На следствии Белла решила предстать в любимом ею образе гранд-дамы – довольно жалкая попытка повторить роль, которую Серафита играла в местной общественной жизни. Но когда она появилась перед родственниками в черной соломенной шляпке с петушиными перьями и скомканным клубком вуали, те в ужасе застонали.

– Дорогая, что за жуткий головной убор!

– Но она же черная, – возразила Белла.

– Да, но она тебе совершенно не идет – ты восстановишь против себя всех присяжных.

Однако Белла и бровью не повела. В этой шляпе она чувствовала себя прекрасно, шляпка поднимала ее самооценку и подчеркивала ее статус – красивая пожилая леди с положением, обеспеченным именем, состоянием и богатым поместьем сэра Ричарда Марча. Она шагала по подъездной дорожке, уверенно переставляя ноги в новых черных туфлях самого кошмарного вида. По бокам семенили протестующие Пета с Клэр, а сзади плелись Филип, Элен и Эдвард. Перед группой родственников пятился фотограф из газеты, и Белла с видом скорбного достоинства чуть склоняла траурные петушиные перья.

– Положение обязывает, – сказала она Пете, которая всем своим видом показывала, что с трудом удерживается от того, чтобы пнуть фотографа в удаляющийся живот.

– Очень жаль, что оно обязало тебя надеть эту шляпу. Ничего удивительного, что этот тип рвется нас фотографировать.

Наконец они пришли в мэрию, где за наскоро возведенной загородкой уже теснились семеро присяжных, похожих на оловянных солдатиков в еще не распакованной коробке. Белла сердитым шепотом заявила, что отныне прерывает всякие отношения с бакалейщиком Биллоком, мясником Хоскинсом и точильщиком Мэтчстиком.

– Только не с точильщиком, – хором взмолились Пета и Клэр. – Где мы тогда будем точить ножи?

Подвергаться допросу в присутствии этих людей, которые будут бесцеремонно ее разглядывать и, возможно, даже подозревать в убийстве, было для Беллы совершенно невыносимо.

Биллок ворочался в своем загоне, серьезно утесняя соседей.

– Мы так всех покупателей растеряем! А все этот Микинг со своей полицией!

Он сердито посмотрел на несчастного сержанта, привлекшего присяжных к их ответственной миссии. К двум лавкам, поставленным в глубине зала, медленно тянулась местная публика, подталкивая друг друга в спину, некоторые пожилые женщины невольно приседали в сторону господской Шляпы.

– Здрасьте, миледи!

– Добрый день, – с каменным лицом отвечала им Белла, и только благородное происхождение удерживало ее от того, чтобы запустить в них зонтиком.

Вокруг стола следователя суетились молодые люди в синих и серых с отливом костюмах с авторучками и карандашами в руках. Фотограф забрался на стол, чтобы запечатлеть в необычном ракурсе Шляпу. «Вдова, вся в черном, производила сильное впечатление», – записали эти юнцы в своих блокнотах, чтобы отвлечь читателей от более захватывающей военной темы, но потом решили, что «производить впечатление» звучит в данном случае несколько двусмысленно и, вычеркнув неудачный пассаж, стали сосредоточенно мусолить колпачки своих авторучек.

В качестве следователя выступал мистер Бейтмен, адвокат из Геронсфорда, который раньше в этом качестве никогда не подвизался. Он чем-то напоминал гиппопотама – низенький и толстый, с бычьей шеей и хитрыми бледно-голубыми глазками. Маленькие розовые ручки были тщательно ухоженны, а небольшие отполированные ноготки аккуратно подпилены. Когда он вошел, его помощник что-то невнятно прокричал, после чего оба тяжело плюхнулись на стулья.

