10. Борьба за душу Крестового похода
Даже после отражения атаки Ридвана положение крестоносцев оставалось очень уязвимым. Чем дольше продолжалась осада, тем больше воинов выкашивали болезни. Кроме того, во время осады Антиохии в первой половине 1098 года конфликты между руководителями похода достигли опасного уровня. Тщательно продуманный баланс интересов между Востоком и Западом – византийской «реконкистой» и Крестовым походом – был катастрофически нарушен в результате падения боевого духа и столкновений личных амбиций, начавшихся под стенами Антиохии.
В попытке найти выход из образовавшегося тупика Адемар из Ле-Пюи призвал рыцарей поститься в течение трех дней, после чего пройти крестным ходом вокруг крепостных стен. Он постановил чаще служить мессу и петь псалмы и предположил, что фортуна повернется к крестоносцам лицом, если все сбреют бороды. Кроме того, он пришел к выводу, что слишком мало крестоносцев носят крест, и настоял на том, чтобы все прикрепили этот символ к своей одежде. Епископ не сомневался в наличии прямой связи между ужасными страданиями в лагере и недостатком набожности у крестоносцев.
Из-за ухудшения боевого духа дезертирство нижних чинов стало обычным явлением. Руководители Крестового похода проводили бескомпромиссную политику – пойманных при попытке бежать ждало жестокое наказание. Когда Танкред обнаружил, что Петр Пустынник, Вальтер Плотник и Гийом де Гранмениль пытаются ускользнуть из лагеря, он преподал им унизительный урок: Вальтера заставили лежать на полу палатки Боэмунда как «кусок мусора», после чего высекли перед строем. «Те, кто убегал из лагеря осаждающих, никуда не годились», – писал один комментатор. Моральное состояние крестоносцев ухудшилось настолько, что даже их командиры давали клятвы, обещая друг другу, что они по меньшей мере не уйдут, пока Антиохия не будет взята.
Эти клятвы помогали укрепить солидарность среди руководителей экспедиции, потому что у некоторых из них появились опасения относительно итогов осады. Боэмунд, например, угрожал прекратить участие в осаде Антиохии и уйти, выражая неудовольствие не только потерями среди своих подчиненных, но и говоря, что он не настолько богат, чтобы содержать отряд в условиях бешено растущих цен на продовольствие. Другие действовали не настолько прямолинейно. Стефан де Блуа ушел в Тарсус якобы поправить здоровье – он использовал этот эвфемизм, чтобы не говорить прямо, что больше не может выдерживать лишения у Антиохии. Роберт Нормандский также почувствовал, что ему будет лучше наблюдать за происходящими откуда-нибудь, где есть более комфортные условия, поэтому перед Рождеством 1097 года ушел со своим отрядом в более приятное место на южном побережье Малой Азии. Немало сил крестоносцы потратили на то, чтобы уговорить его вернуться и продолжать участвовать в осаде – но он хотя бы не ушел с отрядом на родину! Один из свидетелей тех событий был удивлен, что Роберт вообще не бросил все и не вернулся в Нормандию, если принять во внимание его слабоволие, расточительность, чревоугодие, лень и распутство.
Важнейшей проблемой оставалось снабжение армии крестоносцев продовольствием. В 1097 году верные Византии силы освободили расположенный неподалеку от Антиохии Тарсус, вскоре была освобождена Лаодикея, последний находившийся в руках турок порт на южном побережье. Теперь Алексей I начал использовать Лаодикею как основную базу для снабжения армии, осадившей Антиохию. Туда переправляли «вино, зерно и скот с Кипра». Снабжением руководил правитель острова Евматий Филокал, на которого к весне 1098 года была также возложена ответственность за Лаодикею.
Хотя пираты больше не угрожали снабжению, Кипр был не в состоянии прокормить тысячи людей и лошадей на протяжении голодных зимних месяцев. Рассматривались два пути решения этой проблемы: либо решительно улучшать систему снабжения, либо увеличить численность армии под Антиохией, чтобы полностью блокировать город и довести осаду до конца. Например, Бруно из Лукки (город в современной Италии), рассказывая жителям своего родного города новости о положении в Антиохии, отметил, что город окружен крестоносцами, «но не очень хорошо».
Пришло время Татикию брать инициативу в свои руки. Византийский полководец отвечал за снабжение армии крестоносцев и успешный ход осады. В конце января 1098 года он покинул расположение армии, пообещав прислать «множество кораблей, груженных зерном, вином, ячменем, мясом, мукой и сыром, а также всеми благами, которые нам необходимы». Но, несмотря на то что Татикий оставил все свое имущество в лагере, назад он не вернулся.
