Ренессанс и Реформация создали, по выражению С.С. Аверинцева, «более непринужденное отношение к священным текстам» (Аверинцев, 1983[а], 515). Библия, продолжая оставаться священной и вечной книгой книг, стала по-новому, в том числе в чем-то по-светски, актуальной и интересной. Во 2-й половине XV и в XVI вв. происходит расцвет библеистики, связанный с двумя факторами: с филологической активностью европейских гуманистов и с началом книгопечатания.

Гуманизм в узком, историческом, смысле термина (от лат studio humanitatis ‘изучение человека, гуманитарные занятия’) – это европейское культурное движение XV–XVI вв., которое видело в филологическом изучении греко-римской и христианской античности глубоко этический и важный для современников смысл, путь к взаимному пониманию, терпимости и исправлению нравов (см.: Баткин, 1978). Веря в универсальные познавательные и этические возможности слова, гуманизм выступил как своего рода «филология в роли идеологии» (Горфункель, 1981, 8) и поднял культ слова на новую высоту. С гуманизмом связано становление текстологии (критики текста), классической филологии, гебраистики. Гуманистов интересовало разнообразие языков, и они первыми пытались строить генеалогические классификации языков.

Особенно характерно для гуманистов углубленное изучение античности и, как следствие, впервые возникшее понимание д и с т а н ц и и по отношению к прошлому. Гуманисты писали свои сочинения на «возрожденной» латыни, очищенной от средневековых напластований, как бы перенесенной в «золотой век» латинского языка (т.е. во времена Цицерона и Овидия). Поэтому в XIX в. термин гуманизм часто понимался как ‘латинская образованность’.

Возрождение, гуманизм и Реформация, по-видимому, не могли бы стать тем, чем они стали в культурном развитии человечества, если бы они не «совпали» с техническим открытием, которое со временем преобразовало характер человеческого общения, – с изобретением книгопечатания. Однако в «совпадении» не было случайности: Возрождение и Реформация нуждались в печатном станке. Основным стимулом возникновения книгопечатания были потребности в одновременном, единообразном и быстром тиражировании книг. Создание книгопечатания стало первым шагом человечества на пути к массовой коммуникации. Потребности в массовой книжной продукции были связаны с широкими просветительскими запросами европейского общества в XV в. Вскоре преимущества тиражирования оценила и церковь.

«Гутенбергов пресс» (М. Цветаева) вызвал невиданное прежде увеличение объемов информации, циркулирующей в обществе. Это позволяет говорить об определенном специфическом воздействии книгопечатания на характер коммуникации в человеческом обществе, а также на процессы изменения языка.

Естественно, первыми были напечатаны книги Св. Писания. Около 1450 г. Библией открыл книгопечатание Иоганн Гутенберг, золотых дел мастер из Майнца. Среди инкунабул (т.е. книг, напечатанных в Европе до 1-го января 1501 г.) преобладают конфессиональные издания. Первые книги кирилловской печати – это конфессиональные, преимущественно богослужебные книги. Швайпольт Фиоль (Fiol, ум. 1525) в 1491 г. печатает в Кракове на церковнославянском языке «Октоих» и «Часослов», затем две «Триоди». Черногорский иеросвященник Макарий в Цетине в 1494 – 1495 гг. издает «Осмогласник», «Псалтирь с последованием», «Молитвенник, или Требник». Румынский первопечатник Макарий в Тырговиште в 1508 г. издает церковнославянский Служебник. Первые печатные книги восточных славян – это «Бивлия Руска» Франтишка Скорины (Прага, 1517) и «Апостол» Ивана Федорова (Москва, 1564).

Возможности печатного станка поражали воображение. Сразу стало возможным решить проблемы, которые были недосягаемы для поколений богословов и «книжных списателей». Единственный экземпляр «Гекзаплы» Оригена сгорел, и тысячу лет никто не мог осуществить его грандиозный филологический замысел: систематически сопоставить разные списки Библии и реконструировать текст, максимально близкий к первоначальному виду. Книгопечатание сделало такую работу выполнимой.

