Глава 23

Окно на лестничной площадке заливает дождь – с холмов надвигается гроза. Я стою наверху и, глядя вниз, прислушиваюсь к разговору в кухне. Голос Роба перекрывает все остальные – громкий, хорошо поставленный, без тени стыда или раскаяния. Вопреки всему он счастлив. И не подозревает о правде, которая вышла наружу. Он замаскировал обман, воспользовавшись временем, которое выиграл из-за моей травмы. Теперь он уверен, что все сошло ему с рук. Но прошедший год никуда не делся, и его не изменить.

Быть может, на каком-то уровне я решила, как и он, предать забвению прошлое, которое привело к нашему разрыву, однако память не исчезает бесследно. Думаю, даже очнувшись на полу в холле под звук настойчивого голоса Роба, я почувствовала какую-то фальшь, диссонанс между нашей воображаемой жизнью и реальными событиями прошедшего года. Мы окончательно и бесповоротно разрушили свой брак. И все же… я медлю, стоя на верхней ступеньке и слушая голоса: восторженный Сашин, сливающийся с голосом отца, потом Фина – такой тихий, что мне приходится вслушиваться изо всех сил. Они звучат совершенно обыденно, как будто я сейчас запросто войду в кухню и с удовольствием присоединюсь к ужину. Слышно, как Томас что-то отвечает Робу, и в его тоне сквозит неприкрытое презрение. Саша смеется, пытаясь сгладить неловкость. Может, надо было сделать все иначе? Пригласить детей на обед втроем и предупредить, попытаться что-то объяснить? Но они оба вступили в сговор с отцом и хранили тайну по его указке. Я не могу рисковать. Сейчас не время.

Я спускаюсь еще на ступеньку – не отсюда ли я упала? Крепко держась за перила, я оглядываюсь на площадку, где мы ссорились. При виде длинного пролета кружится голова, словно я сейчас снова упаду и уже не смогу подняться. А может, тогда и придет облегчение? Собравшись с мыслями, я делаю глубокий вдох и снова оглядываюсь, представляя, как Роб пытался меня поймать в падении. Интересно, мог бы он меня спасти, если б захотел? Я закрываю глаза и призываю воспоминания, и впервые мне удается восстановить цельную картину, как будто наконец нашелся недостающий кусок пазла.

Я открываю глаза и еще раз смотрю на верхние ступеньки. Он стоял там, за моей спиной. Достаточно близко, чтобы схватить меня за руку и спасти.

Я захожу в кухню. Роб улыбается, и мне на миг становится его жаль за неведение. Он прекрасно осведомлен о своих злодеяниях и не знает лишь того, что правда обнажилась. Рядом с ним за обеденным столом сидят гости: Саша с Томасом и Фин с Райаном. При виде детей у меня сжимается сердце. Я в шаге от цели, мучительное ожидание позади, и, как назло, именно сейчас решимость ослабевает. Роб берет бутылку «просекко». Давняя семейная традиция. День рождения. Он приглашает меня за стол, но я качаю головой – якобы мне нужно к плите. Томас встречается со мной взглядом и искривляет рот в улыбке, намекая на нашу общую постыдную тайну.

Я опираюсь на кухонный островок, чтобы не упасть, открываю духовку и вонзаю в ростбиф термометр. Саша кричит из-за стола, что ради ребенка съест немного мяса, а Томас не будет ни мяса, ни подливки. Смутное ощущение тревоги усиливается; еще немного, и я не выдержу. Воспоминания снова возвращаются.

– Джо! – Видя, что я снова опираюсь на столешницу, Роб бросается ко мне. – Дорогая, ты побледнела. Хватит суетиться, присядь.

– Нет! – Я дергаю плечами, сбрасывая его руку. – Мне нужно сбегать в машину за подарком.

Я не ожидала, что гроза бушует с такой силой: дождь льет стеной, ветер не дает дышать. Добежав до машины, я открываю багажник и роюсь в сумке в поисках нового телефона. Вот и он. Розовый «металлик» несуразно блестит на фоне серого неба. Я прикрываю экран от дождя и нахожу номер Анны в списке контактов. Ну же, Анна, ответь! Ответь, пожалуйста! Прижимая к уху телефон, я рассматриваю оранжево-кирпичную машину Райана, затем Сашину бледно-голубую и наконец перевожу взгляд на автомобиль Роба, который, как чудовище из сказки, долго хранил тайну в своих недрах.

