Карнакки шутливо погрозил мне кулаком, едва я с опозданием появился в комнате. После этого, открыв дверь в столовую, он пригласил нашу компанию – Джессопа, Аркрайта, Тейлора и меня – к столу.

Как обычно, мы славно пообедали, причем наш хозяин, следуя своему обыкновению, помалкивал за трапезой. Наконец мы взяли вино и сигары, разместились в привычных местах, и Карнакки, уютно устроившийся в своем просторном кресле, без всяких вступлений приступил к рассказу.

– Я только что снова вернулся из Ирландии, – сказал он, – и подумал, что вам, друзья, будет интересно услышать новости. К тому же мне кажется, что я сам лучше пойму происшедшее, после того как все расскажу вам. Должен признаться, что с самого начала и до настоящего времени пребываю в состоянии полнейшего недоумения. Дело в том, что мне пришлось столкнуться с одним из самых странных случаев явления привидений – или разновидностью дьявольщины – во всей моей практике. Теперь слушайте.

Последние несколько недель я провел в замке Ястре, приблизительно в двадцати милях от северной оконечности Голуэя. Примерно месяц назад я получил письмо от мистера Сида К. Тассока, недавно купившего это имение и перебравшегося в него лишь для того, чтобы обнаружить, что ему удалось приобрести весьма странный образчик недвижимости.

Когда я приехал, хозяин встретил меня на станции в прогулочном экипаже и отвез к замку, который, кстати, именовал «лачужкой». Я обнаружил, что он угнездился там со своим младшим братом, еще мальчишкой, и другим американцем, наполовину слугой, наполовину компаньоном. Похоже было, что слуги в полном комплекте, как вы бы сказали, оставили дом, и все трое управлялись сами, полагаясь на помощь какой-то приходящей прислуги.

Хозяева собрали импровизированную трапезу, и за едой Тассок рассказал мне о причинах своего беспокойства. Дело оказалось совершенно экстраординарным и непохожим на все, с чем мне приходилось сталкиваться, хотя весьма странным был и случай с жужжанием.

Тассок начал прямо с середины истории.

– У нас в этой лачужке обнаружилась комната, в которой слышен самого адского рода свист – некая разновидность привидения. Свист может начаться в любое время, но явление его невозможно предугадать, и он продолжается до тех пор, пока не вселит в тебя страх. Как вам известно, все слуги оставили дом. Свист ни на что не похож, и это не ветер. Ну, словом, сами услышите.

– Мы все ходим здесь с пистолетами, – сказал мальчик, похлопав себя по карману.

– Неужели дело настолько плохо? – спросил я, и его старший брат кивнул.

– Звук может быть негромким, – заметил он, – а впрочем, подождите и услышите сами. Иногда мне кажется, что его производит какая-то адская тварь, но уже в следующий миг мне кажется, что кто-то разыгрывает меня.

– Почему? – спросил я. – С какой целью?

– Вы хотите сказать, – проговорил он, – что люди обыкновенно имеют какую-то причину для шуток, настолько необычных, как эта? Ладно, расскажу вам. В этой провинции есть леди по имени мисс Доннехью, которая должна стать моей женой ровно через два месяца. Девушка хороша, как никто, и, насколько я могу судить, меня угораздило сунуть голову в самое что ни на есть осиное гнездо: целая дюжина пылких ирландцев ухаживала за ней битых два года, и теперь, когда я явился сюда и отодвинул их, они воспылали ненавистью ко мне. Вы понимаете все возможные последствия?

– Да, – сказал я. – Понимаю, но, быть может, не все… мне непонятно, какое отношение этот факт может иметь к комнате?

– Скажем, такое, – произнес он. – После помолвки с мисс Доннехью я начал искать дом для нас и приобрел эту крохотную лачужку. Потом я сказал своей невесте однажды вечером, во время обеда, что решил поселиться здесь, и она сразу же спросила, не боюсь ли я Свистящей комнаты. Я ответил ей, что, должно быть, получил ее в порядке премии, поскольку ничего не слышал о ней. При разговоре присутствовали некоторые из ее приятелей, и я увидел, как они обменялись улыбками. После некоторых расспросов я выяснил, что за последние двадцать с хвостиком лет дом этот уже покупали несколько раз. И всякий раз после опробования он вновь оказывался в продаже.

Ну, после обеда парни стали поддевать меня и предлагать пари на то, что я не продержусь в доме и шести месяцев. Раз или два я бросал взгляд на мисс Доннехью, чтобы удостовериться в том, что они не разыгрывают меня, и при этом вполне убедился, что она воспринимает весь разговор отнюдь не как шутку. Отчасти, как мне показалось, оттого, что со мной обращались насмешливо, но и оттого, что она действительно верила в побасенку о Свистящей комнате.

Словом, после обеда я сделал все, чтобы поквитаться с остальными. Я принял все пари и заверил их. Надо полагать, что мой выигрыш послужит для некоторых из них серьезным ударом, но проигрывать я не собираюсь. Ну, вот, собственно, и вся история.

