Список
Книги моей жизни

М.: АСТ: Corpus, 2012. Перевод А. Пономаревой

Эта книжка появилась в моей жизни сравнительно недавно, и, когда я ее читала, было совершенно сказочное, редкое чувство – сам себе завидуешь, боишься, что вот-вот кончится, и всё равно не можешь заставить себя читать помедленнее. Наш соотечественник Петр Гуляр – из первой волны русской эмиграции, только эмигрировал он не в Европу, как другие, а в Китай. Там он принял даосизм и даже (что еще более удивительно) устроился на китайскую госслужбу – в контору, занимавшуюся развитием кооперации на глухих окраинах Поднебесной. В качестве ее эмиссара Гуляр провел семь лет в древней области Лицзян, в предгорьях Гималаев, разъезжая по самым дальним ее уголкам и налаживая связи с самыми необычными ее обитателями. Экзотические племена, странные обычаи, диковинный местный колорит, волнующие приключения – в «Забытом королевстве» есть всё, что должно быть в идеальной книге о дальних странствиях, но для меня это в первую очередь книга о толерантности, о доброжелательности, об открытости, о чувстве собственного достоинства и вдумчивом, уважительном интересе к чужой культуре – а главное, о тех восхитительных плодах, которые такой подход к жизни приносит.

М.: Время, 2018

Мемуары Владимира Короленко (его все знают по слезодавильной повести «Дети подземелья», которую проходят в школе) из числа тех книг, с которыми я живу всю жизнь, сверяюсь, возвращаюсь, перечитываю, разговариваю. Владимир Галактионович Короленко, возможно, не самый лучший писатель последней трети XIX века, но определенно один из тех праведников, на которых держится мир, самый благородный и светлый представитель своего поколения. Его «История моего современника» – это автобиография человека, который всегда, при любых обстоятельствах делает этически безупречный выбор, причем не в результате какой-то сложной и мучительной внутренней борьбы, а просто потому, что банально не может, не умеет иначе – так уж он устроен. Книга Короленко дарит мне очень утешительное чувство, что всё в мире может быть хорошо и правильно, что абсолютное добро в самом деле существует и вполне способно уместиться внутри конкретного человека.

М.: Arsis Books, 2011

Эту книгу мне порекомендовал мой отец, писатель Леонид Юзефович: мы с ним во многом расходимся, но есть один тип сюжетов, перед которым мы оба одинаково безоружны – это сюжеты эпические, от французской «Песни о Роланде» до индийской «Махабхараты» или латышского «Лачплесиса». И «Мэбэт» красноярца Александра Григоренко – это, конечно, самый настоящий эпос, даром что написан в наши дни. Основанная на северном, ненецком материале история любимца богов Мэбэта – это невероятной силы и остроты экзистенциальная драма, выстроенная с каким-то практически невозможным мастерством и точностью. Каждая деталь здесь неслучайна, каждое слово на своем месте, каждое событие мы видим дважды – сначала глазами человека счастливого и высокомерного в своем счастье, а затем глазами человека обреченного и всё потерявшего. Ненцы, тундра, малицы, кочевья и становья – поначалу это может оттолкнуть, но уже страниц через двадцать напрочь забываешь, что речь идет о каких-то странных, чуждых современному человеку вещах, местах и понятиях. Вся шелуха осыпается, и перед тобой остается мощнейшая и пронзительная, извините за пафос, история души человеческой, очищенной от всего внешнего и наносного.

М.: Live Book, 2009

Бывают книги, которые как-то не хочется читать – ты им сопротивляешься, откладываешь подальше и «на потом», почти забываешь, а потом вдруг открываешь – и всё, пропал, выныриваешь через неделю, хватая ртом воздух и в полной растерянности. Именно так произошло у меня с романом Мариам Петросян «Дом, в котором…»: интернат для детей-инвалидов, тысяча страниц, еще и фэнтези, вроде бы, какое-то, – нет уж, спасибо, увольте. Однако когда я всё же сумела себя пересилить и начала читать, оказалось, что «Дом» – это не литература даже, а скорее колдовство и чародейство: переворачиваешь первую страницу, входишь в придуманный писательницей мир, – и внезапно перестаешь слышать звуки снаружи, как будто кто-то закрыл за тобой волшебную дверцу. Для меня это был новый яркий опыт падения в книгу, как в кротовую нору, и одновременно немного унизительное переживание собственной критической беспомощности: семь лет прошло с тех пор, а я до сих пор так и не научилась объяснять, чем же так прекрасен роман Петросян. Вам придется просто поверить мне на слово – это настоящее литературное чудо, и если раньше вы не читали «Дом, в котором…», я могу вам только завидовать.

