Глава 11
– Встретимся в сенном сарае после твоего возвращения из деревни.
Меня бесила привычка Филиппа мгновенно появляться и исчезать. После недолгого перерыва он, что называется, взялся за старое. Сейчас он возник перед нами в библиотеке.
– Что в сенном сарае? – хмуро спросила я, отрываясь от книги.
– Сено, – буркнул Мэтью. После нашего откровенного разговора в церкви он стал еще беспокойнее и несдержаннее. – Отец, я пишу нашему новому папе. Ален мне сообщил, что сегодня конклав провозгласит избрание бедняги Николо. А ведь тот умолял не возлагать эту ношу на его плечи. Но разве кому-нибудь есть дело до его желаний? Они песчинка по сравнению с интересами таких глыб, как Филипп Испанский и Филипп де Клермон.
Рука Филиппа скользнула к поясу. Послышался громкий хлопок. В ладонях Мэтью оказался пойманный кинжал, острие которого упиралось ему в грудину.
– Его святейшество подождет, – заявил Филипп, глядя на кинжал между ладонями сына. – Надо было метнуть его в Диану, тогда бы ты оказался проворнее.
– Прости, что испортил тебе развлечение, – с холодной яростью произнес Мэтью. – В меня уже давно не метали кинжалов. Боюсь, навыки позабылись.
– Если часы пробьют два, а тебя не будет в сарае, я сам приду за тобой. И тогда я не ограничусь кинжалом. – Филипп забрал оружие из рук Мэтью и громогласно обратился к Алену, стоявшему у него за спиной: – Никому не приближаться к нижнему сараю, пока не будет позволено. – С этими словами Филипп вернул кинжал в кожаные ножны.
– Я так и предполагал, сир.
Это был завуалированный упрек. Большего Ален не смел себе позволить.
– Я устала жить, окруженная избытком тестостерона. Как бы Изабо ни относилась к ведьмам, я жалею, что ее здесь нет. Никогда не слышали про тестостерон? Сейчас объясню. Это вы, – сказала я, тыча пальцем в сторону Филиппа. – И сын ваш немногим лучше.
– Значит, стосковалась по женскому обществу? – Филипп пощипывал бородку и смотрел на сына, явно прикидывая, до каких пор он еще может давить на Мэтью. – Как же я раньше не подумал? Пока мы дожидаемся этого ведьмака из Лиона, стоило бы послать за Марго. Пусть бы поучила Диану, как подобает себя вести знатной французской даме.
– То, что Луи и Марго вытворяют в Юссоне, куда хуже их парижских проделок. Эта женщина не может служить образцом ни для кого, и, уж конечно, не для моей жены, – сказал Мэтью, бросая на отца испепеляющий взгляд. – Если они не будут вести себя осмотрительнее, люди обнаружат, что тщательно подстроенное и дорогостоящее убийство Луи было всего лишь спектаклем.
– Для того, кто женился на ведьме, ты слишком скор на осуждение пристрастий других, Маттаиос. Луи – твой брат.
Богиня милосердная, еще один брат!
– Пристрастий? – удивленно вскинул брови Мэтью. – Ты так называешь череду мужчин и женщин, которых он пропускает через свою постель?
– Способы любви неисчислимы. А то, чем занимаются Марго и Луи, тебя не касается. В жилах Луи течет кровь Изабо, и он всегда будет пользоваться моей поддержкой, как и ты, несмотря на твои многочисленные прегрешения. – Сказав это, Филипп исчез из библиотеки.
– Так сколько всего де Клермонов в семье? И почему она состоит из сплошных мужчин? – спросила я, когда мы снова остались вдвоем.
– Дочери Филиппа получались такими жуткими созданиями, что мы устроили семейный совет и стали его просить не умножать их число. Стасии достаточно взглянуть на стены, как с них начинает сыпаться штукатурка. Однако по сравнению с Верен она сама кротость. Что же касается Фрейи… Филипп не напрасно дал ей имя скандинавской богини войны.
– Ты меня заинтриговал, – сказала я, чмокая Мэтью в щеку. – Потом как-нибудь расскажешь о них. А сейчас пойду в буфетную, попробую устранить течь в котле, который Марта именует перегонным кубом.
– Я могу пойти с тобой и посмотреть. Мне не привыкать чинить лабораторное оборудование, – предложил Мэтью.
Он был готов заняться чем угодно, только бы находиться подальше от Филиппа и таинственного сенного сарая. Я понимала желание Мэтью, но ничем помочь ему не могла. От Филиппа не спрячешься. Тот просто явится в буфетную и вытащит Мэтью за шкирку.
– Не отвлекайся, – сказала я, направляясь к двери. – У меня все под контролем.
Вскоре я убедилась в обратном. Мои восьмилетние помощники упустили огонь. Однако пламя успело достичь нужной высоты и лизнуть днище перегонного куба, оставив на нем густой слой копоти. Тома, наиболее смышленый и исполнительный из мальчишек, подбросил новых дров. Пока огонь разгорался, я делала пометки на полях алхимической книги, взятой в библиотеке де Клермонов. Я описывала нарушения в процессе и возможные способы их устранения. Я была не первой, кто превратил эту книгу в лабораторный журнал. Некоторые заметки оказались для меня полезными. Возможно, со временем и мои кому-то пригодятся.
В буфетную вбежал Этьен, не отличавшийся особым усердием, что-то прошептал приятелю на ухо и получил взамен что-то блестящее.
– Milord encore, – шепнул в ответ Тома.
– Тома, ты никак бьешься об заклад? – спросила я.
Оба мальчишки сделали вид, что не понимают моего вопроса, и пожали плечами. Понятное дело: им велели молчать. Но меня насторожило услышанное слово «милорд». Мелькнула мысль, что Мэтью может грозить опасность.
– А ну ведите меня к нижнему сенному сараю, – потребовала я, сдергивая с себя фартук.
