Глава 16
Выходные дни прошли в тишине и спокойствии. Мы наслаждались нашей тайной и вели разговоры, свойственные будущим родителям. Каким родится новый член клана де Клермон? С черными волосами, как у отца, и с моими синими глазами? Что он будет любить: естественные науки или историю? Будет мастером на все руки, подобно Мэтью, или неумехой, как я? А вот насчет пола наши мнения расходились. Я была убеждена, что родится мальчик. Мэтью с такой же уверенностью заявлял, что девочка.
Эти разговоры воодушевляли, но в конце концов мы устали и от них. И тогда мы решили, не покидая теплых комнат, насладиться созерцанием панорамы Лондона 1590 года. Начали с окон, выходящих на Уотер-лейн. Вдалеке виднелись башни Вестминстерского аббатства. Обзор завершился в спальне. Там мы пододвинули к окнам стулья и принялись разглядывать Темзу и окрестности. Ни холод, ни рождественские праздники не удерживали паромщиков от привычной работы – перевозки грузов и пассажиров. В начале улицы я заметила нескольких лодочников. Они сгрудились возле спуска к причалу, где на волнах покачивались их пустые лодки, и тоже ждали пассажиров.
Время шло. Прилив на Темзе сменился отливом. Мэтью рассказывал, как выглядел Лондон в другие времена. В XV веке, когда выдалась особо морозная зима, Темза замерзла более чем на три месяца. Надобность в лодочниках отпала, зато находчивые торговцы поставили вдоль пеших троп через реку временные лавчонки. Вспомнил Мэтью и о своих бесцельно потраченных годах в Тэвис-Инн, где он в четвертый и последний раз попытался одолеть премудрости юридической науки.
Начинало темнеть. На корме лодок вспыхивали фонари. Загорался свет в окнах домов и питейных заведений.
– Я рад, что успею показать тебе Тэвис-Инн. Мы даже попытаемся заглянуть на Королевскую биржу.
– А потом мы отправимся в Вудсток? – удивилась я.
– Возможно, но ненадолго. Оттуда – назад, в наше время. – (Я ошеломленно смотрела на него, слишком растерянная, чтобы ответить.) – Мы с тобой не знаем, как будет протекать беременность и какие неожиданности она может нам преподнести. Ради вашей с малышом безопасности необходимы постоянные наблюдения. Нужно провести ряд исследований. Не помешает и УЗИ сделать, чтобы увидеть общую картину. И потом, в это время тебе захочется быть рядом с Сарой и Эмили.
– Пойми, Мэтью, мы пока не можем вернуться в наше время. Я не знаю, как это делается. – (Он резко повернулся ко мне.) – Я хорошо помню объяснения Эм накануне нашего перемещения. Для путешествия в прошлое нужны три предмета, которые перенесут тебя в желаемую эпоху. Но для возвращения в будущее нужно колдовство. Я не знаю заклинаний. Не знаю, как их произносить. Потому мы и отправились в шестнадцатый век.
– Но ты не можешь оставаться здесь на весь срок беременности, – сказал Мэтью, вскакивая со стула.
– Меж тем и в шестнадцатом веке женщины вынашивают и рожают детей, – напомнила я. – Я не ощущаю никаких особых изменений в теле. Моя беременность длится всего несколько недель.
– Хватит ли тебе силы, чтобы переместиться в будущее самой и переместить меня и дочку? Нет, мы должны вернуться как можно раньше. Задолго до ее рождения. – Мэтью начал ходить по комнате и вдруг остановился. – А вдруг перемещение во времени повредит плоду? Одно дело магия, а другое… – Он так же порывисто сел.
– Ничего не изменилось, – попыталась успокоить я мужа. – Наш ребенок сейчас не больше рисового зернышка. Пока мы в Лондоне, можно достаточно легко найти кого-нибудь, кто поможет мне с магией. Есть же ведьмы, которые разбираются в путешествиях во времени гораздо лучше, чем Сара и Эм.
– Нет, она сейчас величиной с чечевицу. – Мэтью задумался. По его лицу я поняла, что он принял решение. – За шесть недель плод уже должен пройти все наиболее критичные фазы своего развития. В таком случае времени у тебя предостаточно.
Сейчас он рассуждал, как врач, а не как отец. Честно говоря, Мэтью с его средневековыми эмоциями нравился мне больше, нежели современный ученый, придерживающийся сухой научной объективности.
– Это дает всего несколько недель. Вдруг мне понадобится почти два месяца?
Будь сейчас рядом Сара, она бы просветила Мэтью, что моя рассудительность – плохой знак.
– Семь недель. Это было бы замечательно, – сказал Мэтью, погруженный в собственные раздумья.
– Вот видишь, как все прекрасно выстраивается. Я вообще терпеть не могу гонку. Особенно в важных делах вроде попыток дознаться, кто же я такая.
– Диана, это не…
Я подошла к нему. Мы стояли почти впритык.
– У меня не будет шанса стать хорошей матерью, если я по-настоящему не узнаю о силе в моей крови.
– Диана, это неблагоприятно…
– Только не смей говорить, что это неблагоприятно для ребенка! Я не просто некий сосуд для вынашивания детей. – Его слова всерьез рассердили меня, злость достигла точки кипения. – Вначале тебе для научных экспериментов понадобилась моя кровь. Теперь тебе нужен ребенок.
Мэтью – черт бы его побрал! – тихо стоял рядом, скрестив руки на груди. Серые глаза смотрели жестко.
– Ну, что скажешь? – пошла я в атаку.
– А что говорить? Судя по всему, мое участие в этом разговоре не требуется. Ты уже доканчиваешь мои фразы. С таким же успехом ты можешь их и начинать.
– Это никак не связано с моими гормонами, – заявила я, но задним числом поняла: подобные заявления как раз свидетельствовали об обратном.
– Я вообще не думал о гормонах, пока ты не упомянула.
– Слова умеют сбивать с толку. – (Мэтью вопросительно поднял брови.) – Я такая же, какой была три дня назад. Беременность не относится к патологическим состояниям и не отменяет наших планов. Нам до сих пор так и не выпало настоящего шанса заняться поисками «Ашмола-782».
