Книга: Десантник. Остановить блицкриг!
Назад: Глава 5
Дальше: Глава 7

Глава 6

И в беде не брошу друга никогда…
Ю. Энтин
Что именно произошло, пятикурсница геологического факультета Ира Савушкина так и не поняла. Кое-как выбравшись на узкий карниз и со второй попытки обогнув угловатый выступ породы, девушка разглядела перед собой то, что совсем недавно увидел Леха – погруженную в скалу непонятную, но определенно металлическую штуковину, над поверхностью которой подрагивало марево потревоженного, будто бы горячего воздуха. О том, как она станет спускаться, девушка не думала: зачем? Леша ведь не спускался, значит, и она не будет. Подобраться ближе, чем на расстояние вытянутой руки, никаких шансов не имелось – и без того не шибко широкая каменная полка стала вовсе уж узенькой, ногу некуда поставить. В отличие от Степанова, она не оступалась: просто потянулась к странному мареву, поскольку видела с земли, что именно так и сделал бывший десантник. Потянулась – и дотронулась до него самыми кончиками пальцев.
После чего все – вообще все: время, пространство, сознание – исчезло в беззвучной ослепительной вспышке…
Очнулась Ирина поздней ночью. Практикантка лежала на земле, подвернув под себя левую, отчаянно затекшую руку. Пока поднималась на ноги и приходила в себя, массируя потерявшую чувствительность конечность, в которую впивались тысячи болючих иголочек, осмотрелась. Практически ровное открытое пространство, то ли поле, то ли луговина; примерно в полукилометре – темная полоса леса. На поле возвышаются несколько курганов или холмов, в первый момент принятых девушкой за стога сена. Разве что каких-то излишне угловатых, что ли, очертаний? Но, приглядевшись повнимательнее, благо вышедшая из-за облаков луна давала достаточно света, превращая окружающее в не слишком четкую черно-белую фотографию, поняла, что ошибалась.
С масштабом она не угадала, как порой и случается в темноте, когда трудно, практически невозможно точно определить расстояние до объекта, будь то хоть дерево, хоть скала, равно как и его размеры. Угловатые холмы-курганы-стога оказались самыми натуральными танками, причем находящимися куда ближе, чем показалось вначале. Какими-то неправильными танками, вовсе не такими, какие Ирка видела по телевизору, когда на 9 Мая транслировали ежегодный Парад Победы. Какими-то гораздо меньшими по размеру и куда более угловатыми. Но в том, что это именно танки, а не, допустим, трактора или сельскохозяйственные комбайны, Савушкина не сомневалась. Вон и башни с пушкой можно разглядеть, и гусеницы, и крупные белые номера на серебрящейся в неверном лунном свете броне, покрытой капельками предутренней росы. Впрочем, справедливости ради, стоило заметить, что у некоторых боевых машин башни вовсе отсутствовали, отчего-то валяясь рядом, а гусеничные ленты причудливыми змеями извивались по выгоревшей до грунта, аспидно-черной земле…
И еще тут как-то странно пахло.
Странно и тревожно, что ли? Примерно так, как пахнет на недавнем пожарище – гарью, бензином, обуглившейся краской и резиной. Эти запахи были знакомы – когда лет десять назад полыхнул гараж соседа дяди Вити, сгорев вместе со стоящей внутри старенькой «девяткой», во дворе воняло точно так же. Ирка с товарищами, понятное дело, ошивались неподалеку, пока не уехали пожарные – пропустить подобное зрелище для дворовых подростков было просто немыслимым. Потом все вместе получали заслуженных люлей от родителей, поскольку пропитавшуюся гарью одежду пришлось перестирывать…
Но было и еще кое-что.
Легкий ночной ветерок внезапно изменил направление, окатив девушку густым амбре, отчего-то пахнущим горелым мясом, словно кто-то позабыл на газовой плите сковородку с безнадежно сгоревшим ужином, превратившимся в почерневшие угли. Практикантка несколько секунд хмурилась, пытаясь ОСМЫСЛИТЬ, что может быть общего у столь разных запахов. Нет, с первыми-то еще более-менее понятно, но вот с последним?
А затем, когда внезапно ПОНЯЛА, что это означает и что объединяет сгоревшие танки и этот душный смрад, сдавленно вскрикнула и бросилась, не разбирая дороги, к лесу. Бежала недолго, уже метров через двадцать ботинок попал в какую-то не замеченную в темноте яму, и девушка, чудом не вывихнув лодыжку, с размаху плюхнулась на колени и ладони. Пару минут ее тошнило – балансирующее на грани обморока сознание кричало, что нужно успокоиться, что Леша, когда она его найдет, не должен видеть ее в таком виде, – но помогало плохо. Затем, когда рвать стало просто нечем и выворачивавшие опустевший желудок мучительные позывы сменились не менее мучительной икотой, Ира из последних сил отползла на пару метров в сторону. И, вытерев рот рукавом ветровки, легла на землю, свернувшись калачиком и прижавшись покрытой холодным потом щекой к одуряюще пахнущей траве.
Обостренный чудовищным стрессом разум внезапно совершил очередной неожиданный выверт, и Савушкина вспомнила, где она видела подобные танки. Ну да, все верно, прошлой весной она ведь сама читала младшему брату иллюстрированную энциклопедию, посвященную истории отечественного танкостроения! Там и видела, особо не вдумываясь, понятное дело, ни в смысл текста, ни в содержание цветных картинок. А сейчас вот взяла и вспомнила, узнав характерные силуэты бронемашин… ну, как минимум одной из них, высокой и узкой, со смешными люками на башне, чем-то напоминающими уши мультяшного диснеевского мышонка…
Осознание того, что она, вероятнее всего, каким-то неведомым образом оказалась в далеком прошлом, особенного шока уже не вызвало. Во-первых, мозг просто отказывался воспринимать новую информацию, пусть даже и такую потрясающе-пугающую, а во-вторых? Во-вторых, где-то совсем недалеко находится Степанов, которого она просто обязана поскорее отыскать. И все ее проблемы закончатся – он умный и сильный, вот пусть и думает дальше…
Полежав с полчаса и основательно продрогнув – хоть ночь была теплой и безветренной, девушку бил нервный озноб, – Ирина заставила себя подняться на ватные ноги. Та крошечная часть ее разума, что ухитрилась сохранить способность рассуждать логически, настоятельно кричала: нужно уходить, здесь небезопасно.
«Куда мне идти?» – равнодушно спросила она саму себя, тем не менее делая первый шаг: Ира Савушкина всегда была ответственным человеком и привыкла следовать правильным советам. И неважно, от кого они, эти советы, исходят, главное – следовать.
«В лес, конечно, – самой себе ответила она, делая второй шаг. – И там дождаться утра».
«А что изменится утром?» – третий шаг.
«Какая разница? Утро – всегда утро. Хотя бы потому, что будет светло и не так страшно» – четвертый.
