Глава XVI
Видение Аллана
Старый слуга Билали привел нас обратно в лагерь. Пока мы шли, он поведал мне о тех амахаггерах, из которых и он произошел, но от наиболее высшего предка, как он выразился, жившего с десяток поколений назад.
Он сказал мне, что когда-то они были дикими и жили без всяких законов среди развалин или в пещерах, а некоторые из них удалились в болота и обитали там в виде небольших отдельных общин, причем каждой управлял староста, одновременно являвшийся и жрецом богини Лулалы.
Первоначально люди Лулалы и народ Резу были одним и тем же племенем, поклонялись солнцу и луне одновременно, но «тысячи лет назад», как выразился Билали, они разошлись. Резуиты отправились на север к Великой горе, откуда они постоянно угрожали лулалитам, которых, если бы не было Той, чье слово закон, они уничтожили бы задолго до этого. Резуиты, похоже, были хроническими людоедами, в то время как ветвь лулалитов практиковала каннибализм лишь от случая к случаю, когда по везению они добывали чужеземцев. «Таких, как вы, о Бодрствующий в ночи, и ваши товарищи», – добавил он со значением. Если их преступления бывали обнаружены, Хейя, Та, чье слово закон, наказывала виновных смертной казнью.
Я спросил, осуществляла ли она активное правление над своими подданными. Он ответил, что это ее не интересовало. Только когда Айша сердилась на отдельных лиц, она губила их своими заклинаниями, поскольку умела это делать. Большинство из подданных действительно никогда не видели ее и знали о ее существовании по слухам. Для них она была духом или богиней, которая жила в древних гробницах, лежащих к югу от старого города, куда она удалилась из-за угрозы со стороны Резу, которого она очень боялась, только Билали не знает почему. Он сказал мне еще, что Айша самая великая волшебница, которую он только знал, и что он уверен, что она никогда не умрет, так как его предки знали ее много поколений назад. И все же она находится под каким-то проклятием, как и сами амахаггеры, которые являются потомками тех, кто когда-то жил в городе Кор и вокруг него – до самого морского побережья и на сотнях квадратных километров внутренних земель. Они были могучим племенем, пока Великая чума не уничтожила многих из них.
Напоследок он сказал, что она была очень несчастной женщиной, которая живет с печалью в душе, ни с кем не общаясь на земле.
Я спросил его, почему она осталась здесь, в развалинах города, на что он покачал головой и ответил, что, как он думает, из-за проклятия, так как не может представить себе никакой другой причины. Он сообщил мне также, что ее настроение очень часто меняется. Иногда Айша бывает жесткой и энергичной, а в других случаях, как сейчас, – мягкой и подавленной. Возможно, из-за осложнений с Резу, потому что она не желает своему народу гибели, или, возможно, по другим причинам, с которыми он не знаком.
Итак, Айша знала все, за исключением далекого будущего. Она знала, что мы придем, знала детали нашего похода и то, что мы должны быть атакованы резуитами, которые были отправлены навстречу своему отряду, посланному, чтобы найти Белую королеву. Поэтому она велела воинам идти к нам на помощь. Я спросил, почему она ходит, покрыв лицо вуалью, и он ответил, что из-за красоты, которая сводит даже диких людей с ума, так что в давние времена она была вынуждена убить некоторых из них.
И это было все, что Билали знал о ней, кроме того, что она была добра к тем, кто служил ей так, как он сам, и защищала их от всех напастей.
Затем я стал его расспрашивать о Резу. Он ответил, что это ужасный человек, бессмертный, как Та, чье слово закон, хотя он сам никогда его не видел, да никогда и не стремился к этому. Резуиты из племени каннибалов съели буквально всех, кого могли поймать, а в настоящее время пытаются покорить народ Лулалы, чтобы съесть их на досуге. Друг друга они не едят, потому что собака не ест собаку, и поэтому есть им стало нечего, хотя у них было много зерна и скота, благодаря которому у них есть молоко и шкуры.
