Глава 18
Все что угодно можно превратить в борьбу за права животных

Машка рыдала, пила водку и закусывала шашлыком из потрошков. Ее макияж, старательно нанесенный еще с утра, теперь стекал по ее соленым щекам, делая ее похожей на утопленницу из фильма «Звонок». В обычных условиях Машка бы тут же побежала в туалет перекрашиваться – товарный вид, как она говорила, нужно соблюдать всегда. Но сегодня она плевать на это хотела. И на товарный вид, и на все остальное. Она пыхтела своей паровой трубкой без остановки, делая наш угол кафе похожим на парную. Нам уже делали замечание, и она уже «гасила пламя», но через некоторое время пыхалка снова появлялась в ее руках. Когда какая-то пара особенно громко пристала к Машке, она встала и наорала на них, что в законе о курении сказано о табаке, а не о ее ванильной безделице. И вообще, кальяны же курят, чего от нее-то тогда хотят? И вообще – она в печали и поэтому будет делать то, что захочет. А если кому что не нравится – пожалуйста, можете валить в другое кафе.

Ситуация была затруднительной. С одной стороны, буйная заплаканная женщина, терроризирующая других посетителей, – это плохо. С другой стороны, сидели мы в самом углу, у окна, и терроризировать могли только посетителей с соседних столов, числом – два. А кушали мы и выпивали хорошо. Особенно буйная заплаканная женщина. Она планомерно напивалась «в хлам». Наш стол был уставлен тарелками, рюмками и чашками и пустыми коробочками из-под жидкостей для электронной трубки.

– Я ненавижу тебя, Ромашка, – сказала Машка, опрокинув еще одну стопку, а я кивнула и заботливо налила ей еще. Я не собиралась спорить с нею, успокаивать ее или защищать свою честь. У Машки были все причины ненавидеть меня, и я не собиралась мешать ей. Не сегодня вечером. Сегодня мы тут просто посидим. Просто переживем этот вечер.

– Фая, я нам заказал хачапури, – прошептал Игорь, обращаясь ко мне с таким спокойствием, словно Машка и не кидалась в него солонкой пару минут назад.

– Я уже не могу ничего есть.

– Мне кажется, нашей Маше нужно что-то кроме этих ужасных потрошков, – пояснил он.

– Сколько она их съела? – спросил Сашка Гусев украдкой. Машка нехорошо посмотрела поверх нас, словно дракон, чей тяжелый многовековой сон потревожили глупые самонадеянные богатыри. Я увидела петрушечный листик у нее в волосах и собралась было вынуть его, да передумала. Так ей было даже хорошо, очень шло к разводам под глазами.

– Много. Мне кажется, ради нашей Маши потроха вынули у целого стада баранов, – хмыкнула я и тут же получила за это.

– А я бы лучше из тебя потроха вынула, Файка. И вообще – убить тебя мало. Чего удумала! И на черта мне твоя правда? Ну скажи, что мне с твоей правды – котлеты из нее жарить?

– Ты кушай, кушай, – бормотала я. – Сейчас хачапури принесут. А еще вон пришел этот, как они тут называются, живой музыкант. Сейчас будет «Владимирский централ» петь. И про «шашлычок под коньячок». И ты споешь. И спляшешь.

– Шашлычок? – немедленно завелась Машка. – Давай, из потрошков.

– Да ты в своем уме, Горобец!? Сколько в тебя влезает?! – возмутился Саша, но Машка повернулась и наставила на него наманикюренные ногти.

– Я тебе в рожу вцеплюсь сейчас, Гусев! Из-за тебя все. У, сволочи, все вы сволочи. Лишаете человека права на счастье.

– Господи, да закажите вы ей еще потрошков, – взмолился Игорь. – У человека крушение надежд!

– Вот! Точно! – обрадовалась Машка точности определения ее состояния как-то очень уж вдохновенно, дернувшись не только головой, а и всем телом и даже руками, и от этого ее порыва со стола чуть не слетела тарелка. – Нету моих надежд. Исчезли за горизонтом, не поймать. Где, Файка, где мои сорок кошек? Мне нужны кошки, я буду с ними жить. Я разменяю свою коммуналку и заселю ее кошками, чтобы там был ад, чтобы вонял весь подъезд. Я с ними буду есть и спать.

