Когда Ведига станет совсем взрослым, грозным и бородатым, его будут уважать. Его будут бояться. Он тогда оставит заискивать перед уважаемыми на исаде людьми. Прекратит кланяться от честной добычи мезонек. Хватит! Пусть сами ему большим обычаем бьют! Его милостей ищут! А кто вздумает посмеяться, Одноусым назвать, вовсе головы не снесёт!

До воровской славы ещё требовалось дожить. Обхождение, надлежащее великому сану, Ведига усваивал без откладки.

В закуту прибежал Кобчик. Растрёпанный, немного испуганный.

– Идут! Сюда идут!

– Кто? – всполошился уличный народец. – Кто идёт? Нешто ласёхи?

– Не, не! Этот! Пропавшего райцы служка!

– Один, что ли?

– Ещё девку ведёт! Краси-и-ивую…

Мезоньки заволновались, забегали. Каждый много раз видел, как встречали просителей именитые воры. Тотчас выкатили глиняную кадь для квашения рыбы, перевернули, накрыли подушкой. Поставили на козлы рассохшийся стол, набросили подобие скатерти. Выложили рыбные лепёшки, варёных мякишей, принесли пиво в кувшинчике. Ведига с подобающей важностью воссел за стол. Напоказ изготовился есть. С боков главаря, спешно приглаживая патлы, почти настоящими рындами встали рослые парни.

– Идут, что ли?

– Идут!

Скоро у входа впрямь показался райцев мезонька. Колпачок прилично в кулаке, вихры льняным ворохом, острый нос. Девка, вошедшая следом, выглядела удачей-сестрицей при нескладном братишке. Коса – тот же лён, продёрнутый золотом. Взгляд из-под чернёных ресниц ленивый, балованный… Дочь боярская!

Ведига выдержал нрав, первым голоса не подал. Пусть томятся. Выждал, кивнул Кобчику.

– Каким ветром принесло, гости незваные? – важно произнёс Кобчик.

Мезонька поклонился в пояс:

– До твоего здоровья спешим, прегрозный Ведига.

Будущий вор отхлебнул пива. Утёр пену с губы. Всё бы хорошо, кабы не давняя стычка в заброшенном лазе. Двое леворуких, блеск булатных ножей…

– Дружка твоего что-то в городе не видать, – проговорил Ведига задумчиво. – Того… плаксы. Взаперти прячется, поди? Нешто так напугали?

Красавица чуть дрогнула бровью. Все, кто ещё не успел на неё уставиться, разом вылупили глаза.

– Дружок мой, – хмуро выговорил райцев мезонька, – нынче слёзы льёт по нашему с ним великому господину, нами не убережённому.

Всем было ясно, о ком велась речь. И просьба о помощи была внятна без слов.

– Райца третьего сына не делал нам зла, – с прежней важностью ответил Ведига. Вспомнил: надо трапезничать. Надкусил лежалую рыбную лепёшку. – Вольное племя не привыкло кормиться подле хозяина, но утрата покровителя сродни обвалу жилища. Ваша печаль – наша печаль. Эй, чада! Неси подушки захожням. Угостим почестно да проводим беззлобно.

На языке выскирегских воров это был полюбовный отказ. Ступайте, любезные, не держите обид, а мы ни при чём, наше дело стороннее. После братской трапезы все бирки срезаются. Никто никому не должник, не мститель, не враг. Двое пришлых это понимали. Оттого потчеванья не приняли.

– Благодарствуем, добрый Ведига. Сытые мы, – промолвил райцев слуга. – Животы наши полны от последних щедрот господина, а вот души взывают. – И, забыв гордость, взмолился: – Вы, вольные, в каждом уголке побывали, всё как есть сведали. Может, подсобите на верный след встать? Уж мы бы вас не обидели.

Только тут Ведига рассмотрел за льняными вихрами глаза. Серые, пристальные, полные тревоги, смятения, деятельной надежды. Главарь обернулся к ближникам:

– Слыхали? Гостюшки болезные хозяина не доищутся. Кто слово промолвит? Кто его судьбу ведает, а от меня утаил?

Он вполне овладел искусством спрашивать так, чтобы никто не вздумал ответить. Один из малышей приоткрыл было рот. Его ткнули в спину: молчи!

