Никогда прежде я не ощущал ничего подобного тому, что выдал сосед во время нашей беседы с инквизитором. Это было как зуд где-то в голове, непреходящий, требовательный и… очень неприятный. Пришлось временно надавить на явно пребывающего не в себе духа и упрятать его поглубже в сознание, иначе, боюсь, еще несколько минут — и мне передался бы терзавший соседа словесный понос. Не то чтобы я не доверял протопресвитеру Тону или считал необходимым всерьез скрывать от него некоторые моменты нашего выхода, но и разглашать их без разрешения Граммона я не имел права, а судя по состоянию соседа и передававшимся мне от него ощущениям, дело к тому и шло. Уж очень сильно повлияли на меня так неожиданно усилившиеся эмоции духа.

Выпустил я его, лишь когда мы покинули Дом, да и то с великой осторожностью. Но, судя по всему, сосед успел прийти в себя и больше не собирался выкидывать коленца, подвигая меня на неумеренную болтливость. И то хлеб. Хотя таким мрачным я помню духа лишь в первые моменты после его самоосознания. Тогда он чуть ли не неделю пребывал в совершенном раздрае, да и у меня все валилось из рук, а дед все никак не мог понять, что со мной происходит. В общем, поволноваться пришлось всем, и боюсь, если бы не подоспевшая вовремя помощь все того же протопресвитера, к которому в конце концов меня оттащил старый, кто-то из нас двоих вполне мог поехать крышей, по меткому выражению соседа. И я даже не знаю, что хуже — собственное сумасшествие или наличие сумасшедшего духа в моем разуме. Счастье еще, что инквизитор разобрался в происходящем и сумел примирить нас обоих с новой реальностью.

В этот раз было попроще, дух довольно быстро оклемался и вновь стал походить сам на себя. Для этого ему хватило лишь двух моих утренних тренировок с уходом в транс. Как он сам признался, в такие моменты он ощущает себя почти живым, а я на радостях, что он перестал давить своим паршивым настроением, даже пообещал духу как-нибудь попробовать поесть в состоянии транса. Все, мир и покой были восстановлены, а сосед преисполнился радостного ожидания этого прекрасного момента. М-да, как мало некоторым нужно для счастья, кто бы мог подумать?

Был и еще один момент, который я посчитал плюсом, но это было прямое следствие самого происшествия на исповеди. Теперь дух не рисковал высказывать еретические рассуждения о том, каким образом сильные мира сего получают очищение от сопутствующих их деятельности неблаговидных поступков. Еще бы, единожды ощутив, на что способен Свет животворящий, десять раз подумаешь, прежде чем выдавать подобные глупости! По крайней мере, когда я напомнил духу о нашем споре в Пустошах, он так и заявил. Дескать, пока ни в чем не убежден, но будет думать. Ну, хоть что-то. И я очень надеюсь, что в будущем он получит еще достаточно оснований для понимания всей глупости его недавних утверждений. Не хотелось бы однажды обнаружить в себе почерневшего духа — ведь это событие закончится для него неминуемой и окончательной смертью, возможно от руки того же протопресвитера Меча, а я уже как-то привык к его язвительности и… что тут скрывать, к самому обществу понимающего и очень тактичного собеседника. Мало кто может похвастаться таким товарищем.

— Вот спасибо, я польщен, — чуть ли не промурлыкал сосед, нагло подслушавший мои размышления. — И ничего я не подслушивал, ты сам обратился ко мне!

На этот раз в тоне духа явственно послышались нотки недовольства. Бывает. Иногда, размышляя о соседе, я действительно непроизвольно обращаюсь к нему, и тогда выплывают такие вот «косяки», как их называет дух. Но, по крайней мере, я уже не путаюсь в наших эмоциях, как это было еще полгода назад, когда мы только привыкали к обществу друг друга.

От размышлений меня отвлек Пир с предложением пройтись по лавкам зельеваров и алхимиков, чтобы пристроить его личный трофей. Что ж, толковое предложение, надо заметить. В отсутствие хорошего советчика он вполне способен прошляпить торг за коконы. Опыта-то ноль. Да и мне все равно надо выбраться в город. Пора исполнить давнюю мечту и оплатить житейский взнос, пока я опять не просадил все деньги на очередную «фишку» для своей экипировки или не польстился на очередную, фиг знает когда еще могущую пригодиться карту Пустошей. Дурная привычка, отказаться от которой я не в силах. Решено! Идем сдавать коконы ящериц, а после прямым ходом в ратушу!