– «Ашмола-782»? – В голосе Мэтью звучало беспокойство. – Все изменилось, и ты уже не являешься прежней Дианой. Мы не можем скрывать твою беременность до бесконечности. Через считаные дни каждый вампир учует перемены в твоем теле. Вскоре об этом узнает и Кит. Он спросит об отце, поскольку я же не могу быть отцом. Ты согласна? Беременная ведьма, живущая с варгом, вызовет враждебное отношение у всех вампиров, демонов и ведьм Лондона. Даже у тех, кому плевать на завет. Кто-то может донести Конгрегации. Отец потребует, чтобы ради твоей безопасности мы вернулись в Сет-Тур. Я просто не выдержу еще одного прощания с ним. – С каждой из перечисленных преград голос Мэтью звучал все громче.
– Я как-то не подумала…
– Конечно не подумала. Ты и не могла задумываться о подобных вещах. Диана, ты представляешь, какой узел мы завязали? Сначала вступили в запретный брак. Ситуация почти уникальная. Теперь ты носишь моего ребенка. Здесь речь уже не про уникальность. Наши породы сочтут это попросту невозможным… Еще три недели и ни дня больше. – Тон его был безапелляционным.
– За столь короткое время ты не найдешь ведьму, которая согласится мне помочь, – возразила я. – Особенно на фоне происходящего в Шотландии.
– Разве я что-то говорил о добровольном согласии? – улыбнулся Мэтью.
От его улыбки меня мороз пробрал по коже.
– Пойду в гостиную, почитаю.
Мне захотелось на время оказаться как можно дальше от Мэтью. Но он уже ждал меня в дверях, загораживая проход.
– Я не потеряю тебя, Диана, – тихо, но выразительно произнес Мэтью. – Ни ради поисков алхимического манускрипта, ни ради нерожденного ребенка.
– А я не потеряю себя, – ответила я. – Я не собираюсь удовлетворять твою потребность в контроле. И мне действительно необходимо понять, кто я.
Наступил понедельник. Я снова сидела в гостиной, листала «Королеву фей» и сходила с ума от скуки. Когда хлопнула входная дверь, я обрадовалась. Гости. Я торопливо закрыла книгу.
– Уж не знаю, сумею ли я вообще согреться.
В дверях стоял Уолтер, отряхивая мокрый плащ. С ним пришли Джордж и Генри, такие же мокрые и продрогшие.
– Приветствую вас, Диана, – произнес Генри и чихнул.
Церемонно поклонившись мне, он поспешил к очагу и со стоном вытянул руки.
– А где Мэтью? – спросила я, жестом предлагая Джорджу сесть.
– В обществе Кита. Мы оставили их в лавке книготорговца. – Уолтер махнул в направлении собора Святого Павла. – Я просто умираю от голода. Кит заказал на обед совершенно несъедобное жаркое. Мэтт пообещал, что Франсуаза нас чем-нибудь покормит.
Озорная улыбка Рэли выдавала его невинную ложь.
Гости уписывали по второй порции еды и готовились пропустить по третьему кубку вина, когда вернулся Мэтью, приведя с собой Кита. В руках Мэтью держал охапку книг, а на лице красовались борода и усы. Растительностью на лице он обзавелся благодаря стараниям мага-цирюльника, о котором я уже слышала. Аккуратные усы моего мужа тянулись на всю ширину рта. Борода, согласно моде эпохи, была небольшой и ухоженной. Вслед за ними вошел Пьер, неся полотняный мешок с бумажными прямоугольниками и квадратами.
– Слава Богу, – одобрительно кивая, сказал Уолтер. – Теперь ты похож на самого себя.
– Привет, сердце мое. – Мэтью поцеловал меня в щеку. – Узнаёшь меня?
– Да, хотя теперь ты похож на пирата, – со смехом ответила я.
– Вы правы, Диана. Теперь они с Уолтером выглядят как братья, – признался Генри.
– Но почему ты так упрямо супругу Мэтью по имени зовешь? Неужели, Генри, ты взял госпожу Ройдон под свою опеку? Или она теперь тебе сестра? Единственное объяснение мне на ум приходит: ее готовишься ты соблазнить, – проворчал Марло, шумно опускаясь на стул.
– Не трогай, Кит, осиное гнездо, – отчитал его Уолтер.
– Я принес запоздалые рождественские подарки, – сказал Мэтью, сваливая книги на стол передо мной.
Они были совсем новенькими, что меня смутило. Их тугие переплеты скрипели, противясь первому открытию. От книг исходил непередаваемый запах бумаги и старинной типографской краски. Такие книги я привыкла видеть в читальных залах библиотек, где их состояние было полной противоположностью нынешнему. И относиться к ним я привыкла как к сокровищам, поэтому мне было несколько непривычно смотреть на их соседство с тарелками и бокалами. Первая книжка оказалась записной. Мэтью купил ее мне взамен оставшейся в Олд-Лодже. Под ней я нашла красиво переплетенный молитвенник. На титульной странице, украшенной затейливым орнаментом, был изображен библейский патриарх Иессей. Он возлежал, а из его живота выходил ствол развесистого дерева. Я недоуменно наморщила лоб. Зачем Мэтью купил мне молитвенник?
– Переверни страницу, – настойчиво попросил Мэтью, обнимая меня за талию.
На следующей странице я увидела ксилографию, изображавшую королеву Елизавету. Ее величество стояла на коленях в молитвенной позе. Эту страницу украшали скелеты, библейские персонажи и аллегорические рисунки классических добродетелей. Книга состояла из молитвенных текстов и картинок, что сразу напомнило мне алхимические трактаты.
– Такую книжку положено иметь каждой уважаемой замужней даме, – пояснил Мэтью и улыбнулся, затем понизил голос до заговорщического шепота. – Это должно удовлетворить твое желание сохранять внешние приличия. Но ты не беспокойся. Следующая книга в прах развеивает всю видимость.
Я отложила молитвенник и пододвинула к себе увесистый том. Его страницы были надежно прошиты и помещены в переплет из толстого пергамента. Книга оказалась медицинским трактатом, обещавшим раскрыть симптомы и способы лечения всех болезней, поражающих человечество.