«Хорошо, идем в лес»…

 

– Представляешь, я даже заснуть ухитрилась, идиотка такая! – невесело усмехнувшись, сообщила Ира. – И продрыхла почти до обеда. Нервное, видимо, – спать совсем не хотелось, а потом – р-раз! – и просто вырубилась, будто выключатель повернули.
– А дальше что было? – осторожно спросил Леха.
– Дальше? – Савушкина тяжело вздохнула, продолжив рассказ монотонным, лишенным всяких эмоций голосом. – Дальше меня немцы нашли, там же, возле опушки… ну, я, собственно, сама виновата, повела себя, как полная дура и истеричка…

 

Сколько сейчас времени, проснувшаяся девушка не знала. Наручных часов она не носила, всецело полагаясь на мобильник, да и вряд ли они чем-либо смогли бы помочь. Ведь, если она и на самом деле каким-то образом перенеслась в далекое прошлое, в котором пока еще не родилась не только она сама, но даже и ее родители, часы вряд ли показывали бы реальное время этого мира.
«Этого мира, – повторила про себя Ирина, мысленно перекатывая в голове два пугающих слова, словно любимые с детства леденцы «морские камушки» – во рту. – Ну да, именно так! Ты в прошлом, подруга. И вытащить тебя отсюда сможет только Леша. Ну, наверное, сможет…».
Верный смартфон ничем помочь не мог, демонстрируя, что с точки зрения его андроидных электронных мозгов сейчас была примерно половина пятого вечера вчерашнего дня. Заодно умный прибор судорожно искал ближайшую соту, тратя на это драгоценный заряд. По вполне понятным причинам, вышки-ретранслятора сотовой связи поблизости не оказывалось, и девушка, вздохнув, выключила мобильник. Незачем батарейку сажать, вдруг пригодится еще. Фонариком, допустим, подсветить – вчера она об этом не догадалась – или, там, фоточки из галереи от безысходности поглядеть…
От последней мысли стало вовсе уж тоскливо, и Ира, чтобы не расплакаться над своей незавидной судьбой, занялась активной деятельностью. Как говорил, ухмыляясь, тот же Леша, то ли кого-то цитируя, то ли излагая собственные мысли: «Если не знаешь, чем заняться, – займись хоть чем-нибудь. Толку никакого, но дурные мысли отгоняет. И перед окружающими не стыдно».
Для начала девушка определилась со временем. Солнце стояло высоко, практически в зените, из чего практикантка сделала глубокомысленный вывод, что в этом мире уже почти полдень. Ого, ничего себе, это ж сколько она, получается, проспала?! Часов десять, никак не меньше! Затем она сходила под ближайшие кустики, справив естественные потребности – стресс стрессом, но физиология своего требует, знаете ли. Умыться бы, но как? Никакого водоема поблизости не наблюдалось, даже самого завалящего ручейка. А пить, между прочим, хочется совершенно не по-детски, пересохшее горло после вчерашней рвоты дерет, словно оно из наждачной бумаги, даже слюну глотать больно. Паршиво; значит, нужно срочно искать воду, долго она так не протянет.
Со стороны вчерашней луговины – сейчас, при свете дня, девушка все же определилась с рельефом (геологический факультет ведь заканчивает, чай, не филолог какой!) – внезапно раздался гул сразу нескольких моторов. Испуганно дернувшись, Ирина чисто инстинктивно бросилась на землю, заползая под ближайший куст. Осмотрелась – по незамеченной вчера дороге, проходящей примерно посередине между опушкой и лугом, ползли несколько автомашин. Ну, не совсем автомашин, конечно: первыми и на самом деле двигалась пара темно-серых тентованных грузовиков самого что ни на есть допотопного вида: квадратные кабины со смешными круглыми зеркальцами заднего обзора, тупорылые радиаторы, узкие колеса. Зато следом полз… броневик, наверное? Перёд, словно у грузового автомобиля с открытой сверху кабиной, но сзади – гусеницы, как у танка. Вместо кузова – площадка, над которой торчит стрела подъемного крана. Замыкал небольшую колонну еще один броневик – поменьше размером и с торчащим над угловатым корпусом тоненьким хоботком пулемета.
Интересно, этим-то что здесь понадобилось? Мимо проедут? Или? Как выяснилось буквально минутой спустя, второе: техника остановилась и, дождавшись, пока ветер отнесет в сторону поднятую гусеницами и колесами пыль, на землю спрыгнуло десятка два фашистов. Ага, именно что фашистов, самых натуральных, будто в кино! Серо-зеленые мундиры, напоминающие горшки глубокие каски на головах, ружья в руках…
Затаив дыхание, девушка продолжала наблюдать, мигом позабыв про мучившую ее жажду и саднящее горло.
Спешившиеся немцы стали осматривать подбитые танки, забираясь внутрь тех, что выглядели целыми, и равнодушно проходя мимо сгоревших или разбитых взрывами.
«Раненых, что ли, ищут? – удивилась Савушкина, понятия не имевшая обо всяких там трофейных командах, равно как и о том, что гитлеровцы охотно используют захваченную советскую технику. – Наверное, в плен взять хотят, чтобы в концлагерь отправить!»
Торчащий над бортом бронетранспортера офицер – это девушка определила по тому, что он, в отличие от остальных, был в фуражке, – несколько секунд осматривал лесную опушку в бинокль, после чего вдруг махнул рукой точно в ее сторону. Ну, по крайней мере, так ей показалось. Ствол пулемета описал короткую дугу, нацеливаясь туда же. Подчиняясь приказу, трое гитлеровцев неторопливо двинулись к лесу, и на Савушкину накатила волна такого ужаса, что она едва не грохнулась в обморок. Не запаникуй Ира в этот момент, все могло бы выйти совсем иначе. До немцев оставалось больше двух сотен метров, и можно было спокойно отползти поглубже в заросли. Да и с чего она взяла, что солдаты идут сюда именно по ее душу? Мало ли что приказал им командир?
Но она запаниковала.
Испытанный вчерашней ночью страх оказался всего лишь страхом: ведь она НЕ ВИДЕЛА сгоревших танкистов, лишь подсознательно догадываясь, что именно здесь произошло. А с рассветом ночные страхи и вовсе померкли и выцвели, растеряв большую часть своей пугающей сути: так уж устроена человеческая психика – то, что сводит нас с ума в темноте, с наступлением утра, как правило, кажется вовсе не таким уж и жутким.
Но сейчас, видя приближающихся фашистов, о чем-то весело переговаривающихся между собой на грубом, каркающем наречии, девушка окончательно осознала, что все ее вчерашние предположения – правда. Она и на самом деле в прошлом. В очень-очень далеком прошлом. На войне. На той самой легендарной Великой Отечественной, где навечно остались оба ее прадеда, один из которых пропал без вести в сорок первом где-то в этих краях, а второй погиб в Берлине всего-то за три дня до Победы.
Все это – правда. Она – здесь, за семь десятилетий до своего рождения. Возможно – навсегда.