Для полной уверенности мне нужен был последний штрих, и машина Роба оставалась единственным местом, где я еще не искала. Шанс представился вчера, когда я уже отчаялась в ожидании удобного момента. Роб собрался в винный магазин за «просекко», и я предложила ему свою «Мини» – на компактном автомобиле проще запарковаться в городе. Я даже вышла помахать ему вслед. Было раннее утро, рассветные лучи еще не растопили дымку над холмами, гравий тихо шуршал под босыми ногами, металлическая дверная ручка обожгла пальцы холодом. Сумасшедший ветер вырвал тяжелую дверь из моих рук, сломав под корень два ногтя. Забравшись на пассажирское сиденье, я машинально сунула пострадавшие пальцы в рот. Соленый вкус крови напомнил о том, как я хотела изодрать Робу лицо во время первой, неудавшейся попытки уйти. В этот раз ничего подобного не повторится. Я хорошо подготовилась.

Якобы разбитый телефон обнаружился за стопкой компакт-дисков – целый и невредимый, если не считать пары царапин. Я не удивилась, и все же убедиться в своей правоте было болезненно. Не исключено, что при падении телефона со мной вообще не было, но вспомнить, где он был в тот вечер, не удалось. Наверное, у ноутбука внизу или на прикроватной тумбочке. Роб забрал его, вернувшись из больницы. Возможно, собирался вернуть его мне, а потом передумал; или, пока я лежала в одиночестве и растрепанных чувствах на больничной койке, ему пришла в голову мысль перекроить прошлое. Я нажала на кнопку «включить», и, к моей радости, экран загорелся. Я прочла сообщения от Роуз и, конечно, от Ника – чем дальше, тем более агрессивные. Затем стерла и принялась слушать голосовую почту. От голоса Ника – и от мысли, что Роб прослушал их все до единого, – меня передернуло. Видимо, Роб решил, что мы любовники, и тем не менее хотел меня удержать и любой ценой сохранить брак. С одной стороны, его целеустремленность и хватка, с которой он удалил письма и спрятал мой телефон, поразительны, но с другой – это проявление эгоизма, а еще чудовищный обман. Непростительно.

Я держу розовый телефон у уха, укрывая его от ветра, и мысленно умоляю Анну ответить, пока я не нажала «сброс». Увы, она или не хочет отвечать, или уже в пути. Я закрываю багажник и вдруг вижу у дороги грузную женщину, тяжело ковыляющую в мою сторону. Наверное, она оставила машину у обочины, как мы договаривались. Ливень промочил ее до нитки.

– Джо! – кричит она. – Я тут! Я приехала!

– Поезжай назад. – Я бегу ей навстречу и хватаю за руку, когда она отказывается повернуть. – Не надо. У нас дети.

Я убираю мокрые волосы с лица, чтобы лучше видеть. Анна выглядит ужасно: красные глаза, дрожащие руки, тонкие волосы прилипли в голове.

– Ты просила меня приехать, – еле дыша говорит она. – Мы договорились. Ты сама меня позвала. И детей тоже. Ты говорила, что иначе он тебя убедит, а детям заморочит голову. Джо, поздно отступать. Я не могу…

– Анна, послушай! Я не передумала, разумеется, я ухожу от него. Но не так, не при детях.

– Джо, он умеет подбирать слова. Если я не решусь, он переубедит нас обеих. Ты сама говорила, что он тебя не отпустит. А дети примут его сторону. Ты сказала, мы это сделаем ради нас. И я сделаю, Джо, даже если ты не можешь.

– Анна, пожалуйста, дай мне разобраться самой. Анна…

Она отталкивает меня и шагает к входной двери. Я цепляюсь за нее и умоляю остановиться, но мокрый рукав ее плаща выскальзывает из пальцев.

Дверь не заперта, и ветер вырывает ее у Анны из рук. Войдя, она оглядывается – сначала налево, в сторону пустой гостиной, затем направо в сторону кухни, откуда слышатся голоса.