– Не вполне, – сказал я. – Пока мне известно только то, что вы купили замок, в котором есть в известной мере странная комната, и заключили несколько пари. Еще я знаю, что ваши слуги испугались и разбежались. Но расскажите мне подробнее об этом свисте.

– Ах, да! – воскликнул Тассок. – Он начался на вторую ночь нашего пребывания здесь. Я старательно оглядел всю комнату, как вы понимаете, естественно, днем, поскольку разговоры в Арлестре – доме мисс Доннехью – заставили меня удивиться. Она показалась мне совершенно такой же, как и все остальные комнаты старого крыла, разве что, быть может, более тоскливой. Однако это могло быть всего лишь результатом предыдущего разговора.

Как я уже сказал, свист начался примерно в десять вечера во второй день. Том и я находились в библиотеке, когда до наших ушей донесся этот немыслимый, странный звук, исходивший из восточного коридора. Комната эта находится в восточном крыле, как вам известно.

«А вот и наш добрый призрак!» – сказал я Тому, и, похватав со стола лампы, мы отправились поглядеть. И скажу вам, уже в коридоре у меня перехватило горло, настолько бесовски странным оказался звук. В известной мере он напоминал какую-то мелодию, однако скорее было похоже, что какой-то бес или мерзкая тварь осмеивает тебя, намереваясь при этом зайти тебе за спину.

Оказавшись перед дверью, мы не стали ждать и распахнули ее настежь; и тут, скажу вам, звук словно ударил мне в лицо. Том сказал, что ощутил то же самое – некую смесь потрясения и возбуждения. Мы принялись оглядываться по сторонам и уже скоро ощутили такую тревогу, что выскочили наружу, и я запер за собой дверь.

Спустившись сюда и придя, наконец, в себя, мы решили, что нас основательно провели. Захватив по крепкой палке, мы вышли из дома, полагая, что шутки над нами шутит один из оскорбленных в своих намерениях ирландцев. Однако в саду и ветка не шевелилась.

Мы вернулись в дом, обошли его и снова нанесли визит в странную комнату, однако оставаться там было просто невозможно. Едва ли не сразу мы выскочили обратно и опять заперли дверь. Не знаю, как точнее сказать, но мне казалось, что мы находимся перед чем-то абсолютно мерзким и опасным. Понимаете? С тех пор мы не расставались с пистолетами.

Конечно, на следующий день мы буквально перевернули комнату вверх дном, обшарили весь дом и обыскали все поместье, однако ничего странного так и не обнаружили. И теперь я не знаю, что и думать; разве что разум твердит мне, что эти хитрые ирландцы придумали какой-то коварный план, чтобы выгнать меня из поместья.

– После этого что-нибудь делали? – спросил я его.

– Да, – ответил он, – наблюдали за дверью комнаты снаружи по ночам, обыскивали земли поместья, простукивали стены и пол комнаты. Мы сделали все, что могли придумать, и поскольку свист начал действовать нам на нервы, послали за вами.

К этому времени мы покончили с едой. Когда мы вставали из-за стола, Тассок вдруг окликнул меня:

– Тсс! Слышите?!

Мы немедленно смолкли и прислушались. Тут-то я услышал этот необычный гулкий свист, – чудовищный, не имеющий ничего общего с человеческим, – доносящийся откуда-то из недр уходящего направо коридора.

– Боже мой! – промолвил Тассок. – А ведь только стемнело! Берите свечи и пошли.

Буквально через несколько мгновений мы оказались за дверью столовой – на лестнице. Тассок свернул в длинный коридор, а мы бежали следом за ним, прикрывая на бегу свечи.

По мере нашего приближения звук как будто наполнил собой весь коридор, и я, наконец, ощутил, что сам воздух словно пульсирует под действием некоей не сдерживавшей себя колоссальной силы – ощутил близость чудовища… если хотите, ощутил окружившую нас со всех сторон грязь.

Тассок отпер дверь, а потом, толкнув ее ногой, отскочил назад и выхватил револьвер. Едва дверь распахнулась, звук обрушился на нас с силой, которую невозможно объяснить тому, кто не слышал его – с жуткой определенностью, словно бы окутанная мраком комната раскачивалась и корчилась перед нами в злой и безумной насмешке под собственные взвизги, всхлипы и стоны. Просто стоять и прислушиваться к ним – значило наполняться ошеломляющим откровением. Это было так, словно кто-то вдруг поставил тебя перед разверзшейся бездной и сказал: «Вот он – ад», и ты не сомневаешься, что слова эти правдивы. Понимаете ли вы меня хоть вот на столько?

Сделав шаг в комнату, я приподнял свечу над головой и торопливо огляделся. Тассок вместе с братом присоединился ко мне и встал за спиной; все мы подняли свечи повыше. Пронзительный, с визгливыми нотками свист оглушил меня; и тут я услышал, как нечто говорит мне прямо на ухо четко и ясно: «Убирайтесь отсюда, и поживее! Ну же! Быстро!».