Филологические идеи Оригена, сама техника его анализа были реализованы в так называемых полиглоттах (греч. polys – ‘многий, многочисленный’ и glotta – ‘язык’) – библейских текстах сразу на нескольких языках, в параллельных колонках, как у Оригена. В числе самых знаменитых таких изданий – Комплютензийская полиглотта 1514 г., Антверпенская 1569–1572 гг., Парижская 1629–1645 гг. В частности, в 10-томной Парижской полиглотте был напечатан библейский текст на древнееврейском, древнегреческом («Септуагинта»), латинском («Вульгата»), сирийском, арабском, самарянском и арамейском языках, а также латинские переводы всех версий.

Властитель дум своей эпохи, признанный глава европейских гуманистов, спустя несколько столетий Эразм Роттердамский известен широкой публике прежде всего как автор остроумных сатирических книг – «Похвала глупости» и «Разговоры запросто». Однако его подлинное значение более глубоко. Эразм заложил основы нового, гуманистического, богословия, построенного на фундаменте тщательного филологического изучения древнейших источников христианства. Исследованию и изданию Библии, а также сочинений отцов церкви он посвятил многие годы своей жизни.

В 1517 г. Эразм напечатал греческий текст «Нового Завета», сопроводив его обширным комментарием и латинским переводом. Для этого издания он сличил десять различных по времени рукописных текстов Нового Завета и обнаружил сотни мелких и крупных неточностей в общепринятом чтении и понимании, затемнявших его первоначальный смысл. Вот только один пример, который приводит в книге об Эразме знаток его творчества С.П. Маркиш:

Греческое слово metanoeite переводилось латинским penitentiam agite, которое можно было понимать двояко: или как ‘покайтесь (в душе)’ или как ‘творите покаяние (т.е. исполняйте наложенную на вас церковную епитимью)’. Официальное богословие принимало именно второй смысл. Эразм предложил более точный латинский перевод греческого слова: как resipiscite, т.е. ‘одумайтесь, подумайте по-иному’. «Центр тяжести оказался сдвинут из сферы соборной, церковной, т.е. общественной, в личную; важнейший элемент веры – покаяния – превращался из внешнего, строго регламентированного действия в дело совести каждого. Уже один этот сдвиг сыграл чрезвычайно важную роль в подготовке Реформации» (Маркиш, 1981, 123–124).

В 1519 г. Эразм издал новый, значительно уточненный латинский перевод «Нового Завета». Он подготовил к изданию, частично прокомментировал и издал 9 томов сочинений св. Иеронима (создателя канонического латинского перевода Библии – «Вульгаты»). Трудами Эразма были изданы также некоторые другие важные сочинения ранней патристики. Помимо издания христианских первоисточников и авторитетов, Эразм осуществил тщательно подготовленные издания античных авторов – от Эзопа и Аристотеля до Сенеки и Теренция.

Эразм показал практически – в изданиях древних памятников, – что значит понимать слово, сказанное 15 столетий назад. В рукописную эпоху Ориген, а во времена книгопечатания Эразм стали первыми филологами, положившими начало научной критике текста (текстологии).

При всей новизне в XVI в. «друкарского» станка, основные заботы восточнославянских первопечатников были не технические, а культурно-просветительские и филологические (текстологические, языковые). Это заботы исследователей-библеистов, переводчиков, редакторов, комментаторов. Поражает широта издательских программ Франтишка Скорины и Ивана Федорова. Они осуществили книжные «предприятия в е к а», причем предприятия отнюдь не коммерческие, но ориентированные на высокую классику своего времени, исполненные веры в пользу просвещения.

Сын полоцкого купца Франтишек Скорина прожил богатую событиями жизнь. Многое закрыто от нас временем, но все же известно, что Краковский университет присудил ему степень бакалавра «свободных наук», а Падуанский – степень доктора в «лекарских науках». Скорина вел торговые дела в Белоруссии и Польше. Сохранились королевские охранные письма, выданные Скорине, но также и королевские указы против него. Скорина не раз судился, несколько месяцев сидел за долги в тюрьме. В Вильне он был секретарем и врачом виленского епископа. В Кенигсберге одно недолгое время состоял на службе у Прусского герцога Альбрехта. В Праге ему поручали устроить королевский ботанический сад. Один документ допускает чтение, согласно которому Скорина был секретарем датского короля. Согласно другому (однако не подтвержденному источнику), Скорина встречался в Виттенберге с Лютером и Меланхтоном, причем Лютер принял его за «интригана от дьявола». Судя по некоторым косвенным данным, Скорина привозил книги своей печати в Москву.

