Антракт
Страх лечат дважды
– Сама пугало огородное!
Остер. Нарушение правил приличия
Психологический центр «Озеро»
Февраль, 2020
– Мы на полтретьего.
Лера вышла из оцепенения. Февраль издевался над метеозависимыми москвичами со сладострастным зверством инквизитора, только что вернувшегося из отпуска. Была ли в инквизиции система отпусков? А профсоюзы? А бонусы для наиболее оскорбленных верующих? Куда только не уносит поток скучающего сознания, если торчишь целый день за стойкой администратора.
– Здравствуйте. Доктор вас уже ждет. Прошу, следуйте за мной.
Никаких имен. Никакой информации в электронном расписании. Никакого расписания. Но Лера узнала пациентку. Это было нетрудно. Елену Ерофееву узнал бы любой, кто смотрел телесюжеты о замороженных офшорах российской элиты. Что такого было в ней, кроме статной фигуры и пронзительного взгляда? Волосы. Грива расплавленной меди, дичайшим образом легированная серебром. При каждом шаге седые пятна хаотично перемещались по темно-рыжему полотну, образуя такие узоры, что Герман Роршах удавился бы от зависти.
За женщиной послушно следовал мальчик лет семи, названный Дмитрием в честь деда по материнской линии. Линия отцовская была убрана из воспитательного процесса, семейной хроники и из списка вещей, достойных упоминания. Кроме этих двух линий было еще множество таких, которые не поддаются стиранию: оставленные в уголках глаз следы вселенской усталости, одиночества и отчаяния. Елене стоило бросить бизнес и пойти в дизайнеры, чтобы потрясти свет новым брендом. Масками из тонкого фарфора, испещренного сетью легких морщин.
Безмолвное шествие окончилось.
Серая мышка вернулась за стойку, размышлять об инквизиторских профсоюзах. У нее был всего час, чтобы определиться с бонусами для эффективных инквизиторов. Впрочем, поток мыслей мог в любой момент сменить направление. Шаг влево – и Лера озаботится наследованием короны у императорских пингвинов. Шаг вправо – и пингвины примут христианство. И им тоже придется создавать инквизицию. И там тоже будут профсоюзы. В отпуск хочется.
– Мама, а ты расскажешь доктору про чучелку? – поинтересовался мальчик.
Ерофеева вздохнула и толкнула тяжелую дверь.
За столом сидела дама постбальзаковского возраста в белом накрахмаленном халате и с прической, как у Мирей Матье. Почти как у Мирей Матье. Если бы французская певица неделю не мыла голову.
Это произвело на Ерофееву терапевтический эффект. Приятно встретить человека, еще сильнее затюканного хорошей жизнью, чем ты. Твои собственные невзгоды кажутся уже не стаей свирепых грифов, а слегка назойливой шумной толпой пингвинов. Пингвины шумною толпой…
– Добрый день. Располагайтесь!
Не верилось, что настолько уставшая от самой себя женщина может генерировать такие приятные голосовые волны. Вероятно, ее голосовой генератор работает на каком-то древнем дизельном топливе из расплавленного бархата.
Ерофеева наугад выбрала один из стульев, расставленных в разных точках кабинета.
Дима, обычно погруженный в свой мир и плохо переносивший присутствие других людей, вдруг подошел к столу Озерской.
– А вы маму лечить будете или меня? – с некоторой мольбой в голосе спросил он, доверчиво глядя Светлане прямо в глаза.
– Ну… а если никого лечить не нужно? – она ласково улыбнулась.
– Так не бывает! – возразил мальчик. – Вы же доктор. Значит, должны кого-то лечить. Другие доктора меня лечили.
– Может, это были неправильные доктора? Они много говорили и мало слушали?
Мальчик закивал.
– Тогда твоя очередь говорить. Расскажи о себе. Все, что считаешь интересным.
Мальчик успокоился и повеселел, когда понял, что сегодня все обойдется. Никто не будет стучать молоточком под коленкой, светить в глаз фонариком. И не заставит искать лишнюю картинку! Диме не нравились такие задания. Каждая из четырех картинок как-то отличалась, и мальчик торопился рассказать врачам обо всех отличиях. Но те только печально качали головой и что-то записывали в блокнот.