Как вам, друзья, прекрасно известно, я никогда не пренебрегаю предупреждениями подобного рода. Конечно, подчас они могут оказаться всего лишь голосом расшалившихся нервов, но, как вы помните, именно такое предупреждение спасло меня в деле Серого Пса и в экспериментах с Желтым Пальцем… ну и в других случаях. Словом, я повернулся на месте к своим спутникам и выдохнул:

– Выходим! Ради бога, скорее.

Буквально через мгновение мы оказались в коридоре.

Тут к неистовому этому свисту и вою примешался зловещий стон, а потом нас ударом грома поразила полная тишина. Я захлопнул дверь и запер ее, а потом, не выпуская из рук ключа, посмотрел на своих спутников. Они были бледны, как снег, и я подумал, что и сам, наверное, ничем не отличаюсь от них. Мы постояли на месте, охваченные недолгим молчанием.

– Пойдемте отсюда, выпьем немного виски, – проговорил, наконец, Тассок, постаравшийся придать своему голосу бодрости, и первым направился вниз.

Я шел последним и потому знаю, что все, не только я сам, то и дело оглядывались. Когда мы оказались внизу, Тассок пустил бутылку по кругу. Налив себе, он брякнул бокалом об стол и рухнул в кресло.

– Очаровательный сосед по дому, не правда ли! – проговорил он и почти без паузы добавил: – Но чего ради, Карнакки, вы с такой решительностью выставили нас из комнаты?

– Нечто словно бы приказало мне немедленно убираться, – ответил я. – Звучит, конечно, глуповато и суеверно, но когда тебе приходится иметь дело с подобного рода вещами, приходится обращать внимание и на самые странные из фантазий, пусть над тобой и насмеются.

Потом я рассказал ему о деле Серого Пса, и он то и дело с пониманием кивал.

– Конечно же, – продолжил я, – все это может оказаться не чем иным, как остроумным фокусом ваших соперников; но лично я, хотя и намереваюсь подходить к делу без предвзятости, все-таки считаю, что во всей этой истории есть нечто зловещее и опасное.

Мы еще немного поговорили, а потом Тассок предложил партию в бильярд, которую мы и сыграли в половину внимания, все время поглядывая в сторону двери и прислушиваясь к звукам; впрочем, таковых не было. После игры и кофе хозяин предложил пораньше отправиться в кровать и тщательно осмотреть комнату после наступления утра.

Моя спальня располагалась в более новой части замка, и дверь ее выходила в картинную галерею. Из восточной оконечности галереи можно было пройти в коридор восточного крыла, отделенный двумя старинными тяжелыми дубовыми дверями, казавшимися неуместными при взгляде на более современные двери отдельных комнат.

Добравшись до своей комнаты, я не стал ложиться в постель, но принялся распаковывать запиравшийся на ключ чемодан с аппаратурой, поскольку намеревался немедленно произвести один-два предварительных шага в своем исследовании этого необычайного свиста.

Наконец, когда весь замок погрузился в тишину, я выскользнул из своей комнаты и направился к выходу в большой коридор. Открыв одну из невысоких дверей, я провел лучом карманного фонарика по коридору. В нем было пусто, и я вошел внутрь, затворив за собой дубовые створки, а потом пошел по коридору, светя то вперед, то назад и держа револьвер наготове.

Для защиты я повесил на шею гирлянду из чеснока, и наполнивший коридор запах придавал мне уверенности, поскольку, как вам известно, овощ этот является удивительно надежным оружием против некоторых простых форм половинной материализации Аэйрьяи, с помощью которых, по моему мнению, производился этот свист. Хотя в тот период расследования я был вполне готов обнаружить его естественную причину, поскольку, как это ни удивительно, в подавляющем большинстве случаев, с которыми мне приходится иметь дело, не обнаруживается ничего сверхъестественного.

Помимо гирлянды, я вставил в уши по дольке чеснока: я не собирался проводить в комнате более нескольких минут, однако надеялся остаться в безопасности.

Дойдя до двери и опустив в карман руку за ключом, я вдруг ощутил тошнотворную вонь, однако не собирался возвращаться, если это зависело только от меня самого. Отперев дверь, я повернул ручку, а потом резко толкнул дверь ногой, как это сделал Тассок, и извлек револьвер, хотя и не рассчитывал, по правде говоря, воспользоваться им.

Я обвел лучом фонарика комнату и шагнул внутрь, испытывая при этом отвратительное и жуткое чувство, возникающее у человека, идущего навстречу притаившейся опасности. Постоял несколько секунд, выжидая, однако ничего не случилось, и в комнате было пусто – от угла до угла. А потом, понимаете ли, я вдруг осознал, что комната просто наполнена самым отвратительным безмолвием, понимаете? Причем безмолвием целенаправленным, тошнотворным, как любой из грязных звуков, которые позволено производить тварям. Помните, что я рассказывал вам о деле Безмолвного сада? Ну, так вот, эта комната была наполнена такой же зловещей тишиной – жестоким спокойствием чудовища, которое разглядывает тебя, оставаясь при этом незамеченным, и полагает, что ты попался. Ну, я сразу понял это и сорвал крышку с фонаря, чтобы осветить всю комнату, а потом взялся за дело, стараясь действовать с быстротой молнии, но внимательно оглядываясь по сторонам.