Что касается грядущей битвы, то он ничего не знает об этом, за исключением того, что Та, чье слово закон, сказала: все будет хорошо для лулалитов, идущих под ее руководством. Она была так уверена, что все кончится благополучно, что решила даже не сопровождать армию, потому что ненавидит шум и кровопролитие.
Мне пришло в голову, что, возможно, она боится, что сама будет взята в плен и съедена, но я оставил эту мысль при себе.
В этот момент мы прибыли в наш лагерь, где Билали попрощался со мной, говоря, что хотел бы отдохнуть, так как должен вернуться на рассвете с носильщиками, когда он и надеется застать нас готовыми к походу. Затем он удалился. Умслопогас и Ханс тоже ушли спать, оставив меня одного, но спать мне что-то не хотелось. Вечер был так хорош, что я решил немного пройтись в этот полуночный час, осмотреть бивуак амахаггеров, ощущая себя генералиссимусом. Нападения я не боялся, тем более что пистолет носил в кармане.
Так что я медленно пошел вниз по некоему подобию главной улицы древнего города, который своим внешним видом напоминал раскопки Помпеев, только в бесконечно бо́льших масштабах.
Гуляя, я размышлял о тех странных обстоятельствах, в которых оказался. Лулалиты в самом деле пытались уверить меня, что я страдаю от заблуждений. Может быть, я брежу и у меня лихорадка? Как разгадать тайну этой женщины, например, даже отвергнув ее рассказ о чудесным образом продленной жизни? Я не знал. Но подозревал, что сил у нее гораздо меньше, чем она о себе мнила.
Это было очевидно и по тому, как она говорила с подданными, по тому, что она переложила командование своим племенем на мои плечи. Если бы она была настолько сильной, почему бы ей не принять команду на себя и не обрушить небесные, вернее, адские силы на врага? И снова я ничего не мог себе ответить, кроме одного – она была красива и необычайно умна!
Но что за задачу она возложила на меня – вести лулалитов в бой с неизвестным мне врагом неустановленной силы, толпу дикарей, вероятно весьма недисциплинированных, о боевых качествах которых я ничего не знал и которых даже не мог обучить как следует. Предпринятая операция казалась безумием, и я мог только надеяться, что удача или судьба помогут мне хоть немного.
Честно говоря, я верил в это, потому что сам вырос среди таких же предрассудков, в которые верили Зикали и Ханс. Конечно, их воздействие на черных копьеносцев было очень странным. В первую же ночь нашей встречи я показал Великий талисман Айше как своего рода полномочное письмо и теперь мог видеть, как она устроила эту сцену со своими бойцами, а также их племенным колдуном, чтобы занять свое место во всей этой истории. Не склонный питать иллюзий относительно характера арабских женщин, я все же расстался с ней с сожалением, как делают всегда мужчины, когда думают, что обнаружили нечто удивительное в женской сути. Но ломать голову над этим дальше было бесполезно.
Погруженный в эти мысли, я брел среди руин, забыв о змеях, пораженный картиной, которая разворачивалась впереди в лунном свете. Передо мной возникла массивная стена, по толщине которой я определил, что некогда здесь были крепость или храм. Она высилась на семьдесят или восемьдесят футов над улицей. Я сел и огляделся.
Повсюду вокруг покоились развалины большого города, в настоящее время такие же пустынные, как руины древнего Вавилона. В этом величественном молчаливом городе было что-то жуткое.
Даже отряды, пересекавшие равнину к северу с блестевшими в лунном свете наконечниками копий, мало влияли на мое ощущение одиночества.
Я знал, что эти бойцы, которыми мне суждено командовать, двигаются в лагерь, где я должен был принять их. Но они шагали так тихо, что ни один звук не доносился даже в тревожной тишине этой ночи, так что я даже поверил в то, что они стали призраками старого воинства Кора.