Тетя Света никуда ничего не записывала, картинки не показывала и глупых вопросов не задавала. Она просто слушала, как Дима, усевшись на кушетку и болтая ногами, рассказывает о своем мире, построенном на фундаменте из множества взахлеб прочитанных книг… И даже мама стала улыбаться, видя, что ее дорогой мальчик снова такой же жизнерадостный и беззаботный, как раньше.
– Это прекрасно, что ты любишь читать! – Светлана Александровна искренне и с интересом слушала рассказ Димы. – Кто же твой любимый герой?
– Капитан Немо! – не задумываясь выпалил Дима. – Я тоже хочу, чтобы у меня была подводная лодка.
– У маман дома хорошая библиотека. Два этажа книг, – проснулась Елена. – Мне последние пару месяцев приходится скрываться от озверевших СМИ. У властей последние зубы выпали. Нет бы посадить парочку горлопанов, остальные резбегутся… Да Вы, наверное, все сами знаете. Вот Диму и пришлось к бабушке отправить на зиму. У маман библиотека занимает два этажа. Теперь за уши не оттянешь от чтения!
Каждый раз казалось, что еще более довольной Светлану сделать трудно. Чем дальше мальчик рассказывал, тем сильнее были исходящие от доктора волны тепла и одобрения. Искренняя радость за чужого ребенка искрилась в умных грустных глазах, отскакивала от мягко постукивающих по столу подушечек пальцев, приподнимала давно отяжелевшие уголки губ.
Непринужденная беседа длилась минут двадцать, и все это время никто не вспомнал о причинах визита. Мальчик рассказывал о большом бабушкином особняке, полном интересных книг. О реке, которая протекает неподалеку, но в которой нельзя купаться. О том, как он любит собак из маминого питомника ризеншнауцеров.
Светлана Александровна слушала, растворяясь в рассказе юного пациента. Его реальность становилась ее реальностью. Его время – ее временем. Было трудно, ведь дети еще не успели по-настоящему познакомиться с Хроносом. Вчерашний день бесконечно далек от них, завтрашний непременно обещает быть полным сюрпризов.
Дима на удивление хорошо ориентировался во времени. Настолько, что как будто захотел спрятаться от его течения, нырнуть на дно. На это указывали герои его любимых книг. Капитан Немо, живущий в подводной лодке. Таинственная Владычица озера, лишь однажды поднявшаяся из глубин, чтобы подарить Артуру меч Экскалибур. Циклоп, притаившийся в пещере. Рыцарский замок, обнесенный широким рвом. Омут. Жажда безвременья.
– Тебе бы хотелось отправиться вместе с капитаном Немо в глубины океана? – вернулась к началу разговора Светлана.
– Конечно! – воскликнул мальчик. – В подводной лодке никто меня не найдет!
– А кто тебя хочет найти?
Мальчик погрустнел, опустил взгляд и что-то виновато пробормотал. Светлана вопросительно посмотрела на маму Димы.
– Светлана Александровна, это очень больная тема. Из-за рассказов Димочки нам обоим предлагали срочную госпитализацию.
– Кто предлагал, интересно уточнить? – Озерская почувствовала укол профессионального негодования.
– Смирнов.
– Смирнов?! Старый черт, до детей добрался!
– Мне Ерванд Оганезович показался очень грамотным врачом. Столько тестов провел: и для Димы, и… и для меня тоже. Зачем-то.
– Тесты! – горько усмехнулась Озерская. – Больше ничего он не умеет. Я никогда не стала бы обсуждать своих коллег, но он мне даже не коллега. Смирнов никакой не психиатр.
– А кто?! – недоверчиво уточнила Ерофеева.
– Будете смеяться. Театральный режиссер. Хобби у него такое: психиатрия. Он набрал труппу из душевнобольных и ставит спектакли для политической элиты.
– Теперь понятно, как он получил должность главврача Ховринки.
