Глава 11
Если хочешь узнать человека, послушай, что он говорит о других. А сама молчи, молчи…

– Заметил, – спросила я, – что мы не спим всю ночь, а у меня нет паники и ужаса? И я не бегу искать снотворное, которое ты мне прописал.

– Ты хочешь сказать, что это прогресс в твоем состоянии? Не искать в панике снотворное? Ты меня пугаешь, дорогая инопланетянка, я начинаю думать, что ошибся в диагнозе.

– Мой диагноз – умопомрачение в связи со слишком близким нахождением с объектом чрезмерной красоты, – промурлыкала я, прижимаясь плотнее к плечу Игоря.

– Значит, ты любишь меня только за внешность? – усмехнулся Апрель, лежа рядом со мной на своей упругой, почти твердой кровати. Он говорил как обиженная девочка, и делал это намеренно, преувеличенно надувая губы. Я расхохоталась и кивнула.

– А как ты думал? Только за нее, – я потянулась, а затем вытянулась, лежа на боку рядом с ним, уставшая, измотанная этой ночью, полной разговоров и любви. То, чего мне так не хватало. – Слушай, я не представляю, как мне идти на работу. Я же на ноги не встану, а ты? Но не пойти для меня не вариант, мне обязательно нужно быть на месте. Хотя бы для того, чтобы успеть написать заявление по собственному желанию.

– Счастливая ты, – рассмеялся Апрель.

– Считаешь? Думаешь, счастье – остаться без работы?

– Счастливые, говорят, часов не наблюдают. Это про тебя. Сегодня суббота. Уже три часа как наступила, так что можешь смело не спать дальше, ибо работать тебе придется сегодня только надо мной. – Игорь приподнялся на локте, навис надо мной, рассматривая мое лицо. Легкая, блуждающая улыбка на его лице делала его похожим то ли на ребенка, то ли на восторженного ученого, нашедшего какой-то редкий экспонат. Я закрыла лицо ладонями и шумно выдохнула. Вот я дура, совсем упустила из виду, что была пятница. Все на свете забыла.

– Это все ты, – сказала я, с трудом сдерживая улыбку, поглядывая на Игоря сквозь пальцы. – Ты и твои разговоры.

– Разговоры? – удивленно переспросил Апрель и склонился чуть ниже, поцеловал мои пальцы, прикоснулся к моим губам сквозь разведенные ладони. – А я думал, что это по-другому называется. Что касается разговоров, так мы еще и половины друг другу не сказали. К примеру, расскажи мне, как ты решила, что хочешь пойти учиться в этот свой Физтех? Не самое логичное решение для девочки-школьницы.

– Мой папа не хотел, чтобы я шла на фундаментальную физику, хотя я хотела. Но отец сказал, что мама меня убьет, если я пойду по его стопам. Тогда я и подала документы в Долгопрудный. Я хотела уехать из дома к чертовой бабушке и жить сама по себе. А на факультете прикладной математики и информатики была пара моих друзей. Такой вот компромисс.

– Компромисс?

– Но я же пошла навстречу папиным желаниям? Мама, правда, все равно нас чуть не убила. Знаешь, это ведь было очень глупо – не идти в МГУ, учитывая, что жили мы на Ленинском проспекте. Но так уж у меня проходил переходный возраст. Я нарушила волю родителей и поступила в другой вуз.

– А куда тебя мама хотела определить?

– Она мечтала об экономическом факультете. Отчасти ее мечта сбылась, когда туда поступила Лизавета. Но, видать, такая уж у нас судьба – разрушать мамины мечты. Лиза бросила учебу и перешла в какой-то частный институт психологии. Надеялась «починить» Сережу.

– Починить? – нахмурился Апрель. – Люди не ноутбуки, их не развинтишь отвертками.

– Почему же? Сегодня в хирургии такие вещи делают, с ума сойти…

– Фая, я же не об этом.

– Да понимаю я, о чем ты. А как ты решил стать врачом?

– У меня родители медики.