И она тоже пропадет, исчезнет, растворится в этом времени и в этой войне. И никто, ни мама с папой, ни младший брат, ни Леша теперь никогда не узнают, что с ней произошло. Сейчас, вот буквально сейчас, ее найдут, схватят и поволокут к этим квадратным пыльным машинам. И все закончится, быстро и навсегда закончится. И ее, такой милой, красивой и доброй, любящей жизнь, родителей, свою страну… и так ничего и не понявшего дурачка Степанова, Ирочки, больше не станет. Вообще и навсегда не станет, от слова «совсем»…
Внезапно навалившееся понимание оказалось столь велико, что девушку пружиной подкинуло над землей, заставив броситься, не разбирая дороги, в лес. И это было второй ошибкой: практикантка совершенно позабыла о том, что на ней надета ярко-желтая ветровка, прекрасно различимая даже сквозь густой по летнему времени кустарник. Ее одновременно заметили и офицер, и один из идущих солдат. Пулемет коротко прогрохотал, трассирующей очередью указывая направление, и гитлеровцы, срывая с плеч ремни карабинов, рванулись вперед. Пули прошли высоко над головой, сшибая листву и мелкие ветки, с сочными шлепками впиваясь в стволы деревьев – пулеметчик вовсе не собирался стрелять на поражение. Но Савушкина этого не знала, будучи уверенной, что стреляют именно по ней, что лишь добавило паники.
Мысок горного ботинка зацепился за узловатый корень, и девушка с размаху шлепнулась на землю, проехавшись животом по прошлогодней листве. В кармане что-то громко хрупнуло, ломаясь – то ли пудреница, то ли смартфон. Упала – и осталась лежать. Сил подниматься, куда-то бежать и что-то делать уже не было – словно выдернули вдруг некий внутренний стержень. Падение и предательский хруст оказались последней каплей, спусковым механизмом начавшейся истерики… Глаза предательски защипало, и Савушкина, уже ничего не стесняясь и ни от кого не прячась, в голос разрыдалась, уткнувшись лицом в пахнущую прелыми листьями лесную землю. И самозабвенно, до икоты ревела, сотрясаясь всем телом, как бывало в далеком детстве, до тех пор, пока чьи-то руки не подхватили ее под локти, рывком вздернув в вертикальное положение. Грубого тычка в спину она даже не осознала, автоматически, будто робот, переставляя ноги…

 

– Слушай, Ирк, так ты ж, наверное, кушать хочешь? – встревоженно осведомился десантник, переглянувшись с Локтевым, внимательно слушавшим рассказ девушки. Третьим молчаливым слушателем был контрразведчик – Леха, собственно говоря, специально настоял, чтобы они двигались именно так – впереди Батищев, позади – спецназовец. Остальным знать о приключениях Савушкиной пока необязательно. Ну, или вообще необязательно.
– Да нет, не особо… ЭТИ кормили, – не произнесла – выплюнула практикантка. – Правда, я есть не могла, не хотелось абсолютно. Сунули несколько галет безвкусных, хорошо, хоть воды дали, а то я пить первое время хотела, жуть просто. Словно с бодуна.
Осознав, что сболтнула что-то, чего потенциальному жениху слышать определенно не стоило, Савушкина покраснела и торопливо поправилась:
– Леш, ты меня сейчас не слушай, чушь несу. Башка до сих пор как чужая. Я вообще ничего крепче шампанского или пива в жизни не пила, чесслово! А это – так, подружки рассказывали, те, что по ночным клубам зависать привыкли!
– Да я и не слушаю… – автоматически брякнул Степанов. – Тьфу ты… Нет, в смысле, слушаю, конечно, но…
– Ты не волнуйся, коллега, – неожиданно пришел на помощь Владимир. – Индаптечка может не только лечить, но и поддерживать организм в случае истощения, это одна из базисных программ, которую нельзя заблокировать. Все необходимые препараты она уже ввела. Доберемся до места, накормим нормальной едой.
– Добро, – буркнул десантник, мельком по-думав, что буквально еще сутки назад все было намного проще. Тогда он отвечал только за себя и за двоих товарищей – Ваську Борисова, за которым на земле и на самом деле требовался присмотр, да за Михалыча, вполне способного за себя постоять и без его помощи. Зато сейчас, блин? Крутые плазмоганы и непробиваемые бронескафандры – это, конечно, офигеть, как круто, но все равно… Еще и Ирка…
– Излагай дальше. – Парень ободряюще погладил Савушкину по плечу, ощутив, как мгновенно напряглась под тонкой тканью ветровки девичья рука. – Еще часика полтора – и доберемся до места, а уж там и перекусишь, и отдохнешь…

 

– Итак, фройляйн, как фас софут? – с сильным акцентом перевел вопрос офицера стоящий рядом с ним немец. Этот, который второй, офицером определенно не являлся – и типаж не тот, и манера держаться – вон как на старшего косится, вот-вот зенки вывернет! Еще и пилотка на голове – точно, какой-то низший чин.
– Что, простите? – автоматически переспросила Ира, сомнамбулически раскачиваясь на раскладном стульчике с брезентовым сиденьем, куда девушку усадили, заведя в палатку. Мысли ворочались тяжело, голова была одновременно и легкой, словно рвущийся в небо наполненный гелием воздушный шарик, и тяжелой, будто отлитой из цельного чугуна. Окончательно ее доконали жара и поездка в трясучем броневике. Сначала фрицы бегом гнали Савушкину, больно пихая в спину прикладами и при этом о чем-то весело гогоча, от леса к бронемашине, у борта которой дожидался тот самый офицер с биноклем. Взгляд фашиста Ире сразу не понравился – аж озноб продрал. Таких глаз она еще никогда не видела – было в них нечто… эдакое, определение чему она так и не сумела придумать. Страшные у него были глаза, у обычных людей таких не бывает! Даже не сами глаза, собственно, а то, что плескалось в их глубине. Наверное, учись девушка на психиатра, она бы поняла, что подобный взгляд бывает у сексуальных маньяков или серийных убийц. Но Ирина оканчивала всего лишь геологический факультет…
Как ни странно, ничего особо жуткого с практиканткой не произошло. Гауптман Леман, как уже говорилось, прекрасно улавливал нюансы, когда можно позволить себе «немного расслабиться», а когда следовало строго исполнять служебные обязанности… Изучив содержимое ее карманов, Ганс переправил найденное в полевую сумку и молча кивнул одному из солдат. Подхватив ее под руку, тот подвел девушку к распахнутым кормовым дверям, толчком впихнув внутрь бронетранспортера. Лязгнув, дверцы захлопнулись. Савушкина огляделась, столкнувшись взглядом с ухмыляющимся щербатым ртом пулеметчиком – больше в бронемашине никого не было. Села на идущее вдоль борта дерматиновое сиденье – и тут же оказалась, постанывая от боли в пояснице, на полу, куда ее сбросил пинок тяжелого солдатского сапога:
– Setz dich hier hin! Beweg dich nicht!