– Ты их сожрешь с потрошками, – рассмеялась я.

– Эх, Фаина-Фаина, ну как же так! – выла Машка. – Ну как он мог? Он ведь и меня хотел подставить. Тебя, меня и Сашку Гусева – но его-то не жалко, черт с ним…

– Эй! – возмутился Сашка, но Маша только махнула на него рукой, махнула тоже размашисто, чуть не сметя со стола горячие хачапури. В соседнем зале заиграла живая музыка. Вечер набирал обороты, лихая гульба перед штормом, который уже закручивал паруса нашего пиратского судна. Научный эксперимент Томаса Юнка, перенесенный в психологическую область, принес нам самые неожиданные плоды. Чего мы только ни ожидали – и кого мы только ни ожидали увидеть на дорожке, ведущей в фирму «Барко», но только не Машку Горобец. Учитывая, что Машка знала, где мы сидим и зачем.

– Да ну тебя, – вела свою партию Машка. – Он был такой красивый, в новом костюме. Высокий, плечи широкие, прямо как в сказке. И пахнет хорошо. Я же такой одеколон купила. Ты, Файка, хотела, а я – купила. Пошла и купила его одеколон.

– Ну и дура. – Я покраснела, а Игорь посмотрел на меня с интересом.

– Ты хотела купить себе одеколон вашего Кренделя?

– Ты спятил? – вытаращилась я.

– А-а-а, Кренделёк мой, – снова принялась стенать Машка. Ее можно было понять, она мечтала о нем больше года, держала дома его фотографии, одеколон вот купила. А он ее предал. Всех нас предал.

– Я до сих пор не могу поверить, – вступила я. – Он что же, получается, собственную подпись подделал?

– Между прочим, хороший план, – усмехнулся Игорь. – Кто лучше начальника подразделения знает, что и как у вас проходит и по каким каналам? Кто лучше него знал, что Сашка подпишет, не глядя? Подделать собственную подпись – это очень умно.

– Да, он умный, – кокетливо улыбнулась Машка. – Сука, умный он. Пришел в новом костюме и давай мне объяснять, что, согласно срочной производственной необходимости, нужно отнести документы одним нашим потенциальным клиентам. Прямо туда, где вы с Файкой вашу квантовую ловушку поставили. А? И прям срочно до одурения. Бумаги совал. Думаете, мне легко было ему вот так ответить согласием? Глядеть ему в глаза, зная, что он-то денежки и украл, он – мой широкоплечий, мой красавец мужчина, которому я хотела согревать очаг и постель…

– Машка, ну держи ты себя в руках! – взмолилась я.

– Не хочу! Сколько я могу держать себя в руках? Мне тридцать четыре года. Он ведь такой приличный мужчина. И деньги хорошие украл. Я вообще, может, должна была ему все рассказать и предупредить. Он бы на мне тогда наверняка женился. Ну почему, я вас спрашиваю, почему я должна приносить себя в жертву?

– Потому что ты – честный человек, – заметила я, и Машка потянулась к графину с водкой.

Машка только посмотрела на меня глазами подстреленного олененка. Она была честным человеком, но не дурой. К тому же мы рассказали ей о нашем маленьком плане, поэтому, едва начальник нашего IT-отдела Георгий Михайлович Кренделев обратился к ней с просьбой отвезти бумаги на Марксистскую улицу и вручил запечатанный пакет, Машка, не медля, понесла пакет нам. Спустя час после того, как она выехала из офиса, на пороге фирмы «Барко» замаячил радостный до неприличия Постников. Он уже предвкушал, как поймает за руку мошенницу со стороны бухгалтерии, когда мы позвонили ему, наблюдая за ним из окна нашего кафе. Машка тогда еще была трезвой и очень, очень злой.