Бегство Татикия обрело скандальную известность и позднее использовалось для того, чтобы продемонстрировать, что он – и, следовательно, император Алексей I – предал крестоносцев, бросив их на произвол судьбы. Он ушел, писал один из комментаторов, «вероломно … чтобы донести послание об обещанной помощи, что он точно не сделал, потому что не возвратился в Антиохию». По словам Раймунда Ажильского, который находился у Антиохии во время осады, Татикий ушел, «навлекая на себя Божье проклятие; своим трусливым [невозвращением] он навлек вечный позор на себя и своих людей». «Он лжец, – вынес свой вердикт автор «Деяний франков», – и останется таковым навсегда».
Эти обвинения в адрес Татикия несправедливы. 4 марта 1098 года, всего лишь через несколько недель после его ухода, в гавань Святого Симеона пришли корабли, нагруженные продовольствием, подкреплениями и материалами, необходимыми для преодоления мощных укреплений Антиохии. Срок прибытия кораблей не был простым совпадением. И Бруно из Лукки, который приплыл на одном из кораблей, неспроста назвал его английским. Освободив Лаодикею от турок, Алексей I оставил там английский гарнизон, и, предположительно, англичане привезли провизию и имущество, необходимые осаждавшей Антиохию армии. Татикий организовал доставку обещанных им припасов.
Причина, почему крестоносцы и их хронисты не признали это, заключается в том, что уже начали расти и распространяться нехорошие предчувствия относительно роли Византии в экспедиции. Начать с того, что из-за отсутствия Татикия было непонятно, кому следует передать Антиохию, если ее удастся захватить. А ведь об этом говорилось в клятвах, данных лидерами крестоносцев Алексею I в Константинополе. В результате европейцы не только начали задаваться вопросом, не потеряла ли Византия веру в поход, но и задумались, почему именно Антиохию надо осаждать, да еще и такой тяжелой ценой? Конечно, Антиохия была очень важна для христианского мира: как-никак Святой Петр считался основателем местной церкви. Но все-таки ее освобождение имело мало общего со спасением Гроба Господня; почему бы просто не наступать на Иерусалим, оставив Антиохию в покое?
Похоже, крестоносцы остались осаждать город, несмотря на все свои лишения, потому что были связаны обязательствами, данными императору, который все равно командовал экспедицией, хоть и находился далеко от нее. Таким образом, клятва, на которой он настаивал, оказалась очень эффективным инструментом: она подчинила лидеров крестоносцев власти Алексея I и предоставила ему возможность и полномочия определять военные и стратегические цели экспедиции. Очевидно, император не считал необходимым отправлять Татикия обратно в лагерь европейцев или посылать вместо него другого высокопоставленного представителя, который гарантировал бы, что крестоносцы выполнят данные им обязательства.
Алексей I крупно просчитался относительно Боэмунда. В Константинополе норманн изо всех сил представлял себя в качестве идеальной «правой руки» императора, готового отстаивать его насущные интересы и быть связующим звеном в контактах с остальными лидерами экспедиции. Он делал это неоднократно, очень успешно вмешиваясь в ситуацию от имени Алексея I. Однако если император решил, что Боэмунд и далее будет продолжать честно действовать в его интересах, то он ошибался.
Весной 1098 года, после ухода Татикия и в условиях полного отсутствия представителей византийской власти, Боэмунд понял, что перед ним открылись блестящие возможности. Он выступил с идеей нового соглашения о будущем Антиохии – в нем Алексею I места не нашлось. Предложение Боэмунда было провокационным: он заявил, что клятвы, данные императору, потеряли силу, поскольку тот не выполнил свою часть соглашения. Император не сопровождал крестоносцев лично; тот малочисленный отряд, который он отправил с рыцарями, ушел. Он не смог оказать военную поддержку, когда это было необходимо, и не организовал снабжение крестоносцев. Короче говоря, он – предатель.
Боэмунд пришел к выводу, что Антиохию не следует передавать Алексею I. Он предложил, что на личную власть в городе имеет право претендовать любой из тех, кто сможет преодолеть укрепления и захватить город. Несмотря на то что другие рыцари, осторожно относившиеся к амбициям Боэмунда, слегка одернули норманна, он продолжал упорствовать. В конце мая 1098 года он опять поднял проблему Антиохии.
Однако на этот раз его слова были услышаны. Условия в лагере крестоносцев не стали лучше, а осада так ни к чему не привела. Кроме того, крестоносцы узнали, что к городу во главе многочисленной армии приближается правитель Мосула Кербога и он намерен разгромить европейцев раз и навсегда. Армия Кербоги была так хорошо обеспечена, что греческие и латинские источники предположили, что ее финансировал сам сельджукский султан Баркярук. Кризис вокруг Антиохии приближался к кульминации.
Сообщения лазутчиков о продвижении Кербоги и его целях выглядели настолько удручающе, что когда лидеры крестоносцев собрались на совет, то решили сохранить все в тайне от своих солдат, чтобы избежать падения их боевого духа и не провоцировать массовое дезертирство. Если принять во внимание все эти обстоятельства, то возвращение Боэмунда к вопросу о будущем Антиохии кажется явно не к месту – крестоносцам угрожала гибель, а норманн говорил о законности клятвы императору, о будущей власти в городе и распределении военной добычи. Казалось, что Боэмунд знал нечто, неизвестное другим вождям крестоносцев.