Спорить Ирина, понятное дело, не стала, хоть и не поняла ни слова. Упершись спиной в край сиденья – на сей раз немец не препятствовал, – обхватила руками колени и замерла, впав в состояние полной прострации. Никаких особых мыслей в голове не было, лишь какие-то не связанные меж собой обрывки. И еще мучила, буквально сводя с ума, жажда. Возможно, окажись на ее месте любитель популярных «попаданческих» романов, все могло бы пойти совсем иначе. Дождавшись, пока пулеметчик расслабится и потеряет бдительность, он лихо свернул бы ему шею и, завладев, оружием, перебил фрицев. А потом рванул на захваченном бэтээре в ближайший особый отдел, спеша сообщить товарищу Сталину о грядущих планах гитлеровцев.
Вот только ни одной из подобных книг Ира Савушкина просто не читала.
Она была всего лишь двадцатитрехлетней пятикурсницей геологического факультета.
Все ее представления о давным-давно отгремевшей Великой войне ограничивались уроками истории, рассказами покойной бабушки, показывающей внучке немногочисленные выцветшие пожелтевшие фото, торжественным «Днем Победы» в исполнении Льва Лещенко, грандиозным майским парадом на Красной площади да транслируемым по всем центральным каналам шествием Бессмертного полка. Ну и просмотренными фильмами, разумеется, как старой советской киноклассикой, так и новыми, снятыми уже после ее рождения, той же «Брестской крепостью», например. Девушка росла в правильной стране, где пока еще никому не пришло в голову стыдливо и малодушно подменять выстраданное миллионами жертв священное название «Великая Отечественная» на нейтрально-общечеловеческое «Вторая мировая война»…
Плюс ко всему, она просто не представляла, как можно вот так взять и убить человека. Вот просто взять и убить. Насмерть. Навсегда.
Дальнейшие события Савушкина практически не запомнила.
Кажется, она теряла сознание от жары и жажды – в раскалившейся под открытым солнцем стальной коробке практикантку продержали больше пяти часов, – и кто-то лил на ее лицо теплую и затхлую воду. И она пила, захлебываясь и фыркая, поскольку ничего вкуснее не пробовала в жизни. Отдельные струйки щекотали шею, скользили по коже под пропотевшей футболкой, и это было очень приятно.
Кажется, ее трясли за плечи и били по щекам, приводя в сознание – голова безвольно моталась из стороны в сторону, всерьез рискуя оторваться от тонкой шеи. Капитану Леману вовсе не хотелось, чтобы столь ценный пленник умер раньше времени, да еще и от такой банальности, как тепловой удар. Возможно, эту русскую шлюху и в самом деле стоило укрыть в тени?
Кажется, металлический пол мелко вибрировал под спиной, а в бока упирались пыльные сапоги – они куда-то ехали. Когда бронетранспортер подбрасывало на очередной кочке или мотало из стороны в сторону в разбитой танковыми гусеницами колее, девушка глухо стонала, скользя мутным взглядом по лицам сидящих на лавках гитлеровцев.
Более-менее в себя Ирина пришла уже в темноте, когда они куда-то приехали и ее, наконец, выволокли из броневика и привели в эту палатку…
– Имя? Как сфать? Откута ви есть сдесь появиться?
– Просто… появилась, – равнодушно ответила девушка, помотав гудящей головой. – Откуда? Оттуда. Взяла – и пришла. За Лешей.
Савушкина криво усмехнулась, мазнув мутным взглядом по лицу сосредоточенно хмурящегося офицера.
– А тебе-то что? Не твое дело, короче.
– Кокта спрашифают – нушно четко отфечат на фопрос! – перевел пилотконоситель брошенную офицером фразу. – Это поньятно?
– Да пошел ты… – равнодушно буркнула Иришка. – Тоже мне, нашелся один такой…
В следующее мгновение девушка вместе со стульчиком рухнула на пол – похоже, майор Нойманн, резко хлестнувший ее по лицу тыльной стороной ладони, и сам не ожидал подобного результата. Но уж больно легонькой оказалась пленная… На миг Отто даже смутился, вспомнив французскую пудреницу с треснувшей крышкой, так похожую на ту, что была у его жены Марты. В следующий миг он взял себя в руки: что за бред?! Кого он вздумал жалеть, эту грязную унтерменшу?! Эту дешевую шлюху, Scheiße?! Да еще и сравнивать со своей супругой?! Точно, бред. Это все из-за проклятой головной боли…
– Встать! – рявкнул переводчик.
Мог бы и не орать. Савушкина, проведя рукой по разбитым губам, несколько секунд непонимающе глядела на окрасившуюся алым ладонь, затем в два приема встала на ноги. Молча подняла опрокинувшийся стул, со стуком поставила перед столом. Кровь из разбитого носа – со всей дури приложилась лицом об пол, когда падала, – текла, согревая подбородок и марая футболку. Но это уже не имело никакого значения. Поскольку девушка внезапно осознала, что ее ОТПУСТИЛО. Вязкая апатия, навалившаяся на нее еще в лесу, вдруг отступила, без остатка растворившись в новом чувстве. Разум затопило столь чистой и незамутненной яростью, что на миг закружилась голова – или причиной этого стало падение? Вернулась прежняя ясность мысли, и Савушкина, неожиданно даже для самой себя, вдруг протянула руку и старательно отерла окровавленную ладонь о китель ударившего ее фрица. Фашист настолько опешил, что даже не попытался ей помешать:
– Иди в задницу, урод! Женщину бить… Ничего, когда Леша до тебя доберется, он тебе такое устроит! Ничего, недолго осталось, он меня ни за что не бросит, он обязательно придет…
Не обращая внимания на застывшего соляным столбом майора и еще более ошарашенного произошедшим переводчика, вылупившего глаза так сильно, что казалось, еще миг – и они попросту лопнут, Ира решительно уселась на стул, как ни в чем не бывало закинув ногу на ногу. Покрутила носком ботинка:
– Ну, чего застыли? Сит даун, плиз, битте, даст ист фантастиш, спрашивайте дальше.
И смачно сплюнула вязкой кровавой слюной на пол. Вообще-то хотела попасть по столу, но, увы, не получилось: подвели разбитые губы.
– Только ни хрена я больше не скажу!
Первым пришедший в себя Нойманн, выслушав перевод, дернул щекой и отрывисто распорядился:
– Курт, разыщи гауптмана Лемана, где бы он ни оказался. Пусть немедленно идет сюда. Сам тоже далеко не уходи, допрос продолжим немного позже.
Более-менее успокоившуюся голову снова сдавило и задергало мучительной болью. Проклятые большевики! Все у них не как у нормальных европейцев! Даже женщины! Такие красивые внешне – и непредсказуемые внутри! Ведь еще минуту назад она казалась полностью сломленной, буквально едва языком ворочала – и вдруг такое… Ничего, после общения с Гансом заговорит как миленькая, никуда не денется. Главное, чтобы этот маньяк не переусердствовал – пленная нужна ему живой и, как ни странно звучит, абсолютно здоровой. Пускай просто немного попугает, поскольку, чует его сердце, придется-таки связываться с контрразведкой…

 

– И… что? – напряженным голосом осведомился Степанов, скрежетнув зубами. – Этот гауптман? Что он с тобой сделал?