Потом они исчезли, а я, должно быть, задремал. Во всяком случае, когда я очнулся, мне показалось, что внезапно город засиял, как в дни своей былой славы. Я видел горящие огни, цветущие деревья, яркие платья мужчин и женщин, которые тысячами выстроились вдоль улиц и площадей. Даже колесницы, расцвеченные флажками, носились туда-сюда, от дворцовых стен к храмам и обратно.
Огромная площадь буквально кишела жизнью. Невесты готовились вступить в брак, тут же хоронили усопших, маршировали войска в блестящих доспехах, купцы предлагали товар, проходили одетые в белое процессии жрецов и жриц, дети выбегали из школы, серьезные философы обсуждали в тени деревьев свои проблемы, важные вельможи, сопровождаемые рабами, шествовали по улицам, – словом, множество граждан жили повседневной жизнью.
Были видны даже детали: как служитель закона вел арестованного нарушителя общественного порядка за веревку, привязанную к его руке, и преступник, развязав веревку, убежал. Или столкновение двух колесниц на узкой улице, около обломков которых собралась толпа, как это бывает у нас, когда два экипажа сталкиваются, полиция наводит порядок, владельцы выясняют отношения, а зеваки хлопают глазами.
Но ни одного звука до меня не доносилось. Я видел, и только. Казалось, колесницы приехали сюда из дальних времен – тысяч и тысяч лет назад.
Внезапно перед глазами у меня возникло облако – воздушное и прозрачное, как вуаль на лице Айши. В тот момент я не видел ее, но готов был поклясться, что она где-то рядом и, более того, смеется надо мной, вызвав этот сон, а это, несомненно, был сон.
Во всяком случае, я вернулся к моему нормальному состоянию, снова передо мной были лишь мили пустынных улиц и тысячи ярдов сломанной стены, черные пятна вместо крыш домов и широкая равнина, ограниченная с трех сторон зубчатыми линиями горных хребтов, и, прежде всего, большая луна, которая тихо светила на темном небе.
Еще раз взглянув на немую красоту вокруг, я направился домой, опасаясь собственной тени. Я казался себе единственной живой душой среди мертвых жителей древнего Кора.
В лагере меня встретил бодрствующий Ханс.
– А я как раз собирался вас искать, баас, – сказал он. – На самом деле я должен был сделать это раньше, как только узнал, что вы ушли с визитом к этой высокой белой миссис, которая прячет голову под накидкой, но подумал, что вы не захотите, чтобы вас беспокоили.
– Тогда ты думал не о том, – ответил я. – И более того, если б ты пошел в город ночью, наверняка не вернулся б живым.
– Ах да, баас, – хихикнул Ханс. – У высокой белой дамы плохой характер. Это вы ей понравились, потому что небесные люди любят застенчивых.
Не удостоив ответом насмешку Ханса, я лег спать, подумав мимоходом, какую кровать и где занял бедный Робертсон в эту ночь, и вскоре заснул, так как это было лучшее, что я мог сделать на данный момент. Мужчины, которые спокойно засыпают, хорошо работают и успешны в делах.
На рассвете меня разбудил Ханс, который сообщил мне, что Билали ждет снаружи с носильщиками и Гороко уже произвел свои заклинания и заколдовал Умслопогаса и его двух воинов перед боем по обычаям зулусов. Он добавил, что эти зулусы отказались остаться, чтобы охранять и кормить раненых товарищей, и сказали, что вместо этого они примут бой с врагами.
История эта дошла (правда, каким образом, Ханс не мог догадаться) до ушей Белой леди, «которая спрятала лицо от мужчин, потому что оно было уродливым», и она послала женщин для участия в лечении, со словами, что они должны о них хорошо заботиться. Это походило на правду, но мне не хотелось вдаваться в подробности.
В конце концов мы тронулись в путь: я в своем паланкине со следующим за мной Билали, со штуцером, винтовкой и большим количеством боеприпасов для обоих, и Ханс, также хорошо вооруженный, далее следовал Умслопогас, который предпочитал быть ближе к колдуну и своим зулусам.