Я запечатал оба окна крест-накрест человеческими волосами, прикрепив их к рамам. Тем временем в атмосферу помещения медленно вползала непостижимая, едва заметная напряженность, и воздух в комнате сделался более густым. Я уже понимал, что здесь нечего делать без полной защиты, поскольку можно было не сомневаться: передо мной не просто проявление Аэйрьяи, а одна из самых худших форм – Сайитья, уже знакомая вам по делу Ворчащего Человека.

Закончив с окнами, я поспешил к громадному камину. В нем была устроена странная железная решетка, выступавшая с задней стороны арки. Я запечатал отверстие семью человеческими волосками – седьмой поперек шести остальных – и, едва я закончил с делом, как в комнате раздался насмешливый свист. По моему хребту пробежал нервный холодок, дотянувшийся через затылок и макушку до лба. Отвратительный звук наполнял комнату какой-то неожиданной гротескной пародией на свист – слишком громкий, чтобы принадлежать человеку, словно бы то насвистывало про себя некое наделенное гаргантюанским размером чудовище. В самый последний миг, накладывая завершающую печать, я уже не сомневался, что наткнулся на один из тех редких и жутких случаев, когда Не Имеющее Души воспроизводит функции Наделенного Душою. Схватив фонарь, я бросился к двери и оглянулся через плечо, прислушиваясь к ожидаемому появлению твари. Она явилась в тот самый момент, когда я положил кисть на дверную ручку – с визгом, полным невероятного гнева, пронзившим негромкое гудение свиста. Я вылетел наружу, хлопнул дверью и запер ее, а потом привалился к противоположной стене коридора с весьма «забавным» чувством, поскольку едва успел улизнуть… «Ибо несть ограды и не обрести ее святостию, внегда монстер имеет силу рещи чрез древо и камение» – так гласит «Манускрипт Зигзанда», и доказательство сему я получил в деле о Кивающей двери. Нет защиты от этой разновидности чудовища, разве что на малое время, поскольку оно способно воспроизвести себя внутри самого защитного материала, которым вы можете воспользоваться, или применить его в собственных целях… и имеет власть явиться внутри Пентакля, хотя и не сразу. Можно, конечно, произнести неведомую последнюю строку Обряда Саамаа, однако знание ее весьма сомнительно, а опасность – чрезвычайна; и даже тогда она может защитить лишь на «пятерицу сердечных биений», как сказано у Зигзанда.

Изнутри комнаты доносился постоянный и чуть задумчивый свист, однако он вскоре стих, и воцарившаяся тишина показалась мне еще худшей, ибо она была полна скрытой угрозы.

Чуть погодя я запечатал дверь скрещенными волосами, торопливо прошел по длинному коридору и, наконец, отправился в постель.

Долгое время я пролежал, не смыкая глаз, но все-таки сумел уснуть. Однако примерно в два часа ночи до слуха моего донесся гулкий свист, проникавший даже сквозь запертые двери. Звук был невероятно громким: казалось, он пронизывал весь дом ощущением ужаса. «Словно бы, – подумалось мне тогда, – некий чудовищный гигант веселится в безумном карнавале, начавшемся в конце дальнего коридора».

Я поднялся и сел на краю постели, не зная, следует ли сходить туда и взглянуть на печати, когда в мою дверь постучали, и внутрь вошел Тассок в накинутом на пижаму халате.

– Я решил, что вы тоже должны были проснуться, и поэтому пришел, чтобы поговорить, – начал он. – Не могу уснуть. Превосходно, не правда ли!

– Чрезвычайно! – сказал я, перебрасывая ему мою сигаретницу.

Тассок закурил, после чего мы просидели, наверное, час за разговором, и все это время из коридора до нас доносился этот немыслимый свист.

Наконец Тассок поднялся.

– Давайте возьмем оружие и посмотрим, что там делает это чудовище, – сказал он, поворачиваясь к двери.

– Нет! – воскликнул я. – Нет… Ради бога! Я не могу сказать вам ничего определенного, но не сомневаюсь в том, что место более опасное, чем сейчас эта комната, отыскать трудно.

– Так значит, это действительно привидение? – спросил он полным интереса голосом и без привычного веселья.

Конечно, я сказал ему, что не могу пока дать определенного ответа на этот вопрос, но надеюсь, что скоро положение дел прояснится. После этого я прочел ему небольшую лекцию по поводу ложной рематериализации одушевленной силы через неодушевленно-инертную. Наконец он начал понимать ту конкретную опасность, которую может представлять комната, если она – действительно место явления привидения.

Примерно через час свист вдруг прекратился, и Тассок отправился спать. Я тоже улегся в постель и, наконец, прихватил некую толику сна.