Умница Батищев, на миг приостановившись, остро взглянул ему в лицо и мотнул головой – «мол, держи себя в руках». Леха благодарно кивнул в ответ.
Девушка вымученно усмехнулась:
– Леш, ты это, выдыхай! Да не переживай, ничего особенного он со мной не сделал, хоть и сильно хотел, по глазам было видно. Аж слюни текли, когда на меня глядел, мразь! Ну, полапал немного, поугрожал, – не сдержавшись, Савушкина передернулась, вспомнив тяжелое неровное дыхание и подрагивающие от вожделения потные руки, лезущие под футболку и в штаны.
– Потом побил немного – но аккуратно, видать, ему тот, который главней, запретил особенно стараться. Но бить ему нравилось, ох как нравилось – взгляд у него такой становился… не смогу объяснить, это видеть нужно. По ходу, он от этого удовольствие получал… ну ты понял, о чем я, да?
– Понял, – глухо буркнул десантник, незаметно сжимая и разжимая кулак. Пожалуй, впервые с момента попадания в прошлое ему вдруг захотелось убивать. Не в бою, нет – просто убивать. Желательно голыми руками, ощущая поддающуюся под пальцами хрупкую плоть врага.
– Потом он меня про смартфон начал расспрашивать: что, мол, такое да для чего нужно. Пришлось включить и показать, так он хоть руки свои перестал распускать. В то, что это телефон, чтобы разговаривать, он не поверил, снова лапать начал. Ну, я его и послала – мол, не веришь – твои проблемы. Он разозлился, конечно, ругаться начал, угрожать…
– А дальше?
– А дальше, Лешенька, – девушка даже не заметила, что впервые назвала парня именно так, – он стал мне фотографии из своей коллекции показывать. И вот их я, боюсь, теперь вовек не забуду…
– Фотографии? – опешил Степанов.
– Угу, – Савушкина шумно сглотнула. – Фриц этот и на самом деле извращенцем оказался. Сначала трах… ну, в смысле, насиловал женщин… с особым, так сказать, садизмом – а потом фотографировал то, что от них… осталось… сэлфи, мать его, делал, евроинтегратор хренов… Ну и сообщил, мол, если я и дальше говорить не стану, со мной то же самое будет… снова начал про телефон выпытывать…
Девушка замолчала, автоматически переставляя ноги. И, глядя на ее понуро опущенные плечи, топорщащиеся сквозь тонкую ткань ветровки острыми треугольничками лопаток, Алексей внезапно ощутил, как все его естество захлестнули сразу два взаимоисключающих чувства: острая нежность – и жгучая, аж в груди закололо, ненависть. С-суки! Ну да ничего, придет время – он по всем долгам расплатится! И за Ирку, и за тех, кого ЭТОТ фотографировал. Даже жаль, если он погиб во время атаки, – подобным… существам нельзя позволять уходить слишком легко…
– Ирка…
– Успокойся, Леш, – не оборачиваясь, мотнула головой Савушкина. – Хочешь спросить, что дальше было? Да практически ничего дальше не было… Я как эти фотки рассмотрела, так и сблевала, в аккурат этому уроду на бриджи. Жаль, желудок пустой был, так что не шибко я его и уделала. Ну, он меня за это, понятно, кулаком отоварил – я и отрубилась. Когда в себя в каком-то сарае пришла, рассвело уже. Потом притопал переводчик, сказал, что сейчас приедет какая-то важная шишка, которая, возможно, захочет со мной поговорить. Принес кувшин с водой, мыла кусок и даже полотенце, умывайся, мол. Поскольку в таком виде меня начальству никак показывать нельзя. Ну, я ему – отвернитесь, стесняюсь – а сама думаю: или сейчас сбегу, или никогда. Если поведут на допрос или отдадут тому извращенцу – мне точно конец.
– Сбежала?
– Ага. Как этот хмырь отвернулся, кэ-эк дала ему кувшином по башке! Кувшин вдребезги, вода во все стороны. Он упал, а я к двери. Осмотрелась – вроде никого нет, видать, не думал, что я на такое решусь, один пришел. Ну и рванула, огородами какими-то. Скорее всего, меня б быстро нашли, но тут в центре деревни бабахнуло что-то, потом стрелять сильно стали, забегали все. А после и вовсе, то ли бомбежка началась, то ли артиллерийский обстрел, я точно не поняла. Но горело и взрывалось все о-го-го как! Вот я под шумок и вырвалась. Ну а дальше ты знаешь…
– Знаю, – усмехнулся Степанов, ощущая, как его понемногу ОТПУСКАЕТ. – Только одного пока не понимаю – на хрена ты, красавица, под броневик-то бросилась?!
Девушка иронично хмыкнула:
– Ну а как мне еще было вас останавливать? Стоять у дороги с протянутой рукой, как путешествующий автостопом хиппи из амерского фильма?
– А если б это немцы оказались? – искренне удивился парень.
– Ох, Леш, ну какой же ты у меня дурачок, – улыбнулась Иришка. – Я ж тебя еще тогда узнала, когда броневик притормозил, чтобы ваши товарищи внутрь забрались! Ты ж над бортом торчал и головой вертел, как не узнать. Кстати, а кто они вообще такие, я так и не поняла?
– Ирк, а давай я тебе это немного попозже расскажу, как до хутора доберемся и на ночевку встанем? Тут в двух словах никак не получится, честное слово.
– Договорились, – фыркнула Савушкина, впервые за последние сутки снова становясь самой собой. – Кстати, вот теперь я таки проголодалась. Страсть, как кушать хочу! Эх, шашлычка бы сейчас… да хоть бы и нашей обычной геолого-туристической тушенки с картошечкой!..
Интерлюдия. Майор Ланге, Абверкоманда-3 (Mitte)
Отправляясь в расположение второго батальона 28-го танкового полка, майор Рудольф Ланге пребывал в спутанных чувствах. Да и как иначе? Полученная радиограмма в буквальном смысле повергла его в шок: сегодняшним утром погиб командующий Второй танковой группой генерал-полковник Гудериан. Погиб не в бою, что хоть и с изрядной натяжкой, но еще можно было бы допустить – в конце концов, шла война, с каждым днем все меньше и меньше напоминающая легкую прогулку, – а был застрелен русскими диверсантами вместе с несколькими штабными офицерами прямо во время совещания. О том, каким образом оные диверсанты ухитрились незамеченными оказаться в самом центре деревни, где еще сутки назад расквартировался на отдых целый Panzer-Abteilung, майор не знал. Равно как и о том, как они сумели пробиться сквозь усиленную в связи с неожиданным прибытием генерал-оберста охрану, да еще и безнаказанно (и без потерь) уйти после этого.