Дело в том, что Боэмунд втайне договорился с вражеским командиром по имени Фируз, который командовал одной из башен крепости, окружавшей Антиохию: тот обещал пустить крестоносцев в город. Несколько свидетелей рассказали, что Боэмунд захватил сына Фируза и держал его в заложниках. Другие утверждали, что Господь вразумил Фируза, послал ему видение, приказывающее передать Антиохию христианам; что Фируз – армянин, недовольный тем, как турки обращаются с жителями города; что он просто не смог устоять перед обещанием щедрой награды. Как бы то ни было, у Боэмунда появился козырь, и он скрывал его от других рыцарей. Переговорам с Фирузом могло способствовать то, что оба владели греческим языком: один – благодаря тому, что жил в Антиохии при византийцах, второй – потому что вырос на юге Италии. Хотя, как язвительно подметила Анна Комнина, у него был ужасный акцент.
Пока армия Кербоги продвигалась в направлении Антиохии, лидеры крестоносцев опять вернулись к обсуждению судьбы города. Самый богатый и влиятельный из них, Раймунд Тулузский, наотрез отказался одобрять то, что он расценивал как прямое нарушение клятвы, данной императору в Константинополе. Раймунд, как никто, был против того, чтобы брать на себя обязательства перед Алексеем I, – теперь он упорнее, чем кто-либо, отказывался их нарушать.
Хотя большинство наиболее влиятельных крестоносцев негативно восприняли предложения Боэмунда, ему в конце концов удалось добиться их согласия, хотя и на жестких условиях. Было решено: если один из руководителей сможет захватить Антиохию, то город достанется ему. Однако это соглашение имело много оговорок, и его действие было ограничено по времени; контроль над Антиохией в конце концов должен быть передан Византии. Соглашение было аккуратно зафиксировано в письменном виде. После этого командиры крестоносцев переключили свое внимание на подготовку полномасштабного штурма Антиохии – так сказать, последнего броска костей перед приходом армии Кербоги.
2 июня 1098 года, через четыре дня после совета командиров, крестоносцы начали штурм. Сначала, чтобы ввести обороняющийся гарнизон в заблуждение, они имитировали уход из лагеря многочисленного отряда рыцарей. Те, незаметно вернувшись под покровом ночи, присоединились к отряду под командованием графа Фландрии Роберта и Готфрида Бульонского перед воротами Святого Георгия. Меньшая группа во главе с Боэмундом заняла позицию у башни, обороной которой руководил Фируз. Убедившись, что часовых нет, первая часть группы Боэмунда установила осадную лестницу, закрепив ее наверху крепостной стены. Фируз ждал их, как и было условлено. «Микро франкос эхоме!» («Слишком мало франков!») – воскликнул Фируз в отчаянии. Он увидел, что людей слишком мало, чтобы иметь хорошие шансы овладеть городом.
Подниматься по приставной лестнице в темноте нелегко, и делу совсем не помогало то, что внизу было много ретивых атакующих (включая рыцаря из Шартра Фульхерия), пытающихся взобраться по ней одновременно. Под весом большого количества людей лестница с шумом опрокинулась, в результате чего некоторые получили травмы. Благодаря очередному везению, истолкованному как знак Божественного провидения, порывы сильного ветра смягчили шум. Лестницу удалось снова поднять, и рыцари взобрались по ней так быстро, как могли. Собравшись наверху, крестоносцы двинулись вдоль стены, убивая по пути всех встречных, пока не достигли места, откуда смогли дать сигнал ожидавшим внизу Готфриду и Роберту Фландрскому о том, что пришло время начать штурм городских ворот.
Разрушив их, крестоносцы ворвались в Антиохию, пробиваясь все дальше и дальше в город, пока ошеломленные жители протирали глаза ото сна. Боэмунд сосредоточился на единственной задаче – как можно быстрее поднять свой боевой штандарт на самом высоком участке стены. Это продемонстрировало бы, что город взят и находится в руках христиан. Однако это же показало бы другим крестоносцам, что Антиохию освободил Боэмунд; даже в пылу битвы он уже думал о том, что будет после нее.
Ситуация быстро развивалась в пользу крестоносцев – немусульманские жители Антиохии распахнули перед ними остальные ворота, ведущие в город. Некоторые из них приняли на себе удар крестоносцев, которые пробивали себе путь, захватывая улицу за улицей. При этом погибло немало христиан. Когда сражаешься в темноте и тебя переполняет страх, а в кровь выбрасывается адреналин, нет времени отличать своих от чужих. Штурм Антиохии был жесток и кровопролитен. В течение многих дней после него улицы были завалены трупами, от разлагающихся на жаре начинающегося лета тел исходил мерзкий запах. «Все улицы города были завалены трупами мертвых настолько, что там никто не мог оставаться из-за чрезвычайного зловония. Никто не мог пройти по улочкам города так, чтобы не ступать по трупам мертвых», – писал очевидец.