Утро выдалась удивительно прохладным для середины лета, так что идти по улицам города было просто приятно. Ветерок холодит кожу, пыль прибита утренней росой… Я вдохнул воздух полной грудью и довольно улыбнулся. Да уж, Ленбург — это не какой-нибудь там графский городок, где помои выливаются прямо на головы прохожим, а канализация отсутствует в принципе. Никакой вони и потоков нечистот на тротуарах, никаких конских яблок на мощенных брусчаткой улицах, за чем следят вездесущие дворники, коршунами набрасывающиеся на отходы жизнедеятельности лошадей и полукровок, появляющиеся на их территории. Еще бы, за лень и нерадивость им грозит быть битыми городским палачом, а страже, обнаружившей такого лентяя, причитается премия. Небольшая, но на посиделки в таверне всем сторожевым дозором вполне достаточная. И честно говоря, я в недоумении, почему до такого простого принципа не додумались в других городах. По крайней мере, там, где мне довелось побывать… в четырех из пяти городов грязь на улицах была непролазной, а вонь! От нее просто резало глаза. Пятым же городом был Нойгард — столица империи, и вот там все было организовано точно так же, как у нас в Ленбурге, даже еще жестче, потому что палками бьют не только нерадивых дворников, но и обывателей, мусорящих на улицах. А с дворян дерут штрафы, и немалые.

Шестьдесят золотых. Ровно столько выручил Граммон за два кокона искаженных рождением черного пятна тварей. По тридцать монет за каждый кокон. А потом мы отправились в ратушу, где и зависли на целый день. Пришлось даже возвращаться туда по окончании полуденного отдыха, прерывающего работу даже вышколенных бургомистром чинуш. Но зато на постоялый двор я вернулся, имея в кармане заветный свиток жильца. И меня даже не расстраивал тот факт, что пришлось обещать Граммону сопровождать его во время завтрашних закупок. Все честно, он составил мне компанию сегодня, не дав загнуться со скуки, пока работники пера и чернильницы решали вопрос выдачи свитка, а я помогу ему завтра немного сэкономить на покупках.

Сэкономили, называется. На следующий день Пир спустил бóльшую часть вырученных за коконы денег в лавках Привратного рынка. Конечно, пятьдесят золотых — это не предел для ходока, собирающегося на выход, но ведь Граммону это и не было нужно, а для путешествия по империи сумма вышла серьезной. Впрочем, тут ему жаловаться не на что, из Пустошей-то Пир выбрался только что не голышом, а остававшиеся на одном из постоялых дворов Ленбурга вещи, очевидно, прихватили с собой его бывшие телохранители. Зато он обзавелся вполне приличной экипировкой, надежным оружием и, с моей подачи, неплохим скакуном-полукровкой, что можно считать его удачей, поскольку «дрессировщики», как называют специалистов по приручению и выведению потомства от тварей, довольно редко выставляют на продажу помеси домашних животных и очищенных искаженных. Реже, пожалуй, попадаются на торгу лишь чистокровные твари, прошедшие очищение, но и стоят они на порядок дороже, в чем нет ничего удивительного, поскольку далеко не всякий дрессировщик возьмется за укрощение чистокровки. Собственно, именно поэтому укротители и являются элитой, можно сказать, аристократией среди дрессировщиков. Как мой сосед по постоялому двору, например, которому я и помог чуть поправить толщину кошелька, «сосватав» дрессированного им полукровку Граммону. Конечно, это не дарагонский жеребец, но скакун достойный, выносливый и резвый, дядюшка Вол свое дело знает. В общем, то, что нужно для долгих путешествий по освоенным землям. Да и Пиру он приглянулся.

Конечно, понять по закупкам моего знакомца, что он решил как можно скорее покинуть Ленбург, было несложно. Как и то, что перед отъездом он непременно пожелает посетить место своего несостоявшегося убийства. Я же помню его истерику о дедовом клинке, так что если бы не епитимья, наложенная на нас так изумившим Граммона протопресвитером Тоном, из-за которой пришлось отложить вообще любые выходы из города, он бы уже с визгом несся в Пустоши. А так пришлось ждать целую неделю, деля свободное время между исполнением той самой епитимьи, выражавшейся в работе для госпиталя и вечерними посиделками с ходоками в городских трактирах. Хвала Свету, что в запреты епитимьи не входит употребление вина… а вот визит в Веселый квартал пришлось отложить.