Некоторое время Ханс использовал возможность понежиться, ощущая на себе заботу других, и возлежал на подушках с меланхолической улыбкой, отпуская саркастические замечания по поводу носильщиков, которые, к счастью, не понимали его. Вскоре, однако, он устал от этих забав, и так как по-прежнему идти самому ему было не надо, то он взобрался на крышу паланкина и сидел на ней, взирая на окружающий мир, как ручная обезьянка.
Наш путь пролегал через плодородные равнины, лишь небольшая часть которых возделывалась в настоящее время, но в иное время, когда населения было больше, каждый дюйм был засеян. Теперь здесь большей частью росли деревья, в основном плодоносящие, между которыми извивались потоки воды – когда-то, я думаю, они были оросительными каналами.
Около десяти часов утра мы достигли подножия ближних скал и начали восхождение по склону, который был крутым и довольно сложным для подъема. К полудню мы достигли гребня и здесь обнаружили всю нашу маленькую армию, расположившуюся станом. Кроме часовых, все спали, что было неизменным обычаем этих людей в дневное время.
Я приказал разбудить командиров отрядов и с ними сделал обход лагеря, считая число воинов, которых набралось более трех тысяч, и разузнал, каковы их приемы боя. Затем в сопровождении Умслопогаса, Ханса и зулусов в качестве охранников, а также трех командиров из числа амахаггеров я вышел вперед, чтобы изучить рельеф местности.
Подходя к дальнему краю откоса, мы увидели, что в этом месте проходят два широких хребта, между которыми раскинулась равнина в виде пологого склона. На ней и располагался стан амахаггеров. Старший командир сообщил мне, что это те резуиты, которые, по его словам, предназначены для атаки на рассвете следующего утра, так как эти люди Резу, будучи солнцепоклонниками, никогда не станут сражаться, пока их бог не окажется выше линии горизонта.
Изучив все, что можно было увидеть, я попросил командира изложить свой план боя, если таковой вообще у него имелся.
Командир ответил, что он думает спуститься вниз по правому гребню до узкого плоского участка земли и ждать атаки там, где враги не смогут напасть большим числом.
– А если Резу выберет другой хребет и обойдет нас? Что будет тогда? – спросил я.
Он ответил, что он думает об этом. Его представления о стратегии битвы были примитивны.
– Ваши люди лучше сражаются ночью или днем? – решил я пойти дальше в своих расспросах.
Он сказал, что вступать в бой, несомненно, лучше всего ночью. В самом деле, за всю историю их страны не было никаких записей о военных действиях в дневное время.
– И все же вы полагаете, что Резу вступит в бой с вами, когда солнце будет высоко, или, другими словами, вы признаете свое поражение? – заметил я.
Потом я отошел в сторону и обсудил кое-какие вопросы с Умслопогасом и Хансом, после чего вернулся и отдал приказы, учтя все обстоятельства.
В сумерках до восхода луны наши амахаггеры должны спуститься по правому гребню в полной тишине и спрятаться среди кустарников, которые здесь густо росли. А небольшие группы под руководством Гороко, которого я знал как храброго и умного командира, пройдут полпути вниз по левому гребню и там зажгут костры на большой площади, так чтобы враг думал, что все наши силы встали там лагерем. Тогда в нужный момент, который я еще не определил, можно будет атаковать армию Резу.
Командиры амахаггеров, казалось, не были рады этому плану, который, я думаю, был слишком смел для них, и начали роптать. Видя, что я должен утвердить свой авторитет раз и навсегда, я вышел перед ними и обратился с речью, в основном к их главному командиру:
– Слушай меня, друг мой. По вашему собственному желанию, а не по моему я был назначен вашим главнокомандующим, и я ожидаю полного подчинения. Начиная с того момента, как мы нападем, вы будете держаться близко ко мне и к черному человеку, и, если хоть один из ваших воинов заколеблется или повернет назад, вы все умрете. – И я кивнул в сторону топора Умслопогаса. – Кроме того, Та, чье слово закон, проследит, чтобы умерли даже те, которые выживут в бою.