– А ты что тут делаешь? – изумленно посмотрел на меня Витя Постников, в то время как я только закончила читать сфабрикованные Кренделем бумаги. Бумаги гласили, что Саша Гусев дает доверенность Маше Горобец на снятие остатков денег со счетов «Интел Инвеста». Закопал так закопал. Доверенность была нотариальной, что интересно.

– Да так, плюшками балуюсь, – ответила я и наткнулась на «говорящий» взгляд Игоря.

– Мы хотели показать вам кое-что и рассказать кое-что, Виктор Аркадьевич. Но сначала скажите, если вам не трудно, кто и как направил вас сюда?

– Не ваше дело, – нахмурился Постников.

– Тебя Крендель прислал, да? Уж не тяни, мы и так знаем, – почти прорычала Маша. – Какая скотина, а?

– Что тут происходит? – спросил Витя Постников совсем другим тоном. Надо отдать ему должное, каким бы мерзким он ни был, а понимать, куда дует ветер, всегда умел. Он подсел поближе к Игорю, и пошел у них диалог. Через полчаса разговоров и демонстрации бумаг Постников кивнул.

– Надо же, как все обставил. А фирму-то он как на Сашку Гусева мог оформить?

– Ничего сложного, если учесть, что сейчас мы держим в руках нотариальную доверенность на имя Маши Горобец. Тоже наверняка липа. Зарегистрировать фирму совсем несложно, при хорошем финансировании. Уверен, если провести экспертизу подписи Саши Гусева здесь, окажется, что ее подделывал тот же человек, что якобы подделывал подпись Кренделя.

– И кто бы это мог быть?

– Этого мы не знаем. Но разве это важно? – пожал плечами Игорь. – Узнаем. Главное, вы согласны, что Саша Гусев тут ни при чем?

– Получается, его подставили. Вот Крендель, а?! – В голосе Постникова звучало почти восхищение.

– С другой стороны, это же еще круче – свалить не какого-то там Сашку Гусева, а самого начальника IT? – высказалась я. Постников посмотрел на меня оценивающим взглядом, и, хотя он ничего не ответил, я поняла, что мысль моя ему понравилась. Когда Постников ушел, забрав с собой бумаги, пообещав всех нас вызвать на двадцать седьмой этаж завтра же, мы некоторое время просидели, подавленно молча, а затем Машка щелкнула пальцами и подозвала официанта. Тогда-то она и заказала первую рюмку водки и первую порцию шашлыка из потрошков. А затем заказала графин.

Позже мы тащили ее на руках до «Опеля» и с трудом запихивали на заднее сиденье, преодолевая сопротивление. Она все порывалась пойти найти «этого самца» и оторвать у него то, без чего его половая принадлежность уже была бы не столь определенной.

– Ох, я не хотела, чтобы ты видел ее такой, – призналась я Игорю, отдирая Машкины цепкие пальчики от металлической дверцы.

– Главное, что я не вижу такой тебя, – ответил он, тяжело дыша. – Нет, ну какая она сильная. Ужас какой-то. Я начинаю понимать, что замок-блокировка на дверях автомобилей не только от детей сделан.

– Маша! Да сиди ты, мы тебя к себе отвезем, переночуешь у меня. – Я вытерла пот со лба, а затем, теряя остатки женственности, ногами принялась запихивать и утрамбовывать Машку на заднем сиденье. Машка скулила и жаловалась на разбитое сердце. Самым досадным было то, что Крендель разбил не только ее, но и мое сердце. Уже потом, когда Машка храпела в машине, я тихо повернулась к Игорю и спросила:

– Как он мог?

– Ты о начальнике? Я полагаю, деньги, жадность.

– Я понимаю, но… это бесчеловечно! Мы знаем друг друга столько лет. Он ведь не плохой человек, понимаешь? Он – не Постников. Он веселый, общительный, дружелюбный, и неглупый тоже. С хорошим образованием. Вот Машка в него была влюблена, и я думаю, он знал.

– Я тоже так думаю. Больше того, мне кажется, он потому к ней и пошел. Он только не просчитал, что Машка знает о засаде. Не просчитал тебя с твоим корпускулярно-волновым дуализмом, – улыбнулся Игорь, а Машка при этих словах зашевелилась.