Впрочем, касательно последнего кое-какие предположения имелись: практически сразу после гибели командующего по расположению батальона был нанесен массированный артиллерийский удар. Так что русские, приходится признать, действовали отнюдь не наугад. Что лишь усугубляло ситуацию: значит, имела место утечка информации! Противник точно знал, где именно окажется Herr General-Oberst! И это меняло многое – если вовсе не все. Поскольку о планах Гудериана в эти дни, когда даже линии фронта, по сути, не существовало, могли знать лишь немногие из его ближайшего окружения! Что, с одной стороны, существенно сужало поле поиска предателя, но с другой… С другой наводило на крайне неприятные мысли о вражеских агентах, внедренных в руководство 2. Panzergruppe еще до начала войны…
Но было и еще кое-что.
За несколько часов до получения радиограммы, предписывающей ему немедленно заняться расследованием произошедшего, с Рудольфом связался его давнишний, еще со времен Французской кампании, знакомец, майор Нойманн, командир того самого панцер-батальона, что утром практически в клочья разнесли большевистские гаубицы, сообщивший, что его люди захватили странного пленного – вернее, пленную, – которая, судя по всему, представляет интерес для его службы. И не столько она сама, сколько найденный при ней некий прибор. О назначении которого Отто ничего конкретного пока не сказал, но подозревает, что он вполне может оказаться неким аналогом портативной радиостанции. Что – смотри выше – вполне укладывается в вариант наличия вражеского агента в окружении если и не самого Гудериана, то как минимум командования полка! А это уже совсем иной расклад, знаете ли!
Правда, по прибытии на место энтузиазм Ланге существенно угас: как выяснилось, диверсантам удалось не только застрелить господина генерала, но и увести троих пленных, с которыми тот разговаривал непосредственно перед нападением. А заодно и сжечь дом, в котором все это происходило. Тут, правда, показания свидетелей начинали расходиться – кто-то утверждал, что izbu подожгли сами большевики при отступлении; кто-то – что здание загорелось из-за взрыва бронетранспортера, подбитого опять же вражескими диверсантами из неизвестного оружия. Увы, при этом погиб и майор Нойманн, так что о судьбе таинственного прибора пока никакой информации не имелось. Возможно, что-то прояснится, когда солдаты разберут обрушившееся строение, добравшись до тел убитых – несмотря на показания свидетелей, нужно было лично убедиться, что господин генерал и на самом деле мертв, а не захвачен в плен…
Плюнув, абверовец приказал помощникам рассортировать всех свидетелей в соответствии с их местоположением в момент нападения и провести первичный опрос, выделив в отдельную группу тех, кто лично участвовал в боестолкновении, а сам отправился осматривать разбитые артналетом танки. И этот осмотр его весьма и весьма удивил. Побродив между сгоревших или развороченных взрывами бронемашин и переговорив с уцелевшими танкистами, майор получил новую порцию информации к размышлению. Крайне странной и непонятной информации!
Поскольку никакого артиллерийского обстрела не было: на почерневшей, обгорелой земле не обнаружилось ни одной – вообще ни одной! – воронки! Да и характер повреждений однозначно опровергал первоначальную версию. Что делает с панцером фугасная граната при прямом попадании или близком разрыве, Рудольф прекрасно представлял – приходилось видеть. Сейчас же ничего подобного не наблюдалось и в помине: наиболее поврежденные машины, никаких сомнений, оказались уничтожены детонацией боекомплектов. Иными словами, внутренними, а вовсе не наружными взрывами!
На броне же сожженных машин остались аккуратные входные отверстия, расположенные, в основном, в районе МТО – неведомый противник стрелял по двигателям, что выглядело вполне логичным. Как проще всего гарантированно уничтожить танк? Разумеется, вызвав пожар в моторном отсеке или топливных баках. Скорее всего, аналогичные повреждения имелись и у взорванных панцеркампфвагенов, но чтобы их обнаружить, пришлось бы ползать по грудам до сих пор дымящегося искореженного металла, чем Ланге заниматься не собирался. Да, собственно говоря, никто ему подобной задачи и не ставил: его делом было в кратчайшие сроки расследовать гибель господина генерал-полковника. Или, по крайней мере, составить хоть какое-то мнение по этому поводу, достаточно аргументированное, чтобы его можно было озвучить в Берлине…
Опрошенные экипажи полностью подтвердили его умозаключения: ни один человек не слышал ни звука летящего снаряда или мины, ни взрывов. Вернее, взрывы-то были, но исключительно вызванные детонацией боеукладок. При этом все сходились в одном: нападение было практически бесшумным. Поразмыслив, контрразведчик попросил как можно подробнее описать непонятный обстрел. И услышанное ему тоже не понравилось: большинство просто не заметило, кто и откуда по ним стрелял, остальные утверждали, что видели росчерки, напоминающие трассеры 3,7-см зенитных снарядов русских автоматических пушек, только какие-то ярко-бесцветные, словно вспышка молнии, если бы оная молния внезапно получила возможность лететь горизонтально. В принципе никакого особого противоречия в этом не было: зенитные автоматы «61-К» вполне могли использоваться в качестве противотанковых пушек, поскольку соответствующие снаряды к ним имелись. Да и диаметр входных отверстий примерно соответствовал помянутому калибру. Правда, в броню эти самые снаряды ударяли практически беззвучно, лишь с негромким хлопком или «электрическим треском», но на подобное абверовец внимания просто не обращал: мало ли что в бою послышится?
Возможно, имей майор Ланге какое-то отношение именно к артиллерии, он бы обратил внимание, что оные входные отверстия выглядят, скорее, проплавленными или прожженными, нежели, собственно, пробитыми, и напоминают действие кумулятивного снаряда. Хоть в этом случае его и удивила бы полусферическая воронка мгновенно испарившегося металла в месте первичного контакта плазмоида с броней и потеки застывшей стали вокруг нее. Но в подобных тонкостях он не разбирался, хоть о кумулятивных снарядах, разработанных еще в 1938 году, разумеется, слышал.
Но его заинтересовало другое. Абсолютно все свидетели, не сговариваясь, указывали одно и то же направление, откуда велся обстрел. Вот только подобное было совершеннейшей чушью! Никак – вообще никак – невозможно незаметно разместить на абсолютно пустом пространстве в трех сотнях метров от разгромленной стоянки, лишь кое-где утыканном редкими кустиками, батарею зенитных пушек! Которых, к слову, никто и не видел, только эти самые, непонятно откуда берущиеся трассеры (свидетели утверждали, что огненные вспышки возникали «буквально из воздуха, герр майор, но двигались стремительно, едва взглядом уследишь»).