Кокрилл решил предоставить мистеру Бейтмену самому сделать вывод. Он чувствовал, что в одиночестве не сможет прорвать глухую оборону семьи, пытающейся – причем совершенно явно – оградить Эдварда Тревиса от последствий его невольного преступления. Родственники вряд ли понимали, к чему это приведет, их попытки спасти парня были, по сути, лишь стремлением уйти от жестокой правды. Но теперь, когда они публично выступят в роли свидетелей, возможно, усилиями мистера Бейтмена из них удастся что-то выжать. Поэтому Кокрилл заранее уведомил этого джентльмена, что полиция полностью доверяет его проницательности и надеется на его полную объективность; короче, ее вполне устроит, если мистер Бейтмен подведет присяжных к признанию преступления без наличия преступника.

Мистер Бейтмен начал с Клэр, попросив ее рассказать, как она обнаружила тело. Девушка держалась просто и непринужденно, но была явно смущена повышенным интересом публики. Дав показания, она возвратилась на свое место, чуть вскинув голову и, как выразилась Пета, «работая лицом». «Она просто не может по-другому, привыкла рисоваться и все». (Сама Пета тоже отчаянно рисовалась, тяжело дышала, размахивала руками и говорила, чуть захлебываясь, однако все это вызвало скорее сочувствие, чем осуждение.)

– Это ужасно, мои дорогие, – заявила Клэр, пробираясь мимо родственников на место. – Все на тебя глазеют – просто перестаешь соображать…

Филип, описавший состояние тела и свой первоначальный диагноз, хладнокровно встретил «вопрос в лоб», как сказала бы Пета, заданный мистером Бейтменом относительно медицинской сумки, оставленной открытой в гостиной.

– Я же был среди родных. Дома мы ведем себя несколько иначе, чем на людях. У себя дома я держу эту сумку на стуле в своем кабинете, чтобы она всегда была под рукой. Не приковывать же мне ее к руке.

– Но она, конечно, всегда закрыта на замок?

– Замок сломался, – быстро ответил Филип.

– Его же можно было починить.

– Но у нас сейчас военное время и мастеров не хватает. Я не могу ждать, пока замок починят, – сумка нужна мне постоянно.

– Значит, доктор Марч, вы считаете нормальным держать смертельный яд в открытой сумке, откуда любой может взять его и использовать по своему усмотрению?

Однако Филипа не так легко было сбить с толка.

– Но ведь многие лекарства могут стать смертельным ядом при неправильном использовании. Машина тоже может стать смертоносным оружием, если вы кого-то задавите насмерть, но никто же не сочтет преступлением, если я оставлю машину у дома и ее украдут.

Спорить с доктором Марчем было себе дороже, и мистер Бейтмен, отпустив его с миром, вызвал инспектора Кокрилла. Коки сменил белую панаму на черный котелок, который все утро продержал в руках, к большому огорчению своих коллег, уверенных, что инспектор взял его напрокат. Положив котелок на край загородки, за которой сидели присяжные, он автоматически полез в карман за табаком, но вовремя остановился. Перво-наперво Коки поблагодарил семью за помощь, оказанную ему в расследовании, а также за то, что, когда возникли первые подозрения, к нему немедленно обратились. Белла и внуки виновато опустили глаза. Бедный Коки. Если бы он только знал!

Инспектор сообщил, что павильон сфотографировали, сняли там отпечатки пальцев и тщательно все осмотрели в поисках улик.

– Интерес представляют стакан на столе с отпечатками пальцев сэра Ричарда и несколькими каплями разбавленного адренола, ручка сэра Ричарда, на которой тоже только его отпечатки – в момент смерти он держал ее в руке, – и телефонный аппарат, соединенный с домом, на котором опять же только его отпечатки. Я установил, кто посещал сэра Ричарда в павильоне в тот вечер, когда он умер. Ручку ему принесла миссис Элен Марч, последней телефоном пользовалась мисс Пета Марч, а стакан раньше стоял на высокой полке в кухне. («Мисс Пета Марч расскажет об этом при даче показаний», – вкрадчиво произнес Коки.) Его люди очень тщательно обыскали дом и территорию, но так и не нашли пропавший текст завещания и стрихнин со шприцем. По его мнению, их кто-то припрятал. Поиски продолжаются. Он также пришел к выводу, что после того, как дорожки были посыпаны, к павильону никто не подходил. Последним, кто видел сэра Ричарда живым, был мистер Бриггс, клерк мистера Стивена Гарда, и произошло это без четверти семь, то есть последним из посторонних людей, многозначительно уточнил Коки. Садовник Бро подтвердил визит Бриггса, и присяжные, без сомнения, выслушают их обоих.

