Глава 39

Спустя неделю мы с Николаем Сивковым сидели в однокомнатной квартире в одном из отдаленных уголков Москвы.

— Когда я шел по двору, мне показалось, что я нахожусь в какой-то стране Ближнего Зарубежья, а не в столице, — недовольно заметил Николай, — вывески не на русском, женщины в национальной одежде.

— В любой столице Европы есть подобный район, — сказала я. — Не рекомендую вам прогуливаться поздним вечером в Париже неподалеку от Восточного вокзала, да и днем там неспокойно. Разговор у нас с вами не простой. Ваш кабинет не самое подходящее место для него, у вас много аппаратуры, с помощью которой вы записываете разговоры с посетителями. Есть гарантия, что кто-то посторонний не поставил свой жучок?

— Офис регулярно проверяется, — отмел мои подозрения Сивков.

— Но ведь не каждую минуту, — сказала я, — прилепить крохотный приборчик под ручку кресла может любой из тех, кого вы вызвали на ковер. Только не надо с пафосом заявлять: «Я доверяю своим сотрудникам».

— Не доверяю ни своим, ни чужим, — отрезал Сивков.

— Поэтому мы находимся в убогом жилье в районе, где ни вас, ни меня никто искать не станет, — продолжила я. — И у вас определенно есть при себе…

— Определенно, — не дал мне договорить Сивков, вынимая из портфеля небольшую коробку. — Сейчас проверю берлогу на предмет «ушей».

— Отлично, — одобрила я, — начинайте откуда хотите, я пока тут посижу!

Сивков вышел в коридор, я быстро открыла здоровенный гардероб, из него вывалились Сеня и Дегтярев.

— Последний раз я сидел в шкафу, — прошептал Собачкин, — лет эдак …дцать назад, залез в него, когда в двери заворочался ключ, а мы в постели…

Продолжения истории я не услышала, потому что в комнату вернулся Сивков и спросил:

— Это еще кто?

— Ну, полковника Дегтярева вы знаете, — улыбнулась я, — видели видео с ним и бухгалтером. Рядом со мной Семен Собачкин.

— Ну, я пошел, — процедил сквозь зубы Сивков. — Зря, Дарья, зря, ох зря…

— Не советую покидать нас, — мягко произнес полковник, — мы знаем про агентство «Удача».

Николай остановился на пороге.

— Что за фирма? Впервые о ней слышу.

— Если так, то почему вы не уходите, хлопнув дверью? — задала я свой вопрос.

Сивков вернулся и сел в кресло.

— Предмет разговора? Что вам от меня надо?

— Вы опередили меня с вопросом, — прокряхтел Дегтярев, опускаясь на продавленный диван, — хотел его вам задать. Что вам от меня надо? И вам ли?

— Сколько «Удача» потребовала у вас за свободу? Надеюсь, вы не поверили им? Агентство не выпускает своих жертв из когтей, — дополнила я.

— Понятия не имею, о чем вы говорите, — прикинулся дурачком Сивков.

Собачкин поморщился.

— Сейчас уместно вспомнить слова режиссера Станиславского, которые он адресовал актерам, слишком усердно изображавшим разные эмоции: «Не верю!» Давайте сократим время пустой болтовни и временно заключим перемирие. Мы не в кабинете полковника и не в вашем офисе. Вы на крючке у агентства, Дегтярева тоже во что-то втягивают.

— Аппаратуры здесь нет, — подхватила я, — телефоны мы выключим. Мы проверим вашу сумку. Вы, господин Сивков, обыщете нас. С доверием к людям у всех присутствующих в этой комнате плохо, мы никогда не сидели в одной лодке, но иногда, чтобы победить общего врага, двум недругам лучше объединиться.

Сивков молчал.

Дегтярев почесал нос.

— Наверное, я знаю, как вы вляпались в «Удачу», Николай Геннадьевич Сивков.

Я усмехнулась про себя. Вляпаться в удачу! Чудесное выражение.

Владелец «Сплетника» уставился на полковника.