– Просто династия? – разочарованно протянула я, но потом снова оживилась: – А почему психиатром? Это ведь тоже не совсем типичный выбор для мальчика-школьника. Господи, я не могу представить тебя мальчиком-школьником, – усмехнулась я. – Мне кажется, ты родился на обложке мужского журнала, в майке и шортах, сонный и лохматый – прямо как сейчас. Ты мог бы зарабатывать миллионы.

– А это уже и правда обидно! – возмутился Апрель, но без энтузиазма. – Я не только симпатичное лицо. А как же душа? Кстати, мне интересно, а из какого фильма у тебя я?

– Не скажу, – усмехнулась я.

– Нет уж, говори, – потребовал Игорь, навалившись на меня всем телом. Я молча наслаждалась этой истомой, этим проявлением власти надо мной, и без того покорной, я любовалась лицом, которое было так близко к моему – всего несколько квантов до поцелуя.

– Ты – Фокс Малдер. Мы так назвали тебя еще до того, как мы с тобой начали… как бы это сказать… встречаться? Без одежды.

– А кто это – Фокс Малдер? – переспросил он, без тени осведомленности. – И кто это «мы»?

– Ты говоришь серьезно? – вытаращилась я. – Ты не знаешь?

– Кого ты имеешь в виду под «мы»? Предполагаю, что себя и сестру. Или себя и твою эту Машу Горобец. Очень надеюсь, что не себя и твоего бадминтониста Гусева.

– Ты не знаешь, кто такой Фокс Малдер? Господи, да разве такое возможно? Откуда ты прилетел? С другой планеты?

– Почти. С Владивостока, – рассмеялся Игорь. – А что, этот твой Малдер – известный товарищ?

– Ничего я тебе не скажу, сам теперь выясняй. Постой, с Владивостока? – переспросила я и немедленно села на кровати, скрестив ноги и подтянув одеяло почти до шеи. – Как ты оказался во Владивостоке?

– Я там родился, – пожал плечами Апрель и спокойно наблюдал за тем, как я в шоке хлопаю глазами и заодно ртом. Меня же разрывала мысль о том, что я успела переехать к этому человеку, пролить приличное количество слез по поводу его возможной потери, устроить полный кавардак в его квартире, пару скандалов, несколько совместных завтраков, походов в магазины, посиделок с племянником Вовкой, но я понятия не имела, что он родом из Владивостока. Я вообще не знала, что он откуда-то родом, даже не задумывалась об этом. Я была уверена – непонятно почему, – что Игорь из Москвы. Все москвичи живут в наивной уверенности, что нет ничего в мире, кроме Москвы. И еще что все остальные в нее «понаехали».

– Скажи что-нибудь, инопланетянка, – попросил он, растерянно улыбаясь. – А то мне кажется, что тебя парализовало.

– Я – чудовище, – пробормотала я, еще сильнее заматываясь в одеяло. Отчего-то мне показалось хамством сидеть голой в присутствии этого идеального незнакомца.

– Нет, ты не чудовище.

– Я ничего о тебе не знаю. Я – черствое, бесчувственное чудовище.

– Если тебе что-то интересно, так спроси. Ты ничего никогда не спрашивала, не стоит делать так, чтобы я же тебя утешал, – ответил Игорь сухим голосом. Я приложила ладонь к губам. Перед моими глазами промелькнула вся наша с ним совместная жизнь так, словно я падала из окна, как герой Гарсии Маркеса. Я вспомнила, как увидела Игоря в первый раз, в дверях его цветочного кабинета, такого идеального, словно он был пришелец из параллельной галактики «Совершенство», вспомнила его тихий, размеренный говор, когда уснула у Игоря в кабинете, прямо на его психиатрическом диване, о том, как я стеснялась синяка. Я – я – я. Папа часто говорил мне: Фая, «я» – последняя буква в алфавите.

– Твои родители там и сейчас? – спросила я.

– Да. Они обожают Владивосток, – добавил Игорь.

– Я никогда там не была. Какой он?