Но присяжных больше интересовала мисс Пета Марч и ее объяснения насчет стакана, стоявшего на высокой полке в кухне. Похожие на многоголовую гидру, заключенную в ящик, они как по команде повернули головы в ее сторону, когда она, размахивая руками, шла к свидетельской стойке.

– Да, стакан стоял в кухне. Я заметила его, когда мыла руки. Наверное, он остался там с прошлого раза, когда дед ночевал в павильоне. В кухне больше ничего не было, даже полотенца, чтобы вытереть руки.

– А почему вы не вымыли руки в ванной, где наверняка были мыло и полотенце? – хитро поинтересовался мистер Бейтмен, полируя ногти.

Довольно сложно было объяснить, почему. Просто она зашла на кухню и включила воду, не особо задумываясь об этом.

– Руки у меня были не грязные, а только чуть пыльные. Мы же моем руки каждый день, не придавая этому никакого значения, пока не произойдет что-то из ряда вон выходящее.

Та же история, что и с докторской сумкой Филипа.

– И вы не дотрагивались до стакана?

– Нет, – удивленно произнесла Пета. – А зачем?

– Это решать присяжным, – важно произнес мистер Бейтмен, разглядывая свои розовые ногти. – А в кухне не было полотенца или куска ткани?

– Нет, ничего там не было. Там вообще было пусто, даже занавески не висели. Мне пришлось вытирать руки о собственные трусы – точнее, о трусы моего купальника. Это было не слишком приятно, потому что они не просохли после купания в бассейне.

Господа Биллок, Хоскинс и Мэтчстик потупились, в то время как их воображение живо работало, рисуя образ Петы в купальном костюме. Девица с соблазнительными формами, хотя и стройная с виду. Мистер Бейтмен, имевший подружку в табачной лавке, которая, по его словам, была к нему весьма «благосклонна», был не столь чувствителен к подобным раздражителям. Тем не менее он несколько замешкался, прежде чем задать следующий вопрос.

– А вы могли бы при желании посягнуть на этот стакан?

– Посягнуть? – изумилась Пета. – Как можно посягнуть на стакан? Если вы хотите спросить, могла ли я взять его с полки, то да, могла, но мне бы пришлось встать на цыпочки. Полка висит очень высоко. Думаю, стакан поставили туда, чтобы убрать с глаз долой.

Элен и Клэр истерически захихикали, поскольку слово «посягнуть» напомнило им о газетных репортажах, где сообщалось о зарезанных, задушенных или искалеченных обнаженных девушках, причем читателя торжественно заверяли, что на честь их никто не «посягнул». В отношении же стакана, как справедливо заметила Пета, такая формулировка выглядела несколько двусмысленно. Белла нервно шикнула на женщин, и они сразу же затихли. Над родственниками убитого снова нависла пелена враждебности. Пета чуть заметно улыбнулась.

– А в кухне был какой-нибудь стул или другой предмет мебели, на который вы могли встать, чтобы дотянуться до стакана? – гнул свое мистер Бейтмен.

– Нет, не было. И чтобы сэкономить ваше время, сразу же скажу, что на раковину я тоже не могла взобраться, поскольку полка висела на другой стене. Да в этом и не было необходимости, потому что, как я уже сказала, я могла достать стакан, просто встав на цыпочки, – заявила Пета, начиная терять терпение.

В конце концов, это всего лишь скользкий старик Бейтмен из Геронсфорда и всякие там биллоки, хоскинсы, мэтчстики и им подобные. И, возвращаясь на место, Пета, не скрываясь, подмигнула Элен, которая была следующей.

Элен давала свидетельские показания в своей обычной насмешливой манере, рассчитывая, что ее правильно поймут. Однако мистер Бейтмен, продолжавший полировать ногти, быстро ее осадил.