— Мало кто знает, что у вас был младший брат — инвалид, — продолжал Дегтярев, — вам исполнилось тринадцать, Трофиму двенадцать, когда он, катаясь с горки, сломал позвоночник и очутился в кресле на колесах. Мать ваша через пару лет после несчастного случая попала в психиатрическую лечебницу. По официальной версии, Вера Ивановна умерла от инсульта в тот год, когда ее младший сын стал калекой, но на самом деле она провела много лет в клинике, скончалась, когда вы уже владели холдингом «Сплетник». Ваш отец умер за месяц до смерти сумасшедшей жены. Квартиру, дачу, деньги — короче, все, включая институт, которым владел, Геннадий Николаевич оставил исключительно Трофиму. Ваш отец коллекционировал фарфор, собрание оценивается в несколько миллионов долларов. Им тоже завладел Троша. Вам от родителя досталась всего одна вещица, правда дорогая. Статуэтка «Каин убивает Авеля», сделанная всемирно известным скульптором. Читали Библию? Помните сюжет четвертой главы Бытия? Первый сын Адама и Евы по имени Каин убил своего родного брата Авеля. Странный, однако, подарок.

Сивков поморщился.

— Отец никогда не скрывал, что Трофим его любимчик. И мать тоже обожала младшего. Брат учиться не хотел, вдобавок еще он был ябеда, лентяй, вечно прикидывался обиженным, больным, поэтому полной ложкой хлебал родительское внимание. Мне его совсем не доставалось. Зачем заботиться о мальчике, который никогда не хнычет, не имеет проблем со здоровьем, отлично учится, занимает первые места на всех олимпиадах? С ним уроки делать не требуется, и температуру ему не надо мерить каждый час. А вот с Трофимом необходимо сидеть, заставлять его упражнения выполнять, у него то мигрень, то понос.

— Забыли упомянуть, что вы занимались боксом, выигрывали многие соревнования, — подсказала я.

— Давно это было, — отмахнулся Николай, — я очень старался завоевать родительскую любовь, но напрасно. Окончил восьмой класс на одни пятерки, принес дневник. Отец мимоходом бросил: «Удивительно, ничто не предвещало успеха».

— Обидно, — посочувствовала я Сивкову.

— В раннем детстве я переживал, — признался Николай, — постоянно слышал: «Ты большой, уступи маленькому». Я полгода клеил для выставки модель фрегата, это тонкая работа, сам все выпилил, сделал фигурки матросов, капитана, пушки… Закончил ее во вторник. В среду надо было нести фрегат на конкурс. Вечером Трофим кинул в модель мяч, и она рассыпалась. Я заплакал. Реакция матери? «Перестань реветь, ты взрослый, малыш просто играл, он не нарочно. Сам виноват! Надо было дурацкую поделку подальше убрать». Реакция отца? «Вот и хорошо, что модель сломалась. Ты хотел первое место занять, нос задрать, возгордиться, а это очень плохо». Слов о том, что фрегат сох на письменном столе в моей комнате, куда Трофиму с мячом заходить незачем, фразы «Брат нарочно мое творение уничтожил, он тоже хотел в конкурсе участвовать, но терпения не хватило модель собрать» я не произнес. Учтите, мне тогда было десять, Трофиму девять. Он маленький-маленький, ему все можно, а я взрослый мужик, которому следует крошку опекать, любые проступки ему прощать. Стало ли мне горько, когда после смерти отца завещание вскрыли? Нет. Я знал: ничего не получу. — Сивков посмотрел мне прямо в глаза. — Нет у меня обиды на отца. Наоборот, я ему благодарен. И матери тоже. Люби родители меня как младшего сына, заворачивай меня в вату, получился бы из Коли второй Троша. Но мне пришлось самостоятельно добиваться успеха, поэтому я научился стойкости, умению падать. Разбил нос в кровь? Вставай, утирайся и шагай дальше, не жалея себя.

— Мы нашли Анну Гудкову, бывшую домработницу Сивковых. Она рассказала правду о том, почему Трофим сел в коляску, — сказал Собачкин.

— Анечка, — улыбнулся Николай, — студентка из провинции. Жила в общежитии, денег не было, училась в Строгановке. Талантливая девушка, сейчас рисует иллюстрации к детским книгам. Ее наняли, чтобы с Трофимом гулять, уроки делать, сидеть с ним вечерами, когда родители в гости или театр ушли. Она стояла на горке, видела все, но когда попыталась меня защитить, ее сразу выгнали. Родители верили только Трофиму.

— Так что случилось? — спросил Собачкин.

Сивков откинулся на спинку кресла.

— Уверен, вы знаете версию Геннадия Николаевича, он ее изложил в завещании. Старший сын, завистливое злобное существо, толкнул младшего брата, тот упал и сломал позвоночник.

— А как было на самом деле? — прищурился Собачкин.