– Ховринской больницы?! – Светлана ахнула. – Когда ее успели достроить?
– Она существует на бумаге, – фыркнула Елена. – Государственная психиатрическая клиника самого современного уровня. Под ее знаменем уже объединили несколько десятков переполненных лечебниц. Врачей сократили, пациентов повысылали за Урал. Оптимизация! Моя сестра выигрывала тендер на реконструкцию здания. Трижды. Но каждый раз строители в страхе бежали, куда глаза глядят. Кто еще мог бежать.
– Ну вот видите! Какие глупые бывают врачи! Даже собственную клинику построить не могут, – услышав это, Дима встрепенулся и с воскресшей надеждой уставился на психотерапевта. – У меня в кабинете никто ни о каких больницах не говорит. И я прекрасно понимаю капитана Немо. Так хочется на недельку взять отпуск, залезть в подводную лодку и погрузиться поглубже в Тимирязевское озеро ото всех проблем. Там меня не найдут ни генералы ФСБ, ни надоедливые коллеги, ни…
– Ни чучелка! – радостно подхватил мальчик.
– Чучелка?
– Да! Черная чучелка. Я от нее на подводной лодке уплыву, она меня не достанет!
– Она не умеет плавать? – спрашивать, что это за существо такое, Светлана не спешила, да и не хотела. Бессознательно она догадывалась: открывшаяся правда сделает из психотерапевта фигуру жалкую и беспомощную.
– Нет! Она даже из дома не выходит и людей боится. Живет в своем темном углу!
– А тебя она тоже боится?
– Нет…
– Почему?
– Потому что это я ее боюсь. Из-за чучелки меня хотели положить в больницу. Я залезаю под кровать, когда она приходит.
– А когда она приходит?
– Ночью. И я залезаю под кровать. А там холодно! Она может до самого утра по комнате прыгать…
– Шумно прыгает?
– Очень шумно! И страшно.
– А кто-то еще слышал, как чучелка прыгает по комнате?
– Да! Бабушка.
– Да? И что она сделала? – немного помедлив, спросила Светлана.
– Она пришла и сказала, что это я сам прыгаю, – обиженно насупился маленький Дмитрий. – А чучелка успела спрятаться.
– После этого я и побежала к Смирнову! – вмешалась Елена. – Мы с маман были сильно обеспокоены. Раньше Димочка ничего подобного не придумывал.
– А еще мне грустно, потому что мне нравится в большом доме, а чучелка там поселилась и мне мешает спать! – мальчик подвел печальный итог своим злоключениям.
– И когда в первый раз пришла чучелка?
– После Нового года! – уверенно сказал Дима.
– Да, это было в начале января! – тут же подтвердила Елена, пошуршав страницами ежедневника. – Маман вернулась в Россию чуть раньше, под католическое рождество, когда было совсем тяжко. За нее серьезно взялись в Европе. Озверевшие. Поэтому особняк на Барвихе вновь ожил. Я и решила ребенка наконец-то познакомить с бабушкой.
– Значит, Роза Соломоновна вернулась из Аргентины. Хороший рождественский подарок. Как она себя чувствует? – поинтересовалась Светлана.
– Вы знакомы? – Ерофеева всегда подозревала психотерапевтов в телепатии, поэтому старалась лишний раз не думать в их присутствии.
Розалию Соломоновну Альтберг (урожденную Ерофееву) Озерская знала очень хорошо. Политическая карьера пожилой фрау переживала очередной ренессанс. О выходе на заслуженный отдых речи не шло.
Как назло, под занавес прошлого года в ЕС разразился парламентский кризис. Вездесущая комиссия по этике шерстила всех, по привычке бросившись искать невидимую «руку Кремля». За неимением улик, за руку схватили не Кремль, а мимо проходившую Розу. Когда-то она была почетной диссиденткой, и ее на все лады превозносила немецкая пресса. Но что может быть загадочней западной толерантности? Розе пришлось срочно бежать в Аргентину. Там она почему-то не задержалась, почти сразу прилетев в Россию, замкнув круг политической эмиграции длиною в жизнь.