– Возвращаясь в тот вечер из павильона, миссис Марч, вы случайно не заметили на балюстраде фотоаппарат мистера Эдварда Тревиса? Я имею в виду балюстраду передней террасы.

Проклятый Коки! Как он вычислил эту камеру? Вероятно, слуги – Черепаха или миссис Бро – заметили, что вечером там лежал фотоаппарат и желтая коробочка с новой пленкой, а утром увидели, что коробочка пуста. Может быть, они сверху видели, как утром с аппаратом возился Филип. У Элен затряслись руки, она могла поклясться, что так же трясет и родственников, мучительно ждущих ее ответа.

– Фотоаппарат? Не знаю… Да, кажется, он там лежал, – с нарочитой небрежностью ответила она.

– Вместе с пленкой? В желтой коробочке?

– Не знаю, я не заметила.

Иронически взглянув на нее, следователь со значением поднял бровь, что не укрылось от присяжных.

– Ах, да, пленка, – проговорила Элен, словно только сейчас поняла, о чем идет речь.

Розовые пальчики Бейтмена покопались в аккуратно исписанных листках.

– Вызывается мисс Клэр Марч. Когда вы вышли на террасу, по вашим словам, без двадцати минут девять, там уже лежал фотоаппарат? – мягко и вкрадчиво спросил он теперь по-настоящему испуганную Клэр.

Она попыталась выиграть время.

– Не помню, чтобы я выходила на террасу.

Это был не слишком удачный ход: любой мог подтвердить, что через широкую входную дверь и фотоаппарат и пленка были отлично видны, да и из окон гостиной тоже. Клэр быстро спохватилась.

– Хотя да, я его видела. Он лежал на балюстраде.

Она была готова говорить что угодно, лишь бы не привлекать внимания к этому злополучному фотоаппарату.

– А пленка в нем в тот момент была?

Знал ли Кокрилл, что Эдвард заправил пленку в фотоаппарат в те самые двадцать минут, пока оставался один, как раз перед тем, как Бро занялся дорожками? Сумел ли он раскопать, что рядом с Эдвардом никого не было? Если сказать, что коробочка с пленкой на балюстраде не лежала, это будет означать, что кто-то – а фотоаппарат принадлежал Эдварду – ее туда вставил. Если же пленку не вставили и она продолжала там лежать, ясно, что тогда у Эдварда было больше времени, чтобы сходить в павильон. Клэр никак не могла определиться, что же лучше сказать, а время поджимало. Наконец она пробормотала:

– Я… я ее не заметила.

– Возможно, потому, что ее на террасе не было, – произнес мистер Бейтмен тоном, не оставляющим сомнения в отсутствии там пленки.

Следующей вызвали миссис Фезерстоун. Все были заинтригованы, кто же она такая, но сомнения длились недолго, поскольку к свидетельской стойке направилась, неловко переваливаясь с ноги на ногу, не кто иной, как Черепаха.

– Что ж тут поделаешь, мадам, ежели меня записали в свидетели, чтобы я говорила тут перед всеми, – стала оправдываться миссис Фезерстоун, с благоговейным трепетом глядя на шляпу Беллы. – Не моя вина, мадам, что я кое-что видела и слышала, а ежели кто скажет, что я подслушиваю под дверями, так это чистое вранье. Я вошла и сказала, что обед готов, а что я там услышала, когда к дверям шла, так я не виновата.

Она продолжала что-то мямлить и оправдываться и испуганно замолкла, лишь когда ей велели поклясться на Библии и ждать, пока ее спросят. Семья вздохнула с облегчением: ну что там еще может наплести глупая Черепаха, когда вопрос с фотоаппаратом уже решен. И тем не менее… Хотя все, что не направлено против Эдварда, интереса уже не представляет. Ну что такого особенного она может сказать?

И Черепаха поведала очень многословно и с массой красочных подробностей, что происходило с Эдвардом в день смерти его деда.

Следователь сразу же вызвал Филипа.