– Религиозные книги любят дарить, а потому их легко продать. Естественно, выглядеть они должны привлекательно. Медицинские трактаты пользуются ограниченным спросом и слишком дороги, чтобы еще тратиться на переплет без предварительного заказа, – пояснил Мэтью, почувствовав мое удивление по поводу неказистого переплета. Он пододвинул ко мне еще одну книгу. – К счастью, я заказал переплетенный экземпляр этой книжицы. Ее только что напечатали, и у нее все шансы стать бестселлером.
Будущий бестселлер имел простой черный кожаный переплет, на который серебряной краской был нанесен такой же простой орнамент. Внутри оказалось первое издание романа Филипа Сидни «Аркадия». Я засмеялась, вспомнив, с каким отвращением я читала этот роман в колледже.
– Ведьма не может питаться исключительно духовной пищей и кормить разум медициной.
Глаза Мэтью озорно блестели. Он наклонился, чтобы поцеловать меня. Его усы непривычно щекотали мне лицо.
– Придется привыкать к твоей растительности, – сказала я, потирая исколотые губы.
Граф Нортумберленд посмотрел на меня так, словно я была кобылой, которая нуждается в дрессуре.
– Книжки недолго будут занимать Диану. Она привыкла к более разнообразной деятельности.
– Это ты сказал. Но Диана вряд ли сможет разгуливать по Лондону, предлагая курс алхимических лекций.
С каждым днем и даже с каждым часом произношение и лексика Мэтью все более соответствовали эпохе.
Рядом со мной стоял винный кувшин. Мэтью наклонился, понюхал вино и брезгливо поморщился:
– Неужели у нас не найдется вина, которое не было бы сдобрено гвоздикой и перцем? Запах просто отвратительный.
– Пожалуй, Диане понравилось бы общество Мэри, – предположил Генри.
Глухота уберегла его от язвительного замечания Мэтью по поводу алхимии.
– Мэри? – переспросил Мэтью, поворачиваясь к Генри.
– Они одного возраста и схожи характерами. Обеих можно считать образцами учености.
– Графиня известна не только своей ученостью, но и способностью воспламенять предметы, – изрек Кит, наливая себе полный кубок вина. Драматург сунул нос в бокал и глубоко вдохнул запах вина, словно вину передался запах Мэтью. – Советую вам, госпожа Ройдон, держаться подальше от ее печей и склянок, коль не хотите приобрести подобие завивки модной.
– Печей? – переспросила я, так и не понимая, о ком они говорят.
– Так это вы о графине Пемброк! – воскликнул Джордж.
Его глаза мечтательно вспыхнули. «Мне бы такую покровительницу», – говорили они.
В лице Рэли, Чапмена и Марло я и так общалась с живыми литературными легендами. Воспоминаний об этом мне хватит на всю оставшуюся жизнь. Графиня была родной сестрой покойного Филипа Сидни и едва ли не самой образованной женщиной в елизаветинской Англии. Но встречаться с ней…
– Ни в коем случае! – запротестовала я. – Я не готова к встрече с Мэри Сидни.
– В равной степени и Мэри Сидни не готова к встрече с вами, госпожа Ройдон. Но полагаю, Генри прав, – сказал Уолтер. – Вскоре вы устанете от друзей Мэтью и начнете искать своих. Без них вы обречены на праздность и меланхолию. – Уолтер кивнул Мэтью. – Тебе стоит пригласить Мэри на ужин.
– Если графиня Пемброк пожалует на Уотер-лейн, оцепенеет весь Блэкфрайерс. Куда разумней госпоже Ройдон самой отправиться в замок Байнард. Он рядом, за стеной, – предложил Марло, которому не терпелось меня спровадить.
– Но тогда Диане придется выйти в город, – насторожился Мэтью.
Марло фыркнул, отметая все опасения моего мужа.
– Сейчас благоприятная неделя. Минуло Рождество, и близок Новый год. Никто не обратит внимания на двух замужних женщин, решивших поболтать за чашей вина.
– Я готов сопровождать Диану, – вызвался Уолтер. – Возможно, Мэри захочет поподробнее узнать о моих начинаниях в Новом Свете.
– Разговоры о вложении графиней денег в твою виргинскую авантюру оставь для другого раза. Если Диана отправится в гости, я пойду вместе с ней, – решительно заявил Мэтью. – Интересно, знакома ли Мэри с ведьмами?
– Графиня – женщина и потому, конечно же, знакома, – уверенно ответил Марло.
– Мэтт, так я напишу ей? – спросил Генри.
– Спасибо, Хэл. – Чувствовалось, Мэтью сильно сомневался в успехе этой встречи. Потом он вздохнул. – Я очень давно не виделся с Мэри. Напиши ей, что мы нанесем ей визит завтра.
Мое первоначальное нежелание встречаться с Мэри Сидни сменилось ожиданием скорой встречи с ней. Чем больше я вспоминала и узнавала о графине Пемброк, тем сильнее становилось мое любопытство.
Мой визит взбудоражил и Франсуазу, но уже по другой причине. Ей пришлось оставить все прочие дела и несколько часов подряд заниматься моей одеждой. Черный бархатный жакет, сшитый по моей просьбе Мари из Сен-Люсьена, Франсуаза дополнила тугим крахмальным воротником. Она вычистила и выгладила мое красно-коричневое платье с отделкой из черного бархата, которое очень шло мне и великолепно сочеталось с жакетом. В результате Франсуаза объявила, что я одета вполне достойно для визита, хотя излишне строго и, на ее вкус, как-то по-немецки.
К полудню мое нетерпение возросло. Я торопливо проглотила жаркое из крольчатины с гарниром из вареного ячменя. Мэтью вел себя так, словно он вообще никуда не собирался. Он лениво потягивал вино и на латыни расспрашивал меня о том, как прошло утро. Он еще смел ехидно улыбаться!
– Если ты пытаешься меня рассердить, ты близок к успеху! – бросила я ему после особо заковыристого вопроса.
– Refero mihi in latine, quaeso, – профессорским тоном произнес Мэтью.
Я бросила в него хлебной коркой. Он засмеялся и пригнулся.
Генри Перси прибыл вовремя. Ловко поймав корку одной рукой, он без комментариев положил хлеб на стол, безмятежно улыбнулся и спросил, готовы ли мы выйти из дому.
Едва мы вышли из арки, невесть откуда появился Пьер и, стараясь держаться незаметно, зашагал по улице. Его правая рука сжимала эфес кинжала. Мы свернули в сторону города. Я подняла голову. Передо мной высилась громада собора Святого Павла.