– Ш-ш-ш, – пропела я. – Спи, дитятко. Слушай, Игорь, это что же получается, что никому вообще нельзя верить? Я бы никогда, ни за что Кренделя в таком не заподозрила.

– Ты бы никого не заподозрила. Хотя не ты ли мне всегда говорила, что «все очень плохо» и что нет причин надеяться на лучшее? – Игорь так смешно передразнил меня, что я невольно рассмеялась. Он бросил на меня украдкой взгляд с чем-то таким легким, едва определимым, как нежность, с которой гордые отцы смотрят на своих сыновей, получающих дипломы университета. – Ты можешь верить мне.

– Почему это? – возразила я. – Ты тоже красивый, умный, образованный, с обалденным одеколоном.

– Я так и знал. Так тебе нравится мой запах? Эй, постой, ты, что ли, мой одеколон купила? Это правда? Признавайся!

– Ничего я не купила, – нахохлилась я. – Хотела – да, но не купила. Это было бы слишком… «крипово». И потом, я предпочитаю оригинал.

– То есть меня, – довольно кивнул Игорь.

– Да. До тех пор пока ты не предашь меня. – Я сказала это как бы между делом, но Игорь вдруг резко свернул с дороги, запарковался около первого попавшегося столба, поставил машину на «паркинг» и повернулся ко мне. Я приготовилась, что сейчас услышу длинную бессмысленную речь о том, что он бы никогда, и как я вообще могла подумать, и что это во мне говорит мой извечный пессимизм, с которым давно уже пора что-то делать, но он притянул меня к себе и поцеловал.

Как говорится, не надо слов. Он взял мое лицо в теплые ладони, посмотрел на меня – пристально, с хитрым прищуром, а затем прикоснулся губами к моим, сначала тихонько, словно пробуя меня на вкус, как это делают, когда дегустируют незнакомое, возможно, слишком горячее блюдо. Я не шевелилась, позволяя ему двигаться в собственном темпе, хотя мое сердце и билось, как сломанные, сошедшие с ума часы. Апрель запустил ладонь в мои волосы, даже чуть дернул – не специально, случайно. Волосы за день спутались и растрепались сверх всяких пределов. Я судорожно вдохнула знакомый и любимый, гипнотизирующий меня запах, острый, чуть горьковатый, с оттенком лимона… Апрель наблюдал за мной с легкой улыбкой. А затем поцеловал, как я мечтала – сильно и властно, вбирая мои губы ртом полностью, проникая внутрь, забираясь руками мне под кофту, яростно прижимая к себе.

– Это был… серьезный аргумент в твою пользу, – пробормотала я, когда мой рыцарь меня отпустил. Губы чуть припухли, а тело просило еще и еще. Я почувствовала злость на Машку. Почему, скажите, она так напилась, что я должна провести эту ночь с нею, а не с Игорем?

– Серьезных аргументов у меня полно, – улыбнулся он. А я заметила, что мы стоим совсем недалеко от дома. От его дома.

– Ты ошибся. Не туда приехал.

– Может быть. Или я не ошибся и приехал туда, куда хотел. Все зависит от того, пойдешь ли ты со мной, проведешь ли со мной ночь. У меня есть к тебе разговор, а потом я хотел бы сделать с тобой кое-что. Кое-какие вещи, которые не очень удобно делать в машине и в одежде. Так как?

– Ты нормальный? – спросила я, изумленно на него глядя.

– Я-то? – Он глубоко задумался над вопросом. – Видишь ли, норма – понятие очень условное. Однако я достаточно близок к норме, как ее видит современная психиатрия. Физически здоров, счастлив и влюблен в девушку, не подвержен депрессиям, умею справляться со стрессом, люблю жизнь, люблю свою работу, хорошо сплю – чего не сказать о тебе, моя дорогая.

– Ты забыл, что ли, что у нас Машка?

