В своей скромной гостинице инспектор Кокрилл беспокойно ерзал в непривычной постели. Лондон! Мало того, что тебя будят, дабы возвестить о наступлении каждого часа, так еще сотни шумных устройств напоминают о времени каждые пятнадцать минут. Половина четвертого… Он крутился с боку на бок, изнывая от жары, и терзал свой усталый мозг головоломкой из картинок. По другую сторону парка, в мансардной комнате, Двойной Брайан бормотал во сне одно имя. В пансионе, расположенном неподалеку, мисс Сволок сидела на постели в пижаме, выводя что-то карандашом в маленьком блокноте, а мистер Порт неподвижно лежал в узкой постели, глядя в невидимый потолок, цепенея от страха из-за всего, что всплыло, и из-за того, что еще наверняка всплывет, и гадая, что произойдет, когда вся правда выйдет наружу. Изабель была мертва, Эрл был мертв, Брайан Бриан спал, Эдгар Порт смотрел в потолок, а Сьюзан Сволок все писала и писала. Тем временем Джордж Эксмут стоял у двери дома в Бейсуотере, держа в тонких руках упавшую в обморок девушку.

Он нашел в ее кармане ключ, тихо открыл дверь и подтащил Перпетую к квартире. Он заходил в этот дом пару раз, и каждая деталь обстановки отпечаталась в голове, как на фотографии. Второй ключ открыл дверь квартиры. Джордж занес девушку внутрь и уложил на кровать. Очнувшись, Перпетуя обнаружила, что Джордж сидит рядом, а ее руки и виски холодные и мокрые от воды, которую он плеснул на нее, чтобы привести в чувство. Он был ужасно бледен; его тонкие руки тряслись.

– Это я убил Эрла Андерсона и Изабель, – прошептал юноша. – Я не мог заснуть. И вот пришел к вам.

Она испуганно огляделась, ища какой-нибудь увесистый предмет для защиты. Конечно, это всего лишь Джордж Эксмут, почти ребенок, худой дрожащий мальчик с бледным лицом… и все же, говорят, безумцы хитры и сильны. Если уж Эрл не смог защитить себя… и Изабель… Перпетуя сосредоточилась и вспомнила, что безумцам следует потакать. Она нервно протянула ему руку.

– Вы… вы же не причините мне вреда, Джордж?

Он взял ее руку в свои. А потом повалился вперед, упал поперек кровати и разразился слезами.

Она тихо сидела, не отнимая руки.

– Не плачьте, Джордж! Пожалуйста, успокойтесь. Расскажите мне все, и мы вместе подумаем, что делать…

«Что нужно сделать, – подумала она, – это отправить его в Бродмур. Бедный испуганный мальчик…»

Наконец он поднял залитое слезами лицо. Перпетуя взяла мокрую салфетку, которой он приводил ее в чувство, и, как ребенку, осторожно вытерла щеки.

– Теперь рассказывайте.

– Я шел в полицию, – проговорил Джордж, стуча зубами. – Я больше не мог этого выносить… пошел в полицию сознаваться. Думал, пройду мимо вашего дома, попрощаюсь с ним. Я часто бывал здесь ночью. Я видел свет в вашем окне и шел, глядя на него… и потом, когда свет не горел, Пеппи, я все равно шел и шел, чувствуя, что я рядом с вами. – Он опустил усталую горячую голову в свои руки и сказал несчастным голосом: – Я так сильно вас люблю.

– Нет, Джордж! – запротестовала она.

– Вы, должно быть, это знали, Перпетуя? Вы ведь не могли не знать, правда? Каждая мысль, когда-либо возникавшая в моей голове, была о вас. Ложась в постель, я не хочу засыпать, потому что тогда не смогу думать о вас. Иногда мне что-то снится, какие-то кошмары. Я полагаю, у меня все наоборот: днем живу в изысканных мечтах, а во сне знаю жалкую правду. Вы меня не любите, Пеппи, и никогда не полюбите, да? Я всего лишь неловкий школьник, маменькин сынок, ни опыта, ни уравновешенности… Вы не в силах поверить, что у меня имеется настоящий ум, который способен складывать два и два… и страдает. Вы не в силах поверить, что сердце такого молокососа, как я, так же может мучиться, как сердце взрослого мужчины. Юношеская влюбленность смешна, не так ли? Для вас я просто неуклюжий недотепа с длинными руками и ногами, неспособный к пониманию, чувству или мукам разбитого сердца, неспособный ни к чему деликатному и возвышенному. Глупый мальчишка Джордж, привязанный к юбке матери, подросток, влюбленный в Перпетую…

Он замолчал и, сидя на краю кровати, отвернулся. Его руки понуро свесились между костлявых колен.