Ослушаться мальчишки не смели. С величайшей неохотой Тома и Этьен повели меня к сенному сараю. Миновав ворота замка, мы довольно скоро подошли к постройке, наполовину каменной, наполовину деревянной. Ее венчала островерхая крыша. К накрепко запертым дверям сарая вел пандус. Я хотела пойти туда, но мальчишки указали на приставную лестницу у дальней стены. Лестница вела к чердачному окошку, из которого тянуло сеном. Верхние ступеньки тонули в сумраке.
Тома полез первым, подавая знаки лезть за ним. Он то и дело оглядывался и корчил гримасы, призывая меня не открывать рта. С такой мимикой он мог бы великолепно играть в немых фильмах. Этьен оставался внизу, придерживая лестницу. Когда я была возле самого окошка, деревенский кузнец протянул мне руку. Я очутилась на пыльном чердаке.
Здесь собралась едва ли не половина прислуги Сет-Тура. Мое появление встретили с интересом, но не особо удивились. Снаружи, у ворот, топтался всего один слуга. Остальные теснились на чердаке. Здесь я увидела Катрин, ее старшую сестру Жанну, работников с кухни, кузнеца и конюхов.
Снизу донесся негромкий звук, будто что-то со свистом рассекло воздух. Таких звуков я прежде не слышала. Затем послышался резкий лязг и скрежет металла, соприкоснувшегося с другим металлом. Эти звуки были более знакомыми. От словесных поединков Мэтью с отцом перешли к настоящему. Я чуть не вскрикнула, когда острие меча Филиппа пронзило плечо Мэтью. Рубашки, штаны и чулки отца и сына были покрыты кровавыми следами ударов. Я не знала, как давно начался их поединок, но по всему чувствовалось: это отнюдь не состязание по фехтованию.
У противоположной стены молча стояли Ален и Пьер. Земля вокруг них напоминала портновскую подушечку, только вместо булавок в утрамбованную поверхность было воткнуто холодное оружие, вероятно успевшее затупиться или поврежденное в ходе поединка. Оба слуги зорко наблюдали за происходящим, и мое появление тоже не укрылось от их внимания. Заметив меня, Ален и Пьер беспокойно переглянулись. Мэтью меня не видел, поскольку находился ко мне спиной. Почуять меня он тоже не мог, поскольку мой запах тонул в потоке других запахов. Филипп, возможно, меня не заметил или не придал этому значения.
Меч Мэтью насквозь пронзил руку Филиппа. Когда тот поморщился, сын наградил его насмешливой улыбкой.
– «Не считай мучительным то, что идет тебе во благо», – пробормотал Мэтью.
– Мне не стоило учить тебя ни греческому, ни английскому. Сплошные беды для меня – вот к чему это приводит, – невозмутимо ответил Филипп, высвобождая раненую руку.
Поединок продолжался. Снова звенел металл мечей, снова они то стремительно взмывали, то опускались, описывая дуги. Мэтью был несколько выше ростом. Руки и ноги у него тоже были длиннее, что увеличивало радиус его ударов. Он сражался длинным, тонким мечом, который держал то одной, то двумя руками. Пальцы Мэтью все время перемещались по эфесу, оказываясь ближе или дальше от края. Вероятно, это было необходимо, чтобы парировать отцовские атаки. Однако Филипп был сильнее сына. Он сражался коротким мечом, который легко удерживал одной рукой. В другой руке у Филиппа был круглый щит, тоже помогавший отражать удары Мэтью. Куда делся щит Мэтью, я понятия не имела. Если телосложение соперников было почти одинаковым, их манера сражаться заметно отличалась. Филипп наслаждался происходящим, не уставая отпускать язвительные замечания. Мэтью преимущественно молчал, ни малейшим жестом не выдавая, что слушает отцовские слова.
– Я вот тут думал о Диане. «Ни суша, ни океанские глубины не могут породить существо, чья дикость и необузданность сравнилась бы с женщиной», – печально вздохнул Филипп.
Мэтью ответил атакой. Лезвие его меча со свистом и умопомрачительной скоростью описало дугу, метя в отцовскую шею. Я моргнула, и за этот миг Филипп сумел увернуться. Он появился с другой стороны, полоснув сыну по ноге.
– Твоя сегодняшняя манера сражаться поражает хаотичностью. Никак у тебя что-то случилось? – спросил Филипп.
Этот вопрос задел Мэтью не меньше, чем лезвие отцовского меча.
– Ты просто невыносим. Да. У меня что-то случилось, – сквозь зубы процедил Мэтью и сделал новый выпад, но меч наткнулся на металл щита, которым мгновенно загородился отец. – Ты постоянно вмешиваешься в мою жизнь, и это сводит меня с ума.
– «Тех, кого боги желают погубить, они вначале лишают рассудка».
Мэтью слегка оступился. Филипп немедленно воспользовался преимуществом и плашмя ударил его по спине.
– Ты исчерпал запас своих любимых изречений? – сердито спросил Мэтью.
И в этот момент он увидел меня.
Все, что случилось дальше, произошло мгновенно. Мэтью выпрямился. Он смотрел не на противника, а на чердак, где стояла я. Меч Филиппа описал почти полный круг и выбил оружие из руки сына. Длинный меч отлетел к стене, а лезвие короткого замерло возле яремной вены Мэтью.
– Плохо ты усвоил мои уроки, Маттаиос. Чтобы уцелеть, нужно прекратить думать, моргать и даже дышать. Все, что от тебя требуется, – следить за действиями противника и откликаться на них… Диана, спускайся вниз!
Кузнец отвел меня к внутренней лестнице. «Сама напросилась», – говорил его сочувственный взгляд. Я спустилась вниз, оказавшись у Филиппа за спиной.
– Ты из-за нее проиграл? – спросил Филипп.
Он вдавливал лезвие в шею сына, пока оно не процарапало кожу, вызвав струйку темной крови.