– О, этим ты меня не удивишь, – беспечно ответил Игорь. – Мне почти никогда не удается заполучить тебя без какого-нибудь сопутствующего человека. Я привык. У меня на кухне диван, как ты помнишь, мы положим ее туда.

– Нет, ты неподражаем! – восхитилась я и тут же была поцелована еще раз.

– Это тебе за «неподражаемого», – улыбнулся Игорь. – Ну что, потащили? – это относилось к Машке. Я кивнула, и мы потащили. Все оказалось много проще, чем я думала. Машка устала и не проснулась, пока мы вытаскивали ее из машины, и не поняла, куда мы ее ведем, не сопротивлялась, когда я укладывала ее на диван. Следующим утром она раскается во всех прегрешениях, будет пить воду и таблетки, будет как очумелая чистить зубы, отмывать лицо от остатков макияжа «королева Хэллоуина»… Но все это завтра, а пока Машка спала, а мы с Игорем остались вдвоем.

Мы закрыли за собой дверь, посмотрели друг на друга, и все миллионы лет эволюции отразились в наших горящих глазах. Прикосновения и поцелуи, и тихий шепот, обещающий, что ничто уже не будет прежним, что все изменится, и, возможно, на этот раз к лучшему. Мы занимались любовью, как подростки, боящиеся, что в комнату войдут родители, мы делали все тихо и медленно, специально сдерживая себя – непростая задача. Я не могла отвести взгляда от лица моего Апреля. Я знала, что его восхитительная, притягательная мужская красота так уязвима, так временна, и что все непрочно – и данные нами обещания, и огонь, распаливший нас, и этот молочный рассвет, заполнивший комнату, мешавший нам уснуть после такой изнурительной, забравшей остатки сил любви.

– Почему ты не спишь, Ромашка? – спросил Игорь, лежа на боку, подперев голову рукой. – Разве я не измотал тебя?

– Я боюсь, я не хочу, чтобы это кончалось, – призналась я.

– Остановись, мгновенье, ты прекрасно, – кивнул он, не сводя с меня взгляда. Еловые глаза, глубокий, загадочный взгляд. – Да, кстати, Ромашка, я же хотел кое о чем у тебя спросить. Думаешь, сейчас хороший момент?

– Если ты хочешь у меня денег занять, то вполне. Сейчас я отдам тебе все, что у меня есть.

– Интересно, интересно. Беру на заметку, – тихо засмеялся он. – Нет, денег твоих мне пока не нужно. А кстати, много их у тебя?

– Ну… надо подбить активы. Зарплата у нас когда?

– Ясно. Много с тебя не сдерешь, придется все брать натурой. К слову о натуре. Ты не хочешь ко мне переехать? – спросил он словно бы между прочим.

– Как переехать? Тебе что, сложно в одиночку аренду платить? – хмыкнула я.

– Да нет же, глупая ты женщина, я хочу, чтобы ты жила со мной. Ты, моя любимая девушка. Жила чтобы со мной. Как еще тебе объяснить, черт. Кажется, ты говорила, что нельзя просто так взять и измерить и скорость частицы, и ее положение во вселенной. Помнишь? Так я хочу, чтобы, приходя вечером домой, я находил здесь тебя. Или вообще приходить сюда вместе. И смотреть кино вместе. И завтракать вместе.

– Так-так, а при чем здесь частицы? – улыбнулась я, а сама почувствовала, как внутри меня рождается нечто чудесное, похожее по ощущениям на теплые солнечные лучи.

– Да ни при чем, ни при чем! Ох, как же с тобой непросто.

– А как же ты со мной жить-то собрался?

– Вот так и собрался! Счастливо! – ответил он, бросая в меня взгляды-молнии. – Так это что было, «да» или… «да»?

– Ага! – Я показала на него пальцем и засмеялась. Игорь мой Апрель накинулся на меня, навалился всем телом, схватил за руки и удержал их, не давая мне вырваться, поцеловал меня в губы, а затем посмотрел так, как будто попытался прочитать мои мысли.

– Отвечай, а то хуже будет.

– Я, может, люблю, когда хуже. Ты сам сказал, я пессимист, – пробормотала я, не без удовольствия пытаясь – тщетно – вырваться из его хватки.