Мы медленно шли к собору. Мои уши привыкли к разноголосице и могли вычленять отдельные звуки. То же происходило с красками и запахами. Ноздри улавливали дивный аромат пекущегося хлеба. Он сменился кисловатым запахом угля, затем дымом от горящих дров. Пахнуло чем-то хмельным. Из-за вчерашних дождей размокшие кучи мусора исторгали отвратительное зловоние. Ветер принес запах мокрой шерсти. Я вбирала в себя все эти запахи. Прежде я самоуверенно заявляла студентам: «Если бы вы перенеслись в прошлое, вас бы тут же стошнило от смрада». Действительность показывала мне, что это совсем не так. По крайней мере, в конце декабря.
Наша маленькая процессия привлекала всеобщее внимание. Мужчины и женщины бросали работу и смотрели нам вслед. На нас пялились из окон. Узнав Мэтью и Генри, почтительно кланялись. Мы прошли мимо печатного заведения, миновали подобие мужской парикмахерской, где цирюльник подстригал чьи-то кудри. Из соседнего помещения тянуло жаром. Оттуда доносился стук молотков. Похоже, там трудились ювелиры.
Немного освоившись, я стала разглядывать одежду, выражение лиц и прислушиваться к разговорам. Мэтью успел мне рассказать, что на нашей и соседних улицах полно иностранцев. Казалось, я попала в самую гущу вавилонского столпотворения. Я вертела головой по сторонам.
– На каком языке она говорит? – шепотом спросила я, указав на пышнотелую женщину в очень похожем на мой сине-зеленом жакете, отороченном мехом.
– На одном из диалектов немецкого, – ответил Мэтью, наклоняясь к самому моему уху, иначе ему пришлось бы кричать.
Мы прошли через арку старого караульного помещения. Переулок стал шире, превратившись в улицу. Вопреки превратностям судьбы ее мощение достаточно хорошо сохранилось. Справа от нас тянулось обширное здание, на всех этажах которого кипела деятельность.
– Бывший доминиканский монастырь, – пояснил Мэтью. – Когда король Генрих изгнал католических священников и монахов, здание начало разрушаться. Затем его превратили в жилье. Не берусь даже приблизительно подсчитывать число здешних обитателей.
Он посмотрел в сторону двора, где накренившаяся стена – низ каменный, верх деревянный – отделяла бывший монастырь от задворков другого дома. Под стать стене была и дверь, державшаяся на одной петле.
Мэтью поднял глаза на собор, затем снова посмотрел на меня. Его лицо потеплело.
– Черт с ними, с предосторожностями! Идем.
Он повел меня к проходу между участком стены старого города и диковинно изогнутым домом. Казалось, его четвертый этаж вот-вот обрушится на прохожих. Двигаться по узкой улочке можно было лишь потому, что все двигались в том же направлении – северном. Людская волна вынесла нас на другую улицу, намного шире, чем Уотер-лейн. Толпа густела, и вместе с ней нарастал шум.
– А ты говорил, что в праздники город пустеет, – вспомнила я.
– Так оно и есть, – ответил Мэтью.
Через несколько шагов мы попали в настоящий человеческий водоворот. Подняв голову, я остановилась как вкопанная.
В неярком послеполуденном свете окна собора Святого Павла казались сверкающими. Площадь перед собором была запружена народом: мужчинами, женщинами, детьми, подмастерьями, духовными лицами, солдатами. В разных местах площади одни люди что-то выкрикивали. Другие, которых было намного больше, их слушали. Повсюду, куда ни глянь, были книги и бумага. Над книжными лотками и вне их на веревках были развешаны листы бумаги. Кучка молодых парней сгрудилась возле столба – подобия информационного стенда. Столб был густо усеян объявлениями. Парни слушали мужчину постарше, медленно читавшего объявления. Вероятно, аудиторию не устраивали имевшиеся вакансии. То один, то другой слушатель выбирался из толпы и, нахлобучив шапку, шел искать работу в иных местах.
– Мэтью… – прошептала я.
Мои впечатления не переводились в слова.
Вокруг нас по-прежнему бурлила толпа. Правда, люди старались не напороться на острия длинных мечей, что висели на поясе моих сопровождающих. Легкий ветер забрался мне под капюшон. Я ощутила покалывание, сменившееся легким давлением. Где-то среди людного двора ведьма и демон почуяли мое присутствие. Трое существ нечеловеческой природы и один аристократ, идущие вместе, привлекли внимание. Ничего удивительного.
– На нас обратили внимание, – сказала я.
Мэтью это не особо взволновало, хотя он пристально всматривался в лица окружающих.
– Не люди. Кто-то из моей породы. Кто-то из породы Кита. И никого из твоей.
– За моей тоже не станет, – шепотом ответил Мэтью. – Диана, тебе нельзя приходить сюда одной. Никогда. Оставайся с Франсуазой и не покидай пределов Блэкфрайерса. А одной, через проход, – Мэтью кивнул назад, – ни-ни. Сюда только со мной или в сопровождении Пьера. – Убедившись, что я восприняла его предостережения всерьез, он сказал: – А теперь идем к Мэри.
Мы вновь повернули на юг, к Темзе. Ветер прибивал к ногам подол моей юбки. Наш путь лежал вниз по склону холма, но из-за поднявшегося ветра каждый шаг давался с трудом. Когда мы проходили мимо одной из многочисленных лондонских церквей, послышался негромкий свист, и Пьер нырнул в переулок. Вскоре он появился из другого переулка. В этот момент я увидела за стеной знакомое здание.
– Это же наш дом!
Мэтью кивнул, но кивком указал в другом направлении:
– А вот там замок Байнард.
После Тауэра, собора Святого Павла и Вестминстерского аббатства, до которого мы еще не добрались, замок был самым внушительным зданием, какие я успела увидеть в Лондоне. Три его зубчатые башни глядели на Темзу, соединенные стенами, вдвое превышавшими высоту любого из окрестных домов.
– Понимаете, Диана, Байнард выстроен фасадом на реку, – извиняющимся тоном произнес Генри, пока мы шли по очередному извилистому переулку. – Мы войдем через задний вход, что не очень свойственно гостям нашего уровня, зато намного теплее в такие дни, как этот.
