Глава 6. Час от часу не легче
Звонил мобильник.
– Коль, где тебя носит?
– Кум прибор свой вчера забыл, надо было забрать. Уже назад иду… – приходилось говорить, сквозь сбившееся дыхание.
Маша перебила:
– Юлька заболела. Давай быстрее. Надо срочно домой ехать. Фил с тобой?
– Да, со мной. Чем заболела?
– Температура высокая ночью поднялась, ее рвет постоянно и вообще плохо. Отравилась, наверное. Утром хуже стало. Мама врача вызвала, ждут сейчас. Давай быстрее, я тебя прошу!
«Час от часу не легче», – подумал я, и, прихватив металлоискатель, поспешил к дому Гены.
Отошел на приличное расстояние от оврага, обернулся, прислушался. Ничего… Сделал попытку обмануть себя, убедить себя в том, что все необычные события, с которыми пришлось столкнуться на болоте – не более чем плод воображения. А еще можно было списать все страхи на похмелье.
Можно было, но не получалось. Я знал. Я был уверен, что все было так, как было. По-настоящему. И не иначе.
Перепрыгивая лужи на размытой полевой дороге, набрал номер матери. Это ее Маша называла мамой, хотя, на самом деле, она была ей свекровью. Я надеялся разузнать подробности о Юльке, но ничего нового, кроме причитаний и оханья, не услышал. Оставалось надеяться, что все не так плохо, как кажется.
Маша ждала на скамейке около калитки, нервно теребя в руках мобильный телефон. Фил, завидев ее, обрадовался и рванул вперед.
– Ну, где тебя так долго носит? Нас Гена обещал в город отвезти на Лешиной машине.
– Да неудобно как-то, – растерянно промямлил я, будучи искренне уверенным, что с дочерью все будет хорошо, а волнения жены слишком преувеличены, – Он и так уже для нас много сделал. Еще и тут напрягать… Как назад ему добираться?
– Да хрен ли тут добираться, ели-пали? – раздался из-за забора низкий Генин голос, калитка отворилась, и в проеме показалось его опухшее, заспанное лицо, – К нам сюда каждые полчаса электрички ходят. Ты, Коля, это… самое… Хорош выёживаться, в-общем. Я привык по человеческим понятиям жить. Принципы у меня, если хочешь… Сегодня я вам помог, завтра, может, вы мне чем подсобите. Земля круглая, ели-пали, жизнь длинная, а Бог един. Он все видит… Так что это… Давай… Завтракаем и погнали.
Маша ничего не хотела слышать ни о каком завтраке и настояла на немедленном отъезде.
До города домчали за полтора часа. Всю дорогу Маша созванивалась с мамой, разузнавая мельчайшие подробности, и начинала паниковать каждый раз, когда пропадал сигнал сети и связь обрывалась. Фил чувствовал нервное напряжение хозяев и за время поездки не издал ни звука. Это было совсем на него не похоже.
Пока мы ехали, «скорая» увезла Юлю в больницу с подозрением на кишечную инфекцию, поэтому мы, не заезжая домой, отправились прямо туда. По приезду Гена поинтересовался, может ли чем-то еще быть полезен. Мне очень не хотелось его задерживать. Этот простой, добрый, бескорыстный человек сделал для нас так много за последние два дня… А я, во всей этой суете, даже не успел его толком поблагодарить. Или, хотя бы, обменяться номерами телефонов, чтобы отблагодарить позже. Успел, разве что, всучить деньги на такси до вокзала. И то, сунул не ему, а таксисту, потому что Гена брать деньги не стал. На том и распрощались.
С Филом в больницу не впустили. Пришлось просить маму погулять с ним на улице. Снова сидеть в машине он категорически отказывался. В приемном отделении стоял резкий запах медикаментов. Юле промывали желудок в процедурном кабинете.
– Боже, как я устала ждать за эти два дня, – сидя на жестком больничном топчане, тихо причитала Маша, – Ждать и бояться. Вы меня с ума сведете! Кстати, что там с Лешкой случилось? Что у него с ногой?
– Довездеходился Лешка. Поскользнулся, на ветку с наскока ногой напоролся. Пришлось срочно в больницу везти, иначе крови мог много потерять. Если бы не Гена…
– Боже… Что, так сильно напоролся?