Девка взялась перебирать пальцами косу. Тут уже выпучил глаза и Ведига. Спохватился, отмёл лишнее вежество, недобро оскалился:

– Мы от вашего господина, сказано, зла не видали, а и добром не набалованы! Слыхали, гости непонятливые? Не ведаем про вредного дикомыта и ведать не желаем. Нам, сирым, своих чирьев мало, чтобы по ком попало страдать? Эй, чада! Путь находникам покажите! Волей не пойдут, в толчки провожайте!

Левый рында подал голос:

– А девку можно оставим?

– Мы ей всё-о-о расскажем…

Белянушка изломила соболиную бровь. Тоскуя, отступила к двери. Спросила звучным голосом:

– Мне, может, правда остаться? Вдруг что расскажут…

Райцев служка, напротив, подался вперёд. Встал воинственно боком, чуть-чуть осев на ногах. А не уйду!

Ведига аж привстал, махнул своим. А уйдёшь!

Парнюги привычно устремились вперёд… Знать бы им: гости были двумя руками из одних плеч. Остроносый, кажется, улыбался: ну наконец-то! Пятерню рынды взяли тонкие пальцы. Райцев мезонька повернулся на носках, как добрые люди не поворачиваются. Рында сплющил нос о собственную коленку: белые звёзды, алые брызги!.. Враг щады не дал. Казнил об пол и окровавленный нос, и левое ухо. Мезонька щерился, готовый к новому бою. Ещё двое подтекли низом… тут же забыли зачем. Сплющили лбы один о другого. Закатили глаза.

– Харр-га!

Онемевшему Ведиге помстилось – из-под вздыбленных колтунов полыхнуло жарое пламя.

– Мартхе где? Сказывай! Живым отпущу!

В подтверждение словам у щеки пропел нож. Сдуру кем-то вынутый и тотчас улетевший из неразумной руки.

– Сказывай, камбала косая, пока михиришкой не подавился!

Скромный мезонька, вечно семенивший за своим райцей, матерно рычал сквозь звериный визг очередного нападчика. Душа-красавица постаивала в дверях, лениво опершись на косяк. Наблюдала за действиями дружка. Одобрительно усмехалась.

Дерущиеся своротили стол. Полетела еда, брякнул об пол кувшинчик.

Сразу трое ближников, пригибаясь, кинулись вон. Девка неохотно толкнулась от косяка, широкий плащ стремительно взвился… Ведиге под ноги вкатился кричащий ком, трудно разделимый на тела, руки, лица с опрокинутыми подковами ртов. Тревога распространилась. Мимо белянушки сунулись было извне.

– Харр-га!..

Тут уж опытный Ведига понял: надо спасаться. Сила была не на его стороне. Из закута на свободу вели два лазка́-шкуродёра. Неприступные взрослому порядчику в кольчуге, в самый раз оборвышу, удирающему от облавы… В шаге от избавления Ведигу настиг райцев мезонька, маленький, свирепый, нешуточно страшный. Сгрёб сзади, ловко воткнул в заплёванный пол.

– На исаде башка тресковая не пропадала, чтоб твой народец не сведал! Где Мартхе?

Ведига был зол в уличных драках. Сшибали – вставал. Подминали – зубами грыз до смерти. Он бешено рванулся. Мелкий клещ лишь крепче вцепился. Довернул пленённую кисть. Ведига взвыл в голос, хватанул ртом ошмётков и грязи.

– Где Мартхе?

Неприметный мальчонка здорово знал, куда всаживать костлявый кулак. Ведига ревел и лягался, перед глазами уже витал несчастный михирь, готовый отделиться от плоти, всесть в глотку.

Неразумные кинулись на истошный вой главаря. Взмах руки! Первый подскочивший клялся потом, что видел в пустой ладони ножевой блеск.

У двери случилось движение. Ведиге, подмятому разъярённым мезонькой, не было дела, но девка оглянулась. Мужчина, шагнувший из прогона, едва отшатнулся: спасла выучка воинского пути.

– Своих бьёшь, соколица?

– Дядя Харлан, – смутилась белянушка. С поклоном подалась прочь.