Мы нырнули в дверь массивного караульного домика. Нам навстречу вышли двое солдат в темно-серых мундирах с малиново-коричневыми, черными и золотистыми нашивками. Один сразу узнал Генри и схватил напарника за рукав, удержав от расспросов.
– Добро пожаловать, лорд Нортумберленд!
– Мы желаем повидать графиню, – сказал Генри, бросая солдату плащ. – Постарайся это где-нибудь высушить. И пусть слуге господина Ройдона принесут горячее питье.
Не снимая перчаток, граф щелкнул пальцами и скорчил гримасу.
– Разумеется, милорд, – пообещал караульный, подозрительно косясь на Пьера.
Внутренний двор замка состоял из двух громадных площадок, напоминающих плац. Их разделяла аллея деревьев с голыми ветвями и следами летних цветов в клумбах. Мы поднялись по широкой лестнице, встретившись с цепочкой лакеев в ливреях. Один провел нас в солярий графини: уютное помещение с высокими и широкими окнами, выходящими на реку. Отсюда открывался примерно такой же вид на Темзу, как и из нашего дома в Блэкфрайерсе.
Вид из окон был схожим, чего не скажешь о внутреннем убранстве. Лондонское жилище Мэтью отличалось просторностью и уютом, однако замок Байнард недвусмысленно показывал: здесь живут аристократы. По обе стороны от камина стояли широкие мягкие диваны и несколько глубоких кресел, куда женщина могла забраться с ногами и прикрыться подолом своего платья. Стены оживляли шпалеры, красочный орнамент которых чередовался со сценами из классической мифологии. Обстановка этого помещения говорила не только о богатстве хозяев, но и об их склонности к ученым занятиям. Столы были заполнены книгами, обломками древних статуй, минералами, морскими раковинами, засушенными плодами каких-то деревьев, рисунками, картами и прочими диковинами.
– Никак господин Ройдон?
Человек, порывисто вставший со стула, был темноволосым, с легкой проседью. Бородка клинышком делала его лицо еще более вытянутым. В одной руке он держал дощечку, в другой – маленькую кисточку.
– Хиллиард! – радостно воскликнул Мэтью. – Что привело вас сюда?
– Заказ леди Пемброк, – ответил человек, помахав палитрой. – Я должен закончить эту миниатюру. Графиня желает преподнести ее в качестве новогоднего подарка.
Светло-карие глаза художника изучающе глядели на меня.
– Я и запамятовал, что вы еще не познакомились с моей женой. Диана, позволь тебе представить портретиста Николаса Хиллиарда.
– Рада знакомству с вами, – сказала я, делая реверанс.
В конце XVI века население Лондона превышало сто тысяч человек. И откуда Мэтью знал всех, кого затем историки будут называть знаменитостями Елизаветинской эпохи?
– Я видела ваше творчество и восхищена им.
– Диана видела портрет сэра Уолтера, который вы написали мне в прошлом году, – поспешил объяснить Мэтью, сгладив мое излишне восторженное приветствие.
– Согласен, это одна из лучших ваших работ, – подхватил Генри, заглядывая художнику через плечо. – Но портрет, который вы заканчиваете, явно ее превзойдет. На вашей миниатюре, Хиллиард, Мэри как живая. Вам потрясающе удалось запечатлеть ее пристальный взгляд.
Слуга подал вино. Генри, Мэтью и Хиллиард беседовали вполголоса. Предоставленная самой себе, я стала разглядывать страусиное яйцо, оправленное в золото, и морскую раковину на серебряной подставке. Рядом, на том же столе, лежали драгоценные математические инструменты, которые я даже не осмелилась взять в руки.
– Мэтт! – Графиня Пемброк остановилась в дверях.
Служанка торопливо протянула ей платок, которым графиня столь же торопливо вытерла перепачканные чернилами пальцы. Меня удивило, почему она так беспокоится о пальцах, когда ее платье сизого цвета было не только усеяно кляксами, но и прожжено в нескольких местах. Впрочем, я поторопилась с выводами. Графиня сбросила это простое одеяние, под которым оказался куда более элегантный наряд из бархата и тафты сочного лилового цвета. Когда она передавала служанке подобие лабораторного халата, я уловила отчетливый запах пороха. Графиня откинула за правое ухо тугой локон светлых волос. Она была высокой и гибкой, с кожей кремового цвета и глубоко посаженными карими глазами.
– Мой дорогой друг, – сказала она, радостно протягивая к Мэтью руки. – Я столько лет тебя не видела. С самых похорон моего брата Филипа.
– Здравствуй, Мэри. – Мэтью наклонился к ее руке. – Ты замечательно выглядишь.
– Ты же знаешь, я не в ладах с Лондоном. Но у нас сложилась традиция: приезжать на очередную годовщину восшествия королевы на престол. Я решила задержаться. Филип много сил отдал псалмам. Я продолжаю его труд. Есть и еще кое-какие занятия, которым я не придаю особого значения. И есть минуты утешения, когда встречаешься со старыми друзьями.
Мэри говорила с оттенком аристократической небрежности, но голос выдавал острый ум этой женщины.
– Вы и впрямь цветете, – сказал Генри, добавляя свою порцию комплиментов.
Чувствовалось, он симпатизировал графине.
Карие глаза Мэри остановились на мне.
– А это кто?
– Я так обрадовался встрече с тобой, что позабыл всякий этикет. Позволь представить мою жену Диану. Мы недавно поженились.
– Здравствуйте, миледи, – произнесла я, снова делая реверанс.
Туфли Мэри были расшиты золотой и серебряной нитью. Похоже, там уместился целый рай со змеями, яблоками и насекомыми. Должно быть, такие туфельки стоили целое состояние.
– Здравствуйте, госпожа Ройдон, – ответила она, с любопытством разглядывая меня. – А теперь, когда все церемонии соблюдены, давайте называть друг друга просто Мэри и Диана. Генри рассказывал, что вы знаток алхимии.
– Миледи, я всего лишь изучаю алхимию, не более того, – поправила я нашего друга. – Лорд Нортумберленд слишком щедр.
– А ты чересчур скромна, – сказал Мэтью, беря меня за руку. – Можешь мне верить, Мэри, моя жена весьма сведуща в алхимии. Но Диана впервые в Лондоне. Хэл подумал, что, быть может, ты поможешь ей освоиться в городе.