Перпетуя была потрясена горечью и болью в голосе юноши.

– Похоже, мы никогда ничего не знаем о страданиях других людей, – сказала она. – Но, возможно, мы с вами сумеем понять друг друга, потому что нам обоим пришлось тяжело. Знаете, Джордж, я была на пределе отчаяния. Говорят, раскаяние – худший ад, и мои страдания были именно раскаянием. Это правда, что я не обращала на вас внимания, правда, что даже если бы знала о вашей любви, не потрудилась бы вас понять… Но я вообще ни на что не обращала внимания и не желала ничего понимать. Я была слишком погружена в свое горе, чтобы замечать чужое. Поверьте, это не потому, что вы слишком юны. И, бог свидетель, не потому, что вы недотепа, как вы себя назвали, а потому, что со мной кое-что было не так.

Джордж поднял голову. Его опухшие покрасневшие глаза слегка утратили мученическое выражение.

– Понимаю, – сказал он.

Перпетуя сидела в маленькой комнате один на один с убийцей, а если он и правда убийца, то он мог быть только сумасшедшим. «Надо успокоить его, насколько удастся, – подумала она, – а затем направить в полицию». Она продолжила говорить с ним тихо и ласково, держа его тонкую руку в своей.

– Однако теперь для меня все иначе, Джордж, и если вы будете терпеливы и станете бороться с этим чувством, возможно, и у вас все наладится. Вы забудете меня, ведь я намного вас старше, и встретите девушку, которую сможете полюбить.

Он резко отнял свою руку.

– Вы хотите сказать, что влюблены в кого-то?

– Нет-нет, – быстро сказала Перпетуя. – Дело не в этом. Я имею в виду…

Но он прервал ее:

– Да! Влюблены! Вы влюблены в Брайана. Я ненавижу его, ненавижу!.. А вы… вы в него влюблены!

Джордж схватил покрывало с кровати и принялся беспощадно его рвать.

– Вы его любите, и я для вас никто, потому что вы влюблены в этого мерзкого парня… Я его ненавижу. Сегодня он насмехался надо мной, смотрел на меня с презрением, потому что я ошибся, я сказал, что та женщина была мужчиной. Она вполне могла бы быть мужчиной. Она выглядит, как мужчина, у нее голос грубый, как у мужчины. Совершенно разумное предположение! И я… да, я схватился за ее платье, но я не разорвал его, я ничего не сделал такого, чтобы надо мной смеяться.

– Брайан не смеялся над вами, – терпеливо сказала она.

– Смеялся! Он выставил меня дураком… Ну ладно, может, я и свалял дурака, может, я просто глупый мальчишка, но я сделал то, чего он никогда не сделает! Я убил мужчину! Да! И женщину. Он собирался жениться на вас, Перпетуя, эта мерзкая тварь Андерсон, а у него уже имелась жена. А Изабель согласилась молчать, только она шантажировала бы вас обоих до конца ваших дней…

– О, Джордж! – вскричала девушка в ужасе. – Вы ведь убили их не из-за этого?

– Я убил их, чтобы спасти вас, Перпетуя. И не жалею! Я горжусь этим. Я не боялся, когда это делал, и теперь не боюсь. Я хочу признаться полиции…

Она протянула было руку к телефону, однако побоялась, что, увидев это, он передумает.

– В полиции решат, что вы необычайно смелый и умный, Джордж. Так всех нас обмануть…

– Возможно, будет лучше продолжать обманывать их, – предположил он, польщенный.

– Хорошо. Расскажите мне обо всем, а их продолжайте обманывать.

Джордж посмотрел на нее с подозрением.

– Вы думаете, что я безумен, Перпетуя. Вы пытаетесь все выведать, чтобы потом рассказать полиции.

– Вы ведь сами хотели все рассказать полиции.

– Да, поэтому я вышел из дома, – согласился юноша.

– Поступайте как знаете, – сказала она, пытаясь выглядеть равнодушной.

– Да, – медленно произнес Джордж и встал с кровати. – Я подумаю. Подумаю, что мне делать.

Можно ли его выпускать, такого безумного и опасного? Но как только за ним закроется дверь, она сможет позвонить в полицию.

– Наверное, вам в любом случае лучше сейчас уйти. Четыре часа ночи, вы же не хотите меня скомпрометировать? После того, как вы… после того, что вы сделали, чтобы защитить мою честь.

– Нет, – серьезно ответил он.

