Мы с тобой говорили о спорте, и эта тема, подобно бурной реке, вынесла нас к великому океану, к проблеме полноты человеческого бытия.

…Хотя бы две-три недели в году обязательно надо проводить вдали от места постоянной работы. И я отправился в клуб под гордым названием «Алый парус», в клуб любителей водного туризма. Мы, группа в девять человек, на пяти утлых байдарках (десятый, а вернее, десятая, не явилась вовремя по достаточно уважительной причине: играла собственную свадьбу), отправились на бурную карельскую речку Шуя.

Три недели мы жили так, как жили люди далекого прошлого: полагаясь только на собственные силы, ночуя под открытым небом — то залитым светом яростно пылающих звезд, то затянутым непроглядным дождем, питаясь от костра…

Три недели мы жили так, как будут жить люди в далеком будущем: красота человеческого общения, красота первозданной природы, красота духовного и физического совершенствования доминировали над материальными заботами несоизмеримо…

Я шел на байдарке один и однажды оторвался далеко вперед, ушел от своих товарищей через многокилометровое озеро напрямик, чтобы успеть найти на противоположном, уже темнеющем берегу вход в ту протоку, по которой нам надлежало идти дальше. Четыре маленькие точечки-байдарочки остались далеко позади, я их уже почти не видел, когда подошел к крутому каменистому берегу, и вдруг откуда-то с небес, подобно грому хорошо настроенного органа, обрушился на меня голос прямо-таки космической мощи. Я растерянно оглянулся: нигде никого… А между тем голос нашего командора Толи Ястребова, тысячекратно усиленный вечереющим озером, патетически декламировал знаменитую песню о Стеньке Разине и княжне, которую он бросил в Волгу… Так разве можно когда-нибудь забыть этот поразительный акустический эффект, это чудесное в полном смысле слова явление природы?! Можно ли забыть эти дикие глухие многовековые леса, эти грохочущие реки, эти стремительные водопады, приближаясь к которым уже за полкилометра не слышишь своего голоса, потому что в воздухе стоит грохот как от идущего тяжелогрузного состава?! Можно ли забыть этот шторм под порывами дождя на середине открытого озера непроглядной ночью? Эти волшебные дни, счет которым мы в тайге потеряли? (Когда спустя две недели вышли к какому-то селу, то оказалось, не досчитались одного дня на календаре.) Можно ли забыть эти острые, острейшие секунды, когда ты на своей залатанной брезентовой байдарке валишься в пенящуюся пропасть, в свирепо-ожесточенный рев и грохот, когда только от тебя самого и только от твоего умения быть собранным, от умения точно и хладнокровно реагировать в десятые и сотые доли секунды зависит не что иное, как твоя собственная жизнь?

А эти песни, эти разговоры, эти открытия человеческих характеров, эти рыбалки и эти дневальства — разве это не вошло в самые глубины памяти, не осело в них, не определило в нас то самое, чем мы и являемся?!

И за эти три недели бытия каждый из нас, как подытожил в конце пути командор, уплатил, считая членские взносы в клуб, за железную дорогу и за продукты по сорок пять рублей.

Конечно, на сорок пять рублей можно купить немало: можно купить, например, флакон французских духов, можно купить пиджак. Да мало ли что можно купить на сорок пять рублей! Но, боже мой, какая несоизмеримо малая кроха все эти флаконы и пиджаки по сравнению с тем безмерным богатством общения, мощи природы и человеческих страстей, которое получили мы во время своего пути! За какие деньги можно купить эту остроту ощущений, эту полноту человеческого бытия, эту радость от сознания силы духа и тела? За какие деньги можно купить подобное слияние с природой, подобное бескомпромиссное противоборство с могучим и беспощадным противником? За какие деньги можно купить эту радость товарищества и утонченность высокого, подлинно товарищеского духа?

Вот только небольшой эпизод, и он объяснит тебе лучше подробных описаний, какая атмосфера царила у нас. В одном месте берега сошлись особенно узко, и река неслась в каменистом русле с бешеной силой, совершенно необузданной. Особенно яростной стремнина была там, где клубился-бурлил большой порог между двумя камнями. И получилось так, что, когда пять байдарок в кильватерной колонне, одна за другой, неслись к этому порогу, первая лодка успела проскочить через порог, а вторая, неожиданно развернувшись, встала поперек течения и носом и кормой зацепилась за эти камни. Третья лодка, уже не в силах задержаться, с разгону прошла сквозь нее, как горячий нож сквозь масло. И несчастная вторая байдарка развалилась пополам… На корме и на носу остались сидеть на камнях, разделенные потоком, матросочка Танечка и капитан Игорь.

Силой бурлящей воды лодку мгновенно распластало по камням. Снять ее с камней было почти невозможно. Именно в это время по всем законам плохой драматургии сверху хлынул дождь. Мне удалось остановить и развернуть свою байдарку, укрепить ее на берегу, и я прыгнул в воду, чтобы добраться до распластанной байдарки, помочь стащить ее с камней. Поток тотчас понес меня, как щепку. Ребята, которые были на берегу, мгновенно бросили мне веревку, я уцепился за нее и по дну, под водой добрался до нашей несчастной лодки. Вчетвером мы пытались стащить ее с камней из-под многотонных потоков воды. В это время Игорек, спрыгнув ко мне под дождем со своего камня в бурлящую воду, вежливо спросил: «Я не обрызгал вас, Юрий Андреевич?»

Представь себе эту ситуацию, по-настоящему аварийную, эту грохочущую реку, злобно ревущий рядом порог, отвратительный дождь сверху, и ты оценишь его великолепное чувство юмора, ощутишь по-настоящему интеллигентный дух, который господствовал в этом походе. Наконец совместными усилиями мы стянули разорванную лодку с камней, вытащили ее на берег, брезент зашили, помятые алюминиевые шпангоуты заменили упругими свежесрубленными ветвями. Нам удалось развести костер под большим камнем на берегу, мы высушили все вещи, Приготовили пищу и на следующий день отправились вперед по реке — к новым водопадам и к новым приключениям…

И прошла осень, и прошла зима, и вновь наступила весна, когда нужно было готовиться к новому походу — потруднее, подальше. И был новый маршрут по новым местам, с новыми ситуациями почище прежних, но все с тем же крепнущим ощущением: какая же это радость — полнота человеческого бытия, и как бедны те люди, которые способны променять ее на барахло, хотя бы и дорогостоящее!..