Собрание круга давно закончилось, ночь уже уступала права очередному летнему утру, а я валялся в постели на постоялом дворе Арса и все никак не мог избавиться от слов соседа, так и крутящихся в моей голове. Ходоки — изгои империи? Как? Почему? Мне всегда казалось, что мы занимаемся важным и нужным делом. Что делали бы без нас цеха алхимиков и зельеваров? Чем целители лечили бы больных? Чем алхимики обрабатывали бы броню и оружие? Как они создавали бы свои артефакты, которыми с таким удовольствием пользуются жители освоенных земель?

Мы берем деньги за свои трофеи? Да, но ведь и нам никто не выдает бесплатной экипировки, а трактирщики не блещут бескорыстием и не горят желанием задаром накормить уставших ходоков и так же задаром предоставить нам кров. Любой труд должен быть оплачен, а если он еще и связан с ежедневным риском, то должен быть оплачен вдвойне! Можно, конечно, привести в пример тех же рыцарей, что косой проходят по Пустошам, вырезая сотни тварей зараз, или действующих тем же методом копий маркграфов, но ни те ни другие не занимаются сбором трофеев. Их задача в другом — пройтись огнем и мечом по Пустошам, обезопасив тем самым границы освоенных земель, получить свою долю славы и вернуться обратно под защиту каменных стен крепостей и орденских командорств. А мы — изгои?

— Именно, — подтвердил дух. — Ходоки живут лишь на окраинах освоенных земель. Их слишком редко можно встретить в центральных провинциях, и большинство местных жителей не имеет о вас никакого понятия. Что-то слышали, и только. Там любой ходок — всего лишь простолюдин с оружием. То ли разбойник, то ли наемник, то ли все сразу. Непредсказуемый и опасный, готовый вскрыть глотку любому дворянчику за косой взгляд или пренебрежение.

— За оскорбление, — поправил я соседа, на что тот фыркнул.

— Это с твоей точки зрения. А дворяне просто не понимают, что высокомерие и наглость, с которыми они привыкли обращаться с чернью, для ходоков оскорбительны. По крайней мере, большинство дворян. Я думал, что это для тебя давно не секрет, ты же неоднократно видел, как они ведут себя в Ленбурге… до первой стычки, правда. Но в центральных провинциях власти не обламывают дворян так, как это делают здесь. Кроме того, не стоит забывать о том, что в глазах многих вы зарабатываете на зле. Не уничтожаете его, подобно рыцарям, служащим империи и Свету, а наживаетесь на нем, даже уничтожая жвальней и ходячих мертвяков. Вы ходите в Пустоши за трофеями, и уже одно это отличие от бла-ародных «служителей Света» делает вас в глазах людей чуть ли не исчадием зла. И это мнение опять же большей частью в чести у дворянства. У паркетных шаркунов, восторженных юнцов, упертых рыцарей-фанатиков… в общем, у многих, Дим.

— А обычные люди? — спросил я.

— Обыватели… горожане и крестьяне — для них нет разницы между ходоком и наемником, они просто ее не видят. В конце концов, в центральных провинциях ходокам делать почти нечего, там с редкими черными пятнами справляются рыцари и инквизиторы, так что местные жители просто не в курсе ваших правил и привычек. Для них любой вооруженный безродный, не состоящий на службе императора или в копье дворянина, либо бандит, либо наемник. Последних же обыватели терпеть не могут и вполне заслуженно. Представляешь, как ведут себя наемничьи банды в завоеванных городах или занятых селах?

— Откуда ты это все знаешь? — удивился я.

— В отличие от некоторых, я не только слышу, о чем говорят люди, но и слушаю, — гордо ответил дух, но уже через секунду примирительно добавил: — Если помнишь, некоторые твои знания и воспоминания мне доступны без всякого разрешения, а когда Полуногий заговорил о налаживании отношений с империей, твои воспоминания о встречах с жителями центральных провинций всплыли по одному-единственному желанию. В своих немногочисленных визитах в другие имперские города ты просто не замечал взглядов окружавших тебя людей и их шепотков. Но могу заметить, в таком положении есть и свои плюсы.

— Это какие же? — хмуро спросил я, с подачи соседа получив несколько подтверждающих его слова образов… образов из моей памяти.

— Восторженные девчонки, Дим! В глазах всяческих дочек трактирщиков, внучек деревенских старост и начитавшихся любовной лирики молоденьких дворяночек ты выглядел буквально романтическим героем. Настолько, что тебе стоило лишь бровью повести, и они бы с визгом повыпрыгивали из панталон! — расхохотался дух, с-скотина такая!