– Я не понимаю, о чем ты говоришь. Отпусти меня! – потребовал Мэтью.
Им овладело какое-то странное состояние. Глаза сделались почти черными. Руки потянулись к отцовской груди. Я шагнула к нему.
Ко мне со свистом полетел сверкающий предмет, с удивительной точностью проскользнув между моей левой рукой и туловищем. Филипп метнул кинжал, не целясь и не оборачиваясь, однако лезвие даже не оцарапало мне кожу. Кинжал пригвоздил мой рукав к ступеньке лестницы. Я дернула руку. Ткань плаща лопнула и порвалась, обнажая зубчатый шрам на внутренней стороне локтя.
– Вот об этом я и говорю. Ты отвел взгляд от противника? Не потому ли ты едва не погиб и Диана вместе с тобой?
Таким рассерженным я Филиппа еще не видела.
Внимание Мэтью вновь обратилось ко мне. Ненадолго, всего на какую-нибудь секунду. Однако Филиппу этой секунды хватило, чтобы выхватить из-за голенища другой кинжал и всадить в бедро Мэтью.
– Следи за тем, кто держит меч возле твоей глотки. Не сумеешь – потеряешь свою Диану. – Затем Филипп, не поворачиваясь, бросил мне: – А ты, Диана, держись от Мэтью подальше, когда он сражается.
Мэтью смотрел на отца. В почерневших глазах застыло отчаяние. Они показались мне черными из-за расширившихся зрачков. Такое я уже видела. Безошибочный знак, что Мэтью терял самообладание.
– Отпусти меня, – сказал он отцу. – Я должен быть с ней. Прошу тебя, отпусти.
– Ты должен перестать оглядываться через плечо и принять то, кем ты являешься, – воин-манжасан, имеющий обязательства перед семьей. Когда ты надевал на палец Дианы кольцо своей матери, ты хоть задумался, что́ означает этот шаг? – Голос Филиппа звучал все громче.
– Всю мою жизнь и ее конец, а также предупреждение: не забывать о прошлом.
Мэтью попытался оттолкнуть отца, но Филипп предчувствовал этот маневр. Он успел нагнуться и повернуть кинжал, застрявший в ноге сына. Мэтью зашипел от боли.
– У тебя всегда вылезает все самое темное. Света от тебя не дождешься, – сердито произнес Филипп.
Он бросил меч и поддел ногой, чтобы Мэтью не смог дотянуться до оружия. Меж тем пальцы Филиппа сомкнулись на горле сына.
– Диана, ты видишь его глаза?
– Да, – прошептала я.
– Подойди ближе.
Когда я подошла, Мэтью забился в отцовских руках, что было небезопасно: пальцы Филиппа сильно сдавливали его трахею. Я вскрикнула, однако мой крик не остановил его судорог. Они только усилились.
– Мэтью сейчас находится в состоянии бешенства крови. Мы, манжасаны, ближе всех стоим к природе. Мы настоящие хищники, сколько бы языков ни знали и в каких бы изысканных нарядах ни щеголяли. Волк, что живет внутри Мэтью, сейчас пытается вырваться наружу, дабы убивать всех, кто попадется на пути.
– Бешенство крови? – едва слышно повторила я.
– Не все из нашей породы ему подвержены. Болезнь эта содержится в крови Изабо и передалась от того, кто ее сотворил, к ее детям. Сама Изабо не страдает бешенством крови. Луи тоже пронесло. А вот Мэтью и Луиза получили этот «подарочек». Да и Бенжамен – сын Мэтью – тоже.
О Бенжамене я слышала впервые, зато Мэтью рассказывал мне про Луизу, и от этих историй волосы вставали дыбом. Та же склонность к крайностям была и у Мэтью. Она могла передаться и нашим детям, если они у нас появятся. Я думала, что знаю все причины, удерживающие Мэтью от близости со мной. Оказалось, не все. Была еще одна, не менее серьезная: страх перед наследственным заболеванием.
– Что вызывает приступы бешенства крови? – спросила я, выталкивая каждое слово из одеревеневшего горла.
– Причин много. Хуже всего, когда он устал или голоден. Когда Мэтью охвачен бешенством крови, он себе не принадлежит и может поступить вопреки своим принципам и убеждениям.
Элинор. Не это ли было причиной, оборвавшей жизнь возлюбленной Мэтью в Иерусалиме, когда она оказалась между разгневанным Мэтью и Болдуином? Мэтью не раз предупреждал меня о своей одержимости и опасностях, которые она таит. Теперь его предупреждения воспринимались совсем по-иному. Как и мои приступы панического страха, его приступы бешенства крови были физиологической реакцией. Мэтью мог контролировать их лишь частично.
– Так вы поэтому велели Мэтью прийти сюда? Вы хотели вынудить сына обнажить перед миром свои уязвимые стороны? – сердито спросила я у Филиппа. – Да как вы могли? Вы же его отец!
– Манжасаны – существа вероломные и ненадежные. В один прекрасный день я могу обратиться против собственного сына, – равнодушно пожал плечами Филипп. – И против тебя, ведьма, тоже могу обратиться.
Мэтью удалось поменять положение, и теперь он начал теснить отца к дальней стене. Но раньше, чем он по-настоящему использовал свое преимущество, Филипп вновь схватил его за шею. Оба замерли, оказавшись нос к носу.
– Мэтью! – резко окликнул сына Филипп.
Мэтью продолжал теснить отца. Вся его человечность исчезла. Единственным желанием Мэтью было одолеть противника или, если понадобится, убить. В наших с ним недолгих отношениях бывали моменты, когда пугающие человеческие легенды о вампирах обретали смысл. Сейчас наступил еще один такой момент. Но я хотела вернуть моего Мэтью. Я шагнула в его сторону, однако это лишь подхлестнуло его гнев.
– Не приближайся, Диана!
– Милорд, вы не посмеете это сделать, – сказал Пьер, подходя к хозяину.
