Откуда растет английская литература и что роднит ее с литературой русской
29 марта 1857 года в ответ на привычную команду «Скуси патрон» 34-й Бенгальский полк туземной пехоты отказался повиноваться офицерам. За несколько месяцев до этого в полк поступило новое вооружение – знаменитые винтовки Энфилда, патроны к которым были обернуты в особую бумагу, пропитанную, по слухам, смесью говяжьего и свиного жира. Оболочку эту полагалось надрывать зубами, и именно это обстоятельство повлекло за собой полковой бунт: мусульман пугал свиной жир, индусов – жир говяжий. С этого ничтожного пустяка началась одна из самых драматичных и страшных страниц в истории Великобритании – восстание сипаев, кровавой волной прокатившееся по Индии и едва не стоившее империи самой богатой и важной из ее колоний.
Конечно, несчастная обертка от патронов стала просто катализатором процесса, назревавшего уже давно. Сегодня нам странно представить себе, что до начала восстания жители Индии не были гражданами Британской империи – в сущности, у них вообще не было никаких прав гражданства: все они считались собственностью Ост-Индской торговой компании. Грубая вестернизация, которую та проводила, не считаясь с интересами местных жителей, а также постоянные войны, в которых солдатам и унтер-офицерам из числа индусов и мусульман (их-то и называли «сипаями») отводилась роль пушечного мяса, превратили всю Индию в побулькивающий котел, крышку с которого могло сорвать в любой момент – что, собственно, и произошло.
Сипайское восстание пробушевало почти два года, унесло жизни более чем восьмисот тысяч человек и, наконец, стихло (если в данном случае уместно данное слово) после фактического уничтожения Дели британскими войсками. Масштаб казней среди побежденных превзошел даже изначальную чудовищную жестокость самих восставших (Василий Верещагин, на своей известной картине запечатлевший расстрел вождей восстания из пушек, судя по всему, немного сгустил краски, но общую тенденцию передал верно). Однако Британская империя сумела извлечь из произошедшего урок: жители Индии уже в 1859 году стали подданными королевы, Ост-Индская компания была официально упразднена, и колониальная система вступила в новый период своего существования – период планомерного взращивания и культивации лояльной по отношению к англичанам колониальной элиты. Высшие слои индийского общества – образованные на английский манер и вовлеченные в местную политику – должны были стать фундаментом британского владычества в Индии.
В принципе, это был логичный шаг: точно так же, потеряв за восемьдесят лет до этого свои американские владения, Англия решилась предоставить права самоуправления доминионам (регионам с преимущественно белым населением – Австралии, Новой Зеландии, Южной Африке). По сути дела, Великобритания предложила жителям колоний свой вариант «великой сделки» (этим термином социолог Вера Данэм описала негласный договор между населением СССР и сталинской диктатурой – санкция на террор в обмен на небольшие поблажки в быту): верность короне в обмен на урезанные гражданские права, небольшую долю власти, доступ к образованию, карьере и определенному набору материальных благ. В той ситуации это было лучшее, на что приходилось рассчитывать, и потому не стоит удивляться, что сделка была с готовностью принята. В империи, над которой никогда не заходит солнце, началось ускоренное формирование принципиально нового привилегированного класса, могущество которого зиждилось не столько на исконных богатстве и знатности, сколько на интегрированности в имперскую структуру. Представители этого класса (их прекрасно воспел Редьярд Киплинг в романе «Ким», описывая одноклассников героя по престижной школе Святого Ксаверия) хранили связь с корнями и продолжали чувствовать себя индусами (пакистанцами, бирманцами), но их духовной и культурной метрополией отныне и навеки стала Англия, а со своими собратьями из других колониальных регионов они подчас ощущали больше родства, чем с собственными соплеменниками.
В этом контексте очень показательна история легендарного певца, лидера группы Queen Фредди Меркьюри – урожденного Фарруха Булсара, отпрыска семейства парсов из индийского Гуджарата. Отец Фарруха сделал недурную карьеру в Высоком суде Англии и Уэльса и в качестве повышения был переведен в занзибарский его филиал – именно там, на Занзибаре, и родился будущий певец. Не желая полностью отрывать Фарруха от исторической родины, родители отправили его в школу Святого Петра, расположенную в Индии и предназначенную для детей «туземной элиты» и живущих там англичан. Обучение там велось на английском и, понятное дело, на английский манер, хотя ученикам дозволялось смотреть болливудские фильмы и вообще ощущать себя индийцами – в той или иной степени. Закончив школу в возрасте шестнадцати лет, Фаррух вернулся к родителям на Занзибар с намерением получить место в колониальной администрации, однако двумя годами позже Занзибар объявил о своей независимости, а всем британским управленцам, в мгновение ока ставшим коллаборационистами, пришлось в спешном порядке бежать. Куда же, как вы думаете, устремилось семейство Булсаров, в одночасье оказавшееся вне закона в стране, которую они на протяжении многих лет считали домом? Назад, в Гуджарат, где их ждала годами не виденная полузабытая родня? Конечно же, нет: родители Фредди-Фарруха не без труда раздобыли билет на самолет в Лондон – в то единственное место, где, как им казалось, они еще могли почувствовать себя своими и где лежала их подлинная родина.
Если вы думаете, что мы слишком удалились от темы литературы, то вы не вполне правы. Одной из главных проблем разваливающейся Британской империи стал травматичный разрыв тех самых культурных связей, которые соединяли и сплачивали колониальную элиту. Англоязычная, космополитичная, глобалистски настроенная и в значительной мере унифицированная на всей протяженности империи, – она оказалась расчленена. Это была, в общем, не такая большая плата за политическую и экономическую независимость и избавление от колониального гнета, но сказать, что разрыв этот прошел безболезненно, будет изрядным преувеличением. В недавнем прошлом жители большого мира, индийские, африканские и прочие англизированные интеллектуалы оказались заперты в клетках национальных государств со всеми их достоинствами и недостатками.