Утром я отправился в комнату. Печати на двери оказались неповрежденными. Убедившись в этом, я вошел внутрь. Печати и волосы на окнах также никто не потревожил, однако седьмой волосок, протянутый поперек большого камина, оказался разорванным. Это заставило меня призадуматься. Я понимал, что мог в спешке слишком сильно натянуть его, так что он потом лопнул; однако волосок вполне могло разорвать и что-то еще. Тем не менее, человек, например, вряд ли смог бы просочиться между шестью оставшимися целыми волосками просто потому, что не обратил бы на них внимания, проникнув в комнату через камин, а шагнул бы вперед, не подозревая о самом их существовании.

Сняв остальные волосы и печати, я заглянул в трубу. Наверху прямого дымохода виднелся клочок голубого неба. Широкий и чистый канал не позволял заподозрить существование тайного убежища или уголка. Тем не менее, я не мог довериться результатам столь поверхностного обследования, поэтому после завтрака влез в комбинезон и поднялся на самый верх дымохода и внимательно осмотрел его, однако ничего не нашел.

Потом я спустился и принялся обследовать всю комнату – пол, потолок и стены, разделив их на квадраты по шесть дюймов; простучав их молотком и обследовав щупом, я не обнаружил ничего аномального.

После этого я уделил три недели столь же тщательному исследованию всего замка, но ничего не нашел. Пришлось продолжить обследование уже с помощью микрофона, который я включил после того, как ночью опять начался свист. Дело в том, что если бы он производился с помощью какого-либо механического устройства, подобный эксперимент показал бы мне его источник, если бы тот был укрыт в одной из стен. Согласитесь, что иногда мне приходится использовать и весьма современные методы.

Конечно же, я не думал, что кто-то из соперников Тассока мог встроить в стену механическое устройство, однако считал возможным, что в давние времена в комнате могли поместить производящую свист штуковину – быть может, ради того, чтобы наделить комнату репутацией, способной избавить ее от любопытствующих. Понимаете, что я имею в виду? Конечно же, было возможно, что в таком случае некто, выведав секрет машинерии, мог сыграть дьявольскую шутку над Тассоком. Как я уже говорил, обследование стен с помощью микрофона позволило бы мне выяснить это, однако в замке не обнаружилось ничего подобного, и у меня практически не оставалось сомнений в том, что я имею дело с подлинным случаем так называемого наваждения.

И все это время замок каждую ночь оглашал исходивший из комнаты нестерпимый свист, иногда длящийся бóльшую часть ночи. Казалось, что некий коварный разум, зная о предпринятых мною исследованиях, свистел и гудел в знак безумного и полного насмешки презрения. Скажу вам, что ощущение это было настолько же необычайно, насколько и ужасно. Время от времени, разутый, ступая на цыпочках, я подходил в ночные часы к опечатанной двери (я всегда держал комнату под всеми возможными печатями), и часто свист внутри приобретал зловещую и жестокую нотку, словно бы наполовину одушевленный монстр видел меня сквозь закрытую дверь. И все то время визгливый, гнусавый свист наполнял собой коридор, так что я казался себе одиноким и несчастным парнишкой, ставшим сопричастным одной из мистерий ада.

Каждое утро я входил в комнату, обследуя натянутые мной волоски и наложенные печати. После первой недели я протянул параллельные волоски вдоль всех стен комнаты и по потолку, а на выложенном полированным камнем полу разложил маленькие бесцветные пластинки липкой стороной кверху. Каждая из них была пронумерована, и я раскладывал их согласно определенному плану – так, чтобы зафиксировать движение любого живого создания, если ему придет в голову сделать несколько шагов по полу.

Никакое материальное существо или создание не могло объявиться в комнате, не оставив следов, которые наутро сообщили бы мне об этом, однако каждый раз все оставалось на своем месте, и я начинал думать, что могу рискнуть переночевать в комнате внутри Электрического Пентакля. Я прекрасно понимал, что это безумный поступок, однако же ощущал, что зашел в тупик и готов на все.

Словом, однажды около полуночи я сломал печать и быстро заглянул внутрь. И тут, истинно говорю вам, вся комната испустила безумный вопль и словно бы потянулась ко мне всеми своими тенями – так, словно все стены разом выпятились в мою сторону. Конечно же, вы можете сказать, что в этом была виновата моя фантазия. Тем не менее, с меня хватило уже одного вопля, и я захлопнул дверь и запер ее, ощущая легкую слабость в ногах. Ощущение это мало кому покажется неизвестным.

И вот, когда я был готов уже к чему угодно, на меня свалилось известного рода открытие. Было около часа ночи, и я неторопливо обходил замок, стараясь ступать по мягкой траве. Оказавшись в тени восточного фасада, я услышал высоко над собой зловещий гнусавый свист, доносившийся из неосвещенного крыла. И тут же впереди меня послышался негромкий мужской голос, произнесший с явным удовольствием:

– Святой Георгий! Не знаю, как вы, ребята, но я бы не стал приводить жену в такой дом!