– Ветреный, – улыбнулся Апрель. – Там много воздуха, гораздо больше, чем тут, в Москве. Там есть море, его видно из нашего окна. Наша квартира на пятнадцатом этаже шестнадцатиэтажки, одной из первых шестнадцатиэтажек Владивостока. Большая роскошь по тем временам. Мои одноклассники прибегали ко мне посмотреть на море.

– В твоем голосе столько нежности, – пробормотала я.

– А в твоем – столько раскаяния, – и Игорь откровенно расхохотался. – Ты должна понимать, я профессионально квалифицирован слушать людей, задавать им вопросы, подталкивать на откровенность. Со мной всегда так, мне рассказывают все.

– И никто не спрашивает тебя ни о чем. Нет, теперь у меня море вопросов. Какое море ты видел из своего окна?

– Японское море.

– Вот! Значит, у меня есть Японское море вопросов о тебе. Как родители отпустили тебя в Москву? Почему ты уехал? Они навещают тебя тут? Ты ездишь во Владивосток? Сколько тебе было лет, когда ты уехал?

– Остановись хоть на мгновение, ты прекрасна в этой жажде познать меня с новой стороны, но я могу забыть все твои вопросы. – Игорь стянул с меня одеяло и притянул к себе, словно пытаясь снова завладеть моим сознанием через тело.

– Не сбивай меня и признавайся во всем. У тебя есть фотографии семьи? У тебя есть братья? Сестры? С кем ты дружил в школе? Чего ты боишься? Высоты? Воды? Темноты? Кто привил тебе любовь к цветам?

– С чего ты взяла, что я их люблю? – переспросил Апрель, неожиданно оживившись.

– Твой офис утопает в цветах, с другой стороны, в твоей квартире нет ничего, кроме мертвого искусственного деревца.

– И что же это говорит обо мне?

– Что ты двуличный? – предположила я.

– Я начинаю бояться тебя, – рассмеялся Апрель. – Господин Эраст Фандорин. Итак, по порядку. Родители отпустили меня в Москву, так как это было уже после ординатуры, которая идет после интернатуры. Меня пригласили в Москву работать, и не было никаких причин отказываться. Кроме того, я хотел уехать из Владивостока.

– Почему? – сощурилась я, и смутный образ незнакомой женщины без лица промелькнул где-то в моем подсознании. Интуиция подсказала. Если мужчина покидает любимый город, он бежит от женщины. Игорь отвел взгляд, помолчал, а затем ответил, но на другой вопрос.

– Родители приезжали в Москву один раз. Я езжу к ним каждое лето. Во Владивостоке прекрасная рыбалка.

– Ты рыбачишь? – переспросила я, пытаясь представить моего холеного мужчину в резиновых сапогах «по самое не могу» и с удочкой в руках.

– Рыбачишь? Во Владивостоке все рыбачат, моя дорогая. Мы с отцом рыбачили везде, где только можно и нельзя. Но я больше всего люблю морскую рыбалку, это когда на большом катере или, скорее, яхте выходишь в море – подальше, чтобы никаких берегов видно не было. Для этого нужно идти не меньше двух часов, только там рыба будет не потревожена. Там и ловишь. По полчаса на одном месте, затем меняешь локацию. Можно поймать камбалу, черного окуня, даже гипероглифа. Крабов ловили, кальмаров.

– Ты скучаешь по дому?

– В Москве живу уже почти десять лет. Я привык, – ответил Игорь так, что стало совершенно ясно, он хоть сейчас запрыгнул бы на корабль.

– У тебя есть фотографии? – спросила я вдруг. Игорь со вздохом повернул меня к себе и щелкнул по носу.

– Отчего ты перестала быть нормальной эгоисткой, которая говорит только о самой себе?

– Это было неизбежно, разве ты не понимаешь?

– Ты же любишь меня только за внешность, – поддразнил Апрель. Я потянулась, чмокнула его в изгиб между носом и щекой, посмотрела в сторону окна – небо неумолимо светлело. Мы ужасно устали, но это была та усталость, которую не заполучить, если ты не влюблена.

– Я влюблена в тебя, – удивленно пробормотала я. – Всерьез, по-настоящему.