Я рассказал ей обо всем, что случилось прошлым вечером. За исключением одной детали. Детали, которая занозой сидела в голове и не покидала ее ни на минуту. Маша слушала, широко раскрыв глаза и прикрыв губы ладонью.
– А ты ему звонил?
– Пытался, но у него телефон промок. Хотел сегодня навестить, только теперь вот не знаю…
После того, как Юлька прошла все необходимые процедуры, ее перевели в общую палату и нам с Машей разрешили ее навестить. Когда я увидел дочь, лежащую на огромной больничной кровати с провисшей панцирной сеткой, такую худенькую, бледную, с паутиной трубок от капельниц, тянущихся к обеим маленьким ручонкам, то в горле встал ком. Враз из головы вылетела вся пустая потусторонняя ересь, которая не давала покоя последние несколько часов. Весь мир, все проблемы и потрясения в один момент сжались до ничтожно малых размеров, по сравнению с тем, что было в действительности важным. Юлька бессильно улыбнулась и прошептала:
– Мама, папа…
Странно… Она улыбалась, а от этого на сердце становилось еще тяжелее. Чувство жалости к маленькому, родному чадушку и осознание собственного бессилия разрывали изнутри. Я взял ее за маленькую, пухленькую ладошку и приложил к своей щеке.
– Ой, папа, ты колючий, – теперь чуть веселее прощебетала дочурка.
Врачи диагностировали сальмонеллез, опасную кишечную инфекцию, и настоятельно рекомендовали оставаться на стационарном лечении в больнице еще, как минимум, неделю. Я весь день провел с Юлькой, пока Маша ездила домой, чтобы собрать необходимые вещи и привести себя в порядок после нашей поездки. Вечером она меня сменила и появилась возможность заскочить в травматологию, чтобы проведать кума.
Леха встретил меня какой-то нервной улыбкой на встревоженном лице. На него это было совсем не похоже. В палате были еще двое – старик, без видимых невооруженным глазом повреждений и молодой парень с гипсом на правой руке. Первый увлеченно читал газету, и, казалось, вовсе меня не замечал, второй лежал с закрытыми глазами, в наушниках, из которых доносилась какая-то энергичная, однообразная музыка.
– Приветствую выздоравливающих, – попытался я приободрить поникшего друга, но тот снова отреагировал в весьма несвойственной ему манере, чуть заметно кивнув мне в ответ и жестом предложил присесть на край койки.
Я, конечно, догадывался, в чем была причина такого поведения. Единственное, что настораживало, так это то, что кум принял всю эту болотную чертовщину слишком близко к сердцу. Значит, либо его переживания так усугубила травма, либо я чего-то не знал.
– Ты как? – негромко спросил меня Леха, когда я присел рядом.
– Как я? Это ты как? Кто из нас вообще с порванной жопой лежит?
– А… Да нормально все с жопой. Прооперировали, зашили все. Печень не задета, а это главное – будем пить. Ты лучше это… – он замялся, – Ты помнишь, я тебе про шепот на болоте говорил? Про вой этот…
Я кивнул, не зная, стоит рассказывать ему о том, что сам слышал, или нет. С одной стороны – что тут скрывать? С другой – уж слишком напуганным выглядел мой кум. Настолько напуганным и непохожим на самого себя, что я засомневался в его душевном равновесии. Но решил, все-таки, рассказать все как есть…
Он приподнялся, уперся локтем в подушку и слушал очень внимательно. Не отрывая пристального взгляда, проглатывая каждое сказанное мною слово. Даже когда я закончил, он не сменил позы и ждал еще чего-то.
– И все? – пытливо уточнил он.
– Да, вроде, все. А что? Тебе мало, что ли? Я, между прочим, прибор твой спас. Он даже работает. Я проверил.
Леха откинулся на подушку и, закрыв глаза, шумно выдохнул.
– Да что с тобой, мужик? – не выдержал я и возмутился его молчанием, – Ты можешь сказать, что не так-то? Ну, попали мы с тобой в какой-то бабкин-ёжкин огород, ну, испугались маленько. Все ж уже позади! Все нормально! Вон и ногу тебе уже починили… Я тоже слышал эту хрень, тоже труханул крепко. Но сейчас-то…
– Нет, Коля, ты не понял, – перебил он меня, – Ты эту хрень слышал там, а я эту хрень и сейчас слышу. Вот здесь! – он ткнул пальцем себе в висок.
