— Ты действительно не против?

Тед, сидя на террасе с вечерней газетой и порцией джина с тоником, поднимает голову и улыбается.

— Конечно, не против, дорогая. Ты иди. Развлекись. Мы с Сарой отлично проведем время.

Ева наклоняется и целует его в теплую щеку. На часах немногим больше шести, и на улице все еще жарко, хотя солнце готовится вот-вот нырнуть за деревья и скоро терраса погрузится в тень.

— В холодильнике фаршированные помидоры. Их надо лишь на несколько минут засунуть в духовку и сделать салат.

— Ева.

Он берет ее за подбородок.

— Мы справимся. Иди. — Спасибо. До вечера.

Сара читает в своей комнате; дочь стала задумчивым, замкнутым ребенком, и Ева немного беспокоится о ней, позабыв, что в этом возрасте тоже предпочитала мир книг беспокойным детским компаниям. Жаль, что у них нет сада, где Сара могла бы играть. «А в Париже, — размышляет Ева, — у нас будет сад?»

— Я ухожу, дорогая. Вернусь не поздно. Тед накормит тебя ужином.

— Хорошо, — отвечает Сара, отрываясь от книги — она дочитывает «Маленьких женщин» Луизы Мэй Олкотт и с трудом может думать о чем-то, кроме судьбы Бет Марч. Ева поражается отстраненному, невероятно взрослому выражению на лице дочери.

— Хорошего вечера, мам.

В прихожей она надевает босоножки и лезет в сумку — проверить, на месте ли приглашение, которое Джим Тейлор вложил ей в ладонь на дне рождения Антона, перед самым уходом.

Ева решает пройтись: Корк-стрит недалеко, а она весь день просидела у стола, редактируя одно трудное место в своей второй книге. Героиня романа Фиона — актриса. Она добилась славы, но все более отдаляется от мужа-адвоката — трогательно преданного и скучного; это вольная интерпретация ее жизни с Дэвидом, только герои поменялись местами. Но к своему огорчению Ева никак не может изгнать мужа из повествования. «Почему, — спрашивает Дафна, ее редактор, в последних замечаниях к тексту, — он так долго мирится с эгоизмом Фионы?»

Ева не находила пока ответа на вопрос и поэтому сегодня позволила себе отвлечься: прочитала письма, принесенные почтальоном после обеда, поболтала с Дафной по телефону. Ничего за день толком не сделав, теперь она испытывала чувство неловкости из-за того, что оставляет Теда присматривать за дочерью, отправляясь на встречу с другим мужчиной — какой бы безобидной эта встреча ни выглядела. На улице она смотрит вверх, надеясь поймать взгляд Теда, но тот целиком поглощен чтением газеты.

Прошел почти год с того дня, как Ева впервые согласилась поужинать с ним. Тед добивался этого несколько недель — оставлял записки в ее ящике для корреспонденции или в книгах на рабочем столе; присылал букеты цветов — они заполоняли кабинет, который она делила с Бобом Мастерсом, литературным редактором, и редактором женской полосы Фрэнком Джарвисом. Букеты напоминали Еве — и воспоминания эти были приятны — о пятничных розах Дэвида. Фрэнк умолял сжалиться над человеком и не превращать кабинет в цветочный магазин (от запаха лилий он начинал чихать). Боб был более сдержан, но он хорошо относился к Теду после двадцати лет совместной работы. Лучшего репортера на Флит-стрит не найти, сообщил он Еве, будто это могло стать доводом в пользу того, чтобы принять ухаживания Теда.

Ева, однако, колебалась. Бракоразводный процесс занял больше года и оказался более трудным и болезненным, чем она себе представляла. Особенно для Сары. Ева пока не была готова к новым отношениям.

Кроме того, она не была уверена, что Тед Симпсон ей нравится, — он казался лишенным чувства юмора и высокомерным. С ним считался даже главный редактор, его мнение, сформулированное с убедительностью, присущей политикам, всегда имело резонанс. Наконец, хотя Ева и не знала его точного возраста, она подозревала, что Тед старше ее лет на пятнадцать.

И, разумеется, дело осложняла Сара. Дочь еще не до конца оправилась от развода родителей, и Ева боялась невольно причинить ей боль. Сара до сих пор иногда просыпалась по ночам и звала Дэвида; Ева подходила к ней, гладила по голове, пока девочка не затихала, или даже брала к себе в постель почитать на ночь — чего не делала с тех пор, как Сара была маленькой. Как она отреагирует на появление нового мужчины, не разрушится ли то хрупкое ощущение домашнего уюта, которое Ева так старалась сохранить?

Однако через несколько недель мнение Евы о Те-де поменялось. Теперь она ждала его новых записок и цветов; заметила, что он довольно привлекателен; начала высматривать Теда в коридорах редакции и отвечать на приветствия и улыбки. Однажды она обнаружила особенно смешную записку в присланном им экземпляре романа «Жизнь девочек и женщин» Элис Манро.