– Анна, прошу тебя, не надо! – Я догоняю ее, но она настроена решительно.

С нашим появлением разговор за столом смолкает. Роб с полупустым бокалом в руке, который он поднял мне навстречу, видит Анну, заплаканную и промокшую насквозь. От удивления он открывает рот, затем встает, словно повинуясь неведомому приказу. Райан с Фином сидят к нам спиной и оборачиваются на шум. Саша широко улыбается, как будто я сейчас представлю свою близкую подругу.

– Анна! – Роб бросается к нам. – Не делай этого!

Он стоит между нами и пытается вывести Анну из кухни, но она не двигается с места, ожесточенно мотая головой, так что с мокрых волос брызжет вода. Покосившись на меня, Роб наклоняется и шепчет мне на ухо:

– Джо, прошу тебя. Не надо так. Давай поговорим, я все объясню.

Фин исподлобья наблюдает за отцом, затем встречается со мной взглядом и отводит глаза. Его поступок причинил мне боль, и все же я поступила слишком жестоко. О чем я думала? Ни о чем, просто действовала. Стремилась избавить себя от лжи, от того, как Роб извращал правду. Я хотела, чтобы Фин и Саша увидели это своими глазами.

– Фин, сынок. – Я подхожу к нему ближе. – Прости, пожалуйста. Я знаю, он сказал тебе, что все кончено. А ты поверил. Ты ни в чем не виноват.

Фин смотрит на Райана и что-то тихо говорит. Наверное, он сейчас молча уйдет, опустив голову. Он и впрямь встает, с громким скрипом отодвигая стул и пристально смотрит мне прямо в глаза.

– Мама, неужели ты сама не видела? – Он обводит взглядом сестру, отца и снова оборачивается ко мне. – Проще было притворяться? Как со мной? Я столько лет мучился, буквально взывал о помощи. Умолял понять, что никакие деньги не сделают меня счастливым. Ты ничего не замечала, только убеждала себя, что у меня все отлично, а в университете будет еще лучше. Мама, я не такой, как ты. Не такой, как вы все. Я не умею притворяться.

– Почему ты не сказал, что несчастен?

– Ты моя мать! Почему ты не спросила?

– Я спрашивала. Все время спрашивала. Выходит, ты наказываешь меня таким образом?

– Мама, папа? – вмешивается Саша. – Что тут происходит?

Вмешавшись, Райан говорит, что им пора, и идет к выходу. По пути Фин останавливается.

– Папа заверил меня, что все кончено. – Он смотрит на отца; тот отводит взгляд. – Я не брал у него ни пенса, а если он пытался убедить тебя в обратном, то солгал.

Я прижимаю Фина к себе.

– Прости. Напрасно я…

– Да, напрасно. – Фин отстраняется. – Напрасно ты в меня не верила. – Он идет за Райаном, и они захлопывают за собой дверь.

– Довольна собой? – Роб оборачивается ко мне.

– Разве я все это натворила? Это ты, Роб! – кричу я. – Ты!

Анна ковыляет к раковине и, открыв кран, брызгает водой в побагровевшее лицо.

– Тебе плохо? – Я кладу ей на плечо ладонь, которую она тут же сбрасывает.

– Кто-нибудь объяснит мне, что за хрень тут происходит? – Саша встает из-за стола, гордо демонстрируя живот в обтягивающем цветастом платье.

Томас что-то шепчет ей на ухо и усаживает обратно.

– Что?.. – восклицает она, глядя на отца. – У тебя секс с этим недоразумением? – Она указывает наманикюренным пальцем на Анну, которая опирается на раковину, по-прежнему багровея, потом на меня. – При такой жене, как мама?

Хоть я и тронута Сашиным искренним возмущением, заявлять подобное в присутствии несчастной Анны – слишком жестоко. Роб предпринимает очередную попытку выпроводить любовницу в надежде прекратить безобразную сцену, однако Анна упирается и останавливается у двери как вкопанная. Роб выпускает из рук ее рукав, и плащ падает на пол, открывая внушительных размеров живот.

– О боже! – восклицает Саша. – Папа, у нее будет от тебя ребенок? Или она просто старая и толстая?