Фраза эта явно сошла с уст воспитанного ирландца.

Кто-то начал было отвечать, но последовало резкое восклицание, а затем я услышал шаги людей, разбегающихся во всех направлениях. Меня, совершенно очевидно, заметили.

Несколько секунд я не сходил с места, ощущая себя полным ослом. Итак, в конце концов, это они устроили всю историю с привидениями! Каким же дураком я, в конце концов, оказался? Я не сомневался, что нечаянно столкнулся с какими-то из соперников Тассока, а ведь буквально только что был уверен, что встретился с настоящим, подлинным и скверным Делом! Тут же снова нахлынули и воспоминания о сотнях мелких подробностей, которые заставляли меня сомневаться в этом. Впрочем, имел ли я дело с естественными существами или сверхъестественными силами, выяснить предстояло еще многое.

На следующее утро я сообщил Тассоку о своем открытии, и все следующие пять ночей мы внимательно следили за восточным крылом, однако так и не заметили никого поблизости; и все это время, почти от заката и до рассвета, зловещий свист гнусавил высоко над нами во тьме.

На следующее утро после пятой ночи я получил телеграмму, заставившую меня вернуться домой ближайшим кораблем. Я объяснил Тассоку, что просто обязан отлучиться на несколько дней, и велел нести караул вокруг замка. Потребовал я у него только одного: дать мне нерушимое обещание никогда не входить в комнату между закатом и рассветом. Я объяснил, что ничего определенного нам так и не удалось узнать, и что если комната действительно такова, какой показалась мне с самого начала, то лучше ему умереть, чем хоть раз войти в нее после наступления тьмы.

Приехав сюда и уладив собственные дела, я решил, что вам, друзья мои, будет интересно узнать об этом деле; кроме того, мне хотелось еще раз разложить обстоятельства в собственном уме, поэтому я и созвал вас. Завтра я вновь собираюсь туда, а по возвращении непременно расскажу вам нечто удивительное.

Кстати, я забыл поведать вам о любопытной вещи. Я попытался записать свист на фонограф, однако он не оставил на воске никакого отпечатка. И это действительно чрезвычайно странно, скажу я вам. Другая удивительная подробность заключается в том, что микрофон не усиливает звук – он даже не передает его, не замечает, ведет себя так, словно никакого свиста вообще не существует. Словом, в настоящее время я полностью озадачен, ничего не понимаю, и мне хотелось бы знать, не забрезжило ли что-то в ваших добрых и мудрых головах? В моей, по крайней мере, пока еще пусто. Ну, а теперь – доброй ночи, – сказал он, поднимаясь на ноги, и сразу же начал выпроваживать нас на улицу, на сей раз – без обычных грубостей.

Через две недели Карнакки прислал каждому из нас визитную карточку, и, как вы понимаете, на сей раз я не опоздал. Когда мы собрались, хозяин сразу же повел нас в столовую, а потом, когда мы отобедали и устроились поудобнее, начал с того же самого места, на котором закончил:

– А теперь слушайте внимательно: я расскажу вам нечто странное. Я вернулся назад поздно вечером, и мне пришлось пешком добираться до замка, так как я никого не уведомлял о своем возвращении. Стояла ясная лунная ночь, так что прогулка оказалась скорее удовольствием, чем неприятной обязанностью. Когда я приблизился к дому, он оказался погруженным во тьму, и я подумал, что неплохо будет обойти замок снаружи и проверить, несут ли стражу Тассок или его брат. Однако я не сумел их найти и решил, что они устали и отправились спать.

Проходя мимо восточного крыла, с фасада, я услышал доносившийся сверху знакомый гнусавый посвист комнаты, нарушавший ночную тишину. В нем звучала странная нотка – я слышу ее и сейчас – негромкая, постоянная, полная непонятной задумчивости. Я поглядел вверх на освещенное луной окно и вдруг подумал, что стоит принести лестницу из конюшни и попытаться заглянуть в комнату через окно.

Приняв это решение, я обогнул замок и вышел на задний двор, где среди скопища различных пристроек отыскал длинную и достаточно легкую лестницу… впрочем, до чего же тяжелой она оказалась для меня одного, ведает только Бог! Сначала мне даже показалось, что я никогда не сумею поднять ее в одиночку. Однако я, наконец, сумел справиться с делом и очень осторожно приставил концы лестницы к стене, чуть пониже переплета того окна, что было пошире, а после, стараясь двигаться бесшумно, поднялся. Наконец лицо мое оказалось на уровне подоконника, и я заглянул внутрь озаренной лунным светом комнаты.

Конечно же, нечестивый свист был здесь громче, однако в нем по-прежнему оставалась та нотка насвистывавшей негромко себе под нос нежити… попробуйте представить ее себе. И все же, невзирая на всю задумчивость, в свисте угадывалось нечто жуткое и громадное – колоссальная пародия на человека, словно бы до слуха моего доносился посвист чудовища, наделенного губами монстра и душой человека.