Пьер протянул руку. Я услышала хруст. Рука слуги упала, сломанная в предплечье и в локте. Из раны на шее хлестала кровь. Пьер болезненно морщился, пытаясь другой рукой зажать место страшного укуса.
– Мэтью! – крикнула я.
Это было второй моей ошибкой. Мэтью уловил отчаяние в моем голосе, и оно сделало его еще свирепее. Пьер воспринимался им теперь не более чем досадная помеха на пути. Мэтью подбросил его в воздух. Пьер пролетел несколько футов и ударился о каменную стену. Все это Мэтью проделал одной рукой. Вторая продолжала сжимать отцовское горло.
– Диана, больше ни звука. Мэтью не в себе. Маттаиос! – выкрикнул Филипп.
Мэтью перестал отталкивать отца от меня, однако руку так и не убрал.
– Я знаю, что́ ты сделал. – Филипп ждал, пока его слова не проникнут в сознание Мэтью. – Ты меня слышишь, Мэтью? Я знаю свое будущее. Ты бы обязательно одолел бешенство, если бы смог.
Филипп догадался, что в будущем сын убил его, но не знал, как и почему это случилось. Единственным доступным ему объяснением была болезнь Мэтью.
– Ты не знаешь, – глухо произнес Мэтью. – И не можешь знать.
– Ты ведешь себя, как вел всегда, когда сожалел о совершённом убийстве. Ты становишься скрытным и отрешенным, не говоря уже о чувстве вины, окружающем тебя. Te absolvo, Маттаиос.
– Я увезу Диану отсюда, – вдруг ясным, здравым голосом сказал Мэтью. – Филипп, отпусти нас обоих.
– Нет. Мы встретим это вместе. Все трое.
Лицо Филиппа было полно сострадания. Я ошиблась: Филипп пытался сломить не Мэтью, а только его чувство вины. Филипп никоим образом не подвел сына.
– Нет! – закричал Мэтью, вырываясь из отцовской хватки, однако Филипп был сильнее.
– Я тебя прощаю, – повторил отец, заключив сына в страстные, неистовые объятия. – Я тебя прощаю.
Мэтью содрогнулся всем телом, затем обмяк, словно некий злой дух вышел из него.
– Je suis désolé, – срывающимся голосом произнес он. – Я очень виноват.
– Я тебя уже простил. Теперь и ты отринь случившееся. – Филипп разжал руки. – Диана, подойди к нему. Но будь осторожна: он еще не до конца пришел в себя.
Не слушая Филиппа, я стремительно бросилась к Мэтью. Он обнял меня и зарылся лицом в мой плащ, будто мой запах давал ему жизненные силы. Пьер тоже подошел к хозяину; его рука уже зажила. Руки Мэтью были липкими от крови. Пьер протянул ему тряпку. Свирепый взгляд Мэтью не позволял Пьеру подойти совсем близко. Белая тряпка подрагивала в пальцах слуги, похожая на флаг капитуляции. Филипп отошел на несколько шагов. Глаза Мэтью метнулись вслед за ним.
– Это твой отец. А это Пьер, – сказала я, беря лицо Мэтью в свои ладони.
Постепенно его зрачки сузились. Вначале вокруг них появились темно-зеленые кольца, затем серые полоски и наконец цвет радужной оболочки стал привычным серо-зеленым.
– Боже мой! – прошептал потрясенный Мэтью. Он осторожно высвободил лицо из моих рук. – Уже не помню, когда я до такой степени терял самообладание.
– Ты ослаб, Мэтью, и бешенство крови находится у самой поверхности. Если бы Конгрегация обвинила тебя за отношения с Дианой, а ты ответил бы подобным образом, то проиграл бы. Нельзя допустить хотя бы малейшие сомнения относительно ее принадлежности к семье де Клермон.
Филипп большим пальцем расцарапал себе нижнюю десну. Из ранки потекла темно-пурпурная кровь.
– Подойди сюда, дитя мое, – велел он мне.
– Филипп! – Ошеломленный Мэтью вцепился в меня, не желая отпускать. – Ты же никогда…
– Слово «никогда» лишь означает очень долгое время. Маттаиос, не пытайся делать вид, будто знаешь обо мне больше, чем есть на самом деле. – Филипп стал серьезным. – Диана, тебе нечего бояться.
Я посмотрела на Мэтью. Мне очень не хотелось, чтобы неведомая затея Филиппа вызвала у него новый приступ бешенства.
– Иди к нему, – сказал Мэтью, разжав руки.
Все, кто находился на чердаке, замерли.
– Манжасаны создают семьи через смерть и кровь, – начал Филипп, и от его слов все мое существо наполнилось инстинктивным страхом. Большим пальцем Филипп провел кривую от середины моего лба, у самой границы волос, к виску, а потом – к брови. – Этот знак делает тебя мертвой, тенью среди живых, существом без роду и племени. – Затем Филипп начертал симметричный знак на второй половине лица, снова оказавшись между бровей. От холодной вампирской крови защипало мой ведьмин третий глаз. – Этот знак дает тебе новое рождение. Отныне ты моя дочь, связанная со мной кровной клятвой, и полноправный член моей семьи.
Как и всякое строение, сенной сарай имел углы. От слов Филиппа в них появились сверкающие нити, но теперь, помимо янтарных и голубых, там были еще золотистые и зеленые. Прежние нити начали негромко протестовать. Ведь у меня уже была семья, оставшаяся в другом времени и ожидавшая моего возвращения. Но одобрительный гул, доносящийся с чердака, заглушил эти возражения. Филипп поднял голову. Казалось, он впервые заметил присутствие зрителей.
– А вам вот что скажу: у мадам есть враги. Кто из вас готов встать на ее защиту, когда милорда почему-либо не будет рядом?
Те из слуг, кто более или менее знал английский, переводили вопросы Филиппа остальным.