Саша бросается ко мне и порывисто заключает в объятия, прижимаясь всем животом и отталкивая отца, который пытается погладить ее по плечу.

Роб выманивает рыдающую Анну в коридор. Она почти в истерике: Сашина язвительность стала последней каплей. Отстранив дочь, я спешу за ними. Роб тянет Анну через дверь на улицу, а когда пытается приобнять, она отворачивается и шагает прочь. Он бежит следом, и вскоре оба скрываются за изгородью в густой пелене дождя.

– Мама! – Саша берет меня под руку. Томас молча стоит рядом. – Ты знала?

– Прости, я слишком многое от тебя скрывала. – Я бросаю взгляд на Томаса. – Надо было рассказать тебе обо всем, без исключения.

Сверкнув глазами, Саша бросается вдогонку отцу, громко призывая его вернуться. Я собираюсь бежать за ней, но Томас хватает меня за руку и затаскивает в холл, захлопывая входную дверь.

– Томас, не надо! Отпусти!

– Пока Саша не вернулась, выслушай меня! – Он отпускает мою руку и делает шаг назад. – В тот вечер, когда ты пришла в бар, между нами ничего не было. Ничего! Я должен был тебе сразу сказать… – Он косится на закрытую дверь. – Джо, я та еще сволочь, но сейчас я не вру. Поверь, ничего не было.

– Не верю. Я помню, что прибежала в бар… – Вспыхнув, я отталкиваю его и направляюсь к двери. В окно видно, что Саша бежит назад. Цветастое платье совсем не годится для прогулок в ливень. Я пытаюсь отпереть дверь, но Томас накрывает мою руку ладонью.

– Подожди! Подумай еще раз о том вечере. Попытайся вспомнить. Джо, твой мозг все знает, просто нужно вытащить это наружу.

Я стараюсь сосредоточиться, восстановить хотя бы то, в чем я уверена. Увы, картина получается размытой и неполной. Я закрываю глаза, чтобы отрешиться от помех: Томаса, бушующей за дверью грозы и даже Саши.

Саша барабанит в дверь и, заглянув в окно, видит нас с Томасом.

– Мам, открой! Я не нашла папу, он убежал! Мама! Томас!

Томас просит ее подождать – якобы заклинило замок. Он делает вид, что возится с дверью, а сам настойчивым голосом шепчет:

– Вспоминай, Джо. Вспоминай, что произошло на самом деле! Саша беременна, мы ей нужны – и ты, и я. Не заставляй ее выбирать.

Саша снова просит скорее открыть, а Томас объясняет, что пока не может разобраться с замком. Их голоса звучат как будто где-то далеко.

– Мама! Томас! Что у вас стряслось?

– Я хотела тебя, – говорю я, открывая глаза. – Мне стыдно, но я хотела тебя, Томас. – Он слышит, даже несмотря на Сашины крики, мы стоим лицом к лицу. – Ты позвал меня к себе в постель. Ты…

– Джо, это было не всерьез. Я не хотел переходить к делу. Но ты убежала. Мне не пришлось…

Я смотрю на него, и он снова качает головой.

– Клянусь, ничего не было.

– Ах ты, мерзавец! – восклицаю я.

Томас открывает дверь, и в холл врывается промокшая и заплаканная Саша.

– Что здесь происходит? – умоляющим голосом спрашивает она.

– Честное слово, все хорошо, – улыбается Томас. – Ты его нашла?

– Нет, он, наверное, уехал с этой женщиной. – Саша оборачивается ко мне. – Вы что-то от меня скрываете. Что?

– Не мели ерунды. Дверь захлопнулась, и заклинило замок, – твердо говорит Томас.

– Мне нужно идти, – бормочу я, не в силах посмотреть в глаза дочери.

– Идти? Куда? – Она хватает меня за руку. – Папа уехал. Оставайся тут. Это он виноват, а не ты. Это твой дом. Не уходи!

– Я не хочу оставаться. Поживу у подруги, Роуз из центра соцпомощи. Созвонимся, ладно, дорогая?