Рудольф не поленился сходить в указанное место. Разумеется, ничего там не обнаружив – ни следов от пушечных колес, ни отпечатков ног артиллерийских расчетов или стреляных гильз. Разве что трава под кустами в нескольких местах оказалась примятой, что никак не могло помочь в расследовании. Впрочем, Ланге был дотошным следователем. Поэтому, взяв с собой нескольких вооруженных солдат, он все-таки прогулялся к опушке: вдруг траву все же примяли артнаблюдатели, а сами пушки, огонь которых они корректировали, располагались в лесу? Увы, это тоже ни к чему не привело – никаких следов невидимой батареи не обнаружилось и там. Да и не разместишь орудия в густом подлеске, не тронув при этом ни одного куста, не повредив ни единого дерева, глупости это!
В голове мелькнула было мысль о применении противником динамореактивных пушек наподобие легкой безоткатной Leichtgeschütz 40 , весящих куда меньше, нежели зенитки, – на руках можно перенести, – но он ее решительно отмел как маловероятную. Да, эти портативные пушки, использующиеся в десантных частях люфтваффе, неплохо зарекомендовали себя год назад во время операции на Крите. Вот только русские, плотно занимавшиеся безоткатной артиллерией еще в середине тридцатых, так и не довели свою пушку до ума. Хоть и испытывали подобные системы в боевых условиях, например во время зимней войны (в результате чего финнами было захвачено два экземпляра, один из которых в итоге оказался в Германии, куда союзники передали его для изучения).
Затем Ланге осмотрел стоянку бензозаправщиков, подвергшуюся атаке одновременно с танкистами. Собственно, осматривать там было нечего: вражеские диверсанты просто сожгли все, что могло гореть. Машины с топливом, как трофейные автоцистерны, так и грузовики, кузова которых были заставлены бочками и канистрами с бензином, выгорели полностью; окружающий лес же тлел до сих пор, и его тушением занимались солдаты роты обеспечения, подвозя воду из деревни. Короткий опрос тоже ничего нового не дал: все видели то же самое – непонятные беззвучные «трассеры», впивающиеся в борта автомашин и стенки цистерн, после чего те немедленно вспыхивали, словно спички. Следов попаданий обнаружить не удалось: тонны разлившегося бензина надежно уничтожили все следы.
И все же кое-что Рудольф выяснил.
Причем такое, отчего майор мгновенно насторожился, словно почуявшая дичь борзая: во время атаки трое диверсантов захватили бронетранспортер, на котором и скрылись. Их заметили, открыв огонь на поражение. К сожалению, уничтожить большевиков не удалось; более того, в результате короткой перестрелки погибло несколько бойцов – русские воспользовались трофейным пулеметом, отсекая преследователей. И не только пулеметом! Сразу несколько свидетелей утверждали, что один из большевиков отстреливался теми самыми «трассерами», один из которых попал в грудь унтер-офицера Грассмана! Причем выпуская их то ли прямо из руки (Рудольф с трудом удержался от язвительного комментария), то ли, что вернее, из некоего оружия, напоминающего банальный пистолет (ощутив, что ему все-таки удалось что-то нащупать, Ланге насторожился, потребовав немедленно показать тело погибшего). Преследовать беглецов не стали – не до того было, да и не на чем. А теперь это уже просто не имело ни малейшего смысла, слишком много прошло времени. Беглецы наверняка давным-давно бросили угнанный броневик и скрылись где-то в лесах, если и вовсе не добрались до своих.
Осмотр одного из накрытых брезентом трупов окончательно утвердил абверовца в том, что он не ошибся. Какие уж там, Scheiße, зенитные автоматы?! Это… это нечто… невероятное! Тридцатисемимиллиметровый снаряд просто разорвал бы несчастного унтера в клочья. Зато неведомый «бесшумный трассер» просто ПРОЖЕГ его грудь – наклонившись, Ланге ощутил тошнотворный запах сгоревшей плоти. Сама рана выглядела вполне аккуратно: небольшое отверстие, обрамленное обуглившейся тканью, на груди – и второе на спине. Нечто непонятное, но, вероятно, очень-очень горячее прошило тело насквозь, перебив на вылете вертикальный ремень Y-образной портупеи. Ну, как перебив? Потрогав пальцами крошащиеся края кожаного ремня, майор убедился, что тот тоже подвергся воздействию высокой температуры. Поколебавшись, Рудольф извлек из полевой сумки карандаш и, брезгливо дернув щекой, погрузил его в рану на всю длину. Ну да, похоже, неведомый снаряд, назовем его пока так, заодно перебил – или сжег? – и позвоночный столб, оттого тело и лежит под столь странным углом, словно лишившись внутренней опоры. Любопытно, очень даже любопытно. И весьма непонятно…
Неторопливым шагом возвращаясь в деревню, Ланге продолжал размышлять. Итак, что он выяснил? Оставим пока гибель герра Гудериана в стороне, что-то ему подсказывает, это сейчас не главное, как бы кощунственно подобное ни звучало. А выяснил он, что русские применили какое-то неизвестное оружие поистине невероятной мощности! Оружие, о существовании которого пока никто даже понятия не имеет, равно как и о его природе. Оружие, способное с одинаковой легкостью пробить и хрупкую человеческую плоть, и толстую танковую броню: в том, что «беззвучные трассеры», убившие унтер-офицера и взорвавшие бензовозы, и те, что поражали танки, – одной природы, он уже не сомневался. Что это за оружие? Пока нет ответа; единственное, что приходит в голову – давным-давно читанный роман англичанина Уэллса с его марсианскими «тепловыми лучами». Но свидетели не видели никаких лучей – исключительно эти самые «трассеры», описываемые ими как короткие и стремительные бело-голубые росчерки, меняющие цвет на более яркий, когда проходили сквозь дым от горящего бензина («при этом они вспыхивали, будто фотографический магний, герр майор!»)…
Впрочем, ладно. Сначала нужно узнать, что выяснили его помощники. Возможно, и в смерти генерал-оберста тоже фигурируют некие, гм, «трассеры». И, если это так, нужно немедленно вызывать подмогу. Сам он с ТАКИМ просто не справится – уж больно серьезным может оказаться все то, что он только что узнал! Тут нужна полноценная следственная бригада, оснащенная технически куда лучше, нежели его небольшая группа. Между прочим, один из солдат сообщил, что сбежавших на бронетранспортере диверсантов он уже видел вчерашним вечером, когда их только привезли в расположение в качестве пленных. Никаких подробностей, увы, не имелось – но в том, что это именно они, панцершутце не сомневался. Что тоже наводило на определенные мысли – про троих пленных он уже слышал. Или теперь уже четверых? Нойманн ведь упоминал про какую-то русскую девку, у которой обнаружился некий прибор и которую нигде не обнаружили? Неужели и она тоже ухитрилась сбежать? Это было бы весьма печально, весьма.