К тому времени, когда Филип добрался до свидетельской стойки, у него уже был четкий план действий. Бесполезно оказывать сопротивление и отрицать очевидное. Если история с фотоаппаратом вылезла наружу, надо ее нейтрализовать и одновременно сделать все возможное, чтобы доказать полную вменяемость Эдварда. Если с головой у того все в порядке, ему просто незачем убивать деда, и из всех родственников он менее всего подпадает под подозрение.

– Я считаю, что мой кузен в какой-то степени невротик, – с места в карьер заявил Филип, положив руки на край стойки.

Он выглядел вполне уверенным и говорил со следователем как мужчина с мужчиной, которому он полностью доверяет, и как специалист, объясняющий другому специалисту пустяковый случай истерического поведения вполне нормального, хотя подчас и слишком чувствительного юноши.

– Но утверждать, что он психически ненормален, было бы полным абсурдом. Да, в день смерти моего деда он перед обедом устроил сцену в гостиной. А все потому, что все занимались только моей маленькой дочкой, и ему это очень не понравилось. Он всегда был избалованным мальчишкой и привык быть в центре внимания, – заявил Филип, внутренне содрогаясь от мысли, что ему позже придется объясняться с Беллой. – Я лично считаю, что, заметив на портрете покосившийся венок, он вспомнил о своей предполагаемой психической особенности и нарочно уронил поднос со стаканами, чтобы привлечь внимание к собственной персоне. И я уверен, что уронил он его, когда в гостиной никого не было, а потом стал ждать, когда мы прибежим на шум. Потом он нарочно упал в обморок, что для невротика не так уж и сложно. Я быстро привел его в чувство к великой радости всех окружающих и особенно его самого! – И, сочтя, что семь бед – один ответ, добавил: – И его бабушки тоже.

– Вы считаете, что его обморок был настоящим?

– Да, конечно же, – весело ответил Филип. – Истерики легко приводят к потере сознания. Но в транс они перейти не могут. И неконтролируемых действий не вызывают. Я не считаю, что мой кузен мог в тот вечер впасть в транс, как, впрочем, и в любое другое время.

– Я понял, – сказал мистер Бейтмен.

Его уверенность в виновности сумасшедшего Эдварда Тревиса была поколеблена. Доктор забросал их аргументами чисто профессионального характера, которые никто из присутствующих не мог опровергнуть. Бейтмен пожевал край ногтя и вытер его о свои широкие брюки.

– Если бы мы могли… Если бы вы потрудились объяснить… Если бы изложили свое мнение в менее профессиональных терминах… Какие у вас основания считать, что ваш кузен не уронил поднос на пол в тот момент, когда вы вошли в гостиную? Насколько я понял, вы все стояли и разговаривали в холле. Когда вы вошли в комнату, ваш кузен шел по ней, словно, уронив поднос на пол, он этого никак не осознал и продолжал двигаться как ни в чем не бывало. Иными словами, он был в трансе. Не могли бы вы в простых выражениях объяснить нам, почему вы так уверены, что он просто притворялся?..

То, что уже несколько дней маячило на пороге сознания Филипа, вдруг обрело полную ясность.

– Эдвард не ронял этот поднос! Мы минут пять разговаривали в холле рядом с дверью в гостиную. Там паркетный пол, а мы не слышали грохота серебряного подноса и звона разбившихся стаканов!