Командующий гарнизоном Антиохии Яги-Сиян в панике бежал, скрывшись в близлежащих горах. Его опознали трое местных жителей, все они были христианами. Они стащили Яги-Сияна с мула и тут же обезглавили его же собственным мечом. Голову Яги-Сияна – большую, с огромными волосатыми ушами и достающей до груди бородой – доставили в Антиохию как трофей и передали крестоносцам.
Антиохия пала 3 июня 1098 года после восьмимесячной, полной лишений осады, хотя ее цитадель – хорошо укрепленная крепость, расположенная в городе, – по-прежнему держалась. За время осады погибли тысячи крестоносцев, а количество раненых не поддавалось учету. Многие дезертировали и разошлись по домам. Тем не менее осада завершилась триумфом. Однако у победителей не было времени на то, чтобы наслаждаться успехом, – армия Кербоги подошла к Антиохии уже на следующий день.
На этот раз силы турок намного превосходили те, что собирали правители Дамаска и Алеппо. Вместо того чтобы сломя голову броситься в атаку, Кербога аккуратно использовал свои силы, разбив лагерь у городских стен и установив контакт с защитниками цитадели. Убедившись в том, что крестоносцы истощены, измотаны и пали духом, он приказал гарнизону цитадели сделать вылазку.
Крестоносцам удалось отбить атаку, и тогда Кербога решил задушить город с помощью осады. Так осаждавшие превратились в осаждаемых. Все коммуникации, связывавшие Антиохию с внешним миром, были перерезаны, лишь делегации, отправленной к императору Византии с отчаянной просьбой о помощи, удалось проскользнуть перед самым прибытием армии Кербоги. Предпринятые после попытки вырваться из города с легкостью пресекались турками.
Начатая Кербогой осада быстро дала свои плоды. Уже через месяц припасы в городе закончились. «Наши люди питались мясом лошадей и ослов и продавали их друг другу, – писал хронист. – Курица продавалась за 15 солидов, яйцо – за 2 солида, один орех – за денарий. Все было очень дорого. Кипятили и ели листья смоковницы, виноградной лозы, чертополоха и всех прочих деревьев. Такой сильный был голод. Другие брали сухие шкуры лошадей, верблюдов, ослов, а также быков и буйволов, отваривали и ели». Несъедобные растения собирали и варили. Многие, кто съедал их, получали отравления. Некоторые дошли до того, что ели обувь и другие вещи из кожи; другие пили кровь своих лошадей. Кое-кто, подобно Фульхерию Шартрскому, находил очевидное объяснение этим мучениям: многие крестоносцы спали с местными женщинами как до, так и после взятии города. Теперь Господь наказывал их за блуд и развратное поведение.
Именно теперь, больше чем в любой другой момент экспедиции, крестоносцы нуждались в чуде – и они его получили. Ничем не примечательный человек по имени Пьер Бартелеми явился, чтобы сообщить Раймунду Тулузскому и епископу Ле-Пюи о том, что ему в течение нескольких месяцев в видениях являлся святой Андрей Первозванный и раскрыл ему местонахождение копья, которым было пронзено подреберье Иисуса Христа. В результате поисков в направлении, указанном Петром, под полом базилики Святого Петра в Антиохии была обнаружена часть Копья Лонгина. Благодаря находке моральный дух осажденных, который был низок как никогда, сразу вырос. Для крестоносцев обнаружение такой важной реликвии, хоть она и олицетворяла страдания, сыграло огромную роль – даже если позднее историки оспаривали ее аутентичность. Она помогла сплотиться в решающий момент, когда «у рыцарей не было сил терпеть страдания и медленно умирать; поэтому простые и высокопоставленные [крестоносцы] посоветовались друг с другом и сказали, что лучше погибнуть в бою, чем умирать от этого страшного голода, становясь с каждым днем все слабее, пока смерть не одолеет тебя».
Лидеры крестоносцев приняли решение встретить вражескую армию лицом к лицу. Был отдан приказ: несмотря на то что припасов практически не осталось, лошадей следует накормить как можно лучше, чтобы укрепить их силы. В течение трех дней перед боем с турками крестоносцы участвовали в крестном ходе, причащались и исповедовались. Затем 28 июня 1098 года они вышли из Антиохии и пересекли Оронт через Мостовые ворота, разделившись на четыре колонны. Это стало полной неожиданностью для Кербоги. Когда крестоносцы начали свою вылазку, он играл в шахматы и потерял драгоценное время, выслушивая гонцов и обдумывая план боя. Он просто не мог поверить в то, что кто-то может быть таким отважным – или таким глупым, – чтобы вот так попытаться вырваться из города.