– Почти так же, как была влюблена в своего журналиста?

– Фотографии! – потребовала я.

– Может быть, мы немного поспим? – взмолился Игорь, но я помотала головой. Покой нам только снится. – Я не так молод, Ромашка, чтобы вести задушевные разговоры ночи напролет.

– Это ты просто не пробовал, – возразила я.

– Знаешь, что? Я больше не могу. Я спать, а ты как хочешь. Где-то в этом бардаке валяются и мои альбомы с фотографиями, – и Малдер демонстративно откинулся назад, разбросал руки в стороны и закрыл глаза. Его грудь мерно вздымалась вверх и вниз, вверх и вниз.

– Ты еще захрапи, чтобы было убедительно, – хмыкнула я, и он немедленно последовал моему совету. Я подобралась к Игорю поближе, принялась тихонько дуть на его волосы на груди. Запах его сильного тела отбивал всякое желание спать. Я прикасалась губами к волосам, не касаясь кожи, я знала – это щекотно, но Апрель терпел. Вдруг я подумала, что если когда-нибудь выйду за него замуж, то тоже стану Апрелем. Вечный день дурака. Я поцеловала его в изгиб посередине груди, затем поднялась выше и поцеловала в ямочку под горлом. Запрокинув голову наверх, Игорь открыл мне туда доступ. Я приподнялась и посмотрела на его якобы спящий лик. Потом поцеловала в щеку, в висок. Я могла нацеловаться вволю, и Игорь мог сколько угодно делать вид, что ничего не чувствует, – спящая красавица, но было кое-что, что выдавало его. Кое-что, чего я и добивалась, чему не может противостоять ни один мужчина.

– Доигралась? – спросил Малдер, внезапно открыв глаза. Он откинул одеяло, и я улыбнулась шаловливой и немного победной улыбкой.

– Хочешь мне отомстить?

– Я накажу тебя. Ты лишаешь меня сна.

– Так и было задумано, – прошептала я, когда Игорь набросился на меня с наигранной яростью. Он схватил меня за запястья, не давая мне больше пошевелить руками. Эта любимая игра, в которой я – слабая женщина, легкая добыча, сопротивление которой только распаляет страсть.

Страсти между нами было предостаточно.

Позже Игорь все же заснул, усталый, довольный покоритель влюбленных в него женщин, а я окончательно потеряла желание спать. Тело болело, ныло, стонало от счастья, и я наслаждалась каждым мгновением этого чувства. Мои руки и тело пахли Апрелем, но мне этого было мало: я нацепила его рубашку на голое тело и пошла осматривать устроенный нами кавардак.

Хорошая мысль. Надо признать, с чем с чем, а с хорошими идеями у Игоря перебоев нет. Значит, мы только переехали сюда. Сняли вместе квартиру. Молодая пара. Хорошая игра. Никакого прошлого, только будущее, светлое, как его нежно-голубые и бежевые рубашки. Я смотрела на вещи, трогала их, подносила к лицу. Запах – самый мощный индикатор совместимости. Мое тело хотело рожать детей от мужчины с таким ароматом. Апрель вывалил все вещи из шкафов, словно открыл мне свой внутренний мир, просто вытряхнув содержимое шкафов. Как «психологично» это его решение. Я неторопливо перебирала его рубашки, рассматривала галстуки, костюмы – прямо из химчистки, в плотных пленочных пакетах. Я обратила внимание на кучу старых ежедневников, которые тоже лежали на виду, словно предлагая себя прочитать. Там были расписания встреч, обведенные в кружок часы и приписанные адреса. В них были чьи-то номера телефонов, какие-то суммы денег – то ли данные в долг, то ли полученные в зачет чего-то. Там были номера электронных билетов на самолеты до Владивостока, маленькая фотокарточка: на ней Игорь был совсем еще ребенком, он сидел на пластмассовом коне на колесиках, рядом с ним стояла его мама (предположительно) – высокая женщина с каштановыми волосами, в коричневом платье, с усталым лицом. Красивая, сухопарая – эдакая грациозная мама-жираф, а с другой стороны, словно и не с ними вовсе – его папа-жираф, от которого Апрель унаследовал свою холодную, с сигналом «стоп», внешнюю привлекательность. Его отец был высокий и стройный: военная выправка, строгое лицо, внимательный взгляд. Мужчины высшей пробы. Руками не трогать.