– С удовольствием, – согласилась графиня Пемброк. – Давайте сядем у окна. Мастеру Хиллиарду для работы нужен яркий свет. Пока он заканчивает мой портрет, Мэтью расскажет все последние новости. Диана, ваш муж знает почти все, что происходит в королевстве, и понимает суть событий. А я месяцами не вылезаю из нашего дома в Уилтшире.
Когда мы уселись, слуга принес засахаренные фрукты.
Генри с восторгом мальчишки запустил пальцы в блюдо с желтыми, зелеными и оранжевыми ломтиками.
– Фрукты в сахаре. Вы готовите их так, как никто другой.
– Я обязательно поделюсь секретом приготовления с Дианой, – пообещала довольная Мэри. – Но как только Диана узнает рецепт, я лишусь общества Генри.
– Мэри, вы заходите слишком далеко, – запротестовал Генри, рот которого был набит апельсиновыми цукатами.
– А твой муж сейчас в Лондоне или поручения королевы удерживают его в Уэльсе? – спросил Мэтью.
– Граф Пемброк несколько дней назад покинул Милфорд-Хейвен, а когда вернется, то прежде всего отправится ко двору. Со мной здесь Уильям и Филип. В городе мы не задержимся. Поедем обратно в Рэмсбери. Воздух там намного здоровее.
На ее лице мелькнула печаль.
Слушая Мэри, я вспомнила статую Уильяма Герберта во дворе Бодлианской библиотеки. Я каждый день проходила мимо этой статуи, направляясь в читальный зал герцога Хамфри. Подумать только: Уильям Герберт – один из главных меценатов библиотеки – был малолетним сыном этой женщины.
– Какого возраста ваши дети? – спросила я, надеясь, что мой вопрос не относится к категории слишком личных.
Лицо графини просветлело.
– Уильяму десять, а Филипу всего шесть. Моей дочери Анне семь, но она прохворала весь ноябрь, и муж решил, что ей лучше остаться в Уилтоне.
– Надеюсь, ничего серьезного? – спросил Мэтью.
Лицо графини тут же сделалось мрачным.
– Любая болезнь, которая поражает моих детей, серьезна, – тихо сказала она.
– Мэри, прости меня. Я сказал, не подумав. Я лишь хотел предложить доступную мне помощь.
В голосе моего мужа появилось сожаление. Разговор касался их общего прошлого, о котором я не знала.
– Мэтью, я хорошо помню, как ты уберегал от напастей моих близких, причем неоднократно. В случае необходимости я снова обращусь к тебе. Но у Анны обыкновенная детская простуда. Врачи уверяют меня, что она скоро выздоровеет. – Мэри повернулась ко мне. – А у вас, Диана, есть дети?
– Пока нет.
Я поймала мимолетный взгляд Мэтью и одернула жакет. Жест был инстинктивным: человеческие глаза еще никак не могли видеть признаки моей беременности.
– Диана вышла замуж впервые, – пояснил Мэтью.
– Впервые? – удивленно переспросила графиня Пемброк.
– Родители Дианы умерли, когда она была совсем маленькой, и никто не занимался устройством ее жизни, – сообщил Мэтью, пресекая более чем очевидное стремление Мэри забросать меня вопросами.
– Печально, когда жизнь девушки всецело зависит от капризов ее опекунов, – сказала Мэри.
Чувствовалось, ее симпатия ко мне возросла.
– Ты права.
Мэтью поглядел на меня, изогнув бровь. Я догадалась, о чем он сейчас думает. То-то и оно, что я была до жути независимым существом, а Сара и Эм вообще не отличались капризностью.
Разговор переместился в русло политики и недавних событий. Я внимательно слушала, вспоминая изрядно подзабытый курс истории европейской политики Елизаветинской эпохи и пытаясь увязать обрывки знаний с тем, что слышала сейчас. Все трое были хорошо осведомлены о происходящем в Англии и европейских странах. Говорили о возможности испанского вторжения и войне, о сторонниках католицизма и религиозных столкновениях во Франции. Звучали имена и названия мест, о которых я ничего не знала. И тогда я перестала вслушиваться в разговор и просто наслаждалась теплом солярия Мэри. Звуки голосов превратились в убаюкивающий фон. Мои мысли блуждали.
– Моя работа с натурой окончена, леди Пемброк. Я забираю миниатюру с собой для окончательной отделки. К концу недели я пришлю ее вам со своим помощником Исааком, – объявил Хиллиард, собирая краски и кисти.
– Благодарю вас, мастер Хиллиард.
Графиня протянула ему руку, унизанную сверкающими кольцами. Художник поцеловал ее и удалился, кивнув на прощание Мэтью и Генри.
– Он так талантлив, – сказала Мэри, поворачиваясь к собеседникам. – Сейчас у него нет отбоя от заказов. Мне просто повезло, что я сумела договориться с ним заранее.
Отсветы каминного пламени падали на ее туфельки. Серебряные нити вышивки постоянно меняли цвет, делаясь то красными, то оранжевыми, то золотистыми. Я неспешно думала о человеке, создавшем такой потрясающий сюжет для вышивки. Будь я ближе знакома с Мэри, то попросила бы разрешения потрогать стежки. Шампье считывал сведения обо мне, водя пальцами по моей коже. Интересно, можно ли узнать что-нибудь подобное от неодушевленного предмета?
Хотя мои пальцы находились далеко от туфель графини, мысленным взором я увидела лицо молодой женщины. Она внимательно рассматривала лист бумаги с нарисованным сюжетом вышивки. Линии рисунка были испещрены крошечными отверстиями. Так вот, оказывается, как достигалась точность перенесения сюжета на кожу туфель! Я узнала тайну, давно занимавшую меня. Продолжая вглядываться в рисунок, я переместилась еще дальше в прошлое. Я увидела Мэри в обществе сурового мужчины с упрямо выпяченной челюстью. Стол, за которым они сидели, был завален гербарными листами. Здесь же была целая коллекция засушенных насекомых. Оба увлеченно говорили о кузнечике. Затем собеседник Мэри начал подробно рассказывать об особенностях этого насекомого. Графиня взяла перо и сделала набросок кузнечика.