В этот момент Крестовый поход мог бы закончиться. Город Антиохия остался практически беззащитным, не считая небольшого отряда под командованием Раймунда Тулузского, который оказался в тылу, потому что француз опять заболел. Оставшийся с ним отряд, в котором было всего двести рыцарей, должен был остановить гарнизон цитадели, если сарацинам придет в голову мысль вернуть власть над городом. Но Кербога бездействовал и не отдал приказ атаковать крестоносцев в момент, когда они были наиболее уязвимы, переправляясь через реку.
Когда Кербога наконец отдал приказ начать атаку, рыцари уже успели встать в боевой порядок. Это вызвало панику в армии Кербоги, которая и так нервничала из-за репутации европейцев, которую они завоевали благодаря своим предыдущим успехам. Крестоносцы сохраняли дисциплину, их небольшие отряды проникали в самую гущу вражеской армии, которая не могла устоять под натиском тяжелой кавалерии. Строй турок начал рассыпаться. По словам очевидца, их командиры убегали с поля боя, как олени. Лагерь Кербоги был захвачен крестоносцами, и все, что в нем было, попало к ним в руки, включая изрядное количество турецких женщин, которых мусульмане привезли с собой в предвкушении празднований по случаю ожидаемого взятия Антиохии и разгрома европейцев. Последние не покусились на их честь, как писал Фульхерий Шартрский, «но воткнули копья в их животы».
Битва, которая могла стать бесславным финалом похода на Иерусалим, вдруг обернулась его звездным часом. Победа крестоносцев над армией Кербоги оказалась настолько неожиданной, что даже очевидцы не понимали, как был достигнут такой успех. По словам Раймунда Ажильского, который тоже участвовал в сражении, причиной поспешного отступления Кербоги стал ливень, ниспосланный Господом на христианскую армию, который вселил в нее благодать, силу духа и ненависть к врагу. Другой очевидец тоже считал, что без вмешательства Господа не обошлось, потому что ему наряду с крестоносцами явились небесные рыцари без счета с белыми знаменами, а во главе их были святые Георгий, Маврикий и Дмитрий. Еще один хронист был убежден в том, что победу принес обломок Копья Лонгина, который вселил леденящий страх в сердце Кербоги в момент, когда тот увидел реликвию, и вынудил его бежать с поля боя. Арабские хронисты приводили более реалистичные причины. По их словам, Кербога был наглым и дерзким человеком, чьи характер и поведение не добавляли ему любви и уважения у других эмиров. Он не разрешил своим воинам убить захваченных в плен рыцарей, что стало особенно непопулярным шагом. Более того, Кербогу предали во время битвы враги из числа его собственных людей.
Конечно, катастрофа армии Кербоги могла бы показаться крестоносцам волшебством, но у их триумфа были совершенно земные причины. Замешательство, быстро охватившее турок, стало результатом плохого управления и связи. Из-за этого среди турок распространилась паника – даже во время коротких стычек, когда крестоносцы только оборонялись, создавалось впечатление, что мусульманскую армию вынуждают отступить. В хаосе боя, когда от пыли, поднятой копытами лошадей, и от звона мечей и криков, заполняющих все вокруг, невозможно ничего увидеть и расслышать, уже и так встревоженная турецкая армия стала жертвой своего размера: многочисленные командиры пытались понять, что происходит на поле боя, одновременно надеясь получить приказы от Кербоги.
Войско крестоносцев, мобильное, дисциплинированное и хорошо управляемое, своими выдающимися успехами было обязано собственному умению держать строй. Европейцы уже отбили атаки трех крупных мусульманских армий и полностью подчинили себе Антиохию. Они ничего не боялись и не нуждались в новых доказательствах того, что Бог действительно с ними. Конечно, они ни в малейшей степени не сомневались в том, что Священный город должен быть возвращен христианскому миру.
После сражения у Антиохии лидеры Крестового похода еще раз оценили положение. Они решили, что наступление в южном направлении на Иерусалим не стоит начинать до зимы, чтобы дать возможность получить подкрепления и восстановить силы. Боевой дух экспедиции опять был высок и получил дополнительный импульс благодаря капитуляции гарнизона цитадели Антиохии после разгрома армии Кербоги, а также из-за растущей поддержки, которую крестоносцам оказывали жители окружающих районов, которые начали снабжать продовольствием новых хозяев города.
Однако приостановке марша на Иерусалим способствовала не только необходимость перегруппироваться. Хронист Раймунд Ажильский, например, был обеими руками за то, чтобы крестоносцы немедленно начали наступление. Он был убежден, что если они прямо сейчас пойдут на Священный город, то не встретят сопротивления, потому что население Сирии и Палестины так напугано после поражения Кербоги, что никто не осмелится даже камень бросить в крестоносцев. На самом же деле задержка была вызвана спорами о будущем покоренной Антиохии. Город был взят, но практические вопросы, связанные с оккупацией, начали тяготить крестоносцев. Как поддерживать контроль над самим городом, более мелкими городами, крепостями и населенными пунктами? Под чье покровительство их передать? Чего ожидать от местного населения с точки зрения сотрудничества и обеспечения продовольствием, особенно от мусульманского? Кто возьмет в свои руки власть в городах за пределами границ Византии? Является ли главной целью экспедиции только освобождение Иерусалима или есть еще какие-то цели, о которых следует подумать? Несколько месяцев после разгрома армии Кербоги ушли на борьбу за душу Крестового похода.