Не стоит удивляться, что в этой ситуации возникла потребность в менее формальных узах, которые позволили бы жителям колоний сохранить свое духовное единство, не поступаясь при этом государственной независимостью. Так на свет появилось Британское Содружество – British Commonwealth (не все знают, что слово это искусственное, и имеет вполне конкретного автора – его придумал еще в двадцатых годах прошлого века британский политик и адепт эзотерического колониализма Лайонел Кёртис). Оно, по сути дела, стало союзом той самой колониальной – вернее, уже постколониальной – элиты, которая училась по одним учебникам, читала одни и те же книжки, играла в общие спортивные игры, но оказалась разнесена по разным странам и принципиально разным культурам.
Понятно, что главным цементирующим инструментом этой новой наднациональной общности стал спорт – в первую очередь регби и крикет, в которые до сих пор успешно играют только страны-участницы Британского Содружества. Однако не менее значимая роль выпала и на долю литературы, формальным организующим механизмом которой на долгие годы стала Британская Букеровская премия.
В России многие ошибочно соотносят название этой престижнейшей награды англоязычного мира со словом book – книга. На самом деле это не так – название Букеровской премии восходит к корпорации Booker-McConnell, в 1968 году учредившей приз за лучший роман, опубликованный в Великобритании и написанный гражданином одной из стран Британского Содружества. Важная подробность состоит в том, что корпорация эта разбогатела на грабительской эксплуатации жителей Британской Гвианы и поставках сахара из колоний в метрополию, а непосредственным инициатором учреждения премии стал Джок Кэмпбелл, барон Эскан – глава «Букер-Макконелл», лучший друг писателя Йена Флеминга и прямой потомок английских работорговцев. Иными словами, несмотря на то, что в 2002 году премия сменила спонсора и сегодня официально называется премией Мэн Букер (Man Booker Prize), в ее венах течет постколониальная кровь, а сама она до недавнего времени оставалась одной из, если можно так выразиться, духовных скреп Британского Содружества. Весьма символично, конечно, что одним из первых лауреатов премии стал Джеймс Гордон Фаррелл за роман «Осада Кришнапура», рассказывающий о самом драматичном эпизоде того самого Сипайского восстания.
Подобная генеалогия главной награды англоязычного мира многое сообщает нам и о британской литературе последних пятидесяти лет. Англоязычный мейнстрим, который мы привычно именуем «английской литературой», в действительности является литературой глобальной, ориентированной на то, чтобы быть одинаково понятной, близкой и интересной интеллектуальной элите на всём пространстве Британского Содружества. Именно этим (а вовсе не запоздалыми угрызениями совести, как кажется многим) объясняется то, что Букеровскую премию так часто вручают жителям бывших колоний и доминионов: выходя за пределы узко национального, локального, авторы из этих стран вносят свою лепту в поддержание общего постимперского культурного контекста. И это же обстоятельство делает британского Букера чрезвычайно успешным литературным проектом: ему удалось сформировать определенный канон – иногда несколько искусственный (как, скажем, в случае с романом Шигози Обиомы «Рыбаки», написанным словно бы по методичке «Как получить Букеровскую премию и не слишком устать»), но в целом живой и продуктивный.
Ориентация на глобальную, по сути дела, международную аудиторию предсказуемым образом делает британскую литературу наиболее конвертируемой и понятной за пределами англоязычного мира. Обращенная к читателям по определению очень разным, она легко находит отклик в том числе и среди российских читателей. Исторические параллели и аллюзии, вечные конфликты типа «свой – чужой», а также традиционные семейные, любовные, классовые драмы и умеренная консервативность стиля – всё это делает британскую букеровскую литературу чуть ли не самой востребованной в мире.
Конечно, за пределами этого постколониального канона существует не менее интересная, живая и своеобразная собственно английская литература, куда более ориентированная на внутренний британский рынок и обособленная от остального мира. А после того, как в 2014 году Букеровскую премию начали присуждать еще и американским авторам (писатель Джулиан Барнс, к слову сказать, назвал это решение абсурдным), и сами контуры английской постимперской литературы начали понемногу размываться. Однако годы культивирования определенного типа словесности не могут не приносить результатов: сформированный Букеровской премией мейнстрим (глобалистский и общечеловеческий по своей сути), подобно выхоленному за долгие годы английскому газону, остается одним из символов современной культуры.
Эта ориентация на универсальность роднит английскую литературу с литературой российской. Нравится нам это или нет, но русский язык – язык имперский, на протяжении долгих лет остававшийся для множества народов принудительным и навязанным извне, однако успевший за это время впитаться и прорасти в их культурную среду. Это имперское языковое пространство подарило нам множество прекрасных вещей – от украинских повестей Гоголя и прозы Тараса Шевченко до книг Фазиля Искандера и Чингиза Айтматова, а сегодня, уже после краха империи, обогащает отечественную словесность текстами Наринэ Абгарян, Мариам Петросян, Сухбата Афлатуни, Дины Рубиной, Андрея Иванова из Эстонии и многих других писателей, включенных одновременно в два контекста – национальный и наднациональный. Универсалистские и ориентированные не столько на Россию как таковую, сколько на пространство русского языка, они формируют некий аналог Британского содружества, а именно – подлинный «русский мир»: просторный, разнообразный и при этом начисто лишенный милитаристских коннотаций.