Ware: Wordsworth Classics of World Literature, 1997

Полковник Т. Э. Лоуренс, один из вождей знаменитого Арабского восстания во времена Первой мировой войны – культовая фигура в англоязычном мире, однако у нас он почти не известен, разве что по классическому фильму с Питером О’Тулом в главной роли. Интеллектуал, эксцентрик, искатель приключений и выдумщик, в двадцать семь лет он встал во главе огромной армии арабских кочевников, в тридцать вступил во главе британских войск в отбитый у турок Дамаск, а в сорок шесть погиб – разбился, катаясь на мотоцикле. Между этими точками он написал книгу воспоминаний с претенциозным заголовком «Семь столпов мудрости» – манерную, сложную и вычурную, но при всём том завораживающую. Лоуренс – классический ненадежный рассказчик: он лжет, недоговаривает, то примеряет на себя роль романтического героя, то приписывает себе чужие подвиги, то собственные достижения щедрой рукой раздает другим, – и всё это головокружительным, архаичным, искусственным и выспренно-красивым языком. Я читала эту книгу несколько лет подряд, взахлеб, я пыталась ее переводить (довольно безуспешно), я ею буквально бредила – словом, одно из самых увлекательных читательских приключений за всю мою жизнь.

М.: Радуга, 1983. Перевод с английского И. Бернштейн. СПб.: Азбука-Аттикус, 2017. Перевод с английского А. Хромовой

Бывает такое, что писатель словно бы пишет чужой роман, предназначенный кому-то другому, куда более одаренному и значительному. Примерно это произошло с англичанкой Мэри Стюарт – между множеством посредственных дамских романов она написала трилогию про короля Артура и волшебника Мерлина, вторая часть которой – собственно, «Полые холмы» – по-настоящему замечательная. Я прочла ее в десять лет, сильно раньше, чем следовало бы (но в те времена категория детского чтения была вообще изрядно размыта), и это оказалось незабываемо. Я была советская девочка, я росла на исторических книжках вроде «Героя Саламина» Любови Воронковой или «Джека-Соломинки» Зинаиды Шишовой, очень хороших, но совершенно реалистических, и для меня сама мысль, что про историю можно говорить так, что историческую канву можно так густо расцвечивать волшебством, стала настоящим потрясением. Пару лет назад я перечитала «Полые холмы» – и знаете, впечатление не померкло. Неслучайно за перевод этой книги взялась великая Инна Бернштейн – переводчица «Смерти Артура» Томаса Мэлори и «Моби Дика» Германа Мелвилла.

М.: Прогресс, 1982

Рассказы Амброза Бирса были первой книгой, которую я самостоятельно прочла по-английски, – мне было лет двенадцать или тринадцать, и поначалу я больше гордилась тем, что вот, такая взрослая, сама выбрала, сама читаю на иностранном языке. Однако очень быстро это чувство отступило на задний план – слишком уж хороши оказались сами тексты. Бирс писал в конце XIX века, однако поверить в это невозможно – его новеллы читаются так, будто написаны сегодня (если не завтра). Вообще-то по большей части это хорроры, но дело не только в том невероятном ужасе, который Бирс умеет нагнетать (после него мне не страшны ни Говард Лавкрафт, ни Стивен Кинг). Каждый его текст – а они совсем короткие, десять-двенадцать страничек – это какой-то небесный эталон литературного совершенства. Иосиф Бродский про другого писателя сказал «как будто не написано, а бритвой вырезано», и мне кажется, что для Амброза Бирса трудно подобрать определение точнее. «Мост через Совиный ручей» – идеальный рассказ-сон, парадоксальный и неожиданный. «Бой в ущелье Коултера» – душераздирающая драма про конфликт чувства и долга. «Глаза пантеры» – самый страшный ужастик, который мне доводилось читать, хотя в нем нет ничего специально пугающего – ни крови, ни мистической жути. Именно с Бирса началась для меня великая любовь к жанру рассказа, который в моей персональной иерархии занимает верхнюю строчку – гораздо выше романа.