Впрочем, фрау Альтберг появлялась в России. И делала это гораздо чаще, чем думали ее родственники. В загородной резиденции на Барвихе регулярно проходили тайные встречи пожилой дамы с ведущими политиками и финансистами.
Если визит на Родину совпадал с субботним вечером, то интриги отправлялись ждать за дверью. Роза устраивала небольшое чаепитие для друзей. Ее другом в единственном экземпляре была Света. То ли потому, что они уже очень давно общались, то ли потому, что Озерская ведала уникальным рецептом чая с виски.
Елене знать обо всем этом было необязательно.
– Фрау Альтберг очень многое сделала и для российской психиатрии, и для «Озера», и для меня лично. Я думала, что она и посоветовала Вам прийти сюда.
– Что? – нервно рассмеялась Лена, ее зрачки едва заметно сузились. – Вот глупость-то. Вас мне порекомендовал Янковский, когда в очередной раз посещал мой питомник. Его тоже либералы сильно поклевали, и теперь он залечивает душевные царапины в собачьем обществе. Что до маман… о, она категорически против любого лечения Димы!
– Это была ваша инициатива, – утвердительным тоном спросила Света.
– Я просто проявила бдительность. Димочка у меня очень впечатлительный. И очень хороший рассказчик. Вот мы тут сидим, а маман в особняке пытается выследить чучелку. Включилась в детскую игру и заигралась.
«Прямо смена караула,» – подумала Светлана.
Вроде все было ясно, мозаика должна была вот-вот сложиться. Ребенок лишен внимания матери, малознакомая бабушка не может компенсировать этот пробел. Зимнее одиночество в коттеджном поселке, бурная фантазия… Но что послужило спусковым крючком? Когда зародился этот образ? Что это за чучелка такая? Времени оставалось минут пятнадцать, а вопросов было еще так много.
– А ты не боишься, что чучелка придет сюда? – осторожно спросила Светлана.
– Нет! – храбро ответил мальчик и пояснил. – Что ей здесь делать? Она живет в своем темном углу, выходит оттуда ночью, прыгает по комнате. Вот если бы чучелок стало две, то было бы страшно. Две чучелки означает смерть.
Какое многозначительное заявление! Понять бы его смысл. Одна чучелка, стало быть, еще не предел? Откуда бы взяться второй?
– А тебя чучелка пытается найти?
– Нет. Наверное, нет. Зачем ей это?
– Я думала, что ты знаешь! – искренне удивилась врач. – Раз она к тебе приходит, значит ей что-то нужно. Может, ты боишься, что чучелка тебя съест.
Конечно, так давить на детские страхи было категорически нельзя. Но тут был особый случай. Страх мальчика перед чучелкой не имел конкретных причин. Это и не страх в привычном смысле. Скорее, смесь раздражения и брезгливости. «Вот придет баба-яга, украдет и съест» – такие сказки не для Димы, он в них попросту не поверит. Даже если сам выдумает подобный сюжет, то не найдет повода бояться.
– Я же говорю, – с терпением, достойным взрослого, пояснил Дмитрий. – Чучелка вылазит из своего темного угла, бродит по комнате, прыгает. Больше ничего не делает. Она просто страшная… Да. Вот так. Я ее боюсь, потому что она страшная!
– Поэтому ты прячешься под кровать?
– Поэтому я просто лежу под кроватью! – возразил мальчик. – Это не прятки. Я не прячусь. Она не ищет.
– То есть, Дмитрий, тебе все равно: заметит она тебя или не заметит? Просто на нее неприятно смотреть?
– Да! – энергично закивал Дима. – Просто она страшная, и я ее боюсь. А зачем она приходит, я не знаю. Она непонятная и поэтому страшная. Еще я очень-очень боюсь, что их вдруг станет две.
Вот дела! Уже ни в какие рамки такой ответ не лезет. Дети в таком возрасте обычно очень детально описывают свои страхи. Буквально регламентируют. У детских фантазий есть внутренняя логика и свои законы. Пусть на первый взгляд это незаметно, и страх перед «злым дядей» совершенно иррационален.
