Глава 11

Сашины слова, сказанные по телефону, не шли у меня из головы. «Если ты ничего не вспомнишь, то, может, оно и к лучшему». Я перебирала их в голове, применяя сначала к Робу, затем к себе, и задаваясь вопросом, что за ужасный поступок совершил он или я, чтобы скрывать его любой ценой. Или дела обстоят еще хуже и таких событий за прошедший год несколько? Когда удавалось успокоиться, я пробовала как-то объяснить эту фразу, даже списывала ее на склонность Саши драматизировать, но интуиция говорила о другом. Значит, нужно разузнать подробности.

Телефон цвета «розовый металлик» доставили только вчера – на день позже, чем я ожидала. Фургон приехал всего через десять минут после того, как Роб ушел на работу. Я держала телефон на ладони и думала, зачем его заказала. Помню, мысли тогда путались от сомнений. Потом Роб неожиданно вернулся домой рано и объявил, что у него мероприятие. Конференция. Ужасно жаль; справлюсь ли я, если он уедет на выходные? Ситуация показалась мне странной. Роб всегда работал «с девяти до пяти», и хотя в последнее время он часто задерживался, такая командировка для него совершенно из ряда вон. Если я правильно помню. Кроме того, после больницы он контролировал каждый мой шаг и вдруг собирается провести два дня вне дома. Когда я высказала эти мысли вслух, Роб бросил на меня косой взгляд – в последнее время он часто так смотрит: она точно не в себе! Его работа давно связана с налаживанием контактов, но если что, он запросто откажется, хотя уже начал собирать сумку. Он обещает звонить.

– Мне пора начинать тебя подозревать? – пошутила я.

Роб рассмеялся и сказал, что после встречи с Сашей я какая-то странная, а я не стала отвечать: что бы мы ни сделали в тот год, невозможно даже представить его с другой женщиной. Он всегда любил меня без памяти. Я закрыла за ним входную дверь. Вот и начались выходные в одиночестве. Неожиданная свобода сначала радует, а потом начинает тяготить. Раньше в доме всегда кипела жизнь, муж и дети заполняли собой все пространство; даже тихоня Фин привносил свою лепту, перебирая струны гитары за закрытой дверью. А теперь так пусто. В тот вечер, когда я задремала на диване внизу под субботнюю развлекательную программу, наваждение вернулось. Мне не видно его лица. Я провожу кончиками пальцев по обнаженной спине и изнываю от желания. Хотя он оборачивается, лицо остается в тени. Затем улыбается – широко, но не открыто, а так, как будто мы оба знаем какую-то тайну. И тогда я поняла, что делать дальше.

В темноте осуществить мой план еще страшнее. В ночное время по центру города гуляет совсем другая публика – не моего круга. С этим определением у меня ассоциируется укор, но я не помню, с чьей стороны. Ужасная погода вынуждает отвлечься от разглядывания прохожих. Зонтик не помогает – купол мгновенно выворачивается на ветру. Я нащупываю в сумочке мобильный, в надежде обнаружить сообщение от Саши или Фина и хоть как-то разбавить тревожное одиночество. Оба регулярно выходят на связь, пока Роба нет, – не иначе, как по его указке, – однако, взглянув на блестящий розовый аппарат, я вспоминаю, что этот номер никто не знает. С двумя телефонами легко запутаться. Может, лучше отложить новый, пока в нем не возникнет необходимость? Если она вообще возникнет. Роб сейчас, наверное, ужинает с коллегами или сидит в номере и звонит домой, беспокоясь, куда я пропала. Перед уходом я отправила ему эсэмэску, что ложусь спать, но ответа не получила. Неудивительно: Роб предупреждал, что ему придется держать телефон выключенным и проверять его он сможет только между совещаниями. Собственно, мне даже удобнее, когда он пишет реже, – ведь купленный им мобильный лежит в ящике прикроватной тумбочки, а я ношу с собой «секретный».

Я снова смотрю в сторону бара. Фонари отражаются на мокром тротуаре, освещая зеленую неоновую вывеску над дверью: «Лаймз». Нужно перейти дорогу, и я жду просвета в бесконечном потоке машин. В ожидании разглядываю дверь, но почти ничего не вижу из-за залитых дождем очков. Ветер не дает запахнуть плащ, мокрые волосы спутались… и вдруг возникает долгожданный просвет, и я бросаюсь на другую сторону.

– Эй, подруга, что с тобой?

