличие от Золотого правила, скорее не ограничивающего, а раскрепощающего, заповедь любви задает человеку содержательную норму отношения к другому человеку: не просто будь равным и соблюдай права, но будь доброжелательным, великодушным, заботливым в отношении к любому другому человеку. В отличие от других видов любви особенность милосердия в том, что оно бескорыстно.

Конечно, в той мере, в какой социальная жизнь воспроизводит различие, обособленность и противоположность интересов индивидов как членов сообществ, милосердие оказывается психологически и практически непростым требованием; его трудность как индивидуальной нравственной задачи связана с тем, что в той мере, в какой милосердие выражается в действиях, одобряемых общественной нравственностью, оно может парадоксальным образом практиковаться как средство осуществления своекорыстного интереса и принимать различные формы мнимого благодеяния (совершаемого из стремления к развлечению, соображений пользы или конформизма, в надежде на одобрение окружающих). Но и будучи нравственно мотивированным, милосердие может провоцировать конфликты, поскольку психологически принимать благодеяние нередко сложнее, чем совершать. Оказание помощи ставит того, кому она оказана, т. е. нуждающегося, в положение, которое может восприниматься как ущемляющее его нравственное достоинство. И наоборот, тот, кто совершает милосердное действие, пусть даже из самых лучших побуждений, порой может навязывать свое понимание блага нуждающемуся. Подлинное милосердие предполагает самоограничение, самоотверженность и не просто доброжелательность, но и понимание другого человека, сострадание к нему, а в последовательном своем выражении – деятельное участие в жизни другого. Отсюда следует, что милосердие – это служение; этим оно возвышается над подаянием, услугой, помощью.

Важно отметить, что, хотя заповедь любви как таковая формулируется в христианской религии, по своему этическому содержанию она не является собственно христианской. Другое дело, что в христианстве любовь получила особый статус и особое толкование, она стала рассматриваться как путь соединения человека с Богом и с человеком, причем с Богом – через человека и с человеком – через Бога. С этической точки зрения эта заповедь не является и собственно религиозной, хотя непонимающая атеистическая критика этой заповеди отталкивается именно от ее религиозного содержания: какова, мол, цена любви к ближнему, если эта любовь оправдывается любовью к Богу, если конкретный человек оказывается достойным любви лишь через любовь к Богу?

Из этого можно сделать выводы о соотношении таких существенных элементов культуры, как религия и мораль. В качестве системы норм и принципов, регулирующих поведение человека, мораль, конечно, однопорядкова праву, обычаю и другим формам социальной регуляции поведения. Однако как система ценностей, ориентирующих человека на высшее, на идеал совершенства, мораль сродни религии и мистике. Мораль, таким образом, является таким социальным регулятивом, который ориентирует человека не на утилитарные, ситуативные, конвенциональные (договорные), а на высшие, универсальные и абсолютные ценности.

Моральные идеи абстрактны, и в своих высших требованиях мораль «оторвана» от конкретных экономических, политических, социальных отношений.

Тем не менее она вплетена в общественные отношения. С этой точки зрения мораль неоднородна, она существует как бы на двух уровнях: с одной стороны, это комплекс ценностей и принципов, в основе которых лежит идеал братского единения людей, человечности, а с другой – это система норм и правил, регулирующих отношения людей как частных, обособленных индивидов, как членов сообществ. Моральный идеал и высшие моральные ценности как бы «заземляются», доводятся до разнообразия противоречивых и конкурирующих интересов людей, накладывая ограничение на потенциальную необузданность частных интересов.

Этика милосердия и этика справедливости отражают эти два уровня морали.

Вместе с тем мораль в строгом смысле слова надо отличать от тех идеологических воззрений и построений, которые вырабатываются в каждом обществе с целью оправдать существующее положение вещей и с помощью возвышенных понятий дать им санкцию. Посредством морали, через апелляцию к моральному идеалу обосновываются частные интересы отдельных социальных и политических групп, которые в социалистических общественных теориях, в частности в марксизме, получили название «классовых систем морали». Характерным примером такого рода может служить «Моральный кодекс строителя коммунизма», который при том, что содержал в себе действительно общекультурные моральные принципы, в конечном счете был призван оправдать и легитимизировать абсолютную власть коммунистическо-номенклатурной элиты. В этом заключается одно из проявлений морализирования, т. е. необоснованного оправдания социально-экономических и политических доктрин посредством моральных представлений и рассуждений.