Следующие несколько дней слились для меня в сплошную круговерть. Я мотался между стольниками и Ленбургским Домом, словно посыльный мальчишка, по несколько раз за день, таская с собой ворох бумаг. Переписку между инквизитором и свободными ходоками ни Церковь, ни мои коллеги не желали доверять никому другому. Почему? Кто бы мне самому ответил на этот вопрос. А уж когда к этим заочным переговорам присоединился наш уважаемый бургомистр… У-у-у! И ведь дело еще даже не дошло до личной встречи сторон, а я уже готов был повесить язык на плечо. Умотался!

Честно говоря, в другое время я, наверное, был бы совсем не рад такой занятости, но сейчас это было именно то, что мне нужно. Пусть беседа с отцом Тоном немного облегчила мое состояние после встречи с Бел… с Лаской, пусть неделя «болезни» избавила меня от дурных мыслей, сейчас только полная загруженность да постоянные язвительные шутки соседа не позволяли мне завыть от боли… и обиды.

Правда, понял я это лишь спустя неделю, когда стороны наконец согласовали предварительные условия и договорились о той самой личной встрече. Тем вечером я, уставший как неделю удирающий от бредней олень, завалился в свою комнату, стянул с ног сапоги и, упав на смятую постель, уставился невидящим взглядом в потолок. Мыслей не было, желаний что-либо делать тоже. Да меня даже появление в комнате служанки, принесшей ужин и бутылку вина, не смогло расшевелить. Вот тогда-то сосед в присущей ему ернической манере и заметил, что я наконец-то перестал фонить «этой отвратительной жалостью к себе». Я бы, может, даже разозлился на духа, но вместо этого ощутил лишь небольшой укол боли в сердце, и… все. Я слишком устал, у меня просто не осталось сил, чтобы чувствовать что-то большее. Наверное.

Моя беготня закончилась только через две недели, когда стороны наконец подписали соглашение. Но даже этот приятный момент не обошелся без сюрпризов и небольших потрясений. Одним из них стало неожиданное для многих ходоков признание Церковью, Томарским орденом и бургомистром имперского города Ленбург нового цеха, с весьма простым уставом, закрепившим на бумаге обычаи и традиции свободных ходоков. Правда, дабы не дразнить гусей и Робара, в названии нового цеха, как и в его уставе, слово «ходок» вообще не употреблялось. Но какая разница, как называться, ходоком или пустынным егерем? Суть дела от этого не меняется, ведь так.

Жаль только, что среди моих коллег нашлось несколько десятков человек, отказавшихся вступать в новый цех, хотя это не требовало от них принятия и сотой доли тех обязанностей, что возлагает на участников гильдия ленбургских ходоков. Ни обязательных взносов, ни строгой иерархии и непременного подчинения младших старшим наш цех не предусматривает. Да о чем говорить, если мы даже оставили систему выборных стольников, собираемых для решения конкретных задач, стоящих перед сообществом?

В общем, дело было сделано, цех создан и договор с Церковью заключен. Потрясение меня ждало в тот день, когда я получил свой гильдейский знак, небольшую серебряную бляху в виде щита со стилизованным изображением кинжала, вонзенного в череп жвальня. Деда я встретил все в той же «Старой жабе». Учитывая, что у алхимиков и зельеваров полно своих излюбленных трактиров, эта встреча уже сама по себе была поводом для удивления, но еще больше я изумился, поймав довольный взгляд, который дед бросил на приколотую к моему берету новенькую бляху. Впрочем, с не меньшим удовольствием он взирал и на новенький щит с таким же изображением, приколоченный к центральному столбу в зале.

— И что бы это значило? — протянул я, усаживаясь за стол напротив старого.

— Просто радуюсь удачному исходу дела, — улыбнулся дед в усы. — Как по нотам…

— Не понял, — честно признался я.

— Да чего здесь непонятного! — неожиданно прорезался сосед. — Он же смотрит так, словно это его рук дело. Как на итог удачного эксперимента.

— И правда похоже… — присмотревшись к деду, мысленно ответил я духу. — Но как… подожди, ты хочешь сказать…

— Именно так, — отозвался довольный сосед. — Я не я, если наш ушлый дедушка не приложил своих шустрых ручонок ко всей этой затее с новым цехом и мертвым рядом с церковниками.

