В итоге я поехала на ИВОНе в 06.06.

Меня окружали примерно те же люди, что были несколькими часами ранее на станции «Шатле», разве что уборщики из другой смены.

Все в состоянии коматоза.

Прижавшись лбом к стеклу, я жевала воображаемую жвачку, чтобы не так сильно сжимало горло.

Мне очень хотелось плакать. Я цеплялась за всякие глупости. Усталость, холод, ночь… Я твердила себе: «Все потому, что ты не выспалась, но вот сейчас ты примешь душ и сама увидишь, станет легче». Я выставила звук на максимум, чтобы снова заглушить все остальное.

В наушниках пела Адель. Я обожала ее голос. Он был моим собственным. Все время на грани надрыва. Ну и, конечно, до конца песни я не выдержала.

Что ж, по крайней мере не нужно будет смывать макияж.

Отыметь, оттрахать, засадить, вдуть, перепихнуться, отхерачить, чпокнуться, отработать, шпилиться, проштамповать… Вечно эти вспомогательные слова, чтобы говорить о любви, когда понятно, что никакой любви тут нет и быть не может. Но я – я никогда никому об этом не говорила, в особенности Самии, – но я, когда… У меня не бывает без. Мое тело, оно… Мое тело – это я. Это тоже я. Это то «я», которое внутри и…

И именно поэтому всякий раз я несу потери. Теряю перья.

Скорее – чешуйки.

Всякий раз.

Сама я никогда никого не предавала.

Никогда.

Я всегда любила по-настоящему.

О, смотри-ка… Вот и они: многоэтажки, граффити, комиссариаты полиции, капюшоны, плевки.

Вот я снова и дома.

Покинув ИВОНа (того поэта я даже не узнала, как зовут), я глубоко вздохнула и отправилась прямиком домой, в постель.

Я дула на свои пальцы, улыбалась сама себе, подбадривала. Ладно, говорила я себе, ладно… В этот раз все было по-другому, в этот раз тебя отблазонировали.

Ну все-таки.

Это высокий класс.