Ни одна политическая идеология не может обойтись без этического компонента. Каждая идеология, если ее авторы и последователи действительно стремятся влиять на умы и сердца людей, нуждается в явной или неявной этической «подпорке», которая может иметь вид программы предстоящего движения, изложения конечных целей или исходных принципов. В лучших своих выражениях моральная идеология призвана продемонстрировать сокровенные принципы той или иной политики. И наоборот, отказ от какой-либо моральной идеологии (который конкретными политиками может мотивироваться, например, неприятием демагогии) в любом случае представляет собой тревожный симптом невнимания соответствующих политиков к человеческим измерениям проводимой ими политики.

В XX веке вопрос о связи моральной теории с жизнью, о том, как абстрактные моральные принципы и нормы могут быть применены в социальной практике и индивидуальной судьбе, приобрел особое звучание, стал основополагающим для дальнейшего развития представлений о соотношении морали и культуры. Один из возможных ответов на этот вопрос дала этика ненасилия.

Насилие – непременная характеристика всех известных нам на Земле цивилизаций, в той мере, в какой эти цивилизации были политическими цивилизациями. Но так же, как насилие сопутствует всей человеческой истории, начиная с самых ранних ее событий, испокон века известна и идея ненасилия, призывающая к запрету применять силу во зло человеку. Великие учителя человечества – Христос и Лао-Цзы, Соломон и Заратустра, Будда и Мухаммад – понимали, что насильственная борьба со злом не уничтожает, а только приумножает его; они призывали людей к отказу от применения силы по отношению друг к другу. На протяжении столетий идея ненасилия существовала как важнейшая нравственная заповедь практически в каждой культуре и в каждой религии. В XX столетии идея эта приобрела новое звучание – она активно внедрялась в практику, формируя ненасильственный образ жизни, становилась методом борьбы за достойный человека мир. Путь превращения идеи ненасилия через опыт индивидуального подвижничества в практику массовых ненасильственных действий, действенную политическую борьбу можно проследить на примерах жизни и учений великих апостолов ненасилия: Льва Толстого, Мохандаса Ганди и Мартина Лютера Кинга.

Л.Н. Толстой был не только писателем, составившим славу русской литературы, но и самобытным философом, много размышлявшим над проблемами религиозной и нравственной жизни человека. Одним из основных вопросов, волновавших мыслителя, был вопрос: как возможно бороться со злом, которого так много вокруг? Бороться со злом, применяя насилие, считал мыслитель, это значит увеличивать зло в мире. Отказ от насилия есть отказ от приумножения зла. Стержнем философских исканий Л.Н. Толстого стала идея непротивления злу силой. «Не противься злому – значит, не противься злому никогда, т. е. никогда не делай насилия, т. е. такого поступка, который всегда противоположен любви», – писал он в одном из самых известных своих философских произведений «В чем моя вера?». Общие идеалы и ценности, выработанные на основе идеи непротивления, объединяя людей, дают им шанс изменить мир, и изменения каждый должен начать с себя, со своего нравственного преображения, с личного следования идеалу непротивления. Много критиков нашла философия непротивления в Отечестве, и обвинение в утопизме не было самым суровым.

Но еще при жизни Л.Н. Толстого молодой индийский адвокат Мохандас Ганди решился на небывалый социальный эксперимент, попытался практически реализовать идеи непротивления. И они были реализованы в политических кампаниях, организованных Ганди сначала в Южной Африке, а затем в Индии. Получив юридическое образование в Англии, он начинает практику адвоката в Южной Африке, где были в то время поселения выходцев из Индии. С первых же дней Ганди столкнулся с величайшим злом: расовой дискриминацией, пронизывающей все сферы жизни. Нежелание мириться с этим злом подвело его к идее ненасильственного сопротивления властям. Он возглавил движение гражданского неповиновения, под его руководством тысячи индийцев открыто отказались выполнять дискриминационные законы и приказы властей. Ненасильственное движение сплотило членов разных индийских общин, привлекло внимание мировой общественности, показав, что ненасилие работает как практическая идея.