Я отложила фотографию и подумала: а ведь мы с ними когда-нибудь можем познакомиться. Что они скажут про меня? «Господи, где ты ее взял?» «Сынок, что с тобой не так?»

Я и правда вела себя как сыщик, пытаясь наверстать упущенное из-за моей баснословной черствости. Я даже не знала, откуда Игорь родом. Любой нормальный человек спросил бы о таком еще на первом свидании. Мы говорили о котах в коробках, мертвых и живых, но не говорили о таких простых вещах, как детство, первая любовь.

Его Анна. Мой Молчанов. Наши скелеты в шкафах, которые вылезали и подсматривали за нами. Я не могла понять, как она могла бросить Игоря, что должно было быть в голове у этой безумной девицы, чтобы уехать в Израиль к какому-то дурацкому жениху, разбить такое сердце, заключенное в таком теле, присоединенное к такому сознанию, у человека с такими зелеными глазами.

Короче, как она могла, тварь?!

Так же, как и Юра Молчанов, наверное. Хотя, опять-таки, чисто технически (как говорит моя сестра) Молчанова я бросила сама.

Я уложила книги Апреля в стопки, предварительно прочитав их названия. Хотела узнать о нем все: книги были словно говорящие информаторы. Скажи мне, что ты читаешь, и я скажу, кто ты. Я предположила, что не задавала ему все это время никаких вопросов, потому что знала, как больно бывает терять тех, к кому сильно привязалась. Теперь я знаю, что он читал «Властелина колец», что купил трехтомник Толстого «Война и мир», но, кажется, ни разу не открыл его. Может, просто хотел перечитать и забыл? А возможно, купил, потому что у каждого образованного человека в библиотеке должно быть? Нет, это не похоже на моего Апреля. Большая часть книг зачитанные, с потертостями, с загнутыми уголками страниц. Мой папа не понимал такую привычку, злился страшно. Мог даже накричать, но я все равно загибала уголки.

«Бойцовский клуб». Гхм. Странная книга. Мне ее сунул один мой одногруппник: кричал, брызгая слюной, что это книга всех времен и народов. Что-то в ней, безусловно, было. После нее я ходила и повторяла, улыбаясь, что «первое правило бойцовского клуба…» и так далее. Машка Горобец злилась и швырялась в меня вещами. А я обвиняла ее в вещизме и обещала взорвать.

Собрание сочинений Джека Лондона. Читал, читал, страницы затертые, уголки загнутые. Я не люблю Лондона, для меня там слишком много грусти. Когда я читаю этого автора, я словно каждый раз замерзаю где-то в горах, в снегу. Впрочем, книги отличные, никто не спорит. Пусть лежат.

Поразительно мало книг по психологии. Видимо, все они остались в офисе. Ничего по саморазвитию и отношениям. Дом моей сестры-психолога набит этой литературой. С помощью ее библиотеки можно саморазвить целую африканскую деревню, если предположить, что местные жители читают по-русски. Иногда я «гадаю» по книгам сестры, моя любимая – «Дифференциальная психофизиология мужчины и женщины», из которой можно почерпнуть такую абсурдицу, как, к примеру, то, что в моем случае «вопрос о половых различиях остается достаточно запутанным, и одна из задач заключается в том, чтобы выяснить, в какой мере полоролевые стереотипы целесообразны». То, что я не нашла подобной литературы в доме Апреля, было очень даже хорошо.