Паренек чуть постарше Фина с сигаретой в руке стоит у входа в бар, под хлопающим на ветру навесом. Его спутник, тоже с сигаретой и весь в татуировках, громко хохочет.

– Помощь нужна? – Он указывает на мой безнадежно сломанный зонтик, который я почему-то до сих пор не выбросила.

Парни загораживают мне вход – оба пьяные, с бокалами пива в руках. Я раздумываю, не стоит ли уйти, но машина припаркована в переулке поблизости, и я опасаюсь, что они пойдут следом.

– Спасибо, не надо, – отвечаю я. – Я жду одного человека. – Я отступаю в тень, укрываясь на ступенях соседнего магазина.

– Мужчину твоей мечты? – кричит вслед татуированный. Он постарше, где-то под сорок, с более низким голосом.

– Нет, мужа, – отвечаю я, радуясь отсутствию реакции.

Меня передергивает – не то от мысли о Робе, не то от капель, стекающих за шиворот.

Татуированный мужчина снова заходится смехом, затем откашливается и сплевывает себе под ноги. Я с отвращением наблюдаю, как плевок смывает водой. С меня довольно! Придется сделать круг, чтобы отвязаться от них, – ну и ладно, пора вернуться к машине. Затея оказалась неудачной. Завернувшись в плащ, я делаю шаг вперед, когда дверь бара открывается, и в проеме возникает высокий брюнет. Его лицо скрыто в тени, но когда он прикуривает сигарету, огонь зажигалки на миг освещает рот. Самоуверенно улыбаясь, брюнет перебрасывается шутками с курящими клиентами.

Наверное, я издаю какой-то звук – при виде его у меня перехватывает дыхание, – потому что брюнет смотрит в мою сторону из-под длинной челки и широко улыбается, как будто смеется над только ему понятной шуткой. Я отхожу, часто дыша: теперь я боюсь не темноты, а чего-то более осязаемого. Он уверенно шагает в мою сторону. У меня кружится голова, я чувствую себя как в невесомости. Дождь течет по волосам и заливает глаза, но стоит мне зажмуриться, как все становится еще хуже; перед внутренним взором возникает эта же улыбка, и тянет сбежать из собственного тела, от собственных мыслей, вновь стать той Джо, которой я всегда себя считала: женой и матерью, надежной и верной. Умеющей доверять. Заслуживающей доверия.

– Джо? Что случилось?

Открыв глаза, я вижу его прямо перед собой. Когда он улыбается, исчезают последние сомнения, что именно он был за окном кафе и на любимой Сашиной фотографии. Это ничего не доказывает, снова говорю я себе, подсознание ненадежно и способно играть с нами злые шутки. Смутные тревожные образы, преследующие меня во сне и в момент пробуждения, не доказывают, что наяву между нами что-то было. Может, подсознательно я и вожделела мужчину, которого считала не ровней своей дочери, однако едва ли пошла на поводу у своих желаний. Нет, наверняка это всего лишь подавляемая страсть, почему-то вызывающая столь бурную реакцию…

– Джо, ты меня слышишь? – говорит Томас. – Идем внутрь, а то вымокнем до нитки.

Я бреду за ним мимо курящих типов, не отвечая на скользкие шуточки – они ничем не хуже моих невысказанных мыслей, только куда грубее и откровеннее. Томас придерживает дверь и жестом приглашает меня за стойку. Я взбираюсь на высокий стул сама, опасаясь касаться предложенной руки, и разглядываю бар. Интересно, почему мне здесь так неуютно – из-за Томаса или из-за каких-то прошлых событий? В баре почти пусто, только в уголке сидят две пьяные девицы, одна из них уговаривает другую: «Родная, он не стоит твоих слез». Томас без спроса наливает мне выпить. Я наблюдаю за его движениями, изучаю черты лица, но все и так ясно: тогда у кафе был именно он. Возможно, стоило бы радоваться обретенным воспоминаниям – очередной бреши в той вуали, что окутывает мой утраченный год, однако почему-то я пылаю от стыда и отвожу глаза. Я не чувствую ни тени облегчения, что самостоятельно, вопреки усилиям Роба, обнаружила нечто реальное из прошлого – скорее я бы с радостью забыла его вновь.

Томас подает мне бренди и, обойдя стойку, садится рядом с бокалом пива. Неразбавленный напиток обжигает горло, по телу разливается приятное тепло.

– Я думал, ты меня не помнишь, – говорит Томас. – Саша рассказывала про… – Он стучит пальцем по лбу. – Ты ведь меня узнала? Я Томас, парень Саши.

