Подстава… натуральная подстава! Пока носитель шагал по улицам Ленбурга, стремясь как можно быстрее добраться до купальни и своей комнаты на постоялом дворе Арса, я вновь и вновь прокручивал ход беседы со следователем и все больше убеждался в том, что мне очень, просто дико не нравится происходящее. Бандиты, оказавшиеся людьми Робара, их провокация, которой не было. Стычка представителей двух разных цехов и, наконец, смерть последнего нападавшего. Точнее, его вранье следователю и смерть. Нехорошо. Совсем нехорошо.

Можно, конечно, попытаться представить, что все это лишь последствие вспыльчивости и дурного нрава Робара, обиженного провернутой у него под носом операцией по созданию конкурирующего цеха. Но тут есть пара фрагментов, напрочь выпадающих из мозаики событий. Во-первых, сама атака гильдейцев. Понятно, что бить напрямую по советнику бургомистра или тем более по его преосвященству синдик городского цеха не посмеет. Если с дедом еще туда-сюда, городской советник ему все же ровня, то протопресвитер Меча — птица совсем другого полета, и Робар это прекрасно понимает, не может не понимать. За тявканье в сторону Церкви его в порошок сотрут, просто для профилактики и чтобы задавить иллюзии иных возможных «храбрецов».

Значит, трогать этих двоих синдик не станет ни при каких обстоятельствах. Остаются представители нового цеха. А кто больше всех суетился в процессе создания новой гильдии, если не считать советника и инквизитора? Мой носитель, который к тому же является близким родственником того самого советника и входит в застольную дюжину созданной гильдии. То есть пусть временно и ограниченно, но является одним из ее руководителей.

Что ж, учитывая нрав Робара, удар по такой цели, как выражение его отношения к происходящему и предупреждение для нового цеха, вполне логичен. Одно «но»… в этом случае люди синдика могли переломать Диму кости, покалечить и отправить его в госпиталь на долгое излечение, но убить — значило бы объявить войну всей гильдии пустынных егерей. На это синдик ходоков не мог пойти в принципе. Давить, вставлять палки в колеса, выживать конкурентов из Ленбурга — это одно, но прямое столкновение обернулось бы очень большой кровью и однозначно привело бы лишь к одному результату: полному запрету на любые объединения ходоков. И тем не менее люди Робара атаковали Дима именно с целью убийства. Первый фрагмент.

А в качестве второго выступает смерть последнего нападавшего. Сердечный приступ у ходока, не дожившего даже до сорока лет? Не смешно. Сердце любого ходока — тот еще неубиваемый насос, могу утверждать это наверняка. Зря я, что ли, штудировал воспоминания Дима о его учебе у деда? Он, конечно, больше алхимик и зельевар, чем целитель, но кто может знать о человеческом организме больше, чем ученый, разрабатывающий боевые эликсиры? Те самые эликсиры, которыми ходоки укрепляют организм, чтобы пережить очередной выход в Пустошь, между прочим. В общем, не верю я в приступ. Следовательно, мы имеем дело с убийством. Да только убрали этого неудачника уже ПОСЛЕ того, как он заговорил. Убили прямо в Дозорной башне, замечу. Опоздали? Может быть, может быть, в жизни случается всякое. Но опять же сильно сомневаюсь, что тот, кто сумел организовать смерть человека в подвалах стражи всего за одни сутки, мог бы допустить такой промах.

— Ты — параноик, знаешь? — заключил Дим, когда я поделился с ним своими мыслями.

— Может быть, — протянул я в ответ. — Но лучше жить, лелея свою паранойю, чем помереть доверчивым идиотом.

— Я не ослышался? — хохотнул носитель. — Это мне говорит некротический казус?

— Вот-вот. Считай, получил мудрость всего загробного мира из первых рук, — фыркнул я, даже не подумав обидеться. А собственно, на что? Факт есть факт. И обижаться на него так же бессмысленно, как бить лавку, о которую ушиб ногу.

— Ладно, мудрец. Я посоветуюсь с дедом, посмотрим, что он скажет по этому поводу, — заверил меня носитель, и я чуть успокоился.