Зато я нашла его семейные фотоальбомы, как он и обещал, где-то там, посреди этого кошмара кромешного. Они были сложены в стопку между книг: три больших, тяжелых альбома в кожаных переплетах и пара маленьких книжек в дешевых полиэстеровых обложках. Там была вся жизнь моего мужчины, все то, что я хотела и боялась спросить. Его первый класс – он шел туда с таким серьезным лицом, словно уже понимал: ничем хорошим это не закончится. Я узнала, что Игорь умеет кататься на водных лыжах. Он смотрится потрясающе в гидрокостюме. Кстати, я так и не нашла признаков гидрокостюма в его квартире. Видимо, он не занимается ничем подобным в Москве и не держит такие вещи для отпуска.

Я заподозрила, что Игорь проводит все свои отпуска дома, с родителями. В маленькой книжке-альбоме он был уже взрослым, почти таким, как сейчас. Апрель рубил дрова на какой-то даче в простых заляпанных джинсах и клетчатой рубашке с закатанными рукавами. Я немедленно захотела поехать с Игорем к нам на дачу. Мы так много еще не делали вместе, так много даже не пробовали. Я увидела фотографии его квартиры, той самой, где он, по-видимому, родился и вырос. Первый кожаный альбом – самое детство, свадьба родителей. Его мама такая счастливая в белоснежном платье до колен. Фотография черно-белая, счастье – яркое, лучистое. Не меньшее счастье, только уже на руках – замотанный в одеяло комок, внутри которого Апрель. Подпись сбоку: «Игорек, одна неделя». На моих глазах выступили слезы, хотя я не совсем понимаю, о чем плачу. Наверное, от умиления, что этот роскошный представитель рода мужского когда-то тоже был маленьким и его, как и всех, заворачивали в одеяло.

Второй кожаный альбом – цветной, фотографии старые, выцветшие. Самые интересные. Обои в комнате Игоря светлые, чуть облезлые, с поблескивающими серебристыми цветами. На стене простые деревянные полки с книгами. На фоне стены Игорь демонстрирует «мускулы» – ему, наверное, лет двенадцать. Он уже очарователен, его зеленые глаза смотрятся большими на еще не до конца взрослом лице. Наверное, все девчонки в классе тихо мечтали о нем, проигрывая в своих головах миллион разных сценариев любви, которой было не суждено сбыться.

Я смотрела на фотографии, но искала ее, Анну. От любопытства кошка сдохла, но я-то не кошка. Они учились в одном классе, но ее не было в его детстве, ее не было на тех немногих классных фотографиях, что я нашла в альбомах. Я всмотрелась в каждое лицо, обведенное в овал. 9 «А», 10 «А» класс – и ни одной Анны: ни красивой, ни даже страшненькой. Вот мой Игорь в институте. На нем белый халат, мой Малдер совсем юн – не больше восемнадцати. У него юношеские усы, это невероятно смешно. В альбоме также есть фотографии с каких-то вечеринок, и я гадаю, мучаясь от ревности, где тут Анна. Нет никого, о ком можно было бы сказать: «она была безумно красивой». Какие-то люди в белых халатах, наверное коллеги. Может быть, Анна-Клементина и стерла Малдера из своей жизни и памяти, но он, теперь я была в этом уверена, тоже поработал над своими фотоальбомами.

Игорь спал, я слышала его глубокое, ровное дыхание. Я сидела в двух шагах от него, тихо перелистывая страницы, узнавая, пуская в свою память образы людей из его прошлого и настоящего. У него не было братьев и сестер, он был один у родителей. Я не могла представить себе, как это – расти одному.

Ни одной фотографии Анны. Игорь уничтожил их после того, как она уехала? В последнем, маленьком альбоме было несколько пустых отделений посреди других фотографий. Наверное, Игорь достал их и выкинул или сунул куда-то между книг – там, во Владивостоке, не для того, чтобы досадить этой Анне, а просто для того, чтобы не видеть ее лица. Если бы Анну показали вдруг в новостях по телевизору, Апрель наверняка так же, как и я, одеревенел и испытал бы трудности с дыханием. Он тоже очень сильно любил, но не меня.

Я почти уже закрыла альбом, думая о том, чтобы пойти и сварганить себе кофейку с молоком, ведь спать в пять утра было совершенно бессмысленно, но тут почти в конце последнего альбома я наткнулась на то, что искала. Я увидела Анну.