Я откашливаюсь.

– Да, она показывала мне фото на телефоне.

Он хмурит брови, затем, видимо, понимает, о чем речь, и улыбается.

– Конечно, иначе бы ты не пришла. Других необратимых последствий нет, кроме?.. – Томас крутит пальцем у виска – вероятно, имея в виду мою амнезию. Идиотский жест. – А бар помнишь? – Осмотревшись, он усмехается.

Я тоже озираюсь. Глазу совершенно не за что зацепиться, есть только неясное ощущение, как будто обшарпанные стены запечатлелись где-то в закоулках памяти. Покачав головой, делаю еще глоток живительного бренди и украдкой бросаю взгляд на Томаса. Я не решаюсь смотреть в эти глаза, которые что-то знают… А может, просто задать прямой вопрос и сразиться со своими демонами лицом к лицу?

Томас снова улыбается, дерзко и самоуверенно. В голове возникает другая картина: он сидит напротив меня за столом – за нашим обеденным столом, и просит меня что-то налить. Роб и Саша тоже здесь. Я хочу расспросить его об этом и о многом другом, но не знаю, с чего начать, и не уверена, что хочу знать правду о том, кем я стала, если она бесконечно далека от моего представления о себе.

Томас вытягивает вперед длинную ногу, едва не касаясь меня коленом. Я отодвигаюсь и ставлю ноги на перекладину стула.

– На днях я видел тебя в кафе, – говорит он.

Я киваю.

– Значит, я тут уже бывала… – Меня прерывают шум и крики за спиной. Пьяная девица, спотыкаясь, бредет к выходу, ее поддерживает подруга. Томас вскакивает закрыть за ними дверь; до меня доходит, что мы остаемся вдвоем.

Он садится рядом и смотрит на меня сквозь спадающую на глаза челку.

– Так что ты говорила?

У него низкий и властный голос; в каждой фразе мне слышится подтекст, который трудно расшифровать.

– Пыталась вспомнить, зачем заходила сюда раньше, – говорю я, отводя глаза. – Увидеться с Сашей?

– Ты в курсе, что она тут уже не живет?

– А где она сейчас? – Я прихожу в ужас при мысли, что Саша может быть рядом и зайти в любой момент.

– У себя. В последнее время сидит там взаперти. – Он хмурится. – Ты ведь знаешь про новую квартиру? И что Роб платит?

– Да, конечно.

– А где наш великолепный Роб сегодня?

– На конференции. То есть…

– На конференции, – с нажимом повторяет Томас. – Довольно странно для субботнего вечера.

– Вовсе нет.

– А как он относится к тому, что ты здесь? – Легко перемахнув через стойку, – сначала перебрасывая жилистый торс, затем ноги, – Томас наливает себе новый бокал. – Спорим, он в восхищении! А может, ты ему не сказала?

– Разумеется, сказала.

Томас совершенно не пара Саше – возраст, работа, манера флиртовать. Представляю, как он не нравится Робу, буквально вижу и разделяю его отвращение. Саша не говорит «великолепный» и «восхищение», это слова из лексикона другого, старшего поколения. Томас пытается продлить молодость, доказать себе, что он еще «ого-го», если его выбрала умная и красивая девушка. Я вполне могу это понять, если не простить. А потом меня словно громом поражает мысль, и я хватаюсь за стойку, чтобы не упасть. Что, если за мной тот же грех?

– Так когда я была тут раньше?.. – спрашиваю я, и перед глазами возникает картина. Как и сейчас, стояла ночь, и мы были одни… К горлу подкатывает тошнота, в глазах темнеет – больше от мыслей, а не от бренди.

– Эй-эй! Что такое? – Томас тянется подхватить меня, но отдергивает руки в ответ на мой протестующий жест.

– Мне нужно знать, что случилось, когда я была здесь.

Наш разговор прерывает громкий стук по стеклу. В дверь барабанят те самые девицы, требуя впустить их назад.

– Всего половина одиннадцатого! Какого черта вы закрыты?!

– Какая лексика, дамы! – Томас спрыгивает со стула и, подойдя к двери, сообщает, что бар не работает.

Барышни, пошатываясь, бредут прочь.

– Что-то вы рано закрываетесь в субботу вечером.

Томас мягко опускается на стул рядом со мной. Его явно веселит моя ирония.

– А знаешь, Джо, ты мне давно нравишься. Я рад, что ты зашла.