В 1517–1519 гг. Скорина на деньги богатых белорусских купцов завел в Праге типографию, нанял печатников и граверов и издал 23 книги «Ветхого Завета» (начав с «Псалтири») под общим названием «Бивлия руска, выложена доктором Франциском Скориною из славнаго града Полоцька, Богу ко чти и людем посполитым к доброму научению», сопроводив каждую книгу объяснительным «предословием» и кратким послесловием. В Вильне Скорина открыл типографию (первую на территории бывшего СССР). Здесь в 1522 г. он напечатал «Малую подорожную книжицу», в которую вошли «Псалтирь», «Часословец», «Шестодневец», «Пасхалия», а также несколько сочиненных им церковных песнопений. В 1525 г. издал «Деяния и послания апостольская» («Апостол»).

Вероисповедная принадлежность Скорины неизвестна и не определима по характеру его изданий (особенно пражских) – настолько его предисловия веротерпимы и, говоря современным языком, экуменически надконфессиональны.

В обращении Скорины к «Ветхому Завету» ярко сказался присущий европейскому Возрождению интерес к первоисточникам христианства, решительное предпочтение Св. Писания церковному преданию. Книги «Ветхого Завета» (за исключением «Псалтири», особенно у православных) не использовались в христианском богослужении; они не были так популярны, как жития или календари, и так повседневно необходимы в каждой церкви, как Евангелия. «Ветхий Завет» в начале XVI в. – это по-своему изысканное чтение европейской интеллектуальной элиты, и именно к такой классике стремился приобщить Скорина своих соотечественников.

Его виленские издания по составу текстов более традиционны (в церковном отношении), однако новаторским был сам замысел «Малой подорожной книжицы». Это почти карманное издание предназначалось для индивидуального, «приватного» обращения (хотя бы и в дороге) к вечным истинам христианства.

Вопрос о языке конфессиональных текстов Скорина решает в пользу церковнославянского – классического языка восточнославянской книжности, однако при этом стремится объяснить непонятное на народном языке. Это было продуманное решение, сформулированное в предисловии к первой изданной им книге – «Псалтири»: «Повелел есми Псалтырю тиснути рускыми словами а словенскым языком [т.е. русскими буквами и словенским языком]… Также положил есми на боцех [т.е. на полях] некоторые слова для людей простых не рушаючи самое Псалтыри ни в чем же… Иные слова который суть в Псалтыри неразумный простым людем найдуть е на боцех руским языком что которое слово знаменует» (цит. по факсимильному воспроизведению памятника в издании: Францыск Скарына, 1988, 24).

Реально язык скорининских книг в разной мере церковнославянский. Те книги, которые он печатал по церковнославянским рукописям («Псалтирь», «Апостол»), сохраняют церковнославянский язык в большей мере. Однако именно в переведенных Скориной библейских книгах (с латыни, с чешского), при сохранении церковнославянской основы, вполне ощутима белорусская языковая струя.

В изданиях Скорины кириллица впервые получает вид, близкий к современной «гражданской» азбуке: буквы стали округлые и легкие, прозрачные, некоторые дублетные буквы исключались. Скорина, таким образом, предугадал облик будущей «гражданки», почти на два века опередив реформу графики и алфавита Петра I 1710 г. (Впрочем, в православных церковнославянских изданиях канонических текстов подобный светский шрифт невозможен и до сих пор.)

Издания Скорины были достаточно известны и в Белоруссии, и на Украине, и в Московской Руси. Еще в XVIII в. на авторитет Скорины ссылались старообрядцы. Однако белорусский и западнославянский «акцент» в церковнославянском языке Скорины, как и слишком светский тон его предисловий, по-видимому, затрудняли полное принятие его книг официальной православной традицией. Во всяком случае, издания Скорины не оказали такого влияния на языковую ситуацию, как книги Ивана Федорова.