– Mais il est debout, – возразил Тома, указывая на Мэтью.
Увидев, что Мэтью, невзирая на раненую ногу, ухитряется стоять, Филипп тут же опрокинул сына на спину.
– Кто встанет на защиту мадам? – повторил вопрос Филипп.
Его сапог придавливал шею Мэтью, удерживая от поползновений встать.
– Je vais, – первой сказала Катрин, моя служанка-демоница.
– Et moi, – подхватила Жанна, которая, хотя и была старшей сестрой, послушно следовала за младшей.
Едва сестры высказали свою готовность защищать меня, о том же заявили Тома с Этьеном, затем кузнец и Шеф. Тот появился на чердаке с корзиной сушеных бобов. Стоило ему взглянуть на подчиненных, как они забормотали слова согласия.
– Враги мадам явятся без предупреждения, и потому вы все должны быть готовы. Катрин и Жанна отвлекут их внимание. Тома им что-нибудь соврет. – (Взрослые беззлобно засмеялись.) – А ты, Этьен, побежишь звать на помощь. Желательно – самого милорда. Ты знаешь, что́ делать, – заключил Филипп, сурово взглянув на сына.
– Тогда что делать мне? – спросила я.
– Думать, как думала сегодня. Думать и оставаться в живых. – Филипп громко хлопнул в ладоши. – На сегодня развлечения окончены. Возвращайтесь на работу.
Добродушно ворча, слуги покидали чердак, возвращаясь к оставленным занятиям. Едва заметным кивком Филипп выпроводил из сарая Алена и Пьера. Потом ушел сам, на ходу снимая рубашку. К моему удивлению, через пару минут Филипп вернулся. Его рубашка превратилась в сверток, который он бросил к моим ногам. Внутри оказался большой ком снега.
– Приложишь к его ране на ноге, – велел мне Филипп. – И вторую не забудь. На бедре. Оказалась глубже, чем я думал. Я еще и почку задел. Тоже посмотришь.
Отдав распоряжение, Филипп ушел. Мэтью поднялся на колени. Его начало трясти. Я обхватила его за талию и осторожно уложила на землю. Мэтью вырывался, пытаясь меня обнять.
– Потом, упрямец, – сказала я. – Меня успокаивать не надо. Давай лучше займемся твоими ранами.
Я осмотрела его раны, начав с указанных Филиппом. Мэтью помогал мне извлечь кусок чулка из раны на бедре. Рана действительно оказалась глубокой, но благодаря свойствам вампирской крови уже начала затягиваться. Тем не менее я все равно приложила к ней снег. Мэтью уверял, что это помогает, хотя его измученное тело само было немногим теплее снега. Рана в области почки тоже быстро затягивалась, хотя ее вид заставил меня сочувственно вздохнуть.
– Думаю, жить ты будешь, – сказала я, прикладывая последний снежок к его левому боку.
Потом я разгладила Мэтью волосы. Возле глаза к пятну высыхающей крови прилипло несколько прядок. Я осторожно вытащила их оттуда.
– Благодарю за заботу, mon couer. Ты не возражаешь, если я тоже немного позабочусь о тебе и сотру кровь Филиппа с твоего лба? – робко спросил Мэтью. – Мне не нравится ее запах на тебе.
Он боялся нового приступа бешенства крови. Я взялась вытирать кровь сама, и мои пальцы запачкались черным и красным.
– Наверное, я сейчас похожа на языческую жрицу.
– Больше, чем когда-либо.
Мэтью взял немного снега с бедра. Тряпкой ему служил подол рубашки. С их помощью он окончательно стер мне с лица следы моего принятия в семью де Клермон.
– Расскажи о Бенжамене, – попросила я, пока Мэтью занимался моим лицом.
– Я сделал Бенжамена вампиром в Иерусалиме. Дал ему своей крови, думая, что спасу его от смерти. Но тем самым я забрал его разум и душу.
– И у него проявляется твоя тенденция к вспышкам гнева?
– Тенденция! У тебя это выглядит чем-то вроде повышенного кровяного давления, – удивленно покачал головой Мэтью. – Идем, иначе замерзнешь здесь.
Взявшись за руки, мы медленно побрели к замку. Нам было все равно, видел ли нас кто-то и что при этом подумал. Падал снег, отчего унылый ландшафт с его ямами и рытвинами становился белым и гладким. В меркнущем свете дня я смотрела на Мэтью. Черты его волевого лица были так похожи на отцовские, и, как у отца, плечи расправлены, чтобы показать, что он не сгибается под жизненными тяготами.
На следующий день отмечали праздник святителя Николая. Под ярким солнцем искрился выпавший за неделю снег. Благоприятная погода оживила замок, хотя сейчас было время Рождественского поста – серьезная пора для размышлений и молитв. Напевая себе под нос, я отправилась в библиотеку, чтобы вернуть очередную порцию алхимических книг. Я постоянно носила книги в буфетную, но никогда не забывала вернуть их обратно. На подходе к библиотеке я услышала мужские голоса. Один я узнала сразу: спокойный, несколько ленивый голос Филиппа. Второй был мне незнаком. Я толкнула дверь.
– А вот и она, – сказал Филипп.
Его собеседник повернулся в мою сторону, и у меня тут же закололо все тело.
– Боюсь, ее французский недостаточно хорош, а латынь и того хуже, – пояснил Филипп, извиняясь за меня. – Вы говорите по-английски?
– Да. Для нашего разговора этого хватит, – ответил ведьмак.
Его цепкие глаза окинули меня с головы до ног. К невидимым иголочкам добавилась гусиная кожа.
– Вижу, дама пребывает в добром здравии, но она, сир, никак не должна находиться среди ваших соплеменников.
– Я бы с радостью от нее избавился, месье Шампье, но ей некуда деться, и она нуждается в помощи своих соплеменников. Потому-то я и послал за вами. Входи, мадам Ройдон. – Филипп кивнул, требуя подойти ближе.