Не в силах спокойно смотреть на эту улыбку, я отворачиваюсь. Поднявшись, он объявляет, что ему, пожалуй, пора домой, и направляется к выходу. Уже у двери останавливается.

– Саша стала такая нервная. И подозрительная.

– А есть повод? – Я прижимаюсь к косяку и, подняв глаза, встречаю неизменную широкую улыбку.

– Не без того, – отвечает он, закрывая за собой дверь.

На улице ни души. Ветер утих, да и дождь стал слабее.

– Ты ее любишь?

– Конечно. – Томас перебрасывает ключи из руки в руку, слегка сгорбив плечи.

– Конечно? – переспрашиваю я. – Как это понимать?

– Конечно люблю.

– Она мне очень дорога. – Я делаю шаг навстречу, чтобы лучше видеть его лицо в темноте.

– О, от тебя это особенно прекрасно звучит.

Желудок сжимается от спазма.

– Что это значит?

Он резко выбрасывает руку, выпуская ключи, затем выхватывает их из темноты.

– Мне пора домой к твоей дочери.

Вскоре его силуэт блекнет, а затем и вовсе сливается с ночной тьмой. Я озираюсь. Снова вопросы без ответов. Зачем я приходила сюда раньше? Искала Сашу или Томаса? Внезапно в голове ярко вспыхивает картина: я выбегаю из центра соцпомощи, громко захлопнув дверь.

В центре соцпомощи сегодня не протолкнуться. В отличие от нашего опустевшего дома, тут кипит жизнь. Галдеж действует умиротворяюще, как противовес гнетущей тишине, в которую я вынуждена возвращаться.

Роуз подскакивает ко мне, едва я переступаю порог.

– Джо, слава богу, ты сегодня рано! У нас горячая пора: в «Андерсонс» сократили больше сотни сотрудников.

– В «Андерсонс»?

– Может, слышали, семейная фирма на другом конце города? Словом, скорее за работу!

– Хорошо, дай только снять пальто. – Я направляюсь к кабинету Ника. – Кофе у нас есть?

– Только что сварила, – отвечает Роуз. – И передай Нику, что мне нужна бумага для принтера.

Зайдя в кабинет, я улыбаюсь Нику, которого почти не видно за высоченными стопками бумаг на столе. Он улыбается в ответ поверх сползших к кончику носа очков. На голове торчащие вверх волосы «иголками»: неудачная попытка выглядеть моложе своих сорока семи. Когда мы только познакомились, его ужимки – все эти «эй» и «круто!» – казались мне странными, а сейчас скорее нравятся, как иллюстрация к его преображению из «белых воротничков» в соцработники. Со временем я очень привязалась к Нику и Роуз, переняла их ценности и благодарна им за искреннюю дружбу. Тут моя отдушина: погружаясь в проблемы других людей, я ненадолго забываю о собственных, хотя Ник и Роуз всегда интересуются, как дела у детей.

– Чудесно выглядишь, Джо, – говорит Ник, снимая очки.

– Правда? – Я беру со стеллажа кофейник и наливаю себе кофе. – Странно.

– Эй! – Ник откладывает документ в стопку угрожающей высоты. – Если у тебя что-то случилось, расскажи.

– Да нет, все нормально. Ничего нового. – Я отпиваю кофе – свежезаваренный еще не такой ужасный. – Да и работы много.

– Лады, – отвечает Ник. – Тогда позже поговорим?

– Обязательно. – Улыбнувшись, я закрываю за собой дверь.

Роуз организует очередь: раздает взбудораженным просителям картонные номерки и велит терпеливо ждать, без труда заглушая хорошо поставленным голосом шум и гам. Непостижимым образом ей всегда удается сохранять спокойствие, невзирая на любые провокации. Я беру стопку бланков для резюме и горсть карандашей и улыбаюсь элегантно одетому мужчине, сидящему за ближайшим компьютером. Официальная белая рубашка, синий галстук в полоску – люди его поколения нечасто к нам обращаются.

– Вы позволите? – Я придвигаю стул, сажусь рядом и представляюсь. Растерянность на лице мужчины сменяется облегчением, и он охотно уступает мне место за компьютером. На некоторое время он задумывается, зажмурив глаза, затем с грустной улыбкой рассказывает о своем опыте работы. Сорок с лишним лет в «Андерсонс».

– Итак, это все? – спрашиваю я, допечатав последнюю строчку и сохранив документ. – Или хотите еще что-то добавить?