Основной причиной кризиса стали острые разногласия, возникшие между Боэмундом, который требовал передать ему власть над городом, и Раймундом Тулузским, настаивавшим на исполнении присяги. Раймунд стоял на том, что цель Крестового похода – вооруженное паломничество, а не захват территорий. Споры зашли в тупик – Боэмунд отказался покидать Антиохию; Раймунд отказался идти на Иерусалим до тех пор, пока Боэмунд не откажется от своих притязаний.
В Крестовом походе начался раскол. До сих пор его предводители демонстрировали удивительную солидарность как на поле боя, так и во время совещаний. Однако после взятия Антиохии из-за возросшей конкуренции между ними под угрозой оказалось все предприятие. Вскоре после победы над Кербогой было сделано необычайное заявление: все участники экспедиции объявлялись свободными в выборе господина, на службе которого они хотели бы состоять; это было яркое свидетельство того, насколько глубоким оказался раскол. Это означало, что все традиционные связи и союзы, которым на Западе придавалось огромное значение, не просто ослабели, а полностью исчезли. Эта резкая метаморфоза в основном была на руку Раймунду; его популярность и отличная репутация привлекали на его сторону тех, кто еще не служил ему. Одним из вступивших в отряд Раймунда был автор «Деяний франков», который пришел вместе с Боэмундом из южной Италии, но испытывал все большее раздражение из-за задержки похода на Иерусалим.
Другие крестоносцы тоже надеялись извлечь пользу из того, что ситуация в конце концов разрешится. Достаточно много рыцарей (всадников) и пехотинцев, обедневших за время долгой осады Антиохии, ушли в Эдессу к Балдуину, привлеченные щедрым жалованьем, которое он обещал выплачивать за их службу. Брат Балдуина Готфрид тем временем начал захватывать местные замки и городки (например, Тель-Башир) и собирать дань с местных жителей, которой он делился со своими людьми. В итоге его популярность выросла, и люди стали проситься к нему на службу. Подобным промыслом стали заниматься даже рыцари низкого происхождения. Раймунд Пиле собрал отряд, пообещав своим новым подчиненным быструю наживу, и отправился на плодородное плато Джедель ас-Суммак. После нескольких удачных операций отряд был почти полностью разгромлен в результате опрометчивого нападения на город Маарат ан-Нуман (расположен на территории современной Сирии) в июле 1098 года.
Распад экспедиции продолжался. Больше всего рыцари нуждалась в сильном и решительном лидере, который взял бы на себя руководство. Однако разногласия между командирами лишь усиливались, споры шли сначала за закрытыми дверями, а потом и публично. Простые участники угрожали взять дело в свои руки и снести стены Антиохии, чтобы привести своих вождей в чувство. Трудно представить более драматичное развитие событий, чем уничтожение города, завоеванного такой дорогой ценой. Однако их гнев было можно понять: причиной кризиса были разногласия относительно Антиохии.
Чтобы найти выход из тупика, крестоносцы обратились к императору Алексею I. Как мы помним, пока армия Кербоги приближалась к Антиохии, делегация крестоносцев под началом Стефана де Блуа была направлена к императору с отчаянной просьбой встать во главе византийской армии и спасти европейцев. Стефан нашел Алексея I в Филомелионе (город Акшехир в современной Турции) и попросил его о личной встрече. Краткий рассказ Стефана о сложившейся ситуации едва ли мог быть более мрачным: «Узнай же правду, что Антиохия взята, но крепость еще не пала. Наши же все едва держат осаду и, я полагаю, уже истреблены турками. Возвращайся назад как можно скорее, дабы не разыскали они тебя и тот народ, который ведешь с собой». Стефан и его коллеги рассказали, что, по всей вероятности, Кербога уже подошел к городу и перебил осажденных рыцарей. Антиохия, скорее всего, опять в руках турок, и Крестовый поход ждет неминуемый кровавый финал. Однако рассказ Стефана едва ли сподвиг императора идти на помощь крестоносцам. Воспользовавшись результатами успешной кампании, проведенной армией Византии в 1097–1098 годах, он уже достиг соглашения с Клыч-Арсланом по западным районам Малой Азии и приказал своим войскам возвращаться в Константинополь.
Но об этом решении императора еще никто не знал, и в течение нескольких месяцев после падения Антиохии ходили слухи о скором и неминуемом прибытии Алексея I на Восток империи. В то же время отсутствие высокопоставленного представителя Византии в районе Антиохии породило вакуум власти. Ведь в Никее и в других местах византийские назначенцы – в частности Мануил Вутумит, Петр Алифа и Балдуин Бульонский – быстро брали ситуацию под контроль. В Антиохии такого человека не было, поэтому в отсутствие императора, к которому можно было бы обратиться за указаниями, крестоносцы оказались в затруднительном положении.