— Вы же говорили с Анной, — поморщился Николай.

— Да, — согласился Дегтярев, — у нее другая версия. Трофим катался на ледянке, которую ему купила мать. А Николай ездил стоя, у него не было ничего, похожего на санки. Младший брат решил повторить то, что делал старший. Аня остановила подопечного: «Не надо, это очень опасно. Склон крутой, лучше потренируйся вон там на небольшой горке». — «Дура, — заорал Трофим, который не стеснялся в выражениях, когда рядом не было взрослых, — пошла на …! Я лучше Кольки все умею». Няня схватила его за руку и попыталась удержать. А Николай в это время находился внизу, он съехал с горы и не стал подниматься наверх.

— Я услышал брань и не хотел быть рядом в тот момент, когда Трошка вразнос пойдет, — пояснил Сивков, — он, когда свирепел, разум терял, мог с кулаками накинуться. Я ему сначала сдачи давал. Трофим летел к матери и рыдал: «Колька меня избил». Но всегда забывал упомянуть, что он первым начал. Мне влетало по полной программе, Трофиму покупали в утешение подарок. Поэтому я стал уходить, когда брат скандалить принимался. В тот день события развивались так. Аня не пускала Трофима, грубиян ее ударил кулаком, у Гудковой кровь из носа хлынула, она заплакала, схватила снег, приложила к лицу. Брат разбежался и поехал вниз на ногах, не удержался, замахал руками, упал и не встал. Я к нему подбежал, решил, что он ушибся и, как водится, больным прикидывается. Гудкова меня домой отправила матери о случившемся сказать. Та прямо в тапках на горку кинулась. А я остался дома.

Николай махнул рукой и замолчал.

— Когда ваша мать вернулась домой, начался ад, — продолжил Семен. — Трофим соврал ей, что вы его изо всей силы толкнули. Из зависти, потому что младший брат хорошо катался, а вы ездили на ледянке, которую у него силой отняли.

— Конечно, ему поверили, — мрачно усмехнулся Николай. — Гудкова взяла справку у травматолога, там был указан диагноз: перелом носа вследствие удара кулаком. Девушка попыталась объяснить родителям правду, ей не дали. Отец пообещал няньку под суд отдать. Тогда она показала справку о своей травме, велела мне руку родителям продемонстрировать, на ней не было никаких ссадин, и достала другую бумагу с подписью доктора, там указывалось: «Ссадины на костяшках Трофима Сивкова свидетельствуют о том, что он ударил по лицу Гудкову». Отец и мать замолчали. Аня им объяснила: «Меня под суд? Очень хорошо. Я там всем правду расскажу. Медицинские документы мою историю подтверждают. Трофим мерзавец, а вы ему верите, старшего сына совсем запинали. Вызывайте милицию!» Но ее просто выгнали. С того дня отец мне хорошо, если два слова в неделю сказал, мать старалась имени моего не произносить. «Эй, ты, убери со стола», «Эй, ты, выкати брата, которого инвалидом сделал, во двор». Меня называли исключительно «эй, ты». Я хотел от них уйти, когда на первый курс поступил, но денег на съем жилья не было. Мать уже попала в психушку, в чем папаша, конечно, меня обвинил, он мне велел: «В институт решил поступать? Никогда! Ты изуродовал брата? Теперь ухаживай за ним всю свою жизнь!» Вот тут я взорвался. Схватил папашу за шкирку, встряхнул, выпалил в лицо правду и ушел из дома. Рассказывать, как я голодал, спал на чердаках, в подвалах на трубах, не стану. Но я выжил, выучился и стал тем, кем стал! С Трофимом не общался, с отцом тоже. Когда позвонили из больницы, сказали: «Ваш отец умирает, хочет видеть вас», я поехал. Перед лицом смерти обиды, оскорбления забываются.

Николай исподлобья взглянул на меня.

— Дарья говорила, что я потерял наивность. Точно. Давно о ней забыл. Но когда ехал в клинику, думал: отец перед тем, как покинуть бренный мир, решил помириться со мной. Хочет попросить прощения. У меня в душе все чувства к нему перегорели, даже головешки не дымятся. Нет любви, но и ненависти нет. Пустыня. Но, когда отец произнесет: «Я был неправ», обниму его, поцелую и скажу: «Люблю тебя». Это неправда, но пусть он умирает со спокойной душой. — Сивков рассмеялся. — Вот уж где наивность! Лебедь белый прямо!