Стоит только выслушать ребенка, и он выдаст целый свод правил, которым подчиняется его страх. Иначе и быть не может. Психика обязана контролировать чудищ, которых сама же сотворила. Поэтому мы знаем о своих страхах все, пусть и на бессознательном уровне. Родители могли бы гораздо лучше понимать своих детей, если бы за каждым глупым страхом видели мощный психический труд.
А здесь?! Чучелка в рассказах мальчика ведет себя как самостоятельное существо, наделенное какими-то скрытыми мотивами. Скрытыми не только от врача, но и от юного пациента.
Возможно, у Димы просто очень сильная фантазия. Но тогда темноты он боялся бы гораздо больше и давно бы населил свою реальность множеством страхов.
Есть сценарий серьезнее. Психическое расстройство, распад разума. Какая-то область фантазирования отправилась в долгое путешествие, оторвалась от основной личности. Чтобы отсечь самое худшее, Озерская обратилась к святому источнику психиатрических знаний: к детскому творчеству.
– Дмитрий, ты любишь рисовать? – мальчик кивнул. – Вот тебе альбом, карандаши. Садись за тот столик и нарисуй свою комнату в бабушкином доме, – дождавшись, когда ребенок начнет увлеченно перебирать карандаши и наносить первые штрихи, Светлана повернулась к Елене. – У Димы хорошее воображение и нестандартное мышление. Это безусловно радует. Вам следует больше времени проводить с ребенком, как бы банально это ни звучало.
– Да знаю я! Но последние события меня уничтожили. Эти бесконечные забастовки и протесты, информационные атаки на всех фронтах. Все рушится. Средний класс помешался на своем центризме. Мне страшно. Никаких мужей в запасе у меня нет. Кинулась к знакомым из администрации. И знаете что? В Кремле говорят, что к ним приехал какой-то там демонолог и скоро он все разрулит. Нет, они издеваются надо мной! С самым серьезным видом пересказывать бульварные сплетни! Демонолог! Разрулит!
– Понимаю… Скажите, пожалуйста, а Дмитрий часто болеет?
– Почти никогда. Два года назад серьезно простудился.
– Астма, аллергия?
– Нет.
– Кожные заболевания?
– Ни разу. А что такое?
– Нет-нет, все хорошо.
– И все же?
– Леночка, я знакома с вашим семейством уже давно и знаю Ваш потомственный интерес к медицине. Почти вся ваша родня имеет медицинское образование…
– И ни один из нашего клана не работает по специальности. У нас более достойное призвание! – женщина гордо вскинула голову.
Сестры Ерофеевы (под эгидой матери) создали крупнейший строительный картель и успешно решили проблему застройки самых неприветливых территорий. Дальний восток, Крайний Север, взрывоопасный юг, изнеженный запад – всюду природа уступала их напору. Старшая сестра подняла планку и переключилась на самый экстремальный вид строительства: элитные жилые комплексы в Московской области. Пыталась даже замахнуться на Ховринскую Твердыню, но что-то пошло не так.
– А психосоматикой Вы никогда не интересовались?
– Ее я постаралась забыть, как можно скорее. Постоянно начинаю искать у себя болезни. И нахожу. Приходится лечить. Так к чему Вы ведете?
– К тому, что у каждой детской болезни есть своя функция. Это не просто слабость молодого организма. Ребенок, обделенный вниманием, болеет, чтобы исправить ситуацию. Его окружают заботой, о нем говорят, с ним общаются. Это мощная мотивация. И подумала, что…
– Что страх Дима придумал, чтобы я с ним общалась! – закончила мысль Елена.
– Да, но с большой оговоркой. Ему помогли придумать страх.
– Ну еще бы! – саркастически усмехнулась Ерофеева; ее подбородок судорогой повело к левому плечу, шея поворачивалась рывками, как на шестеренках.
– Я нарисовал! – Дима торжественно протянул Озерской свое творчество.