Чтобы сдвинуть дело с мертвой точки, к Алексею I было отправлено второе посольство, во главе которого стоял влиятельный военачальник. Его целью было убедить византийского императора возглавить экспедицию. В конце лета 1098 года «все наши сеньоры, а именно герцог Готфрид, граф Раймунд Сен-Жильский, Боэмунд, граф Норманнский, граф Фландрский и все прочие, послали знатнейшего воина Гуго Великого к императору в Константинополь с тем, чтобы тот явился принять город, выполнив договоренные обязательства в отношении их». Один из хронистов предполагает, что Гуго де Вермандуа вел себя агрессивно по отношению к Алексею I, встретившись с ним в Константинополе, но это представляется маловероятным. Но, как бы Гуго ни доносил до императора мысль о катастрофических последствиях его отсутствия в Антиохии – мягко, по-доброму или агрессивно, – эффекта его речи не возымели. Алексей I на Восток не поехал.
Если бы он все-таки приехал, то, наверное, смог бы ликвидировать тупик, в который зашел Крестовый поход. Император смог бы предотвратить ропот и недовольство его персоной, которое только усиливалось. Через несколько дней после взятия Антиохии у Пьера Бартелеми, который определил местонахождение Копья Лонгина, опять начались видения. В этот раз апостол Андрей сообщил ему, что византийцы не должны владеть Антиохией, потому что, если это произойдет, они осквернят ее, как они якобы поступили с Никеей. Отношение к Алексею I и к Византии катастрофически портилось.
В создавшейся ситуации смерть Адемара из Ле-Пюи еще сильнее ухудшила атмосферу. Епископ скончался от лихорадки 1 августа 1098 года. Адемар был не только представителем папы во время экспедиции, но благодаря своей беспримерной храбрости завоевал уважение как ее лидеров, так и рядовых крестоносцев. Неприкрытый восторг епископа от зрелища семидесяти отрубленных голов турок, посланных ему Танкредом, только усилил его популярность. В «Песне об Антиохии» (Chanson d'Antioche), воспевающей Первый крестовый поход, также рассказывается о том, как Адемар разделил восторг толпы, наблюдавшей, как рыцари пожирали плоть убитых турок, запивая ее вином.
В отсутствие императора епископ, наверное, сумел бы смягчить разногласия в лагере крестоносцев. Именно так он сделал в самый тяжелый момент осады Антиохии, когда крестоносцы поступили в соответствии с его предложением о том, как успокоить гнев Божий. Как представитель папы, епископ Ле-Пюи выступал «мостом» между Западом и Востоком, «поводырем и пастырем» армии крестоносцев и всегда успокаивал буйных рыцарей. Так что Адемар, «любимый Богом и людьми, безупречный в глазах всех», умер совсем в неподходящий момент.
11 сентября 1098 года папе Урбану II было отправлено письмо от руководителей похода, в том числе Боэмунда, Раймунда Тулузского, Готфрида Бульонского, Роберта Фландрского и Роберта Нормандского. Турок и язычников мы покорили, говорилось в письме, но невозможно победить еретиков: армян, якобитов, сирийцев, а также греков.
Это был ключевой момент Крестового похода. Разуверившись в императоре, предводители похода обратились к папе, признавая его верховенство и прося присоединиться к ним на Востоке. «Так вы завершите экспедицию Иисуса Христа, которую мы начали и за которую вы проповедовали. Тем самым вы откроете ворота обоих Иерусалимов, освободите Гроб Господень и возвысите имя Христа над всеми другими именами. Если вы придете к нам, чтобы закончить вместе с нами экспедицию, которую вы начали, то весь мир будет подчиняться вам … Аминь».
В последнем абзаце письма находилась самая важная фраза: императора не только осуждали за то, что он недостаточно помогал экспедиции, но и обвиняли в активных попытках нанести вред кампании. «Вам следует разделять [нас], – писали лидеры, – и несправедливого императора, который никогда не выполнял многие сделанные им обещания. На самом деле он мешал и вредил нам всеми возможными способами». Папа, однако, не менее Алексея I не хотел присоединяться к экспедиции. Вместо этого он прислал на замену Адемару высокопоставленного священнослужителя Даимберта Пизанского.
В Антиохии между тем не наблюдалось никаких перемен. В первые месяцы после взятия города Боэмунд играл в нехорошую игру, пытаясь, где это возможно, спровоцировать Раймунда, чтобы добиться своего. Когда граф Тулузский двинулся к Маарат ан-Нуману, Боэмунд опрометью помчался туда, чтобы помешать ему овладеть городом и, воспользовавшись случаем, подчинить себе весь обширный регион. Когда же Маарат пал после длительной и трудной осады, норманн беспардонно занял несколько районов, отказавшись передать их Раймунду, – тем самым он хотел получить рычаги влияния в Антиохии.