Перпетуя встала перед ним, поправляя его мятое пальто, откидывая с его лба спутанные волосы.

– Ну вот, теперь идите, Джордж, дорогой. И решите, как вам поступить.

– Да, – послушно сказал он. И ушел, кроткий и смирный, в ночь.

Она заперла за ним дверь, а через три секунды уже взволнованно говорила по телефону.

Наутро Чарлзворт позвонил инспектору Кокриллу.

– Надеялся вас застать, пока вы не вышли. Мальчик Эксмут признался в обоих убийствах.

– Хорошо, – сказал Коки. – Тогда я иду на конференцию.

Он хлопнул трубкой о рычаги телефона, надел шляпу, хлопнув ладонью по тулье, хлопнул за собой дверью и зашагал по улице. «Все прохлопал!» – подумал он, излив тем самым свои чувства. Он редко шутил и теперь с удовлетворением усмехнулся, идя через Сент-Джеймсский парк.

Сьюзан Сволок ждала его, прогуливаясь по дорожке, зная, что он отправится в Скотленд-Ярд. Под глубоким загаром она была бледной, обычно ясные глаза помутнели от беспокойства и бессонницы, руки нервно сжимали ручку сумочки.

– Инспектор Кокрилл, я ждала вас, бродила здесь, не зная, придете ли вы. Мисс Кирк упомянула, что вы остановились в «Ширланде», и я подумала, вы можете идти через парк в Скотленд-Ярд…

– Перестаньте бормотать, – сказал Коки. – И говорите, что хотели.

Она нервно расстегнула и застегнула застежку своей сумочки.

– Я… я хотела признаться.

Его глаза сверкнули.

– В чем вы хотите признаться?

Было отчаянно жарко. Атласные лезвия травы ловили лучики солнца и блестели, как бриллианты; шезлонги в парке уже не могли стоять и попарно опирались друг на друга для поддержки, дети послушно шли рядом с няньками и вели на поводках собак, которым явно хотелось прилечь в прохладе под деревьями. Пожилой коротышка и молодая женщина с твердым взглядом и дрожащими руками стояли лицом к лицу. Наконец она сказала:

– Я хочу признаться в убийстве.

– Отлично, – кивнул Коки. – Вы в нужном месте. – Он взял ее за локоток и развернул лицом к Скотленд-Ярду. – Вам туда.

– Я хочу признаться вам.

– Это дело не имеет ко мне отношения. Идите в Скотленд-Ярд, спросите детектива-инспектора Чарлзворта и скажите ему все, что считаете нужным.

– Я не могу с ним говорить. Он слишком молод. Это как пойти к доктору, которого вы знаете лично. Он слишком молод… и привлекателен.

– Поэтому вы пришли ко мне, – усмехнулся Кокрилл.

Она устало качнула головой.

– Я не это имела в виду…

– Ну не важно, что вы имели в виду. Я не врач и не священник и не желаю слушать никаких признаний. Кроме того, я опаздываю на конференцию. – Кокрилл махнул тростью в направлении зеленой скамьи, с мрачной решимостью стоящей на солнце. – Посидите тут минут десять и тщательно все обдумайте, а затем идите в полицию и расскажите свою историю самому пожилому и непривлекательному сержанту, какого удастся найти. Он все запишет и передаст инспектору Чарлзворту. Тот, несомненно, бросит записку в мусорную корзину и попросит вас рассказать ему все заново. Но к тому времени лед будет сломан.

«Удивительные существа – женщины, – думал Кокрилл, продолжая путь по горячей сухой тропинке. – Даже признание в убийстве превращают в вопрос взаимоотношения полов». Оглянувшись назад, он увидел, что она покорно села – похожая на плотный кругленький гриб в своем белом платье на зеленой скамье. Пусть немного посидит. А он прогуляется утром в тишине и похихикает про себя над придуманной шуткой.

Внезапно, повинуясь импульсу, Кокрилл свернул к телефонной будке на улице Уайтхолл и набрал номер.

– Франческа?

– Коки, котеночек!

– Я подумал, тебе интересно будет узнать, что твои сведения о человеке на Пикадилли, звонившем Эрлу Андерсону, оказались полезны. Очень полезны.

– Надеюсь, это не значит, что кого-нибудь теперь повесят? Нет? Мне не хотелось бы думать, что я стала причиной чьей-то… смерти.

В прошлом Франческа стала причиной смерти трех человек, однако не по своей вине и не по какой-то небрежности или жестокости с ее стороны.