Светлана оторвала периферический взгляд от Лениной кататонии, положила рисунок перед собой, обхватила голову руками и как следует взъерошила свою и без того не вполне опрятную прическу. Бессознательное мальчика говорило с ней. Внешний мир заволокло туманом. Ее взгляд парил над изображением, словно ястреб, отрешенно созерцающий долину. Хищные птицы не ищут добычу. Они просто летят куда-то: величественно и бесцельно. Но стоит только чему-то внизу начать движение, птица без лишних раздумий входит в пике. Все ниже-ниже, туманный образ обретает очертания, он уже рядом…
– Есть! – громкий шепот, от которого замерли мать и сын. – Покажи, откуда выползает чучелка.
Мальчик молча указал куда-то в угол рисунка, ничем не примечательный и никак не выделенный. Вместо мышки-полевки ястреб сегодня поймал прошлогоднюю газету, влекомую ветром.
– Тогда что здесь такое темное? – Светлана указала на грозное пятно около кровати.
– Шкаф.
– Он тебе не нравится?
– Он скучный. Там лежат старые вещи. Я туда не заглядываю. Там лежит чучело чучелки.
Озерская не сразу осмыслила услышанное. Чучело? Чучелки?
– Прости, я немного не понимаю тебя. Там вторая чучелка, которая означает смерть?
– Нет. Ничего она не означает. Это просто чучело.
– Из шкафа чучелка не вылезает?
– Нет. Только из своего темного угла.
– Ну как же я сразу не поняла! – Ерофеева закашлялась, одним привычным движением выудила из сумочки бутылку минералки и судорожно отпила. – Мы же сами вместе с Димой сшили это пугало! Конечно, он теперь его боится.
– Сшили пугало? Зачем? – насторожилась Светлана.
– Надо было чем-то руки занять. Вот и сшили! – почти огрызнулась Ерофеева, но быстро овладела собой.
– И отнесли в дом?
Вопрос вызвал у Лены новый приступ сухого кашля и плохо скрываемой ярости. Глоток воды, и она с трудом овладела собой.
– Простите, кукурузных плантаций не держим.
– Понятно, почему не на улицу. Но почему именно в шкаф?
– Какая Вам разница! – спокойствие давалось Лене со все большим трудом. – Просто так Дима может всегда сам убедиться, что чучелка неживая. Что мы ее сами сделали. Вот и все. Начинает бояться. Подходит к шкафу. Открывает. Видит свою чучелку. Успокаивается.
С каждым словом нижняя челюсть Ерофеевой дергалась, словно женщина хотела подбородком клюнуть правую ключицу.
– Ничего не понимаю, – Светлана опять взъерошила себе волосы. – Вы сделали пугало, и Дмитрий его теперь боится?
– Ну конечно! – раздраженно подтвердила Лена и зашлась в приступе нервного сухого кашля.
Спасительная минералка закончилась. Елена все сильнее выходила из себя. Но тем спокойнее становилась Светлана. Она решительно игнорировала агрессивные импульсы пациентки, стараясь спровоцировать прорыв эмоциональной блокады. Вот только зачем? Света сама не знала.
– Ладно. Допустим, Дмитрий в своем воображении смог оживить пугало.
– Его лечить надо! – резким полумеханическим голосом прокаркала любящая мать. Подбородок горделиво задрался, увлекая за собой все лицо, заставляя шею напряженно выворачиваться.
– И Вы пытались его вылечить. Для этого вместе с ним смастерили пугало. И поставили к Диме в шкаф, чтобы он не боялся чучелку. Правильно?
– Конечно! Я же мать. Я должна заботиться о сыне.
– Конечно-конечно. А почему ваш сын стал бояться чучелку?
– Потому что в шкафу появилось пугало.
– Так что же появилось раньше? – голос Светланы звучал как никогда проникновенно. – Пугало или чучелка?
Ерофеева закатила и наполовину закрыла глаза. Застрявшие на неудобной позиции веки часто дрожали.
Озерская решилась на отвлекающий маневр.
– Елена, Вы любите пазлы?
В ответ – злобное нечленораздельное бормотание.
– Дмитрий, можешь разрезать свою картинку? – Светлана достала из выдвижного ящика ножницы и протянула мальчику.