Философские взгляды Ганди – мыслителя и политика опирались на индийскую и европейскую религиозные традиции, идеи Генри Торо и Льва Толстого. Независимость мышления, глубокая нравственность и правдивость книги Толстого «Царство Божие внутри нас» настолько захватили Ганди, что основанную им общину он назвал «Ферма Толстого».

Возвратившись в Индию, Ганди посвящает свою жизнь разработке философии ненасилия, ставшей для него и образом жизни, и основой политической борьбы за национальную независимость, за освобождение Индии от колонизаторов.

Насилие, царящее в мире, прерывает каналы общения. Поэтому только отказавшись от насилия, люди могут свободно общаться и делиться Истиной друг с другом.

Именно Ганди ввел понятие «ненасилие» в современную культуру. Это перевод-калька используемого им слова «а-химса» – «не-насилие». «Химса» (насилие) – источник страдания человека. На насилие, считал мыслитель, возможны различные реакции: подчинение злу (покорность, пассивность, безразличие) либо ответное насилие. Первая – позиция раба, осознавать зло и не противиться ему недостойно человека. Вторая, какие бы благие цели здесь ни заявлялись, – приумножение зла и увеличение страданий. Единственным действенным методом борьбы со злом может и должно стать движение ненасилия, не применяющее физической силы, борьба, в которой ненасилие становится оружием сильных духом людей. В этой борьбе человек должен был быть готовым к жертвованию личными интересами во имя общего блага, добровольному подчинению наказанию за несотрудничество с господствующим злом. «Ты должен быть готов, – говорил мыслитель, – понести любую жертву в связи с начавшейся борьбой, а не перекладывать страдания на плечи своих оппонентов».

Смысл ненасильственного сопротивления, считал Ганди, заключается не только в том, что люди борются с несправедливостью, не прибегая к насилию, но и в том, что их борьба вдохновляется любовью к Истине. Он признавал, что сама по себе идея ненасилия не оригинальна, она существует во всех религиях. Свою заслугу он видел в том, что попытался претворить эту истину в жизнь. Ганди называл ненасильственное действие «сатьяграха», что в буквальном переводе означает «упорство в Истине».

В 1920 году Индийский национальный конгресс принял подготовленную Ганди декларацию, в которой ненасильственная борьба утверждалась в качестве основного метода борьбы за национальное освобождение Индии. Был объявлен бойкот иностранных товаров, прежде всего тканей, привозимых из Англии или сделанных из английской пряжи. Движение охватило все общество, было возрождено почти забытое ручное ткачество, студенты на год оставляли занятия и садились за прялки, купцы отказывались продавать иностранный товар. Ганди призвал отказаться также от участия в выборах, от военной службы, от постов и почетных званий. Не посещались английские суды, школы, университеты. Эта духовная война против колонизаторов способствовала возникновению единства между мусульманами и индусами, что для Индии было очень важно, она позволила также начать движение против кастовых предрассудков. Сам Ганди несколько раз объявлял голодовку против дискриминации неприкасаемых.

Самым мощным примером ненасильственного сопротивления стал «соляной поход», организованный Ганди в 1930 году. Тысячи людей прошли долгий путь к морскому побережью, где устроили символическое действо – выпаривание соли. С того момента индийцы перестали покупать соль, поскольку на нее существовала монополия английских властей, и стали производить ее кустарным способом. Торговля английскими товарами была парализована, прекратили работу банки. Победа этого народного движения стала первым примером успеха ненасильственной кампании.

Ненасильственное движение ограничилось борьбой с колонизаторами и не смогло предотвратить всплеска политической и религиозной вражды внутри Индии и, как следствие, раздела страны. Апостол ненасилия Ганди был убит террористом.

Наследие Ганди многогранно. Его действенное значение для духовного, нравственного и политического развития человечества еще в полной мере не осмыслено; можно сказать, оно в полной мере и не реализовалось. Не случайно многие исследователи указывают на то, что Ганди и как мыслитель, и как политический деятель во многом принадлежит XXI веку.