– Отвечай, Ромашка. Укушу.

– Кусай. Ай! – Он меня по-настоящему и довольно больно кусанул в плечо. – Да!

– Что? – И этот безобразник улыбнулся счастливой улыбкой мальчишки, которому наконец подарили новый PlayStation.

– Да! Да! Только не кусай меня больше… пока, – и я умудрилась вырваться, пока Апрель пребывал в своей нирване.

Через некоторое время все пришло в норму, и бурное половодье сошло, река нашей обыденности вернулась в свое русло. Сашку Гусева восстановили на работе. Я никогда не любила Витю Постникова, но была вынуждена отдать ему должное, сработал он быстро и эффективно. Крендель был пойман с поличным, когда попытался уничтожить документы на своем компьютере. Не без нашей с Сашей помощи его зашифрованные файлы были расшифрованы и переданы отделу безопасности. Тогда-то все и случилось. Крендель наткнулся на меня в коридоре двадцать седьмого этажа и накинулся так, словно я была виновна во всех земных грехах от начала до скончания веков. Он кричал и плевался, обещал, что не оставит этого так, обещал стереть меня в порошок и одновременно не оставить от меня и пустого места. Он даже вышиб из моих рук бумаги, которые я несла руководству.

Я стояла и слушала, не зная, как реагировать, а бумаги валялись на полу. На моем лице, наверное, было столько кренделевской слюны, что можно было ДНК-тест делать. И конца-края этому акту агрессии я не видела. Я вполне допустила, что наш Крендель сейчас решит, что терять ему нечего, и задушит меня. Я не очень-то умею защищаться от людей, я больше компьютерный червяк. Если он примется меня душить, вряд ли я смогу сопротивляться долго. Так и буду висеть в воздухе и дрыгать ножками в уггах. Картинка встала перед глазами, как живая.

Тогда-то и случилось то, что мне было крайне сложно пережить и еще сложнее понять. Из кабинета за одной из матовых стеклянных дверей двадцать седьмого этажа вышел Виктор Постников.

– Эй, Кренделев! – выкрикнул он. – Оставь Ромашину в покое, она тебе не девочка для битья. Еще не хватало, чтоб ты на наших девчонок тут орал. Ромашка, с тобой все в порядке?

– Что? Ты… защищаешь… ее? – скривился Крендель. Я сама чуть в обморок не упала и даже не смогла найти слов, чтобы ответить Вите Постникову. А тот продолжал:

– Еще слово, Кренделев, – и я пишу докладную. Не думаю, что в твоем положении нужно еще и обвинение в злоупотреблении должностным положением.

– Да пошел ты! – бросил ему Крендель, но на меня орать перестал и ушел. Постников подошел ко мне и помог собрать бумаги.

– Спасибо, – пробормотала я, сама не веря тому, что говорю.

– Да ладно, – бросил он. – Совсем охамел, да? Слушай, Ромашина, а ты опять, значит, в чем попало на работу пришла? А? Ну как с тобой работать? Тебя же приличным людям и показать нельзя, просто не сотрудник, а позорище какое-то. Угги эти. Ты хоть знаешь такое слово – дресс-код? Туфли там, юбки. Ладно, Ромашина, иди работай.

Постников забрал мои бумаги и скрылся за горизонтом. Вернее, в глубине коридора. Я немного выдохнула, мой мир пошатнулся, но встал обратно. Все на своих местах. Постников – в руководстве. Сашка Гусев собирается пораньше уйти – на тренировку. Я собираюсь пойти вместе с ним, как-никак скоро турнир. Яночка из техподдержки обещала нас прикрыть. Игорь прислал эсэмэс: «Я заеду за тобой на тренировку, ничего не ешь, у меня на вечер особые планы». Я рассмеялась и написала в ответ, что на тренировке никто ничего и не ест. Это противоречит понятию тренировки. Потом я вспомнила, что периодически на тренировках у самых разных людей случаются дни рождения, и тогда на тренировки приносят торты. Совсем как у Машки в бухгалтерии. Если так, то вполне возможно, что я что-то съем на тренировке. Телефон зазвонил, и я подумала, что это мой благородный идальго решил на всякий случай и устно напутствовать меня относительно того, что мне делать, а что – нет сегодня вечером. Мне было до ужаса интересно, какие это у него «особые планы», но оказалось, что звонил не он.