Тем не менее они колебались. Поэтому, не говоря ни слова, я вынул Великий талисман Зикали и держал его перед глазами. В результате только один вид этой статуэтки сделал то, что даже угроза смерти не могла с ними сделать. Они распростерлись на земле и поклялись Лулале и Той, чье слово закон, ее жрице, что они будут делать все, что я сказал, как бы тяжело им ни пришлось.
– Хорошо, – ответил я. – Теперь приготовьтесь и отдохните пока, а завтра мы будем знать, кто чего стоит.
С этого момента у меня не было больше проблем с этими амахаггерами.
Я быстро перейду к рассказу о бое, поскольку предварительные детали не имеют значения. В свое время Гороко отправился с двумястами пятьюдесятью воинами и одним из двух зулусов зажечь костры по единому сигналу, а именно по двум моим выстрелам, а далее без интервала начать стрельбу и вообще наделать как можно больше шума.
Мы же ушли с остальными тремя тысячами и, прежде чем взошла луна, уже спускались тихо, как призраки, вниз по правому гребню. Амахаггеры привыкли двигаться бесшумно в ночное время и могли видеть в темноте почти так же хорошо, как кошки, поэтому они выполнили этот маневр блестяще, оборачивая копья, а точнее, лезвия полосками сухой травы, чтобы свет не отражался на них и не выдавал движений. Таким образом достаточно быстро мы добрались до кустарников, где хребет расширялся на пять сотен ярдов, и залегли четырьмя ротами, вернее, полками, каждый около семисот пятидесяти воинов.
Взошла луна, но из-за тумана, который затянул поверхность равнины, мы ничего не могли разглядеть в лагере Резу, который, как мы знали, был в пределах тысячи ярдов от нас, пока пелена наконец не рассеялась и в лагере врагов не началось движение.
Это обстоятельство дало мне повод для беспокойства, так как я боялся, что, отказавшись от своих известных привычек, резуиты также рассматривают ночной вариант атаки Умслопогаса. А беспокоил этот фактор в основном из-за Гороко и его людей, чьи огни начали мерцать на противоположной стороне хребта в миле от нас: они не могли уйти оттуда без нашего ведома.
Тем не менее, насколько я знал, могли быть и другие способы преодоления этой горы. Я не доверял амахаггерам, которые заявляли, что их не существует, так как их знания не простирались дальше привычных мест обитания и они никогда не бывали на этих северных склонах, опасаясь Резу. Я боялся, что противник преодолеет хребет и внезапно нападет на нас с тыла. От этой мысли у меня холодок пробегал по спине.
Пока я размышлял, как мне выйти из этого положения, Ханс, который присел за кустом, вдруг встал и ткнул винтовкой в сторону резуитов.
– Баас, – сказал он, – я собираюсь пойти посмотреть и узнать, что эти люди делают, если они все еще там, и тогда ты будешь знать, как и когда напасть на них. Не бойся за меня, баас, это будет легко сделать в тумане, к тому же, ты знаешь, я могу двигаться подобно змее. Кроме того, вернусь я или нет, не имеет значения, и этот факт сам подскажет тебе, что они там.
Я колебался, поскольку не хотел подвергать отважного маленького готтентота такому риску. Умслопогас, разобравшись, в чем дело, сказал:
– Пусть человек идет. Это его дар и долг, чтобы шпионить, а как раз мой долг – разить топором, а твой – командовать и поливать свинцом, Макумазан. Пусть идет.
Я кивнул. Поцеловав мою руку в знак своей признательности за все, Ханс исчез, сказав, что надеется вернуться через час. За исключением большого ножа, он отправился без оружия, опасаясь, что, если он возьмет револьвер, у него может появиться соблазн использовать его, а это наделает много шума.