Иван Федоров (или Федорович), по геральдическим данным, происходил из белорусского шляхетского рода Рогозов. Учился в Краковском университете (бакалавр «свободных наук»), в бытность в Москве – дьякон одной из церквей Кремля. Его первые издания увидели свет в Москве («Апостол» 1564 г., «Часовник» 1565 г.). Из-за гонений вынужден был перебраться в Литовскую Русь. Здесь в Заблудове (сейчас местечко в восточной Польше) в 1569–1570 гг. в типографии Великого гетмана Литовского Григория Ходкевича Иван Федоров напечатал «Учительное Евангелие» и «Псалтирь» с «Часословцем». Позже в собственной типографии во Львове он издает «Апостол» и первый у восточных славян печатный Букварь (1574 г.), оказавший определяющее влияние на все последующие буквари допетровской Руси. С конца 70-х гг. Иван Федоров в Остроге (сейчас райцентр в Ровенской области на Украине). Здесь, в типографии князя Константина Острожского, он издает греческо-церковнославянский Букварь (1578 г.), «Новый Завет» с «Псалтирью» и знаменитую «Острожскую Библию» (1581 г.). В ее основе лежит рукописный полный свод библейских книг, который в 1499 г. был подготовлен на «книжном дворе» новгородского архиепископа Геннадия (так называемая «Геннадиевская Библия») и спустя десятилетия с санкции Ивана IV передан Ивану Федорову для издания «типом».

«Острожская Библия» Ивана Федорова сыграла выдающуюся роль в утверждении церковнославянского языка в качестве основного языка книжно-письменной культуры восточного славянства до XVIII в. Она была переиздана в Москве в 1663 г., с ней считались последующие издатели церковнославянской Библии в России. «Острожская Библия» послужила источником языковых примеров и образцов в той кодификации церковнославянского языка, которая представлена в знаменитой грамматике Мелетия Смотрицкого (Евье [близ Вильны], 1619 г., 2-е изд. – М., 1648, 3-е изд. – М., 1721). В Московской Руси XVII – начала XVIII в. грамматика Смотрицкого была главным нормативным руководством по церковнославянскому языку. Она утверждала и пропагандировала тот язык, который был ее камертоном и источником, – язык «Острожской Библии» Ивана Федорова.

Книгопечатание и последующие открытия и изобретения в информационной и издательской технологии, а также общий достигнутый уровень филологической культуры позволяют по-новому видеть и решать герменевтические коллизии в жизни священных текстов. Книгопечатание позволяет добиться м а с с о в о й точности в воспроизведении текста. Богословие в союзе с филологией позволяет выявить все смысловые пласты в содержании текста, а также ранжировать их по степени важности и представить в разных формах и дозах, удобных для разных категорий читателей (слушателей), – от катехизисов и Библий в картинках до исчерпывающе полной Толковой Библии и справочников с исчерпывающим представлением всех контекстов для каждого слова Писания. С другой стороны, становится все более очевидна смысловая неисчерпаемость Св. Писания. Отсюда – терпимость к инакомыслию, к тому, что рядом живут люди, которые прочитывают и понимают священный текст по-своему (или считают священной другую книгу).

Поэтому герменевтика священных книг продолжается. Не исчерпана возможность принципиально нового прочтения Св. Писания. Не окончен его перевод: все еще возможны смысловые открытия; по-прежнему нужны переводы-толкования и переводы-поэмы.

Вот пример открытия: С.С. Аверинцев предлагает начало в «Нагорной проповеди» Иисуса Христа (Блаженны нищие духом, ибо их есть Царство Небесное <…> – Мф 5, 3) читать как Блаженны добровольно нищие… (или нищие по велению своего духа). Такой перевод не только находит параллели в кумранских текстах, но и согласуется с общим пафосом проповеди, видевшей в добровольном страдании «решающий критерий духовной жизни» (История, 1989, 159).

Примером экспрессивно-стилистического и вместе с тем богословского поиска в герменевтике может быть немецкий перевод «Ветхого Завета», предпринятый в 1925–1929 гг. Маргином Бубером и Францем Розенцвейгом и ставший событием в библеистике XX в.

Новые переводы священных книг приучают человечество к мысли о том, что неизменность и вечность Божественного послания может пребывать в разных временных оболочках человеческой речи.