«Значит, Мэри увлекается не только алхимией. Ее интересуют растения и насекомые», – подумала я и стала искать вышитого кузнечика на ее обуви. Вот он, у самой пятки. Совсем как настоящий. И пчела на носке правой туфли выглядела так, словно вот-вот упорхнет.
Послышалось тонкое жужжание. Серебристо-черная пчела оторвалась от туфли графини Пемброк и взмыла в воздух.
– Нет! – вырвалось у меня.
– Какая странная пчела! – удивился Генри, отмахиваясь от серебристого насекомого.
Но меня больше волновала серебристая змейка, норовившая уползти в сухой камыш, которым был устлан пол.
– Мэтью! – крикнула я.
Он быстро наклонился и схватил змейку за хвост. Та высунула раздвоенный язык и негодующе зашипела, возмущенная столь бесцеремонным отношением. Мэтью швырнул змейку в камин, где она почти мгновенно сгорела.
– Честное слово, я не хотела…
– Не волнуйся, mon coeur. Ты не могла этого предотвратить. – Мэтью ободряюще коснулся моей щеки, затем взглянул на графиню, которая разглядывала свои туфли, лишившиеся некоторых деталей вышивки. – Мэри, нам нужна ведьма. И очень срочно, – сказал он.
– Я не знаю ведьм, – торопливо ответила графиня Пемброк, но Мэтью посмотрел на нее с явным недоверием. – Во всяком случае таких, кому бы я могла представить твою жену. Мэтью, ты же знаешь: я не люблю говорить на эти темы. Когда Филип благополучно вернулся из Парижа, он рассказал мне, кто ты есть на самом деле. Но я была еще достаточно мала и сочла слова брата досужей выдумкой. Я хочу, чтобы они и дальше оставались таковыми.
– Однако ты занимаешься алхимией! – заметил ей Мэтью. – Алхимия – тоже досужая выдумка?
– Алхимией я занимаюсь, чтобы понять Божье чудо сотворения! – воскликнула Мэри. – В алхимии нет… колдовства!
– Ты ведь хотела произнести другое слово и заявить, что в алхимии нет зла. – Глаза Мэтью помрачнели, рот угрожающе скривился, и графиня инстинктивно отодвинулась. – Ты настолько уверена в себе и своем Боге, что берешься утверждать, будто знаешь Божьи замыслы?
Мэри почувствовала укор, но сдаваться не собиралась.
– Похоже, Мэтью, мой Бог отличается от твоего.
Глаза моего мужа сощурились. Генри беспокойно почесывал нос.
– Филип рассказывал мне и об этом, – дерзко вскинув голову, продолжала графиня. – Ты по-прежнему подвластен папе римскому и ходишь к мессе. Но брат сумел взглянуть глубже ошибок твоей веры и под всеми этими наслоениями увидеть человека. Я сделала то же самое, надеясь, что однажды ты воспримешь истину и последуешь за ней.
– А почему же ты, зная, кем на самом деле являемся мы с Дианой, не воспринимаешь истину?
– Почему бы нам не возобновить прежние разговоры и больше не касаться этой темы? – Графиня закусила губу и посмотрела на меня.
В ее глазах я увидела растерянность. Она не могла решить, как ей дальше вести себя со мной.
– Потому что я люблю свою жену и хочу видеть ее в безопасности.
Мэри пыталась понять, насколько Мэтью искренен с ней. Должно быть, степень его искренности удовлетворила ее, поскольку она сказала:
– Мэтт, Диане нечего меня бояться. Но больше ни одна живая душа в Лондоне не должна знать, кто она. Шотландские события пугают людей и вдобавок дают им повод скоропалительно обвинять в собственных неудачах кого-то другого.
– Я искренне сожалею, что испортила ваши туфли, – отупело произнесла я. – Их уже не вернуть в прежнее состояние.
– Туфли не стоят того, чтобы столько о них говорить, – твердо произнесла Мэри и встала.
Аудиенция закончилась.
Замок Байнард мы покидали молча. Вслед за нами из караульного помещения вышел Пьер, нахлобучивая шапку.
– Думаю, все прошло очень хорошо, – заявил Генри, нарушая молчание, и мы с Мэтью недоверчиво посмотрели на него. – Конечно, без некоторых трудностей не обошлось, – поспешно добавил он. – Но я безошибочно понял: Мэри заинтересовалась Дианой, а с тобой, Мэтью, она вовсе не намерена рвать дружеские отношения. Ты должен дать ей шанс. Мэри выросла в среде, где ее учили проявлять осторожность и не торопиться доверять людям. Потому и вопросы веры так сильно ее волнуют.
Генри поплотнее закутался в плащ. Ветер не утихал. Уже начинало темнеть.
– Как ни печально, но я вынужден с вами проститься. Матушка сейчас в Олдерсгейте и ждет меня на ужин.
– Ее недомогание прошло? – спросил Мэтью.
В Рождество вдовствующая графиня пожаловалась на одышку. Мэтью высказал предположение, что это может быть связано с сердцем.
– Моя матушка из Невиллов. Поэтому она будет жить вечно и при каждом удобном случае доставлять нам неприятности! – Генри поцеловал меня в щеку. – Не беспокойтесь насчет Мэри и… всего остального. – Он многозначительно шевельнул бровями и ушел.
Мы с Мэтью проводили его глазами и повернули в сторону Блэкфрайерса.
– Что произошло? – тихо спросил Мэтью.
– Прежде магия пробуждалась, отвечая на мои эмоции. А у графини все началось с праздного вопроса. Мне захотелось заглянуть внутрь вещей. Но я понятия не имею, как оживила ту пчелу.
– Слава Богу, что ты раздумывала о туфлях Мэри. Если бы тебя потянуло изучать ее шпалеры, мы бы оказались в гуще войны богов на Олимпе, – сухо сказал он.
Мы быстро прошли через площадь перед собором Святого Павла и направились в относительно тихий квартал Блэкфрайерс. На площади уже не было такой суеты и сумятицы, как днем. Ремесленники стояли в дверях мастерских, разговаривая о том о сем и оставив подмастерьям заканчивать дневную работу.
– Хочешь, возьмем домой какое-нибудь лакомство для тебя? – предложил Мэтью, указывая на здание пекарни. – К сожалению, пиццу здесь не делают, но Кит и Уолтер сами не свои от мясных пирогов Прайора.