Попытки помирить двух предводителей крестоносцев закончились провалом. Во время встречи в базилике Святого Петра в Антиохии Раймунд торжественно повторил клятву, данную Алексею I, подчеркнув, что нельзя отказываться от присяги по собственной прихоти. Боэмунд в ответ предъявил копию соглашения, заключенного вождями крестоносцев перед штурмом Антиохии, отметив, что оно тоже является юридически обязывающим документом. Граф Тулузский опять подчеркнул, что «мы дали клятву на Святом Кресте, терновом венце и многих священных реликвиях, что без согласия императора не возьмем себе ни один город или замок из его владений». Он предложил представить вопрос на суд других рыцарей, точнее говоря Готфрида Бульонского, Роберта Фландрского и Роберта Нормандского, но при условии, что Боэмунд пойдет с ними на Иерусалим. Иными словами, Раймунд был готов пойти на компромисс, отложив проблему на потом.
Предложение графа было достаточно разумным, но крестоносцы понимали, что обе стороны в чем-то не правы. Да, слова присяги были ясны и не допускали окольных толкований; но казалось, что Алексей I не выполняет свою часть соглашения. Боэмунд видел, что нетерпение в рядах армии крестоносцев нарастает, и пришел к выводу, что для него лучшим вариантом будет просто сидеть тихо и ждать. В конце концов его неуступчивость оправдала себя. В начале 1099 года Раймунд Тулузский прекратил сопротивляться требованиям Боэмунда и начал подготовку к походу на Иерусалим без него.
Однако другие лидеры крестоносцев взяли пример с Боэмунда и потребовали у богатого герцога Тулузского компенсаций в обмен на их участие в походе. Значительные размеры выплат (по 10 000 солидов Готфриду Бульонскому и Роберту Нормандскому, 6000 – Роберту Фландрскому и 5000 – Танкреду) показывают, что соратники Раймунда поняли: их помощь в последнем рывке на Иерусалим должна оплачиваться. На смену идеализму, который был присущ экспедиции в самом начале, пришел чистый прагматизм: оплата авансом за участие в походе на Святую землю, односторонние заявления о том, что клятву можно больше не соблюдать, и если не полный отказ от бескорыстного благочестия, то как минимум требование сопутствующего материального поощрения. После взятия Антиохии характер похода явно изменился.
Во время броска на Иерусалим крестоносцы столкнулись с новыми трудностями. После взятия Маарат ан-Нумана зимой 1098–1099 годов они испытали лишения, которые были даже хуже того, что им пришлось пережить во время осады Антиохии двенадцать месяцев назад. Умирающие от голода и ослабленные люди нарушали все возможные табу. Рассказывали, будто крестоносцы дошли до того, что срезали мясо с ягодиц мертвых мусульман и ели его. Голод был так силен, что многие пытались есть человечину еще до того, как она как следует сварилась.
Правители земель, по которым пролегал путь крестоносцев к Иерусалиму, знали о победах над Дукаком, Ридваном и Кербогой, а также были наслышаны о чудовищной жестокости рыцарей: в Маарате, например, они распарывали пленникам животы, считая, что те проглотили золотые монеты. Неудивительно, что местные эмиры спешили заключить с крестоносцами соглашения о перемирии. Правители Шайзара (город в современной Сирии), Хомса, Джаблы (город в современной Сирии) и Триполи (город в современном Ливане), например, послали Раймунду Тулузскому щедрые дары, чтобы завоевать его расположение и предотвратить нападение на свои города.
Продвижение крестоносцев замедлилось, когда они подошли к городу Арка (на территории сегодняшнего Ливана) и начали осаду, которая затянулась на три месяца. К этому моменту Алексей I уже знал о том, что крестоносцы выжили в Антиохии. Он знал и об изменении их отношения к нему. Узнав об их отказе вернуть Византии Антиохию и другие ее бывшие владения, он направил к ним послов, чтобы выразить свое отношение к вопиющему нарушению клятвы. Послы сообщили лидерам крестоносцев, что император присоединится к экспедиции 24 июня 1099 года, поэтому они должны оставаться на месте и ждать его. Эта новость стала причиной новых споров среди крестоносцев и серьезного раскола между теми, кто приветствовал скорое прибытие императора (и свежих сил), и теми, кто больше не желал сотрудничать с византийцами. Даже обещания щедрых даров, с которыми выступили посланцы императора, не повлияли на тех, кто теперь выступал против него.
Возможно, перспектива присоединения Алексея I к экспедиции подстегнула крестоносцев возобновить поход на Иерусалим, чтобы усилить свои позиции: в начале мая 1099 года они прекратили осаду Арки и полным ходом двинулись к Священному городу. Через восемнадцать месяцев Крестового похода, за которые до неузнаваемости изменились масштабы и характер экспедиции, его первоначальная цель неожиданно вернулась на первый план.