Мистер Биллок был озадачен всеми этими разговорами об истериках, трансах и тому подобных вещах. В деревне все знали, что Эдвард Тревис – парень с приветом, и пришли к единодушному мнению, что у него помутилось в голове и он укокошил своего деда, а теперь вдруг оказывается, что все совсем не так – он просто придуривался. Мистер Биллок был недоволен. Он бы предпочел более простое объяснение. Если парень не в себе, значит, это он убил деда, а если он нормальный, то, значит, надо искать кого-то другого, у кого был бы повод совершить такое. Ну, для любого нормального человека это прежде всего деньги и чаще всего только они. Итак, у кого из этой компании была причина убить сэра Ричарда Марча? Этот старый дурень Бро постоянно талдычил в пивной, что доктор Марч больше не хочет заводить детей и у них со стариком вечные трения по этому вопросу. Мистер Биллок, невольный отец семерых детей, считал это неестественным и греховным. За это доктора и лишили наследства – и поделом. Но вся штука в том, что вечером, когда убили деда, доктор Марч и близко не подходил к павильону – это было ясно как день. И, как бы того ни хотелось Биллоку, он просто не мог представить, как Филип мог убить старика. Что он и сообщил мистеру Мэтчстику, пробормотав тому на ухо свои соображения. «Выходит, это был кто-то чужой», – подумал мистер Мэтчстик и тут же поделился своим заключением с соседом.

«Кто-то чужой», по логике господ Мэтчстика, Биллока и Хоскинса, это тот, кто родом не из Свонсуотера, а таковой могла быть только Элен, являвшаяся человеком со стороны. В словах Мэтчстика имелось рациональное зерно. Она поддерживала мужа в его греховном намерении больше не плодиться, и лишение его наследства было столь же неприятным и для нее. И к тому же она последней видела усопшего живым. «Ее светлость не очень огорчится, если засудят «чужую», – проницательно предположил мистер Биллок. – Во всяком случае меньше, чем если упекут ее сумасшедшего внучка или кого-нибудь из отпрысков сэра Ричарда». А ее светлость оставляла в лавке мистера Биллока больше денег, чем все деревенские жители вместе взятые. Но ведь это жена доктора, и как с этим быть?..

– Один ее купальник чего стоит, – пробормотал мистер Хоскинс, демонстрируя аналогичный ход мыслей.

Мистер Биллок никогда не видел купальника Элен, иначе он немедленно отправил бы ее под арест за нарушение приличий. Однако он натолкнул его на грандиозную идею. С трудом высвободив затекшую руку, он вскинул ее вверх. Мистер Бейтмен благосклонно повернулся к нему.

– Да, господин старшина?

– Присяжные хотели бы задать вопрос миссис Элен Марч, – заявил Биллок, скромно умалчивая, что инициатива исходит лично от него.

Мистер Бейтмен вздохнул: близилось время перерыва, и он собирался с духом, чтобы подвести присяжных к вынесению вердикта о преступлении без наличия преступника, на что намекал инспектор Кокрилл.

– Хорошо. Вызывается миссис Марч.

Когда недоумевающая Элен подошла к свидетельской стойке, Бейтмен чуть заметно кивнул Биллоку.

– Так что вы хотите спросить?

Биллок наклонился вперед, упершись толстыми кулаками в барьер. Казалось, он готовится расхваливать свой товар, настойчиво рекомендуя купить консервированную морковь, которая имелась у него в избытке без всякой надежды быть распроданной.

– Простите, мадам, но вы, кажется, сказали, что перед смертью сэра Ричарда ходили к нему в павильон в своем, извините, купальном костюме?

Элен с готовностью приняла извинения.

– Ну, да, – коротко ответила она, вопросительно посмотрев на следователя.

– Ее светлость и мисс Пета встретили вас на лужайке, – уточнил Биллок, который помнил мисс Пету еще длинноногой девчушкой в панамке и с косичками. – Они утверждают, что могли видеть все, что было у вас в руках или – прошу прощения – на теле.

– Если вы имеете в виду, что на моем купальном костюме не было карманов, то да, их действительно там не было, – все больше недоумевая ответила Элен. – Это всего лишь лифчик на тонких лямочках и трусики.

Мистер Биллок брезгливо поморщился. Он не желал обсуждать столь бесстыдное одеяние.

– А вы не могли пронести в нем… э… шпрыц для инэ… иньэкций?

Элен стал разбирать смех, и она плотно сжала губы, чтобы он не вырвался наружу. Ее родственники захихикали, давая выход нервному напряжению. Следователь недовольно нахмурился.

– Господин старшина, мы, кажется, уже обсуждали этот вопрос.

Мистер Биллок поднял увесистую руку.