Каждый шаг усиливал мой дискомфорт. Воздух в библиотеке был тяжелым, насыщенным электричеством, как перед грозой. Пожалуй, я бы не удивилась, услышав громовые раскаты. Мне стало трудно дышать. Питер Нокс стремился проникнуть в мой разум, встреча с Сату в развалинах Ла-Пьера запомнилась сильной физической болью. Этот ведьмак отличался от них обоих и почему-то казался мне куда опаснее. Я быстро прошла мимо опасного гостя и взглянула на Филиппа, прося объяснений.
– Познакомься. Это Андре Шампье, – представил гостя Филипп. – Печатник из Лиона. Возможно, ты слышала про его двоюродного брата – известного врача, к сожалению покинувшего сей мир и лишившего нас удовольствия слушать его мудрые рассуждения о вопросах философских и медицинских.
– Нет, – прошептала я. – Я не слышала об этом человеке.
Я смотрела на Филиппа, совершенно не зная, как себя вести, и ожидая его подсказок.
Шампье чуть наклонил голову, благодаря Филиппа за комплимент:
– Сир, я тоже не имел удовольствия беседовать с ним, поскольку мой брат умер до моего рождения. Но мне приятно слышать ваши высокие отзывы о нем.
Печатник выглядел лет на двадцать старше Филиппа. Должно быть, он знал, что де Клермоны – вампиры.
– Ваш покойный брат, как и вы, был большим знатоком магии. – Филипп говорил в своей типичной манере: неоспоримо и без малейшего оттенка лести. Мне он пояснил: – Это и есть ведьмак, за которым я послал вскоре после твоего приезда. Мне казалось, что с его помощью мы разрешим загадку твоей магии. По словам месье Шампье, он почувствовал твою силу еще на подъезде к Сет-Туру.
– Похоже, интуиция меня подвела, – пробормотал Шампье. – Сейчас я могу сказать обратное: силы у мадам Ройдон совсем немного. В Лиможе я слышал о какой-то английской ведьме. Вероятно, не о ней.
– Говорите, в Лиможе? Уму непостижимо, сколь быстро и далеко распространяются вести о ней. Но к счастью, мадам Ройдон – единственная странствующая англичанка, которая нашла временный приют под нашей крышей. Вот так, месье Шампье. – Ямочки на лице Филиппа блеснули, когда он наливал себе вина. – Нынче на дорогах и так не протолкнуться от французских беженцев. Не хватало только, чтобы к ним добавились толпы иностранцев.
– Войны многих лишили крова, – заметил Шампье.
Один глаз был у него синим, другой – карим, что указывало на сильного ясновидца. Меня удивила его пульсирующая энергия. Похоже, ведьмак черпал силу прямо из окружающего воздуха. Я инстинктивно попятилась.
– Нечто подобное случилось и с вами, мадам?
– Кто знает, каких ужасов она навидалась и пережила? – риторически спросил Филипп, пожимая плечами. – Мы нашли ее в заброшенном крестьянском доме. Она едва могла говорить и лишь сообщила, что десять дней назад убили ее мужа. Мадам Ройдон вполне могла оказаться жертвой всевозможных хищников, как четвероногих, так и двуногих.
Умением талантливо сочинять легенды Филипп не уступал сыну и Кристоферу Марло.
– Я постараюсь узнать о приключившемся с ней. Дайте мне вашу руку.
Я не торопилась выполнять его повеление. Шампье ждал, теряя терпение. Потом он щелкнул пальцами, и моя левая рука послушно потянулась к нему. Едва пальцы ведьмака прикоснулись к моей ладони, меня обожгло волной панического страха. Он ощупывал ладонь, трогал каждый палец, пытаясь выудить самые потаенные сведения. Меня начало мутить.
– Ну что, рука мадам Ройдон раскрыла вам ее тайны? – с легким любопытством спросил Филипп, но я заметила подрагивающую жилку на его шее.
– Ведьмину кожу можно читать, как книгу. – Хмуря брови, Шампье поднес свои пальцы к носу, принюхался и поморщился. – Она слишком долго пробыла в обществе манжасана. Кто пил ее кровь?
– У нас это запрещено, – не моргнув глазом заявил Филипп. – В моем замке никто не посмел бы пролить кровь мадам Ройдон ни развлечения ради, ни чтобы напитаться.
– Манжасан способен читать по крови с такой же легкостью, как я читаю по ее плоти. – Шампье бесцеремонно закатал мне рукав, порвав при этом тонкий шнурок, на котором держалась манжета. – Видите? Кто-то угощался ее кровью. Я не единственный, кто хотел бы побольше узнать об этой английской ведьме.
Филипп наклонился к моему оголенному локтю. Воздух, выдыхаемый им, был не теплым, а холодным. У меня тревожно стучало в висках. Что Филипп задумал? Почему он не одергивает лионского ведьмака?
– След от раны весьма давний. Мадам Ройдон никак не могла получить эту рану здесь. Говорю вам: в Сен-Люсьене она находится всего неделю.
Думать. Оставаться в живых. Я мысленно повторяла вчерашние наставления Филиппа.
– Мадам Ройдон что-то скрывает от меня, равно как и от вас. Я должен сообщить об этом Конгрегации. Это мой долг, сир. – Шампье выразительно посмотрел на Филиппа.
– Разумеется, – торопливо произнес Филипп. – Я бы не посмел становиться между вами и вашим долгом. Я могу оказать вам какую-то помощь?
– Буду признателен, если вы крепко подержите ее, не давая вырваться. Мы должны углубиться в поиски правды, – сказал Шампье. – Многие находят эту процедуру болезненной. Даже те, кому нечего скрывать, инстинктивно противятся прикосновению ведьмака.
Филипп вырвал меня из рук Шампье и грубо толкнул в свое кресло. Одной рукой он сдавил мне плечи, другую упер в макушку головы.