– Мама, ты мне нужна. – Саша отстраняется от Томаса, который, взяв ее за руку, просит отпустить меня, и бросается ко мне, обвивая руками талию. Она прижимается ко мне животом и всем телом, мокрая и продрогшая, и я чувствую ее слезы на своей щеке. – Как я буду без тебя?!

Я уверяю, что люблю ее и всегда готова прийти на помощь. Затем передаю ее Томасу, негодяю, который мучил меня ради забавы, вынуждая предполагать худшее о нас обоих, беру ключи со столика в холле и шагаю в непогоду, подставляя заплаканное лицо стихиям, словно дождь способен смыть обиду, боль и вину.

– Джо, ты куда? – Ко мне несется Роб. Видимо, уже отправил Анну как ненужную утварь обратно в розовую гостиную. – Не уходи! Я тебя не отпущу!

– Отцепись от меня! – кричу я, пытаясь вырваться из его железной хватки и открыть машину. Руки дрожат, и я роняю ключи. Роб мгновенно подбирает их с мокрого гравия. – Отдай!

– Сначала поговорим. Я о тебе тоже кое-что знаю. Я не один виноват, правда же?

Я пытаюсь отнять ключи, но Роб держит их над головой.

– Джо, зайди в дом. Мы все обсудим.

– Ты не удержишь меня силой, как в прошлый раз. Ты ведь даже не попытался меня спасти! Хотел, чтобы я упала?

– Нет!

Мы умолкаем и смотрим друг на друга. Кажется, даже гроза вокруг нас унимается.

– Роб, я все помню, – тихо говорю я. – Я протягивала к тебе руку, когда оступилась.

– Ты ошибаешься. Зайди в дом, Джо.

Нет смысла, говорю я и ожидаю, что он будет спорить, уговаривать меня, рассказывать новые басни. Вместо этого он произносит ледяным тоном:

– Я знал про Ника и простил тебя. А ты не хочешь ответить мне тем же?

– У тебя нет ни малейшего понятия о том, что было между Ником и мной. Ни малейшего. – Я отступаю на шаг, опираясь на холодный металл машины. – Самое печальное, что ты знаешь о событиях этого года меньше меня. Ты извратил прошлое, как тебе удобно, и лгал всем, включая себя самого. И дело не в том, кто виноват. Дело не в Нике и не в Анне. А в нас с тобой – в том, кем мы стали друг другу. Поезжай к ней, Роб! Она носит твоего ребенка, и ей плохо. Веди себя достойно!

Скривившись, Роб не в силах сдержать слез.

– Джо, мне нужна ты. Я не вижу будущего без тебя. Умоляю…

– Перестань. Уже ничего не вернешь. Просто перестань.

Он отступает, бросает ключи на землю и идет к дому, сталкиваясь в дверях с Сашей и Томасом. Саша кричит, что ненавидит его, и они все вместе заходят внутрь, захлопнув за собой дверь.

Я поднимаю ключи с гравия и сажусь в машину, открываю окно, и ворвавшиеся капли дождя леденят кожу. Нажав на газ, я еду прочь.

Сквозь пелену дождя, заливающую лобовое стекло несмотря на включенные «дворники», проступает неясное темное пятно, и через миг я различаю впереди очертания сгорбленной фигуры. Расстояние между нами неумолимо сокращается, но я успеваю ударить по тормозам и в последний момент останавливаюсь. Ее руки подняты вверх, как будто она сдается, и я слышу свой отчаянный вопль:

– Анна!

Я выскакиваю из машины и бросаюсь к ней. Она обхватывает руками живот, спотыкается, морщась от боли, и с криком валится на гравий, неловко разбросав ноги и потеряв туфлю. Она тянет ко мне руки, словно просит защиты. В спешке я тоже оступаюсь и падаю, обдирая колени, встаю и снова бегу к ней. Она стонет и корчится от боли; колготки заливает кровь. Я присаживаюсь рядом, бормоча слова утешения.

– Джо, я теряю ребенка! – Она хватает меня за руку. – Не бросай меня! Побудь со мной, пожалуйста.

– Анна, мне нужно вызвать «Скорую». Я мигом!

Я мчусь к дому, громко крича на бегу, отчаянно барабаню в деревянную дверь под ледяным дождем, снова и снова зову по имени то мужа, то дочь.