М.: Издательство «Наука», 1973. Перевод Е. Лысенко

Я заканчивала историко-филологический факультет, отделение истории, и все годы, что я училась, мне приходилось с разной степенью неубедительности отвечать на вопрос «А зачем эта твоя история вообще сдалась?». Дело происходило в девяностые, и многим тогда казалось, что все наши знания о себе, о прошлом, о нашей общей истории обесценились, разом став бессмысленными, избыточными, ненужными. А потом мне в руки попала маленькая книжка французского историка школы Анналов Марка Блока – он писал ее незадолго до гибели, в отряде Сопротивления, в 1941 году, когда всему миру тоже казалось, будто история закончилась и ничто более не имеет смысла. С поразительной ясностью, мудростью и вместе с тем горячей страстью Блок объясняет, почему это не так и как человечеству надлежит интерпретировать уроки, которые преподносит ему прошлое. Мне кажется, что «Апология истории» – та книга, с которой должен в обязательном порядке ознакомиться каждый человек, берущийся рассуждать об исторической памяти, о подвигах, о доблести, о славе и тому подобных вещах.

СПб.: Кристалл, 2000. Перевод со старояпонского И. Львовой; стихи в переводе А. Долина

Императорской фрейлине красавице Нидзё выпало жить в странное и смутное время: в конце XIII – начале XIV века. Формально император по-прежнему царствовал, однако в реальности власть в Японии незадолго до этого перешла к самурайскому сословию, и вся придворная жизнь была не более чем печальной и изысканной декорацией – бутафорией, лишенной внутреннего содержания. Нидзё писала свою автобиографию – автобиографию одинокой женщины, зависящей от окружавших ее мужчин во всём, кроме мыслей и чувств, – что называется, «в стол», и ее рукопись была найдена только через пятьсот лет после написания, в середине XX века. И вот тогда вокруг «Непрошенной повести» вспыхнула настоящая «нидзёмания» – настолько узнаваемо, щемяще и современно звучит этот текст. Немного смешно в таком сознаваться, но в шестнадцать лет книга Нидзё стала для меня своего рода учебником по вопросам гендера – именно тогда я впервые задумалась о том, как устроена жизнь женщины в маскулинном обществе.

М.: АСТ, 2009

Моя бабушка болела, лежала в больнице, и мне надо было провести с нею ночь, потому что сиделок не хватало, а встать с постели и дойти до туалета она не могла. Прежде чем выбежать из дома, я схватила с полки первую попавшуюся книжку, влезавшую в карман, и это оказались рассказы Сомерсета Моэма из цикла «Эшенден, или Британский агент», которые я и прочла тогда за ночь, ни на минуту не сомкнув глаз. У нас Моэма знают главным образом по романам «Театр», «Луна и грош» и «Бремя страстей человеческих», популярным в советское время, однако именно этот сборник, на мой вкус, бесспорная вершина его творчества. Формально это шпионские детективы (неслучайно Йен Флеминг называл Моэма своим учителем, а его героя Эшендена – прообразом Джеймса Бонда), однако в действительности каждая из вошедших в сборник новелл – поразительная по силе история, в которой сюжетная канва, сколь угодно безупречная, служит только рамкой для рассказа о вещах куда более сложных, тонких и глубоких. До знакомства с «Эшенденом» я высокомерно воротила нос от жанровой прозы – ошибка, за которую мне стыдно до сих пор: в умелых руках «низкий» жанр становится великолепным – лучшим из всех возможных – инструментов, и Моэм это виртуозно демонстрирует.