Тед написал: «Книга совсем не понравилась, поскольку в ней отсутствует жизнеописание Евы Эделстайн, а истории всех остальных женщин данного конкретного читателя не интересуют».

Она не выдержала и рассмеялась в голос, потом написала короткий, осторожный ответ.

Ответа не было в течение нескольких дней. Она безуспешно искала Теда по всей редакции и сама удивлялась силе своего разочарования. Но как-то утром он появился на пороге ее кабинета (Боб и Фрэнк отсутствовали) и сказал, что забронировал столик в ресторане на вечер пятницы, если это не противоречит ее планам.

— Не противоречит, — ответила Ева.

Когда Тед ушел — так же внезапно, как и появился, — Ева позвонила матери и спросила, может ли Сара провести у них пятничный вечер. Мириам не стала задавать вопросов, хотя наверняка что-то заподозрила — особенно когда в следующие недели Ева еще не раз обращалась к ней с подобной просьбой. Лишь однажды — отношения с Тедом длились уже несколько месяцев — Мириам сказала:

— Ты светишься, Schatzi. Этот человек делает тебя счастливой.

Ева чувствовала — это правда, впервые за несколько лет. Ее сомнения относительно Теда оказались совершенно беспочвенными: он серьезно относился к работе и прекрасно разбирался в международных делах, но мог быть и забавным, и внимательным, и легкомысленным. Единственное, чего Ева не могла понять, — почему он никогда не женился.

— Я несколько раз приближался к этой черте, — сказал Тед однажды вечером; они были в его квартире в Сент-Джонс-Вуде — огромной, с высокими потолками, полной сувениров, привезенных из многочисленных командировок (он жил в Западном Берлине, Иерусалиме, Бейруте), однако казавшейся пустой и неухоженной. — Но постоянные разъезды по миру не способствуют прочным отношениям.

Ева взглянула на него — они пили красное вино, лежа в постели, — и спросила:

— А теперь ты осел в Лондоне? Навсегда?

Тед наклонился к ней с поцелуем.

— Да, Ева. Да.

«Он ответил слишком поспешно», — думает она сейчас, поворачивая на Марилебон-хай-стрит по пути к галерее.

На прошлой неделе Тед предложил ей перебраться вместе с ним в Париж. Нынешний собственный корреспондент «Ежедневного курьера», немолодой франкофил, страстный любитель бургундского вина, собрался выйти на пенсию и обосноваться в своем имении в Дордоне.

— Это завидная работа, Ева, — сказал Тед, ощутимо волнуясь, и тут же добавил: — Но я не уверен, что соглашусь, если ты не поедешь со мной. Вы обе.

Она не сразу поняла, о чем он говорит.

— Хочешь, чтобы мы поехали с тобой? В Париж?

Тед взял ее за руку.

— Глупышка, я не просто хочу поехать туда всем вместе. Я хочу жениться на тебе. И стать Саре настоящим отчимом.

Первым порывом Евы было сказать: «Да! Я люблю тебя, и это будет замечательное приключение», — но она сдержалась. В конце концов, такое решение нельзя принять в одиночку. Оставались еще Сара и родители Евы, друзья и все те корни, что привязывали ее к Лондону. И Дэвид, разумеется, хотя тот вряд ли станет возражать: он может прилетать в Париж так же редко, как и в Лондон.

Ева поцеловала Теда и ответила:

— Большое тебе спасибо. Это замечательное предложение. Но я должна подумать, дорогой. И первым делом поговорить с Сарой.

— Разумеется, — сказал он, — не торопись с ответом.

На следующий день после уроков Ева повела дочку на фильм «Вилли Вонка и шоколадная фабрика» в кинотеатр «Керзон» в Мейфэр, а после сеанса — в бар «Вимпи» есть гамбургеры.

— Что ты думаешь о Теде, дорогая? — спросила Ева словно невзначай.

Сара отхлебнула молочный коктейль.

— Мне он нравится. Забавный. И нравится, что ты с ним счастлива, мам. Когда он рядом, ты чаще улыбаешься.

Ева, сидевшая напротив дочери за пластиковым столом, едва не расплакалась.

— Когда ты успела стать такой взрослой?

— Ну, я ведь смотрю на тебя.

Сара взяла бургер, смерила его оценивающим взглядом и откусила кусок. Не переставая жевать, спросила:

— А почему ты спрашиваешь?

— Видишь ли, — Ева отложила свой бургер, — мы с Тедом обсуждаем возможность пожениться.

Сара уставилась в свою тарелку.

— Что ты об этом думаешь, дорогая?

Сара ничего не ответила. Она не отрываясь смотрела на недоеденный гамбургер. Ева поглядела на дочь — темные шелковистые волосы, мягкие щечки, — затем накрыла ее маленькую руку своей.

— Тед хочет, чтобы после свадьбы мы переехали в Париж.

— В Париж?