Зря, очевидно. Когда умытый и сытый Дим явился в гости к старому Вурму, тот встретил внука довольно прохладно. Нет, алхимик ни в чем не обвинял моего носителя, но настроение у него было не ахти. Мне со стороны, если можно так выразиться, было хорошо видно, что хозяин дома чем-то всерьез обеспокоен, и если не ошибаюсь, волнение это было очень даже связано с его внуком. Ощущение, что мы с Димом вляпались в какие-то неприятности, росло.

— Отец Тон проверил Робара после этого… инцидента, — задумчиво проговорил дед, мимоходом кивнув слуге, вновь наполнившему его кубок вином. — Тьмы в нем не прибавилось. Конечно, это не абсолютное доказательство, но этот факт позволяет предположить непричастность синдика к нападению на тебя.

— Камешек на весы нашей с соседом правоты, — улыбнулся Дим, втихую примазавшись к моим выкладкам.

— Возможно, возможно, — покивал старый. — Но не забывай, что Робар не единственный человек в цехе ходоков, обладающий властью. Кроме него есть совет старших, казначей… да мало ли? И у каждого в этой компании могут быть свои резоны.

— То есть предполагаешь, что мне все же и дальше придется опасаться гильдейцев? — уточнил Дим.

— И их в том числе, — отозвался Вурм.

— Вот как знал, что не следует ввязываться в вашу авантюру, — вздохнул носитель, заслужив за это высказывание насмешливый взгляд деда. — Что?

— О том, что это наша авантюра, ты узнал буквально на днях, когда она уже подошла к завершению. Разве нет?

— Тьфу на тебя.

— И тебя туда же, — миролюбиво согласился дед и, осушив кубок, с резким стуком поставил его на стол. — Ладно, все это разговоры в пользу бедных. У нас с его преосвященством есть одна идея. Пока мы не сможем определить, откуда именно исходит опасность, оставаться в городе тебе нежелательно. Можно было бы организовать выход, но там устроить покушение еще проще, чем в Ленбурге. А потому… ты исчезнешь.

— Как и самое главное, куда? — вздохнул носитель. Спорить с дедом, когда он переходит на подобный тон, бессмысленно. Это уже выучил не только сам Дим, но и я.

— Незаметно и подальше отсюда, — коротко ответил старый, но, заметив взгляд носителя, все же снизошел до пояснений: — Уйдешь с одним из моих торговых партнеров. И отправишься сначала в Нойгард, отвезешь послание протопресвитера Великому понтифику. А оттуда, скорее всего, тебя направят в один из лагерей, где собираются будущие участники Похода. Покрутишься среди дворянской молодежи. Заведешь полезные знакомства.

— Дворяне? — скривился Дим. — Замечательно. Я буду среди них словно белая ворона, дед!

— Ну, среди тех, кто идет в Поход, паркетные шаркуны — редкость, так что, думаю, найти пару-тройку единомышленников среди ищущей славы молодежи для тебя не составит труда. Ну а разница в статусе… Шарни! Мою шкатулку сюда!

Неслышно появившийся слуга поставил на стол небольшую серебряную шкатулку, украшенную причудливой чеканкой в виде растительного орнамента, и так же незаметно удалился прочь. Дождавшись, пока за Шарни закроется входная дверь, дед извлек из-за ворота рубахи цепочку с ключом и, открыв им замок шкатулки, бросил на стол перед Димом тонкую серебряную цепочку с медальоном и такой же перстень. Простой и незатейливый, он, как и медальон, был украшен эмалевым изображением алого щита с серебряной воротной башней.

Мы с Димом застыли.

— Это чье? — нахмурившись, выдавил из себя носитель, ткнув пальцем в цацки.

— Твое, — невозмутимо откликнулся старый, не обращая никакого внимания на состояние внука. — Наденешь, когда покинешь город. Не раньше. Незачем гусей дразнить.

— Меня же повесят, — выдохнул Дим, настороженно разглядывая лежащие перед ним атрибуты безземельного дворянина.