Дима принялся радостно и старательно кромсать рисунок на косые полоски. Материнский припадок ничуть не смутил его. Привык?
Лишний раз Озерская убедилась: настоящие пациенты редко приходят сами. Их приводят пациенты мнимые. Только по-настоящему близкий человек готов взять на себя роль приманки, расцвести букетом неврозов, признать себя больным – лишь бы вместе с собой завлечь к врачу истинный источник психоза.
Когда приходит женщина, приводит мужа, отца или ребенка и говорит: «Ему нужна помощь», то их действительно надо спасать. От этой женщины. Другой вопрос – почему мужчины терпят близость с этим психопатическим генератором. Психоз затягивает, увы. Кому-то нездоровая атмосфера попросту нравится. Кто-то разумно решает сделать ноги (как бывший супруг Елены, например). Лишь у ребенка нет выбора. Что же тогда делать психотерапевту? Как не выдать своего знания? Делать вид, что ничего особенного не произошло.
Светлана перемешала кусочки бумажной головоломки и жестом пригласила к столу Елену. Затравленно глядя на психотерапевта, та взялась за реставрацию. Ее движения были заторможенными, механическими, неуверенными. Как будто из проржавевшей швейной машинки пытались выжать сложный узор. Неужели чучелка была ее собственным страхом? А восприимчивый Дима стал лишь рупором для душевных криков своей матери?
Озерская сильно пожалела, что в центре сейчас не было Игнатия. Он бы без труда стабилизировал пациентку, погрузив в транс. Хотя самодельная бумажная головоломка загипнотизировала пациентку не хуже, чем это сделал бы Аннушкин после долгих уговоров проявить свое мастерство. Приманка сработала. Несколько минут Ерофеева будет погружена в беспорядочное перекладывание частей рисунка.
– Дима, помнишь, ты сказал, что две чучелки означают смерть? – шепотом спросила Светлана.
– Помню. И поэтому я очень боюсь, что их две станет. Две чучелки значит смерть, – слова мальчика обрели вес оккультной формулы. – Первая чучелка это угроза. Это значит, что скоро обязательно будет вторая. Но тебя уже не будет.
– А когда появится вторая чучелка? – наконец-то правильный вопрос. Где раньше была твоя хваленая интуиция, Светлана ты Александровна?
– Когда закончатся таблетки от головы, – грустно сообщил Дима. – И лысый доктор их больше нам не даст, потому что мама больше не пойдет к этому доктору.
– Дмитрий, ты уже взрослый мальчик. Пообещай мне, что не будешь пить эти таблетки. Я поговорю с твоей бабушкой. Слушайся ее, она хороший человек.
– А я и не пью эти таблетки. Их пьет мама. И когда они закончатся, появится вторая чучелка.
– Ты хочешь сказать, твоя мама превратится в чучелку?
– Нет. Мама сделает из меня вторую чучелку, – серьезно и спокойно ответил юный психиатр.
Правда – это не лучик света в темном лабиринте, а светошумовой граната. Связка светошумовых гранат. Взрыв на военном складе.
– Вы что мне подсунули?! Это шутка такая?! – Ерофеева отскочила от пазла как ошпаренная. – ВЫ! Хотите из меня сделать дурочку?! Я не психопатка какая-нибудь! Зачем Вы подменили рисунок?!
Ерофеева орала так, что окно, недавно отмытое от беличьей крови, жалобно брякало в ответ, умоляя больше не беспокоить его таким ужасным образом. Вместо уставшей бизнес-леди в кабинете бушевала фанатичная анархистка, сболтнувшая лишнее на допросе у доброго следователя.
– Всего доброго, Светлана Александровна! Не думала, что в таком приличном месте засела такая форменная шарлатанка! Я сегодня же поеду к Ерванду Оганезовичу. Пусть выпишет нам самое сильное лекарство.