Сара вновь взглянула на мать. Аурель, ее первая няня, была провинциальной француженкой, влюбленной в Париж — она непрестанно говорила о нем, и на какое-то время этот город стал для Сары навязчивой идеей. Девочка постоянно спрашивала, почему не может жить там, как Мадлен, героиня ее любимой книжки-раскраски.

— Мне придется выучить язык?

Ева осторожно подбирала слова.

— Мы постараемся найти для тебя школу, где говорят по-английски. Но может быть, ты сама захочешь его выучить?

Сара погрузилась в размышления.

— Может быть. Тогда я смогу переписываться с Аурель на французском.

Она на какое-то время замолчала, доела бургер, вновь взялась за молочный коктейль. Ева не нарушала молчания. «Для нее это слишком, — думала она. — Я скажу Теду, что пока еще рано».

Но когда она собиралась заговорить, Сара подняла глаза и сказала прямо и открыто:

— Хорошо, мам. Я не против, если только мы сможем видеться с папой.

— Конечно, сможете, — пообещала Ева и, отпустив руку дочери, погладила ее по щеке.

И когда Тед зашел за ней, чтобы вместе отправиться на день рождения Антона, Ева встретила его долгим поцелуем. «Сегодня, — думала она, — я дам ему ответ».

Но на вечеринку пришел Джим Тейлор — и все превратилось в хаос. Разговаривая с Джимом, даже просто чувствуя его присутствие где-то рядом, Ева, как и тогда в Нью-Йорке, ощущала: между ними существует необъяснимая, но прочная связь, которую нельзя описать словами. Когда Джим передал ей приглашение на выставку, она пережила вспышку возбуждения, такого сильного, что кровь прилила к щекам.

Дома Тед между делом спросил, с кем она так увлеченно разговаривала на вечеринке.

— Один старый приятель, — ответила Ева так же небрежно. Тед, казалось, выбросил этот эпизод из головы, и Ева старалась о нем не напоминать.

Но сейчас, поворачивая на Корк-стрит, где возле галереи уже собираются приглашенные — рыжеволосая девушка в расклешенных джинсах и с золотой цепочкой на шее, мужчина без пиджака, в рубашке с закатанными рукавами, — Ева внезапно пугается. Лучше бы Тед не настаивал, чтобы она пошла одна, не предлагал ей с беспечной щедростью провести время в компании «старого приятеля». Что, черт возьми, Ева здесь делает? Надо развернуться и уйти, вернуться к дочери и человеку, за которого она собирается замуж.

Но Ева не разворачивается, а проходит в галерею. Почти сразу же видит Джима, окруженного гостями. Страх уступает место смущению; она берет предложенный официантом бокал и идет смотреть выставленные работы. Ева замедляет шаг у картины, где женщина с широким правильным лицом стоит у открытого окна, за которым виден утес и сине-зеленое море, рядом с ней — ваза с ярко-желтыми полевыми цветами. Это спутница Джима, он показывал Еве ее фотографию, которую всегда носит с собой. Ева не помнит, называл ли Джим имя.

— Ева. Вы пришли.

— Да.

Она целует его в обе щеки и чувствует, как вновь предательски краснеет.

— Поздравляю. Замечательное событие.

— Спасибо.

Джим смотрит на нее, потом переводит взгляд на картину.

— Хелена с букетом подмаренников. Это полевые цветы, которые растут на скалах в Корнуолле, их там целые поля. Удивительный цвет.

Ева кивает, демонстрируя заинтересованность. Она остро чувствует его присутствие; смотрит на бледную веснушчатую кожу в расстегнутом воротнике рубашки. В голове всплывает странное видение: ее пальцы скользят по его плечам… Она вздрагивает и отводит глаза.

— Я не хочу вас задерживать. Вам еще со многими надо поговорить.

— Пойдемте, я вас кое с кем познакомлю.

Ева не успевает ответить, а Джим уже берет ее за руку и ведет навстречу незнакомым людям; Ева улыбается им, здоровается, поддерживает необременительную светскую беседу.

К девяти галерея уже почти пуста; официанты собирают бокалы и тарелки из-под закусок, а Ева, не отдавая себе в этом отчет, все еще стоит рядом с Джимом. Он поворачивается к ней:

— Мы собираемся поужинать в ближайшем ресторане — я, владелец галереи Стивен Харгривз, его жена Прю и еще несколько человек. Не хотите присоединиться к нам?

Ева сомневается, думает о Теде и Саре. Она не сказала, когда вернется, но Сара будет волноваться, если она слишком задержится. И дочь сделала такое усилие над собой, приняв Теда и согласившись на переезд в Париж, — каково ей будет, если теперь все пойдет прахом? Не говоря уже о Теде, которому Ева так осторожно и неторопливо позволила узнать и полюбить себя? «На самом деле, — думает она, — выбора нет».

— Спасибо, но мне уже пора. Вечер был замечательный, Джим. Берегите себя.

Ева торопливо целует Джима в обе щеки и быстро выходит из галереи на улицу, оглядываясь в поисках такси, которое отвезет ее домой.