С плеча холма широко открывался бедовник. Снеговое поле в косых порослях застругов до самого небоската. Здесь, наверху склона, мальчик давно вытоптал изрядную плешь. Он часто приходил смотреть вдаль, а стоять просто так на ветру было скучно и холодно.

У окоёма не каждый день возникали тёмные точки, медленно разраставшиеся в оботуров, сани, лыжников, обозных собак. Деруга лежала опричь гостиных путей. Маленький зеленец не устраивал многолюдных купилищ, здесь не искали привала даже кощейские поезда. А славилась деревня, грех вымолвить, пригожими парнями да мужской пляской.

Считал ли кто-нибудь красивым его самого, мальчик не знал. Нет, наверное. Его родители были здесь пришлыми. Маму, просватанную в четырнадцать лет, привезли за две седмицы пути. А отца своего мальчик ещё ни разу не видел.

Пока был мал, глуп – узнавал его во всяком приезжем. Постарше стал, мама кое-что рассказала.

«Если будешь на все руки справен и выучишься плясать лучше всех, отец пришлёт за тобой».

«Правда?»

«Правда. Ты поедешь в гордую крепость, где под рукою Владычицы живут дети обета. Там ты станешь грамотней купца Замши и смелей воеводы Потыки, что его охранял. Тогда ты встретишь отца».

«А скоро ли, мама?»

«На твою двенадцатую весну».

Срок казался несусветно далёким. Несбыточным. Мальчик ходил с отчимом в лес, таскал воду, качал в люльке младших, запрягал оботуров, убирался в собачнике, колол дрова, прял козий пух, нянчил щенков, разделывал уток, наво́зил пещерные грядки, чтобы дружней вырастали семейки бледных вкусных грибов…

И плясал, когда выдавался досуг. Трёхшаг, дробушки, боевая присядка! Носком валенка шапку с головы долой у соперника! А свою не отдать, выгнуться назад, упасть на лопатки, взвиться отскоком!

Так миновал несбыточный срок. Вот уже месяц тому.

Мальчик вытряхивал и вновь собирал кузовок, приготовленный для похода. Каждый день бегал смотреть, как гуляют у небоската шаткие столбы за́вертей.

«Мама, а приедут за мной?»

«Обязательно, сынок. Котлярам знаешь сколько деревень обойти надо? Где сирот подобрать, где обетованных вроде тебя…»

Если мама говорит, значит, всё сбудется.

Только сегодня он снова никого не дождался.

Мальчик обошёл скалу-останец, глянул вниз. На распахнутом бедовнике ещё стоял день, за холмом уже мрел вечер. Там был совсем иной мир, уютный, замкнутый, обжитой. На самом дне долины – хвостатый ком зеленца. Выше – лес, где он протоптал тропинку наверх. От опушки, переступая плетёными лапками, к нему шла мама.

Она была красивая. Так люди говорили. А ещё – мудрая, величавая. Все её слушали. И бабушка, и молодой отчим, и даже свирепые некладеные быки.

Когда она подошла, мальчик развёл руками: опять никого. Мама обняла его, тоже стала смотреть. Он спросил:

– Позволят мне тебя навещать?

– Вначале нет, – сказала мама. – А потом… как заслужишь.

Он пообещал:

– Заслужу. Я скучать буду.

Стоять с мамой в обнимку было куда веселей, чем одному. Необозримый бедовник отлого уходил в закрой. Тени, бродившие между тучами и землёй, понемногу делались гуще.

– Бабушка пряженцы жарит, – сказала наконец мама. – Пойдём, маленький Свард.