– Нет. Напротив, ты предоставила алиби невинным. Э-э… Франческа, сегодня утром мне пришло кое-что в голову… Я много раз хлопнул разными вещами перед выходом из дома и сказал себе…

– О, Коки, подожди полсекунды, котик, ребенок плачет. – Он услышал, как она кричит в глубину квартиры: – Няня! Что там с ребенком? – Ответ няньки был неразборчивым из-за треска, а затем голос Франчески прозвучал издалека: – Но это прекрасное, вкусное молочко магнезии, котик… Как нам повезло, что у нас есть такое прекрасное молочко…

Кокрилл сердито повесил трубку и вышел из будки, хлопнув дверью. Женщины!

У входа в Скотленд-Ярд его поджидал Эдгар Порт – белый и трясущийся, как молочное желе. Коки признал свое поражение.

– Не говорите, сам догадаюсь! Вы желаете признаться!

– Да, – сказал мистер Порт.

– Ладно, ступайте признавайтесь инспектору Чарлзворту.

– Его нет на месте. Ухал к Джорджу Эксмуту.

– Да неужели? – Кокрилл огляделся по сторонам с преувеличенным любопытством. – А мистер Двойной Брайан, жаждущий признаться, еще не подходил?

Щелк, щелк, щелк – вставали на место новые кусочки головоломки. Фигура в центре обросла мелкими подробностями. Было занимательно наблюдать, как складывается картинка. Коки взял за локоток и мистера Порта.

– Ладно, идемте со мной.

Инспектора Чарлзворта, уехавшего к Джорджу Эксмуту после того, как в девять часов юноша наконец решился позвонить в полицию, вызвали по телефону обратно в Скотленд-Ярд известием о прибытии мисс Сволок. Не зная о присутствии там мистера Порта, он еще не оценил, что признания в убийстве принимают масштаб эпидемии. Чарлзворт оставил сержанта Бедда беседовать с Джорджем, а сам поехал заниматься девицей Сволок. Вдали от всей этой череды саморазоблачений Перпетуя и Двойной Брайан сидели под деревом в парке и не держались за руки только потому, что было слишком жарко. Однако никакие погодные условия не могли заставить мистера Бриана расстаться с непременными, по его мнению, атрибутами английского джентльмена: макинтош, аккуратно сложенный, лежал на скамейке рядом, поверх него покоилась черная войлочная шляпа.

Оставшись наедине с Мамойдорогой, сержант Бедд сел на белесый стул (который при этом выказал признаки острого приступа люмбаго), достал блокнот и карандаш.

– Итак, мистер Эксмут, сэр, вы говорили?..

– Я просто обязан был сознаться, – сказал Джордж.

– Понятно, сэр. Конечно, вам нужно будет потом прийти в участок и сделать заявление по всей форме, но если вы расскажете мне, тогда мистер Чарлзворт сможет быть полностью уверен, что это было… – На самом деле мистер Чарлзворт хотел убедиться, что визит Мамыдорогой действительно необходим, однако печальное отсутствие доверия к словам Джорджа сержант Бедд от него утаил. – Я сделаю несколько заметок, сэр, просто чтобы ничего не забыть. Это не связывает вас никоим образом.

Он начеркал на чистой странице пару бессмысленных каракулей, чисто ради внешнего эффекта.

Мамадорогая, напротив, страстно желал быть связанным этим признанием. И мечтал драматично признаваться детективу-инспектору, а лучше – двум, трем или даже десятку детективов-инспекторов, причем в здании Скотленд-Ярда. А не распинаться перед флегматичным сержантом с доброй – и, кажется, слегка насмешливой? – улыбкой, рассказывая, что он убил Эрла Андерсона, потому что Эрл хотел разрушить жизнь некой дамы, имя которой не должно слететь с его губ. И что он убил Изабель Дрю, потому что она помогала и подстрекала Эрла, и они оба испортили бы жизнь Перпетуи… то есть жизнь этой дамы.

– А не лучше ли было просто предупредить обо всем барышню, сэр? – почтительно заметил сержант Бедд.

Джордж пришел в негодование.

– Как я мог? Сказать ей, что мужчина, которого она любит, злодей и двоеженец и… и замышляет против нее столь ужасную вещь? Можно было бы подумать, что я пытаюсь добиться ее расположения! Человек чести не вправе так поступать.

Он стукнул кулаком в свою тощую грудь и посмотрел сержанту в глаза. Потрясающе!

– Итак, вы убили мисс Дрю, сэр. Каким именно образом?

Карандаш завис над страницей.

– Я не собираюсь вам объяснять, – процедил Джордж со сдержанным достоинством.

Сержант Бедд сунул карандаш в нагрудный карман и откинулся на спинку стула, хотя это было довольно жестоко по отношению к изогнутым ножкам последнего.