«И действительно, пусть выпишет, да посильнее,» – хотела съязвить Озерская. У нее отобрали спасательный круг самообмана. Оставалось только потонуть в океане гротескных образов и сумрачных предчувствий. Время сеанса закончилось, и лишь под занавес было сказано главное: правда. Но что делать с этой правдой теперь? Надеяться, что это странное семейство придет снова. Надейся, Света.
– Но маааам…
– Никаких мам! – Елена подхватила сумочку, открыла дверь и ошарашенно отступила на шаг назад. – Ой…
– Ну как это никаких мам? Мам много не бывает!
В дверях стояла пожилая дама, старомодно, но изысканно одетая. Лицо ее покрывали морщины, под глазами уже давненько обосновались темные мешки. Таинственно поблескивали рубины на многочисленных перстнях. Вместо ожидаемого аромата французских духов за фрау увивался запашок крепкого черного табака.
– Бабушка! – радостно закричал Дима и подбежал к фрау.
– Привет, родной.
– Розалия? – Светлана лихорадочно пыталась вспомнить сегодняшнее расписание. – Очень непривычно видеть тебя здесь. Ты по записи? Или просто решила поддержать родственников?
– Светочка, разве сейчас что-то может быть просто? Записалась. Кругом сплошное безумие! Отпусти скорее моих несчастных потомков! С Димой все в порядке. Лене просто нужен отдых. За ней присмотрит мой секретарь.
– Мама, я…
– Хелена! Ты сама сказала: никаких мам. Ваше время вышло. Подожди меня в холле.
Дверь за мальчиком и Еленой закрылась.
Роза Соломоновна обессилено опустилась в кресло.
– Чаю? – догадалась Светлана.
– Только по твоему рецепту, – прикрыла глаза дама и провалилась в полудрему, пока Озерская бегала за чашками, чайником, заваркой и главным компонентом (конечно же, виски).
– Знаешь, Розалия, я не имею права обсуждать пациентов с кем-либо. Особенно с родственниками… – миниатюрный столик передвинулся из угла к креслам и приготовился к ритуалу дружеского чаепития.
– Неужели ты думаешь, что я буду тратить столько времени на дорогу ради той информации, которую уже знаю? И которую знаешь ты. Это же все при мне происходило. И происходит. Надеюсь, у вас тут нет пожарной сигнализации, – не открывая глаз, Роза принялась набивать черным табаком потрепанного вида трубку, единственного невредимого свидетеля всех ее закулисных разговоров. Альтберг затянулась. – Приятное воспоминание из Аргентины. Табак без всяких примесей, ароматизаторов и прочей акробатики.
Светлана поняла: ее старая знакомая пришла в качестве пациентки. Значит, скоро пойдет черный снег. На горе засвистит стая раков. Или пингвинов, на крайний случай.
Неужели это тот самый шанс дважды попытать удачу во взломе хитроумной шкатулки семейного психоза? Но как не хотелось этим шансом пользоваться! Страх, не открывай личико. Страх, ты уже был назван по имени. Не заставляй лечить тебя дважды.
– Ее творчество? – Розалия бросила брезгливый взгляд на бумажную мозаику, так и не убранную с большого стола. – Не удивлена. Лена последний месяц только и делает, что рисует. Безвкусно, криво, грубыми мазками, без всяких правил композиции. Но что-то в ее мазне заставляет ходить и оглядываться. Тут она постаралась на славу. Ну и физиономия…
Светлана бросила взгляд на пазл, на эту последнюю каплю в аффектной чаше Елены. Из хаоса жирных черных линий смотрело чье-то лицо, если можно было так назвать этот гротескный образ. Нечто мерзкое, злобное, перекошенное, сшитое из лоскутов плоти и политое смолой. Образ, сотворенный не перепуганным мальчиком, но его заботливой матерью.
– Видишь? Неизвестно, что она может сделать с Димой. Со мной.
Альтберг снова затянулась.
– Согласна. Состояние Елены вызывает серьезные опасения.
– Да какая там Елена?! Разве в ней дело? – Альтберг устало посмотрела на дно своей чашки. – Нам всем не дает покоя эта мерзкая чучелка. Каждую ночь прыгает по коридорам особняка, роется в шкафах и противно хихикает.