Протопресвитер был очень убедителен и искренне не советовал появляться у веселых девиц в ближайшие дни. Правда, увидев на выходе из собора толпу запыленных томарцев, явно только что прибывших в Ленбург, я пришел к выводу, что это была одна из своеобразных шуточек его преосвященства, с помощью которой он позаботился о досуге своих бывших подчиненных и напомнил мне об одной из выходок, когда наша команда, вернувшаяся из в прямом смысле убийственного выхода, сдав трофеи, сняла на зри дня самый дорогой веселый дом города, оставив с носом заглянувших в Ленбург братьев-рыцарей Томарского ордена. Но, честное слово, иногда шуток нашего инквизитора лучше не понимать. Тем более что томарцы — ребята злопамятные и всегда рады не только порубать нечисть в шматы, но и просто почесать кулаки о челюсти ближних и дальних своих. К тому же боюсь, что многие из ныне прибывших в Ленбург прекрасно помнят «бой за салон тетушки Ильмы», влетавшие в их головы цветочные горшки и их меткого метателя, так что лучше последовать доброму совету инквизитора и некоторое время держаться подальше от Веселого квартала, который рыцари наверняка оккупировали чуть больше, чем полностью. Кроме того, у меня за спиной теперь нет команды, а надеяться, что Пир сможет прикрыть мне спину в таком бою… как минимум глупо.

В общем, приняв к сведению совет его преосвященства, мы с Граммоном честно держались в стороне от Веселого квартала и коротали вечера в трактирах. Именно там, в известной всем ходокам «Старой жабе», я и встретил безбашенного браконьера, затеявшего в Пустошах охоту на жвальня. И, разумеется, поспешил рассказать о нашем оригинальном знакомстве сидящим за нашим столом ходокам. Сплетня моментально облетела трактир, так что… думаю, парень чувствовал себя очень неуютно, когда на нем скрестились взгляды всех без исключения присутствующих.

— Новенький, значит, — окинув взглядом бывшего охотника, нервничающего, но пытающегося выглядеть невозмутимым, прогудел Андрэс с говорящим прозвищем Толстый и, почесав заросший щетиной двойной подбородок, чему-то кивнул. — Охотник, значит…

— Браконьер скорее, — поправил я, пожалуй, старейшего из действующих свободных ходоков, не ушедших под крыло цеха. Тот вновь кивнул и, обведя взглядом насторожившихся собратьев, ухмыльнулся.

— А что? Похож. Возражения есть, судари мои? — вопросил он притихший зал, и тот потонул в довольном реве ходоков. Андрэс же протопал к стойке, где сидел новичок, и хлопнул того по плечу. — Проставляйся, Браконьер. И не забудь отдельно поблагодарить своего «крестного». Если бы не он, ходить тебе еще пяток лет в молодых да ранних.

Я отсалютовал пребывающему в недоумении ходоку кружкой с пивом и кивком пригласил к нам за стол. Надо же познакомиться по-человечески со своим первым «крестником», объяснить, что к чему… Хех, вот не ожидал, что так получится.

— И что это было? — спросил Пир, все это время с любопытством наблюдавший за происходящим в зале.

— А вот сейчас крестник подойдет — объясню, — отмахнулся я. Рассказывать дважды одно и то же мне совсем не хотелось. Но прежде чем Браконьер добрался до нашего стола, рядом оказались две подавальщицы, вооруженные десятком пивных кружек каждая. Тагир — хозяин «Старой жабы» — явно не стал дожидаться, пока новичок придет в себя, и тут же обеспечил проставу. Хитрец! Черта с два теперь Браконьер откажется оплачивать угощение!

— Что здесь происходит? — Это был первый вопрос, что задал новичок, устроившись напротив меня за столом.

— Посвящение одного везучего новичка в полноценные ходоки, — улыбнувшись, ответил я.

— А если… добавить подробностей? — нахмурился тот.

— Ну, для начала давай познакомимся, — протянул я руку «крестнику». — Дим Гренадер, свободный ходок имперского города Ленбург. А это мой хороший приятель, барон Граммон, третий сын владетеля Бордэс.

— Рус, — коротко кивнул новичок, и я погрозил ему пальцем.

— Рус Браконьер, свободный ходок. Привыкай, отныне тебя здесь будут звать только так. И поздравляю. Ты побил все рекорды по скорости признания. Обычно, прежде чем ходок получит прозвище, должен пройти не один год. Конечно, не пять, тут Толстый слегка… загнул, но года два в статусе «малька» тебе пришлось бы погулять, это точно.

— Тогда почему… — Рус обвел рукой зал.

— Я рассказал им о нашей встрече в Пустошах и твоей игре в пятнашки со жвальнем, — объяснил я. — Поверь, если ходоки и ценят что-то не меньше, чем опыт и умение, то это удачу. А у тебя ее хоть отбавляй, иначе из Пустошей ты в этот раз не вернулся бы. Так что нет ничего странного в том, что эти господа посчитали, будто ты отлично впишешься в нашу веселую компанию. Правда, стоить это тебе будет не меньше пяти золотых. — Я кивнул в сторону одной из снующих меж столов подавальщиц, загруженных десятком пивных кружек разом, и лицо Руса вытянулось.

— Во попал! — протянул он, поняв, за чей счет весь этот банкет, но тут же сосредоточенно взглянул на меня. Допрос?