– Ты не знаешь, сынок, правда?

– Конечно, знаю! – сердито заявил Джордж. – Но почему я должен вам рассказывать? Сами выясняйте.

– Хорошо, – спокойно сказал Бедд. – Выясним. А как насчет Андерсона?

– Я заманил его телефонным звонком на дорогу в Мейденхед и убил его там, а затем отрезал голову и отправил Пеппи в картонной коробке.

– Зачем? – спросил Бедд.

– Чтобы было похоже на Саломею. Ирод хотел голову Иоанна Крестителя, и она вот так ее прислала. Перпетуе… то есть даме… нужна была голова Андерсона.

– Вы немного путаете факты, – осторожно заметил Бедд, который каждый вечер читал по одному или два стиха из Библии, хотя трудно сказать зачем. Разве что потому, что миссис Бедд это нравилось. – Во что вы завернули голову, прежде чем положить ее в коробку?

Джордж посмотрел на сержанта настороженно.

– Вы сами знаете, почему я должен говорить?

– Послушайте, – сказал сержант Бед, снова откидываясь в кресле. – Вы могли убить Андерсона. У вас нет алиби на время его смерти, вы понимали, что он с легкостью помчится на запах работы, а учитывая, что ваша мать делает театральные декорации, вы, наверное, знакомы с нужными людьми. Вы могли бы легко одурачить его, сказав, что у вас есть связи. И вы могли вернуться в квартиру, как некто и сделал, воспользоваться его ключом, собрать вещи и унести их. Могли. Но вы этого не сделали. Потому что среди прочих вещей забрали штору из ванной Эрла Андерсона. В нее-то и была завернута голова, чтобы не допустить… э-э… протечки. И ты, сынок, этого не знал, правда?

Джордж сидел молча, свесив руки между колен.

– Такое бывает, – мягко произнес Бедд. – Некоторые парни, когда случаются такие ужасные вещи… это немного их сбивает. Взять, к примеру, тебя. Ты молодой джентльмен. Твоя мать – талантливая женщина, все ее уважают, а твой отец умер, и она не любит тебя отпускать. Поэтому, когда происходят такие события, тебе тяжело. Она уехала работать в Шотландию, ты предоставлен себе и слишком много думаешь. В этом деле есть дама, – шутливо сказал сержант Бедд, но его глаза были очень добрыми, – и все суетятся вокруг этой дамы, а дама, возможно, немножко суетится вокруг кого-то другого, и никто не суетится вокруг тебя. Полиция подозревает всех, кроме тебя. Это потому, что у них против тебя ничего нет. Но ты думаешь, что это потому, что ты слишком юн и неприметен, и они полагают, что ты не способен на… как бы сказать… мужество, страсть, ярость и решительность, которые нужны для расчетливого убийства. Ты хочешь показать им, что способен действовать как мужчина, как очень сильный и смелый мужчина; тогда и молодая леди, возможно, посмотрит на тебя другими глазами. Пожалеет тебя, станет беспокоиться о тебе и задумается о том, что ты за человек, раз вот так убиваешь людей, и все ради нее. Даже если потом будет доказано, что это не так, она хотя бы заметит тебя, запомнит до конца своих дней. Ничего удивительного, сынок, многие люди сознаются в убийствах, которых не совершали, причем почти всегда по тем же причинам. Вчера ты сделал ошибку с мисс Сволок: обвинил ее в том, что оказалось неверно. Ты хотел расстегнуть ее блузку, а инспектор оттолкнул твою руку, как будто ты глупый мальчик. И мистер Брайан, твой соперник, стоящий так по-свойски рядом с некой дамой, посмотрел на тебя с презрением и назвал тебя «глупым мальчиком». Это тебя задело. Ты пришел в ярость, а потом еще жаркая ночь ударила в голову. И ты придумал это признание. Что ж, ты мог убить Андерсона. Но ты не мог убить мисс Дрю, и это доказанный факт. Она умерла почти в то же самое время, когда упала. Ты мог стянуть ее вниз: веревки могли свисать с твоей стороны арки, а не со стороны Красного Рыцаря. Но ты не подходил к ней. Ты сидел на лошади, не опускался на колени и не касался ее, как это сделал Красный Рыцарь. Красный Рыцарь мог убить ее, и мы это доказали. А ты не мог. Твое признание – ложь. – Бедд встал со стула и подошел к окну, обернулся оттуда и повторил: – Ложь!

Джордж тоже встал. Он подошел к сержанту и заявил:

– Красным Рыцарем был я!