Харчевник, пригнувшись, вступил в хоромину, сопровождаемый Цепиром об руку с Машкарой. Тут уж притих и кудлатый Ведигин мучитель.

– Дяденьки… – пискнул он девчоночьим голосом, вовсе не тем, которым только что студил кровь мезонькам.

Уличный мудрец, советник владыки и хозяин «Сорочьего гнезда», где потчевал босоту добрый царь Аодх! Отпущенный Ведига живо укатился в сторонку, понял, что цел, зло отбросил подхватившие руки.

Машкара покинул великого райцу, вышел вперёд. Звучный голос проник во все уголки закуты:

– Дайте, что ли, присесть почтенному человеку.

Притихшая сарынь зашевелилась, выволокла престольную кадь, обмахнула рукавами:

– Садись, правдивый государев слуга.

Хромой райца опустился на корчагу, поставил трость меж колен.

– Чего ради из письмовника вытащили, – проворчал он по обыкновению раздражённо. – Не знают они ничего!

По серой стайке, замершей вдоль стен, прокатился шорох.

– Правда, правда истовая… не знаем, не ведаем.

Машкара вздохнул, огорчился:

– А мы и сказать не успели, про что пытать собирались.

Райцев мезонька сжал кулаки, меченные красной юшкой:

– Ведь Мартхе пропал, дяденька! А эти – рты на замок!..

– Цыц! – добродушно прогудел Машкара. – Вы, молодь, уже речи держали. Поспешными кулаками. Ныне старикам оставьте толку искать.

Харлан Пакша снялся с места. Медленно обошёл закуту, заглядывая то в одни глаза, то в другие. Босомыки ёжились под взглядом старого воина. Какой Ведига, какой исадский почёт?.. Вот они, страх, честь и власть.

Харчевник спросил тихо, но услышали все:

– Пока, значит, Мартхе вас за всеведение сухарями кормил, вы сквозь стены каждый чих слышали. А как с ним беда, ослепли, оглохли?

Правая рука Харлана, вялая из-за перебитых жил, висела в косынке, левая, привычная орудовать за обе, указывала перстом.

– Ты, лопоухий! Твоей мамке Бесценке кто присоветовал колю́шкиным жиром ноги смазать? Будто не Мартхе? Молчишь?..

– Я… ну…

– Что ну́каешь? Память плесень изъела? А кто от батогов её заслонил, чтоб хождения не лишилась? Не Машкара, которому нынче врёшь?

– Да я…

– Да уж не ты. Примечай, ватажок! Мать под батоги, сын по сладости. Этот, если что, и от тебя отбежит… Ты! Слепенький! Может, не Мартхе тебя за новой дудкой в лавку водил?

– Не знаю я…

– Чего не знаешь?

– Они и в харчевню к тебе дорогу не скажут, – желчно бросил Цепир. – Все как один забывчивы стали.

– А может, и стоит ко мне дорогу забыть, – проворчал Харлан недобро. – Ну? Чего не знаешь-то, семя крапивное?

– Что с господином сталось, не знаю! Я на исаде играл, меня там близко не было…

– Там! – встрепенулся райцев слуга. Получил от Машкары подзатыльник.

– Цыц, сказано… Там, значит? Это где?

– Дядя Харлан, будет уж брата теснить… – вылез Кобчик. В голосе странно мешались стыд, храбрость, гордость. – Его правда там не было!

– Там, – повторил Цепир.

Кобчик густо покраснел. Уставился в пол.

– У Спичаковой палатки, – неожиданно ответил Ведига.

– Не ври нам! – плюнул Цепир. – Что делать учёному райце в запустелой норе?

Ведига бережно ощупал нос. Гнусаво отрёкся:

– А не врём. Что ему там, не ведаем. Нас с собой зазывал, не пошли мы. Не дурные.

Харлан тут же навис, хищный, суровый:

– Забоялись, разбойнички? И чего бы?

– Не разбойнички мы. Мы – мо́лодцы посовестные.

– На словах все посовестные! А как до дела…

– Вольно тебе судить, дядя Харлан. Ты нашей жизнью не жил.