— С чего бы? — прищурился дед. — Это же не подделка. Перстень и медальон твои по праву… которое, я надеюсь, ты подтвердишь своими действиями во время Похода.

— Я что-то не понимаю, — потерев лицо ладонями, признался Дим, и, честно говоря, я его понимаю. Сам в таком же шоке.

— А чего здесь неясного? — пожал плечами старый. — Эту награду получил мой дед из рук императора, за взятие воротной башни крепости Лютц. Мой отец подтвердил право ношения этого герба, пленив герцога Баунта во время Второй Северной кампании. Мой отряд отбил атаку легкой конницы племянника того же герцога в сражении при Кальме, не дав тому обрушиться на наш левый фланг. Твой отец… тоже не ударил в грязь лицом, хотя подтверждение его права на герб от императора пришло уже после смерти моего сына. Твоя очередь, внук. Надеюсь, ты покажешь себя в Походе, и тогда твоим будущим детям уже не придется никому ничего доказывать.

— Пятое колено, да? — несколько пришибленно спросил Дим, и его собеседник кивнул.

— Именно.

— И почему я узнаю об этом факте только сейчас, а? — осведомился носитель, внимательно глядя на деда. Тот усмехнулся.

— А что-то изменилось бы, узнай ты об этих цацках раньше? — спросил старый и сам же ответил: — Вряд ли. Ты бредил выходами в Пустоши с одиннадцати лет, как и подавляющее большинство сверстников. И если бы я заявил, что вместо ползаний по черным пятнам тебя, возможно, ждет служба империи… что бы ты сделал?

— Сбежал бы при первой же возможности, — вздохнул Дим.

— Вот и я так решил. — Дед отсалютовал моему носителю кубком и осушил его в один глоток. — Скажешь, я был не прав?

— Я оставлю свое мнение при себе, — с неприязнью покосившись на медальон и перстень, ответил Дим. И я его понимаю. Вспоминая бараненка и редкие стычки с дворянскими отпрысками, приезжающими в Ленбург, чтобы пощекотать свои нервы и пополнить отряды бродящей по руинам нечисти, перспектива оказаться в рассаднике таких вот «героев» кажется более чем сомнительной.

Очевидно, разочарование и недовольство Дима были слишком явными…

— Внук, я же не предлагаю тебе идти служить в имперский легион, — проникновенно заговорил Вурм. — Ни один закон не говорит, что описанные в коронном списке «свершения» должны обязательно исполняться дворянином, находящимся на службе. Достаточно того, что у тебя на шее в этот момент будет медальон, а на пальце перстень. А Поход и твои умения почти наверняка предоставят тебе необходимый случай. Посмотри на меня, я не был «мулом» и не состоял в гвардии. Под моим командованием была только наемничья банда в четыре десятка сорвиголов, но я смог подтвердить право на герб. Чем ты хуже?

— Дед, но зачем вообще это нужно?! — воскликнул носитель и… стушевался под ставшим холодным и колким взглядом Вурма.

— Времена меняются, внук, — глухо проговорил старый. — Еще при моем отце императору не было дела до того, какой титул носят его советники, а сегодня в его дворце лишь слуги не имеют дворянского звания, а сановники без титула редки так же, как сердца жвальней в трофеях ходоков. Владетели, ландлорды обретают все больший вес, а обычные люди, как бы талантливы они ни были, притесняются. Я не желаю, чтобы мои потомки рвали с голов шапки и гнули спины перед чванливыми ничтожествами только потому, что у тех на пальце красуется подобный перстень, а у моих внуков его не будет. Ясно?

— Да, — тихо ответил Дим и, помолчав, спросил: — А почему не войти в гильдию? Цеха-то никто не тронет.

— Не тронет, — согласился Вурм. — Но где гарантия, что твои дети будут достаточно умны, чтобы освоить алхимию, упорны, чтобы стать целителями или зельеварами… или удачливы, чтобы вернуться из первого выхода в Пустоши?

— Значит, ты считаешь, что обречь потомков на обязательную службу императору будет лучше? — задумчиво проговорил носитель, но явно больше из чувства противоречия.

— Скажем так, перспективнее, — усмехнулся дед.