Из пекарни пахло настолько соблазнительно, что у меня потекли слюнки. Я кивнула.
Увидев Мэтью, владелец пекарни вначале оторопел, затем немало удивился, когда мой муж начал подробно его расспрашивать о поставках и относительной свежести мяса. Наконец я согласилась на пирог с утиным мясом. К оленине, какой бы свежайшей она ни была, я так и не могла привыкнуть.
Мэтью расплатился с мистером Прайором. Помощники пекаря заворачивали нам купленный пирог и украдкой все время поглядывали на нас. Лишнее напоминание, что ведьма и вампир вызывают людское подозрение. Я уже не говорю про любопытство.
Обед прошел тихо, в уютной обстановке, хотя чувствовалось, что Мэтью был несколько озабочен. Едва я доела пирог, на лестнице послышались шаги. «Только бы не Кит, – подумала я, перекрещивая пальцы. – Только не сегодня».
Дверь открыла Франсуаза. На пороге стояли караульные графини в темно-серых мундирах.
– Никак графиня занемогла? – вставая, хмуро спросил Мэтью. – Или кто-то из ее сыновей?
– Все в добром здравии, сэр.
Один из солдат подал Мэтью аккуратно сложенную записку. Она была торопливо запечатана несколькими красными восковыми печатями с оттиском наконечника стрелы.
– Графиня Пемброк велела передать госпоже Ройдон, – сообщил солдат и поклонился.
На обратной стороне был выведен довольно странный адрес: «Госпоже Диане Ройдон, в дом с вывеской „Олень и корона“, Блэкфрайерс». Перед мысленным взором сразу же встало умное, проницательное лицо Мэри Сидни. Я подошла ближе к топящемуся камину, сломала воск печатей и развернула послание. Бумага была плотной и при разворачивании потрескивала. Этот лист служил конвертом. Собственно записку я нашла внутри.
– И что пишет Мэри? – спросил Мэтью, после того как караульные ушли.
Он стоял за спиной, положив руки мне на плечи.
– Приглашает меня в Байнард в четверг. Мэри собирается провести какой-то алхимический опыт и думает, что мне будет интересно.
Такого поворота событий я никак не ожидала. Мэтью это почувствовал по моему голосу.
– В этом вся Мэри. Осторожная, но верная друзьям, – сказал Мэтью, целуя меня в макушку. – Она всегда обладала удивительной способностью заглаживать недоразумения. А что на вложенном листе?
Там были стихи. Я прочла вслух три первые строчки:
Когда в суждениях всецело заблуждался,
Когда для многих чудищем казался,
Ты, Господи, столпом моей надежды оставался.
– Так-так-так, – со смехом прервал меня Мэтью. – Смотрю, моя жена успела снискать доверие. – (Я снова ничего не понимала.) – Алхимия для Мэри – скорее хобби. А своим главным занятием, которому она отдает много времени и сил, Мэри считает поэтическое изложение псалмов для Англиканской церкви. Ее брат Филип начал этим заниматься, но вскоре умер. Поэтический дар Мэри вдвое сильнее. Порой она и сама об этом догадывается, но вслух ни за что не признает. Эти строчки есть не что иное, как начало Семьдесят первого псалма. Мэри послала их тебе, чтобы показать миру, что отныне ты входишь в ее круг. Она считает тебя своим другом, которому можно доверять. – Мэтью наклонился к моему уху и озорным шепотом добавил: – Хотя ты и испортила ее драгоценные туфельки.
Усмехнувшись еще раз, Мэтью в сопровождении Пьера удалился в кабинет.
Один край громоздкого стола в гостиной я превратила в свой письменный стол. Перемещение в XVI век не изменило моего отношения к рабочему пространству: нужные вещи лежали там вперемешку со всяким хламом. Порывшись, я нашла несколько последних чистых листов бумаги, взяла новое перо и немного разгребла хлам, чтобы освободить место для письма.
Составление короткого ответа графине заняло у меня пять минут. Я посадила на лист две отвратительные кляксы, зато мой почерк выглядел вполне пристойно. Помня, что строгих правил правописания тогда еще не существовало, некоторые слова я писала так, как они звучат на слух. В сомнительных случаях удваивала согласные или ставила в конце нечитаемое «е». Окончив писать, я посыпала лист песком и, дождавшись, когда он впитает избыток чернил, стряхнула песок на пол. Сложив лист, я только сейчас обнаружила, что у меня нет ни воска, ни печати, чтобы запечатывать письма по всем правилам. «Это нужно решить, и как можно скорее», – подумала я.
Я отодвинула письмо, вручив его дальнейшую судьбу заботам Пьера, и снова пододвинула к себе листок Мэри. Она прислала мне весь Семьдесят первый псалом в поэтическом изложении. Я потянулась за записной книжкой, которую купил мне Мэтью. Открыв ее на первой странице, я обмакнула перо в ближайшую чернильницу и, стараясь не сломать его острый кончик, стала переписывать стихотворные строки:
А те, кто ненавистью на меня исходят,
Беседу меж лазутчиков своих заводят
И молвят: ожидаем был итог —
Его давным-давно оставил Бог.
Преследуйте ж его без страха и сомненья —
Ему ведь не от кого ждать спасенья.
Когда чернила высохли, я закрыла книжку, засунув ее под «Аркадию» Филипа Сидни.
Стихотворный подарок Мэри был не просто предложением дружбы. Я не сомневалась, что смысл его гораздо глубже. Если строчки, которые я прочитала Мэтью вслух, были признанием всего, что он сделал для ее семьи, и обещанием сохранять прежние дружеские отношения, завершающие строчки псалма содержали послание ко мне. За нами следили. Кто-то заподозрил, что в доме на Уотер-лейн все идет совсем не так, как кажется. Враги Мэтью нынче бились об заклад, злорадно утверждая, что даже союзники моего мужа отвернутся от него, когда узнают правду.
Мало того что Мэтью был вампиром, он находился на службе у королевы и входил в состав Конгрегации. Поиски ведьмы для моего обучения могли сильно повредить его репутации. А учитывая мою беременность, необходимость быстро найти такую ведьму становилась особенно острой.
Я пододвинула к себе чистый лист и принялась составлять список.
Воск для запечатывания писем
Печать
Лондон был большим городом, где я сумею купить все необходимое.