— Ну, де-эд, — покачал я головой. На что тот усмехнулся.

— Догадались, да? — сделав длинный глоток из кружки и одним движением ладони смахнув с усов пену, произнес он. Кружка грохнула о столешницу, и дед развел руками. — Каюсь, виновен по всем пунктам. Впрочем, справедливости ради стоит заметить, что тут и наш инквизитор поработал.

— Но зачем? К чему такие сложности? — недоуменно спросил я.

— Да не было никаких сложностей, — отмахнулся дед. — Отцу Тону не по душе то, во что превращается гильдия ходоков, равно как мне не нравится глава этого цеха. Работать с ним тяжело и неприятно, а учитывая, что в Походе без вашего брата нам не обойтись, мы и постарались решить этот вопрос к общему удовольствию.

— Ты именно поэтому не стал препятствовать заключению договоров между цехами и вогнал всех свободных в вилку? — вздохнул я. — И наверняка бургомистру то же самое посоветовал, да?

— Конечно, — пожал плечами дед. — Иначе как бы нам удалось заставить вас объединиться в новый цех, пусть и анархический настолько, что даже у нас с его преосвященством ум за разум заходит от одного вида его устава в десяток фраз? И как бы Церковь заключила с вами мертвый ряд, если по закону без собственной гильдии вы, уж извини, просто вооруженный сброд? Да и Робару надо было кость бросить, чтобы не шумел и не устраивал свар. Уж кому, как не свободным ходокам, знать, что этот хитрован просто обожает держать пальцы во всех пирогах разом.

— Это точно, — вынужденно согласился я.

— Честно говоря, я до сих пор несколько удивлен тем, с какой легкостью ваше свободолюбивое сообщество позволило загнать себя в рамки цехового устава, — после некоторого размышления заметил старый.

— С легкостью? — Против воли мои брови полезли вверх. — Ну да, это же не тебе пришлось неделю убеждать этих наглых, упертых… э, да кому я говорю! Единственное условие, кое-как примирившее их с необходимостью создания цеха, — это обещание, что любые изменения в его уставе будут проводиться исключительно полным кругом! И то почти три десятка именованных ходоков отказались вступать в гильдию. Между прочим, не самых худших бойцов, дед!

— Что, действительно толковые люди? — нахмурился дед. Я кивнул. — М-да, ну, чего-то в этом роде стоило ожидать, конечно… А впрочем, кто мешает новому цеху выступать в качестве нанимающей стороны, на условиях свободного выхода? Не хотят вступать в гильдию — пожалуйста. Будут работать, как прежде работали с частными заказчиками. Им-то какая разница, кому пойдут трофеи — ленбургским зельеварам или церковным алхимикам?

— Думаешь, получится? — Я побарабанил пальцами по столешнице.

— А почему нет? — ухмыльнулся дед. — У вас же робары не водятся, одеяло на себя тянуть не станете. Да и дружеские отношения с отказавшимися идти под крыло новой гильдии вам еще ой как пригодятся. Разве нет?

— Может быть, ты и прав, — задумчиво покивал я и решительно поднялся из-за стола. — Извини, но, кажется, у меня появились дела.

— Иди уже, восьмой стольник, — махнул рукой старый, и я, кивнув ему на прощанье, отправился на поиски Андрэса. Предложение деда стоило довести до застольной дюжины как можно скорее.

Но не успел я выйти из «Старой жабы», как меня чуть ли не за руку поймал посыльный из Ленбургского Собора.

— Сударь Дим, вас желает видеть его преосвященство инквизитор Тон. Немедленно.

— Вот ведь! — Я сплюнул на пыльную мостовую и тихо выматерился вслед растворившемуся в толпе служке. Глянув на ратушные часы, убедился, что до послеобеденного отдыха еще пара часов, так что искать инквизитора в его особняке бессмысленно. А значит, мой путь лежит в Ленбургский Дом.

Откладывать визит к его преосвященству я даже не подумал. Уж если посыльный сказал «немедленно», понимать это стоит буквально. Не стал бы инквизитор разбрасываться такими безапелляционными выражениями без особой необходимости, тем более что я ему не подчиненный. Но, очевидно, добраться до святого отца столь скоро, как он на том настаивал, мне было не суждено. Едва я свернул на Круглую улицу, как дорогу мне преградила компания из трех мордоворотов, а еще двое перекрыли пути отступления. Кажется, «ночники» перепутали время суток…