– Может, кому-то и кажется, что это не по делу, но сейчас вы увидите, что очень даже по делу.

И он набросился на Элен, словно она стащила кусок мыла у него в лавке.

– Ладно, мадам! Шприц вы не несли, но кое-что другое уж точно тащили, и это вы не можете отрицать.

– Я несла дедушкину авторучку, – в замешательстве произнесла Элен. – И больше ничего.

Мистер Биллок торжествующе посмотрел на присяжных; они преданно воззрились на него, словно стая жирных гусей, следующих за своим вожаком.

– Ага, авторучка! Из тех, которые с поршнем.

– Не понимаю, о чем вы, – нетерпеливо произнесла Элен. – Это была обычная зеленая авторучка. Довольно толстая и с чернилами.

– С чернилами! – возвысил голос мистер Биллок.

– Да, а что еще там могло быть – чай или кофе?

Элен невольно ему подыграла. Кокрилл делал отчаянные знаки следователю, но мистера Биллока было уже не остановить.

– Нет, мадам! Не чай и не кофе, но и не чернила!

Он сделал эффектную паузу и гордо оглядел присутствующих, будучи уверенным, что имя его войдет в анналы истории Свонсуотера, и пока существует местная пивная, селяне будут неизменно поднимать стаканы в его честь.

– Не чай, не кофе и не чернила. Адренол, мадам, – вот что там было!

Биллок плюхнулся на свое место, и вокруг него сомкнулись ряды присяжных.

Утихомирив гудящую публику, мистер Бейтмен приступил к подведению итогов под недремлющим оком Коки. Он заявил, что, по его мнению, при определении убийцы присяжные столкнутся с определенными трудностями. Тем не менее нет никакого сомнения, что убийство имело место. В таких случаях присяжные, как правило, выносят открытый вердикт: убийство, совершенное неизвестным лицом или лицами. Но присяжные, имевшие непреклонный вид, явно не хотели следовать сложившейся практике. Мистер Бейтмен вздохнул и, сложив на могучей груди руки, попытался их переубедить.

Сэр Ричард, без сомнения, умер от слишком большой дозы адренола. Однако вскрытие не показало, каким образом лекарство было введено в организм – путем инъекции или через рот. Похитить адренол из сумки доктора Марча мог кто угодно. Последний раз сэра Ричарда видели живым без четверти семь вечера – после восьми сорока пяти к павильону уже никто не подходил. И мистер Бейтмен стал долго и подробно излагать свидетельские показания.

Потом он перешел к подозреваемым. У мистера Эдварда Тревиса не было никаких разумных оснований причинять вред своему деду; и теперь очевидно, что в припадке безумия он тоже его не убивал. Более того, он не заходил в павильон перед ужином, и хотя в свидетельских показаниях имеются некоторые противоречия или, точнее сказать, неопределенность относительно фотоаппарата и времени, когда в него была заправлена пленка, он, мистер Бейтмен, считает, что нет никаких оснований сомневаться в правдивости показаний родственников, утверждающих, что после ужина все они сидели на террасе и никуда не отлучались, и надеется, что присяжные с ним согласятся. Все, кроме мисс Клэр Марч. Она, без сомнения, пострадала бы материально, если бы сэр Ричард подписал новое завещание, однако павильон перед ужином она не посещала, а к тому времени, когда она отлучилась с террасы, дорожки были уже посыпаны.