– Так вас устроит?
– Просто идеально, сир. – Шампье подошел ко мне, пригляделся и хмуро спросил: – А это что?
Пальцы лионского ведьмака были перепачканы в чернилах. Эти пальцы скользили по моему лбу и казались мне лезвиями скальпелей. Я стонала, пытаясь отвернуться.
– Почему ваше прикосновение доставляет ей столько боли? – спросил Филипп.
– Не само прикосновение, а сам процесс чтения. Это напоминает выдергивание зуба, – пояснил Шампье. Его пальцы на мгновение остановились. – Только вместо зуба я с корнем вырву ее мысли и тайны. Это больнее обычного чтения, зато, образно говоря, потом нагноений не будет, а я получу четкую картину того, что она пытается утаить. Я бы назвал мой метод плодотворным союзом магии и университетского образования. Колдовство и иные способы, известные женщинам, дают грубые результаты. Иногда вообще никаких. А моя магия точна.
– Минутку, месье. Простите мое невежество. Правильно ли я понял, что у ведьмы не останется воспоминаний о ваших действиях и боли, которую вы ей причинили?
– Останется лишь смутное ощущение потери того, что было у нее когда-то и чего она лишилась. – Пальцы Шампье снова заскользили по моему лбу. – Очень странно, – нахмурился ведьмак. – Почему манжасан оставил здесь свою кровь?
Я совсем не хотела, чтобы Шампье вытащил из меня воспоминания о принятии в клан Филиппа. Я вообще не хотела, чтобы он рылся в моей памяти. Незачем ему знать о моей учебе в Йельском университете, о Саре и Эм, о Мэтью. Наконец, о моих родителях. Я впилась в подлокотники кресла. Вампир крепко держал мою голову, а ведьмак готовился перетрясти и похитить у меня мысли и память. И ни малейшего дуновения ведьминого ветра, ни искорки ведьминого огня не пришло мне на помощь. Мои магические силы молчали.
– А ведь это вы пометили ведьму! – воскликнул Шампье, с нескрываемым упреком глядя на Филиппа.
– Да, – ответил Филипп, не вдаваясь в объяснения.
– Но такого еще не бывало, сир. – Пальцы Шампье продолжали рыться в моем разуме. Его глаза широко распахнулись от удивления. – Это просто немыслимо! Как может она быть… – Он застонал, опустив голову.
Кинжал вошел Шампье между ребер не на всю длину лезвия, но достаточно глубоко. Мои пальцы мертвой хваткой вцепились в эфес. Когда ведьмак попытался вырвать кинжал, я вогнала лезвие до конца. У ведьмака начали подгибаться колени.
– Оставь его, Диана, – скомандовал Филипп, пытаясь разжать мои пальцы. – Он сейчас умрет. Тело упадет на пол. Тебе не удержать такую тяжесть.
Но я не могла убрать пальцы с эфеса. Шампье был еще жив, и, пока он дышал, он мог лишить меня памяти.
Возле плеча ведьмака мелькнуло бледное лицо с потемневшими глазами. Сильная рука Мэтью быстро свернула лионскому печатнику шею. Хрустнули кости, оборвались жилы. Мэтью припал к развороченному горлу Шампье и стал жадно пить кровь.
– Где тебя носило? – сердито спросил Филипп. – Нужно было поторопиться. Диана ударила его, не дав договорить.
Пока Мэтью пил, в библиотеку вбежали Тома и Этьен. За ними – ошеломленная и испуганная Катрин. Широко распахнутая дверь позволяла увидеть часть коридора. Там собрались Ален, Пьер, кузнец, Шеф и двое солдат, которые обычно несли караул у ворот.
– Vous avez bien fait, – заверил их Филипп. – Все уже закончилось.
– От меня требовалось думать, – сказала я.
Мои пальцы онемели, но я и сейчас не могла их оторвать от эфеса кинжала.
– И остаться в живых. Ты восхитительно с этим справилась, – ответил Филипп.
– Он мертв? – хрипло спросила я.
Мэтью поднял голову.
– Мертв решительно и бесповоротно, – успокоил меня Филипп. – Одним пронырливым кальвинистом в округе стало меньше. Сообщил ли он друзьям, что едет сюда?
– Скорее всего, нет, – ответил Мэтью. Он смотрел на меня, и к его глазам возвращался их привычный цвет. – Диана, любовь моя, позволь мне вытащить этот кинжал.
Кинжал с лязгом упал на пол, а следом – с негромким стуком – тело Андре Шампье. Знакомые холодные руки сжали мой подбородок.
– Он что-то учуял в Диане, и это его удивило, – сказал Филипп.
– Я так и понял. Но лезвие достигло сердца раньше, чем я сумел выяснить, что именно.
Мэтью нежно обнял меня. Я не чувствовала своих рук и даже не пыталась сопротивляться.
– Мэтью, представляешь? Шампье намеревался забрать мои воспоминания. Вырвать их с корнем. В том числе и память о родителях. Это все, что у меня от них осталось. А вдруг он лишил меня всех знаний по истории? Как я буду преподавать, когда вернусь?
– Ты поступила правильно. – Одной рукой Мэтью обнимал меня за талию, другой – за плечи, прижав щекой к своей груди. – Откуда ты добыла кинжал?
– Из-за моего голенища, – ответил Филипп. – Должно быть, видела вчера, как я его доставал.
– Понятно. В сообразительности тебе не откажешь, ma lionne. – Мэтью поцеловал меня в макушку и вдруг спросил: – А какой черт принес Шампье в Сен-Люсьен?
– Я сам позвал его, – сообщил Филипп.
– Ты выдал нас Шампье? – взвился Мэтью. – Да он же один из самых отвратительных тварей во всей Франции!
– Маттаиос, мне нужно было убедиться в надежности Дианы. Она знает слишком много наших тайн. Вот я и хотел проверить, что она в состоянии хранить их, даже когда сталкивается с другими ведьмами. Я не мог рисковать безопасностью нашей семьи.