И вот в этот-то миг я увидел нечто. Пол посреди просторной и пустой комнаты вспучивался странной и мягкой с виду горкой, посреди которой зияло трепещущее отверстие, пульсировавшее в такт негромкому, но могучему гудению. Время от времени дыхание его прерывалось, отверстие словно втягивало воздух и вновь разражалось этой немыслимой мелодией. И тут до моего онемевшего ума дошло, что штука эта живая. Передо мной, освещенные лунным светом, находились губы – колоссальные, почерневшие, жестокие, покрытые волдырями…

Они вдруг надулись, превращаясь в целый холм силы и звука, жесткий и грубый, четко вырисовывавшийся в лунном свете. Густой слой пота лежал на громадной верхней губе. И в этот же самый миг свист превратился в безумный визг, заставивший меня оцепенеть наверху моей лестницы за окном. А потом, буквально в следующий момент, передо мной оказался ровный пол комнаты… гладкий полированный каменный пол, простиравшийся от стены к стене, и наступило абсолютное молчание.

Представьте себе, какими глазами смотрел я внутрь притихшей комнаты, вспоминая зрелище, которое только что было перед моим взором. Я казался себе больным и испуганным ребенком, желающим лишь спокойно спуститься с этой самой лестницы и как можно быстрее убежать прочь. Но в этот самый миг я услышал голос Тассока, взывавший ко мне изнутри комнаты и моливший, моливший, моливший о помощи. Боже мой! Я находился в таком потрясении; охваченному страхом, мне казалось, что ирландцы все-таки заманили его внутрь комнаты и теперь торжествуют. А потом зов повторился, и, разбив окно, я прыгнул внутрь комнаты, чтобы помочь бедняге. Я смутно ощущал, что зов исходил откуда-то из мрачного зева большого камина, и сразу же бросился к нему, однако возле камина никого не оказалось.

– Тассок! – крикнул я, и эхо моего голоса заходило по пустому помещению.

И в этот же самый миг меня словно озарило: я понял, что Тассока здесь не было, и никто не кричал. Охваченный мучительным страхом, я бросился к окну, и тут страшный и ликующий визг пронзил комнату. Слева от меня торцовая стена, вздуваясь, тянула ко мне пару немыслимых губ – черных, чудовищных, находившихся всего в ярде от моего лица. Нелепым и безумным движением я потянулся за револьвером, но не для того, чтобы стрелять в эту страшную нежить, а для себя самого, ибо грозившая мне опасность была страшнее тысячи смертей. И тут вдруг последняя неведомая строка обряда Саамаа негромко прозвучала в комнате. Случилось то, что мне уже приходилось переживать однажды. Вокруг меня с ровным и монотонным шорохом посыпалась пыль, и я понял, что жизнь моя ничего не стоит и в буквальном смысле слова висит на волоске посредине бурного, кружащего вокруг меня водоворота незримых тварей. А потом ощущение это оставило меня, и я понял, что, может быть, останусь в живых. Душа моя вновь соединилась с телом, жизнь и сила вернулись ко мне. Я отчаянно метнулся к окну и бросился наружу вперед головой, ибо признаюсь честно: в тот миг смерть была мне нипочем. Рухнув на лестницу, я соскользнул по ней вниз, перехватывая перекладины руками и извиваясь, живым добрался до самой земли, и сел там, где упал – в мягкой и влажной траве, посреди лужицы лунного света, а над моей головой через разбитое окно комнаты все доносился негромкий свист.

На этом все и закончилось. Поняв, что остался невредимым, я обошел замок и стуком в окно разбудил Тассока. Меня впустили, после чего мы долго беседовали за добрым виски, ибо я находился в полном расстройстве мыслей и чувств…

Рассказав по мере возможности все как было, я объяснил Тассоку, что всю отделку комнаты нужно сломать и каждый кусок ее сжечь в топке, окруженной Пентаклем. Он кивнул. Что еще можно было сказать? А потом я отправился спать.

Приставив к работе целую рать, за десять дней мы превратили убранство комнаты в дым и как следует прокалили горелкой каменные стены.

Когда рабочие начали сдирать панели, я получил твердые свидетельства начала этой кошмарной истории. Над большим камином, после того как сняли дубовые панели, обнаружился вмурованный в стену камень с витым орнаментом, на котором была старинная надпись. Древние кельтские письмена гласили, что в этой комнате был сожжен Диан Тинси, шут короля Альцофа, составивший песнь Глупости на короля Эрнора из Седьмого замка.

Справившись с переводом, я показал его Тассоку. Он разволновался, поскольку знал эту старинную повесть, и отвел меня в библиотеку, посмотреть на древний пергамент, на котором история эта была изложена во всех подробностях. Впоследствии я обнаружил, что местные жители прекрасно помнят об этом случае, хотя и считают его скорее легендой, чем подлинным историческим эпизодом. Но уж, во всяком случае, никто и не предполагал, что старинное восточное крыло замка Ястре представляет собой остатки древнего Седьмого замка.