Доктор Филип Марч тоже не имел возможности пойти в павильон перед ужином. Остаются леди Марч, вдова, мисс Пета Марч и – он чуть замялся – миссис Элен Марч. Леди Марч и мисс Пета посещали павильон за полчаса до ужина, и на это время ими было представлено взаимное алиби. У них не было ни малейшей возможности добавить яд в еду сэра Ричарда, приготовленную миссис Фезерстоун, которая (и он думает, присяжные с этим согласятся) никоим образом не была заинтересована в убийстве своего хозяина. Мисс Пета показала, что леди Марч сидела на подоконнике на расстоянии шести футов от подноса с едой и разговаривала с сэром Ричардом, а в то непродолжительное время, когда мисс Марч выходила из комнаты, она слышала голос леди Марч, которая непрерывно говорила и ни на секунду не покидала своего места. Что касается мисс Марч, то согласно показаниям леди Марч у нее тоже не было возможности влить адренол в еду сэра Ричарда. Имеется предположение, и его следует принять в расчет, что она могла влить адренол в стакан, стоявший на кухне, в расчете на то, что сэр Ричард позже обязательно возьмет его, чтобы выпить воды, не заметив, что там что-то есть. Адренол – это прозрачная жидкость, похожая на воду, а смертельная доза составляет не больше десертной ложки. Стакан был позже найден на письменном столе сэра Ричарда, и в нем были обнаружены следы адренола. Тем не менее можно считать доказанным, что мисс Пета к стакану не прикасалась, так как отпечатков ее пальцев на нем не нашли; к тому же он стоял на такой высокой полке, что она могла достать его, только встав на цыпочки, а значит, на полке налить в него она ничего не могла. Мистер Бейтмен выразил уверенность, что, учтя это обстоятельство, присяжные, несомненно, исключат всякую возможность ее взаимодействия с этим стаканом. В кухне не было ничего, чем бы она могла стереть свои отпечатки пальцев, а вытереть стакан о свои… свой купальник, она тоже не могла, потому что он оказывался настолько влажным, что когда она вытирала об него вымытые руки, к ее пальцам прилипали ворсинки. Все эти показания были тщательно проверены, и в случае, если бы они оказались ложными, инспектор Кокрилл это бы, несомненно, отметил.

Коки, нервно теребивший котелок в руках, при этих словах стал чернее тучи. Его задачей было собирать сведения, а не предоставлять их, и следствие пошло совсем не так, как он предполагал. Этот толстый гиппопотам Бейтмен проявил слишком резвую инициативу, и один бог знает, к чему это приведет, особенно после того, как Биллок вдруг накинулся на Элен Марч…

От мистера Бейтмена не укрылось, как помрачнел инспектор, и он внутренне похолодел. У Кокрилла был едкий и беспощадный язык, и он, не раздумывая, пускал его в ход, когда был чем-то недоволен. К тому же в Северном Кенте он был довольно влиятельной персоной, и с ним считались. Стало быть, присяжных надо во что бы то ни стало подвести к открытому вердикту. Глубоко вздохнув, следователь перешел к Элен.

Он высказал уверенность, что присяжных не введет в заблуждение тот факт, что миссис Марч последней видела погибшего живым. Если он правильно понял, продолжал мистер Бейтмен, стараясь перетянуть на свою сторону тех, кто еще не определился с выводом, то старшина присяжных выдвинул гипотезу, согласно которой адренол мог быть пронесен в павильон в зеленой авторучке, – мистер Биллок поправит его, если он в чем-то неточен, – которую использовали в качестве шприца для введения яда. Весьма оригинальная версия, но присяжные наверняка зададут себе вопрос, возможно ли такое вообще, можно ли воткнуть острие пера в кожу, даже совершив резкое движение, и, нажав на поршень, впрыснуть яд предположительно в вену? На какой-то момент эта идея показалась ему не лишенной смысла, но при здравом рассуждении он пришел к выводу, что она крайне неразумна и беспочвенна, и ему стало стыдно за свое легкомыслие. Возможно, присяжные тоже найдут ее довольно сомнительной и маловероятной. Однако с медицинской точки зрения это представляется ему возможным. Бейтмен юлил и разглагольствовал, и Кокрилл становился все мрачнее. Заметив это, следователь вдруг высказал твердое убеждение, что такое просто невозможно по определению. Невозможно, и все! Он был уверен, что присяжные с ним согласятся. А потом, словно устав, завершил свою речь, повелительным тоном призвав присяжных вынести вердикт об убийстве неизвестным лицом или лицами…

Однако присяжные, не уходя на перерыв, вынесли вердикт о виновности миссис Элен Марч в совершении убийства.