– Он вернулся! – услышала я возмущенный голос в трубке и тяжко вздохнула. Звонила сестра.

– Когда? – спросила я без особенного энтузиазма.

– Вот только что. Ты понимаешь, – ее голос звучал виновато и агрессивно в один и тот же момент, – он приехал на дневном поезде, у него украли телефон, поэтому он не смог позвонить заранее.

– И что? – уронила я обреченно.

– Ну он сейчас там, понимаешь? А я уехала в женскую консультацию, и я никак не могу приехать. Мне потом нужно еще и к клиентке поехать, я уже договорилась.

– И что? – повторила я вопрос.

– Как – что? Ты же поменяла замок! Он не может войти. А я только ночью вернусь. Вовку мама берет к себе, я вообще хотела у подруги сегодня остаться. Мне в Бутово завтра прямо с утра…

– Я поменяла замок по твоей просьбе, – напомнила я со всей осторожностью, ибо Лизавета беременна и волновать ее никак нельзя.

– Я прошу тебя, не начинай. Я говорила, что не надо было так быстро все решать. Ты всегда спешишь.

– Ты этого не говорила, – пробормотала я.

– Ты не понимаешь, Фая, это же отец моих детей. Это серьезно, Фая. Такими вещами не шутят.

– Да уж, не шутят, – согласилась я. – Так что ты хочешь? Чтобы я после работы поехала и открыла ему дверь? У меня тренировка.

– Он сейчас уехал к друзьям, а ты можешь поехать ко мне после тренировки? А еще, у тебя есть две тысячи рублей? Он должен кому-то там. Я тебе верну. Я знаю, что ты думаешь. Я не могу по-другому, понимаешь? Не мучай меня, Фая. Думаешь, я не понимаю, что ты там сейчас думаешь? Ну что ты молчишь? – И Лизавета всхлипнула. Я опустила телефон, замотала головой и сжала кулак. И ударила по стене нашего руководящего этажа, и стало больно. Успокоиться и принять правильное решение. Или, по крайней мере, успокоиться и смириться с тем, что решение неизбежно. Как там говорят в анонимном клубе алкоголиков: «Дай мне, господи, силы изменить то, что я в силах изменить, и мужество принять то, что я изменить не в силах, и мудрость, чтобы отличить одно от другого».

Я вздохнула и снова поднесла трубку к уху.

– Лиза, я все сделаю, ты не волнуйся. Я приеду и отопру дверь Сереже. И деньги дам. Ты успокойся, хорошо? Ни о чем таком я не думаю, поверь. Слышишь меня, Лизавета, круглая, как конфета?

– Да. Спасибо, – сухо ответила она и отключилась. Я стояла с телефоном в руках посреди коридора двадцать седьмого этажа и не знала, что мне делать, куда бежать. Вот черт! Да, я знала, что так и будет, и что с того? Я все равно надеялась. Что ж, значит, свадьба будет. Я обернулась, посмотрела в окно. Москва зажигала свои гирлянды вечерних огней. Помотав головой, я набрала знакомый номер, отмеченный в телефонной книжке как «Малдер».

– Привет, «иноплатянка». Как ты там? – спросил Апрель. Я прикусила губу и попыталась унять дрожь в руках. Нервы ни к черту. А как тут сохранить нервы, спрашивается.

– Нормально, – ответила я, и мой благородный идальго, конечно же, мгновенно понял, что ничего нормального нет.

– Что случилось? – спросил он сурово. – Что опять случилось, Фаина?

– Ничего особенного. Просто… насчет твоих особых планов на вечер…

– Да, Фаина, – повторил он холодно и с сарказмом. – Что насчет моих особых планов?

– Ты понимаешь, Игорь… Сережа вернулся!