Дело, начатое Ганди, нашло свое продолжение в борьбе Мартина Лютера Кинга, возглавившего движение негритянского населения Америки за гражданские права. Если для Толстого идея непротивления злу насилием была первейшим следствием заповеди любви, основного закона жизни, а Ганди, проводя эту идею в жизнь, впервые применил ненасильственные методы политической борьбы, такие, например, как гражданское неповиновение, то для Кинга важнейшим аспектом ненасилия стала идея сотрудничества. Движение, руководимое Кингом, не было борьбой с внешним врагом, это была внутринациональная борьба; людям, участвующим в ней и представляющим противоборствующие стороны, предстояло жить бок о бок в одной стране. Поэтому для Кинга главным было движение за отказ от сотрудничества с несправедливой системой, но ни в коем случае не противоборство черного и белого населения Америки. Напротив, он возлагал надежды на сотрудничество и взаимодействие всех граждан США для преобразования страны во имя общих идеалов. Идеи доктора Кинга сумели во многом преобразовать современную Америку.

История ненасилия в XX веке не ограничивается этими великими примерами. Ненасильственные акции проводились в Дании и Норвегии во время гитлеровской оккупации, во время оккупации странами Варшавского договора Чехословакии в 1968 году, на Филиппинах – в 1986 году. В отличие от идеи насилия, которая сформировалась как оправдание социальной действительности, идея ненасилия проделала обратный путь: от теории к практике. Этика ненасилия, соединяя в себе теорию и практику, переводит нравственные идеи – идеи ненасилия в план практического существования, в конкретные программы общественных движений и в конечном счете доказывает не только возможность, но и необходимость соединения морали и политики в жизни общества.

1. Мир ценностных представлений. Природа морали.

2. Проблема происхождения морали.

3. Основные понятия этики: добро, зло, долг, совесть.

4. Место морали в культуре.

1. От Талиона к Золотому правилу нравственности.

2. Добро и зло – основные понятия морали.

3. Смысл жизни как нравственная проблема.

4. Жизнь Сократа: можно ли научить добродетели?

5. Мораль и религия.

6. Проблема свободы и счастья в «Легенде о Великом Инквизиторе» Ф.М. Достоевского.

7. Этика ненасилия.

8. Смертная казнь как нравственная проблема

9. Проблема происхождения морали.

10. Профессиональная мораль.

Апресян Р.Г. Мораль // Этика: Энциклопедический словарь / Под ред. Р.Г. Апресяна и А.А. Гусейнова. М.: Гардарики, 2001.

Апресян Р.Г. Талион и Золотое правило: критический анализ сопряженных контекстов // Вопросы философии. 2001. № 3. С. 72–84.

Адорно Т.В. Проблемы философии морали. М.: Республика, 2000. С. 5–28.

Бердяев Н.А. О назначении человека. Опыт парадоксальной этики // Бердяев Н.А. О назначении человека. М.: Республика, 1993. С. 31–37.

Ганди М. Речи и статьи о ненасилии // Мораль в политике: Хрестоматия. М.: Изд-во МГУ, 2004. С. 155–214.

Гусейнов А.А., Апресян Р.Г. Этика: Учеб. для вузов. М.: Гардарики, 1998–2004. С. 9–31, 164–165.

Достоевский Ф.М. Братья Карамазовы («Легенда о Великом Инквизиторе»).

Кант И. Основы метафизики нравственности // Кант И. Соч.: В 6 т. Т. 4 (1). М.: Мысль, 1965. С. 229–309.

Когда убивает государство: Смертная казнь против прав человека. М.: Прогресс, 1989.

Колтыпина М.В. Ненасилие – социально-политический механизм гражданского общества // Ценности гражданского общества и личность. М.: Гардарики, 2001. С. 92–104.

Платон. Апология Сократа // Платон. Соч.: В 4 т. Т. 1. М.: Гносис, 1990.

Соловьев B.C. Оправдание добра // Соловьев B.C. Соч.: В 2 т. Т. 1. М.: Мысль, 1988. С. 98–119.

Франкл В. Человек в поисках смысла. М.: Прогресс, 1990. С. 24–44, 284–320.