Ветхий пергамент поведал мне о том, что в старину здесь совершили весьма грязное дельце. Получалось, что король Альцоф и король Эрнор являлись врагами, так сказать, от рождения, однако в течение многих лет их рознь ограничивалась лишь небольшими набегами. Так продолжалось до тех пор, пока Диан Тинси не пропел против короля Эрнора песнь Глупости, и сделал он это перед королем Альцофом; и такое одобрение высказал этой песне король Альцоф, что отдал шуту одну из придворных дам в жены.

Постепенно песню узнали все в округе, и, наконец, она дошла до слуха короля Эрнора. Он разгневался так, что пошел войной на старого недруга, взял его замок приступом и сжег короля Альцофа вместе с замком. А вот шута Диана Тинси победитель привез в свой собственный замок, где приказал вырвать ему язык за сочиненную песню и заточить в одной из комнат восточного крыла (явно использовавшейся для всяких неаппетитных дел), а жену шута взял себе на ложе – красоты ради.

Но однажды ночью жена Диана Тинси исчезла, а утром ее нашли в объятиях мужа. Тот сидел, насвистывая песню Глупости, поскольку петь ее он более не мог.

Тогда Диана Тинси зажарили живьем в громадном камине – возможно, на той самой решетке, о которой я уже упоминал, и до самого мгновения смерти шут насвистывал песню Глупости, слов которой не мог более произнести. После этого по ночам в комнате начали часто слышать какой-то свист, а потом появилась какая-то зловещая сила, так что никто не осмеливался заночевать в ней. Скоро и король перебрался в другой замок, ибо свист тревожил его. Ну, вот и все. Конечно же, я всего лишь коротко пересказал то, что было написано на пергаменте, но история достаточно любопытная. Как вам кажется?

– Да, – согласился я, отвечая за всех остальных. – Но как могла эта тварь набрать такую чудовищную силу?

– Один из случаев продолжения мысли, оказывающей положительное воздействие на окружающую материю, – ответил Карнакки. – Процесс должен был совершаться не одно столетие, чтобы возникло такое чудище. Это подлинный случай проявлений Сайитьи, которые лучше всего уподобить живой духовной плесени, пронизывающей саму структуру эфирных волокон и, конечно же, требующей для своего роста особого контроля над вовлеченной в него материальной субстанцией. В нескольких словах этого не объяснишь.

– Но что разорвало седьмой волосок? – спросил Тейлор, однако Карнакки не знал этого. Он повторил лишь, что, скорее всего, просто слишком натянул этот волос, а также объяснил, что, как они с Тассоком выяснили: разбежавшиеся от него ночью люди пришли к замку не для того, чтобы устроить какое-то безобразие, а чтобы послушать свист, вдруг сделавшийся предметом разговора во всей округе.

– И еще, – поинтересовался Аркрайт, – имеете ли вы представление о том, что определяет применение неведомой последней строки обряда Саамаа? Мне, конечно, известно, что ею пользовались Нечеловеческие Жрецы в Заклинании Раааии, но кто или что воспользовалось ею в вашем случае?

– Почитайте лучше монографию Харцанса и мое приложение к ней об астрале и астральной координации и интерференции, – ответил Карнакки. – Тема чрезвычайно интересная, и я могу только сказать, что вибрации человека нельзя изолировать от астрала, как всегда полагают в случае Нечеловеческого влияния, без мгновенной реакции Сил, определяющих круговращение нашего мира. Иными словами, мы снова и снова получаем доказательства существования защищающей нас несокрушимой Силы, всегда становящейся между душой – не телом, конечно, – человека и чудищами Внешнего мира. Вы меня поняли?

– Кажется, да, – ответил я. – То есть вы полагаете, что комната сделалась материальным выражением этого шута… что его прогнившая от ненависти душа выродилась в чудовище, так?

– Да, – проговорил Карнакки, кивая. – Полагаю, что вы достаточно точно выразили мою мысль. По странному совпадению считается, что мисс Доннехью ведет свое происхождение – во всяком случае, так мне рассказывали потом – от того самого короля Эрнора. Это наводит на любопытные размышления, не так ли? Брак совершается, и комната пробуждается к новой жизни. И как только мисс Доннехью входит в нее… а? Оно ожидало там долгое время. Грехи отцов. Да, я думал об этом. Они венчаются на следующей неделе, и мне предстоит быть дружкой жениха… отвратная перспектива. Однако Тассок выиграл свои пари! Только подумать, что было бы, войди она когда-нибудь в эту комнату. Жуткая перспектива, а?

Он мрачно закивал, и мы четверо кивнули ему в ответ. После этого Карнакки поднялся и проводил нас до двери, где в своей дружеской манере выставил из своей квартиры на набережную, на свежий ночной воздух.

– Доброй ночи, – распрощались мы, отправляясь по домам.

«Так что же случилось бы, если бы она вошла, а? Если бы вошла?» – вот какая мысль не оставляет меня теперь.