Харчевник усмехнулся:

– Все на свете припеваючи живут, одни вы маетесь, от людей изобиженные. Особенно великому райце легко владыке советовать о жизни и смерти. Вас в чужой кладовке поймают – спиной ответите за оплошку. Он ошибётся – могилам счёта не будет!

– Друг мой, с кем толкуешь? – попрекнул Цепир. – Эти дальше своего брюха не смыслят, им что жизнь чужая, что смерть!

Мезоньки переглядывались. Шушукались. Подталкивали друг дружку.

– Ладно, – сказал Машкара. – Иначе спрошу. Он какими словами в ту палату вас звал?

– Молви уж, Кобец, – сумрачно приказал Ведига. – Ты всех больше речи с ним вёл.

Кобчик встрепенулся:

– А я что… ну, котёл поминал. Аодха-царя… который кров для бездомных… ещё какой-то котелок урядить… а мы почём знаем?

– Зазевайся – всех поймают да в кабалу, – добавил Ведига. – Мы людям веру давали, пока титьку сосали, повыросли, поизверились.

Харлан опустил руку. Переглянулся с Машкарой. Цепир просто закрыл глаза и сидел так некоторое время.

– Мартхе… – первым хрипло выговорил райцев слуга. – Он с вами… он для вас… такое сделать решился…

– Умный мальчик, – с горечью пробормотал Цепир. – Так вот о чём он хотел со мной побеседовать…

Машкара устало спросил:

– Скажи лучше, правдивый Цепир, почему мы с тобой не додумались?

Райцев мезонька смотрел то на одного, то на другого. Кулаки сжались.

– Почто меня не позвал? Я бы… за него…

– Я напыщенный старый болван, – прошептал великий райца.

Машкара взял служку за плечо, притянул к себе.

– Дитя моё… Мартхе разгуливал по Выскирегу, ограждаемый не только знаком райцы, но и умениями, преподанными на воинском пути. Буяны из тех, кого смиряет Площадник, отступали с дороги. Давай поразмыслим, кто достаточно ловок, чтобы забрать его, не покинув следа?

Уличная сарынь жалась по стенам, не ведая, на кого смотреть, плохо понимая, о чём речь. Харлан, напротив, впивался взглядом то в одного, то в другого.

– Слушайте во все уши, крысята! Я-то вас знаю! Отнорка в городе нет, чтоб вы не разведали! Так я и поверю, будто хоть один из вас поблизости не торчал! Не затаился поглядеть, как по ваши головы с облавой нагрянут, да никого не найдут!.. – И зло рубанул левой рукой. – Да что душу тратить! Речётесь братишками, а кто из вас пропади, тотчас разбежитесь, не вступитесь…

– Я… – начал вдруг Кобчик.

Его ткнули в рёбра. Поздно! Харлан заметил.

– Хоть один не всю совесть обронил, сберёг немного для правды. Ну? Что видел? Кого?

Под злыми взглядами всей сарыни Кобчик приоткрыл рот. Невнятно пискнул. Стрельнул глазами, умолк, закрылся локтями.

– Сказывай, маленький ястреб, – пророкотал мягкий голос Машкары. – Никто не клонит тебя к предательству и оговору. Нет зла в том, чтобы выручить Мартхе, если он ещё жив.

Кобчик торопливо набрал воздуху в грудь, зачастил:

– Двое их… сперва не было, вдруг взялись… из стен вышли… за плечо тронули сзади, он сомлел… А после куда – того не видел, не знаю!

Цепир отнял руку от лица. Трое мужчин молча уставились друг на друга, все подумали об одном.

– Ты, малыш, татей этих прежде в городе замечал ли? – проворковала красавица у двери.

Голос мерцал таким серебряным бархатом, что Кобчик решился чуть развести локти.

– Нашла видока! – подстрекнул угрюмый Харлан. – Этим хоть исад камнями засыпь, отрекутся: не видели!

– А вот и видел, – опустил руки Кобчик. – Старшего их. У ножевщика ножи выбирал!

– Что скажешь о нём? Волосом белый, чёрный, высокий ли? Молодой, старый?

– Его разбери, – надулся Кобчик. – Неприметный. Шапка на нос, как вот у него… – Кивнул на райцева служку. Подумал, добавил: – Только у того на один глаз, и не поправит… Дяденька! А сухарика?..