Чувствовалось, Филипп не намерен извиняться за случившееся.
– Ты бы остановил Шампье, не дав ему украсть мысли Дианы? – спросил Мэтью, глаза которого вновь стали темнеть.
– Смотря по обстоятельствам.
– По каким обстоятельствам?! – закричал Мэтью, еще крепче обнимая меня.
– Появись Шампье три дня назад, я бы вообще не стал вмешиваться. Пусть ведьмы сами разбираются. Братству до этого дела нет.
– И ты обрек бы мою пару на страдания?
Чувствовалось, Мэтью не верил своим ушам.
– Еще вчера защита твоей пары была бы целиком твоей ответственностью. Не сумел бы ее защитить – значит не настолько ты предан своей ведьме, как надлежало бы.
– А сегодня? – спросила я.
Филипп внимательно на меня посмотрел:
– Сегодня ты являешься моей дочерью. И потому я остановил бы дальнейшие поползновения Шампье. Но мне даже не понадобилось вмешиваться. Ты сама себя спасла.
– Так вы сделали меня своей дочерью, предвидя, чем закончится визит Шампье? – шепотом спросила я.
– Нет. В церкви вы с Мэтью выдержали первое испытание. В сарае – второе. Клятва на крови была лишь первым шагом к принятию тебя в семью де Клермон. Теперь настало время сделать завершающий шаг. – Филипп повернулся к Алену. – Извести священника, а жителям деревни скажи, чтобы в субботу собрались в церкви. Милорд женится по всем правилам, и свидетелями брачной церемонии станут все жители Сен-Люсьена. Никакой свадьбы в укромном углу.
– Я только что убила человека! Сейчас не время обсуждать нашу свадьбу.
– Чепуха! Брак среди кровопролития – семейная традиция де Клермонов, – отмел мои возражения Филипп. – Мы так устроены, что берем себе в жены и мужья тех, на кого претендуют и другие. Наши браки – дело хлопотное.
– Я… его… убила, – повторила я и для большей доходчивости указала на тело Шампье.
– Ален, Пьер, будьте любезны, уберите тело месье Шампье. Его вид огорчает мадам. У всех остальных есть занятия поважнее, чем торчать здесь и глазеть. – Филипп дождался, когда мы останемся втроем, и продолжил: – Запомни мои слова, Диана. Твоя любовь к моему сыну будет стоить другим жизни. Кто-то пожертвует собой добровольно. Другие умрут, поскольку так сложились обстоятельства. И тебе решать, кто примет смерть: ты, те, кого ты любишь, или кто-то другой. И потому ты должна задать себе вопрос: «Важно ли для меня, кто наносит смертельный удар?» Если этого не сделаешь ты, сделает Мэтью. Ты хотела бы, чтобы смерть Шампье оказалась на его совести?
– Ни в коем случае! – выпалила я.
– А на совести Пьера? Или Тома?
– Тома? О чем вы говорите? Он еще ребенок!
– Этот ребенок согласился защищать тебя от врагов. Ты видела, что за штуку он сжимал в руках? Мехи из буфетной. Тома заострил конец металлического штыря, превратив его в оружие. Если бы ты не убила Шампье, мальчишка при первой же возможности воткнул бы ему этот штырь в живот.
– Но мы же не звери, а цивилизованные существа, – не сдавалась я. – Мы должны обсуждать наши различия и находить взаимоприемлемые решения без кровопролития.
– Однажды я целых три часа проговорил с неким королем, – сказал Филипп. – Ты и многие другие наверняка сочли бы его цивилизованным существом. А под конец нашего разговора он своим приказом обрек на смерть тысячи мужчин, женщин и детей. Слова убивают не хуже мечей.
– Филипп, Диана не привыкла к нашему мировоззрению, – предупредил отца Мэтью.
– Так пусть привыкает. Время для дипломатии прошло. – За все это время Филипп ни разу не повысил голоса. Он говорил так, словно это касалось обыденных дел. Если у Мэтью были теллсы, его отец ничем не выдал своих чувств. – Довольно дискуссий. В субботу вы с Мэтью поженитесь. Поскольку ты моя дочь по крови и по имени, ты выйдешь замуж не только как полагается доброй христианке, но и с соблюдением традиций в честь моих предков и их богов. Сейчас, Диана, у тебя есть последняя возможность сказать «нет». Если ты передумала и не хочешь становиться женой Мэтью, не хочешь принимать жизнь… и смерть, которые влечет за собой брак с ним, я помогу тебе благополучно вернуться в Англию.
Мэтью чуть отстранил меня. Ненамного, на несколько дюймов. Это был символический жест, имеющий глубокий смысл. Даже сейчас он давал мне выбор, хотя давным-давно сделал свой. Я свой тоже сделала.
– Готов ли ты взять меня в жены, Мэтью?
Поскольку совсем недавно я совершила убийство, то была обязана задать ему этот вопрос.
Филипп кашлянул, подавляя смешок.
– Да, Диана. Я готов взять тебя в жены. Однажды я уже это сделал, но готов сделать вторично, чтобы доставить тебе удовольствие.
– Мне тоже хватило одного раза. Это мы делаем для твоего отца.
Я больше не могла думать о браке. У меня дрожали ноги, а на полу краснело пятно крови.
– Тогда мы пришли к общему согласию, – заключил Филипп. – Отведи Диану в ее комнату. Пусть побудет там до тех пор, пока мы не удостоверимся, что поблизости не рыщет никто из друзей Шампье. – У двери Филипп остановился. – Маттаиос, ты нашел женщину, которая тебя достойна. Надежд и смелости ей не занимать.
– Знаю, – ответил Мэтью, беря меня за руку.
– Знай, что и ты всецело достоин ее. А потому хватит сожалеть о своем прошлом. Начинай жить настоящим.