– Пожалуй, нет. – Он утирает глаза платком. – Я ведь сказал, что работал в «Андерсонс» больше сорока лет?

– Да, сказали. – Я аккуратно двигаю мышь рядом с его рукой и нажимаю на кнопку «Печатать». Он работал поваром в «Андерсонс электроникс». А вчера столовую для сотрудников закрыли. Его все знали, говорили, что он до гроба не выйдет на пенсию. – Вы не вполне готовы к переменам?

Он улыбается и качает головой. Он старше, чем я думала. Семьдесят два года, вдовец. Его хобби – готовить, гулять и смотреть фильмы. И никаких дипломов, кроме аттестата об окончании школы.

– Мне нужна определенность в жизни. Нужно ради чего-то вставать по утрам. Вы понимаете, о чем я, Джо?

– Отлично понимаю. – Я скрепляю степлером распечатанное резюме. – Если хотите, чтобы я помогла вам завести электронный адрес, дайте знать, хорошо?

– Я знаю, что мне нужна электронная почта, – отвечает он, теребя галстук.

– Да, поэтому просто позовите в любой момент. – Я бросаю взгляд на растущую очередь. Недовольная толпа нависает над занятыми терминалами: пять простых ноутбуков и три стареньких системных блока с мониторами. Ник старается выбить финансирование на парочку новых компьютеров. Он как-то говорил, что в этом году планирует съездить на свою прежнюю работу в Сити, «вытрясти денег из скупердяев». Я засмеялась. Чего это я передразниваю, спросил Ник, а потом сам рассмеялся.

– У себя на работе я всегда знал, что делать, а теперь все иначе. – Мужчина вновь теребит свой полосатый галстук.

– Прекрасно вас понимаю. Я была мамой и домохозяйкой, а недавно дети уехали из дома…

– Как моя жена. – Глаза у него загораются. – Она ни дня не работала после свадьбы. У нас было трое детишек, две девочки и мальчик. Сын сейчас в Австралии, у него своя семья, а дочери в Лондоне, у обеих прекрасная карьера. Да и внуки почти выросли.

– Вы наверняка ими гордитесь. – Я пытаюсь не обращать внимания на недовольную толпу.

– Хотелось бы чаще видеться. – Его подслеповатые глаза затуманиваются. – Особенно сейчас.

– А вы рассказали им, что потеряли работу?

Он качает головой:

– Никто не хочет быть обузой детям.

– Это да. – Я похлопываю его по руке. – Но если они вас любят, в чем я не сомневаюсь, то захотят помочь.

– Вы славная. – Он стискивает мою руку в ладонях. – Надеюсь, ваш муж это ценит.

– Даже не знаю. – Мой взгляд падает на Ника, стоящего в дверях кабинета. Он улыбается, я улыбаюсь в ответ. – Простите, мне нужно разобраться с очередью.

Все происходит мгновенно, я даже не успеваю понять, в чем дело. У очереди на меня внезапно натыкается паренек в джинсах и толстовке с капюшоном. Не знаю, случайно ли, или кто-то толкнул его в мою сторону. Уже оказавшись на полу – невредимой, только слегка напуганной, – я вижу за спиной Ника и думаю, что он хочет помочь мне подняться. Вместо этого он хватает щуплого паренька за воротник и подхватывает в воздух, как перышко. Когда я встаю, Ник прижимает его к стене одной рукой, занеся вторую для удара.

– Ник, не надо! – кричу я.

Я бросаюсь к ним, едва не попадая под кулак Ника, направленный в челюсть испуганного паренька. Ник разворачивается и отпускает воротник своей жертвы. Его лицо искажено яростью, но тут он видит, что это я вцепилась ему в куртку. Он делает шаг назад и через мгновение берет себя в руки.

– Прости, Джо, я…

Парень грязно ругается, угрожая доложить «куда надо».

– Так, спокойно. – Ник упреждающе поднимает ладони. – Ничего страшного. Забыли, ладно?

Парень возвращается в очередь, исподлобья покосившись на Ника, и что-то говорит соседу – вероятно, тому самому, кто толкнул его на меня.

– Ты как? – Ник уже совершенно спокоен. – Не ударилась?

– Все нормально, – отвечаю я. – Зря ты так. Я уверена, он не нарочно.

– Не все такие добрые, как ты, Джо. – Ник с улыбкой поправляет ворот куртки. – Я просто тебя защищал.

Он идет в свой кабинет и, прежде чем закрыть дверь, улыбается мне через плечо.