Так, стоп, точно – прибор! Какой-то странный прибор, как он мог об этом позабыть! Правда, Отто считал его всего лишь портативной радиостанцией, но мало ли, как оно обстоит на самом деле? После всего того, что он только что узнал, уже ни в чем нельзя быть полностью уверенным. Прискорбно, что старый товарищ погиб, это несколько осложняет расследование. С другой стороны, гибель командира батальона вовсе не означает и безвозвратной потери загадочного устройства. Ну, если, конечно, тот не взял его с собой в сгоревшую до самого podpola izbu…
Ознакомившись с результатами опроса свидетелей и побеседовав с некоторыми из них лично, Ланге окончательно утвердился в мысли, что нужно немедленно связываться с вышестоящим начальством: дело принимало вовсе уж серьезный оборот. Поскольку гибель Гудериана, очень на то похоже, оказалась не более чем нелепой случайностью, а НАСТОЯЩЕЙ целью диверсионной группы было именно освобождение тех самых пленных, привезенных в расположение накануне вечером! Scheiße, да что ж это за пленные-то такие, что ради них походя убивают целого командующего Panzergruppe?! Впрочем, на этом странности не заканчивались. И их, этих самых странностей, оказалось столько, что абверовцу пришлось достать из полевой сумки запасной блокнот.
Итак, находящаяся на улице охрана в один голос утверждала, что не видела и не слышала ничего странного – ровно до того момента, как внешняя стена строения вдруг не… исчезла. Ага, именно так: просто взяла – и исчезла, словно ее и вовсе не было! Буквально растворилась в воздухе вместе с окнами, резными ставнями и занавесками. И следом за этим изнутри начали стрелять. Из обычного оружия: свидетели заявляли – тоже в один голос, – что огонь велся из немецкого автомата и карабина. И это наводило на мысль, что большевиков внутри находилось только двое. Или все же трое, поскольку третий пленный мог оказаться раненым, и не был способен держать оружие.
Вести массированный ответный огонь опасались, боясь зацепить генерал-полковника и других офицеров – в тот момент еще никто не допускал мысли, что все они мертвы. Попытка договориться ни к чему не привела, хоть один из русских и владел языком. Посланный в качестве парламентера гауптман отвлекал противника, пока его бойцы скрытно подбирались к окнам, намереваясь внезапно атаковать противника с фланга. Но попытка не удалась, большевики раскусили замысел и снова ответили пулями. Тогда было решено задействовать бронетранспортер, пара Maschinengewehr 34 которого могла легко подавить любое сопротивление, хоть пулеметчики и получили строжайший приказ не стрелять, пока не убедятся в безопасности Гудериана. Решение, с точки зрения Ланге, оказалось абсолютно верным: автоматные пули броне не-опасны, а карабин просто не успел бы выстрелить больше двух-трех раз, после чего его хозяина просто превратили бы в решето.
Но в этот момент и появляются диверсанты, незаметно подобравшиеся к зданию – насколько понял Ланге, до этого момента их никто не видел. Первым делом они сжигают бэтээр и освобождают своих камрадов. И благополучно уходят, взорвав еще одну бронемашину и перебив отделение солдат, попытавшихся задержать их на заднем дворе. На самом деле Рудольф всерьез подозревал, что столкнулись с ними большевики абсолютно случайно и никто их, собственно, задерживать не собирался, но промолчал. В конце концов, это не его дело, бойцы в любом случае погибли героями, как истинные солдаты фюрера, и заслужили свою долю почета, пусть и посмертно.
Гораздо больше его заинтересовали результаты осмотра тел и сгоревших бронемашин. Что касается погибших, тут, вне всякого сомнения, снова поработало неведомое оружие. Особенно впечатлил Рудольфа труп фельдфебеля, которому «трассер» угодил точно в висящий поперек груди автомат. В результате чего от оружия остался лишь оплавленный, в уродливых буграх застывшей стали ствол да пистолетная рукоятка с огрызком приклада, все остальное просто испарилось. Вместе с доброй третью грудной клетки, отчего убитый выглядел весьма… тяжело. Остальных погибших так не изуродовало – просто уже знакомое опаленное входное отверстие на груди и выходное на спине. В точности, как у застреленного на опушке унтер-офицера…
Обеим бронемашинам тоже неслабо досталось, особенно той, что подбили возле внезапно «пропавшей» стены дома, который от этого и загорелся – версию «сами большевики подожгли» Ланге даже не рассматривал, поскольку полная чушь. Вот только делать им больше нечего было! Да и по времени никак не сходится, счет шел буквально на секунды. Абверовцу хватило поверхностного осмотра, чтобы понять, что здесь поработало какое-то совсем иное оружие, нежели то, что жгло танки и бензовозы. От почти десятитонного полугусеничного Sd. Kfz. 251 осталась лишь передняя часть с двигателем и огрызком броневого корпуса. Все остальное просто исчезло («или испарилось», – уже безо всякого удивления автоматически отметил майор) или расплескалось уродливыми потеками и кляксами расплавленного и застывшего металла. Но самым потрясающим оказалась почва вокруг взорванного БТР: некая неведомая сила – точнее, поистине чудовищная температура – выжгла в земле неглубокую овальную воронку с хрустящими под ногами остекленевшими стенками.
Со вторым броневиком оказалось проще: машину разворотило сильнейшим внутренним взрывом, хоть в десантном отделении и не имелось ничего, даже отдаленно напоминающего боекомплект подобной мощности. Ну, не патроны же к пулемету рванули с такой силой, что несчастный бэтээр буквально вывернуло наизнанку, разбросав искореженные обломки по окружающим кустам? На всякий случай майор выяснил, не могли ли оказаться внутри какие-нибудь артиллерийские боеприпасы, тут же получив однозначный ответ – разумеется, нет. Просто самый обычный БТР за бортовым номером 179, приписанный к штату Panzer-Abteilung в качестве линейного транспортного средства пехоты…
И все это крайне не понравилось старшему следователю абверкоманды-3 «Mitte» майору Рудольфу Ланге. Поскольку по всему выходило, что неведомые диверсанты вооружены не только стреляющим «бесшумными трассерами» оружием, но и чем-то гораздо, гораздо более мощным…
– Разрешите, господин майор?
Отвлекшись от размышлений, Ланге поднял гудящую голову. Кого еще принесло? Вроде бы однозначно распорядился его не беспокоить: прежде чем связываться с начальством и требовать подмогу, нужно хотя бы вкратце оформить все, что удалось узнать, на бумаге. Пока именно «вкратце», поскольку полный рапорт может занять не один десяток страниц, не считая множества фотографий – над этим уже работали помощники, тщательно фиксируя на пленке все обнаруженные в ходе расследования странности. На пороге стоял, изо всех сил тянясь по стойке «смирно», незнакомый капитан. По крайней мере, сегодня Рудольф его еще не видел, хоть, казалось, переговорил со всеми местными офицерами. Из числа уцелевших, разумеется.
– Я ведь распорядился мне не мешать, – досадливо буркнул абверовец. – Кто вы еще такой? Представьтесь?
– Гауптман Леман, герр майор, начальник ремонтной службы батальона, – четко доложился тот.
– Чего вы хотите, гауптман? Это настолько важно, чтобы отвлекать меня от важных дел? – Рудольф автоматически перевернул наполовину исписанный лист, прикрыв им стопку других.
– Полагаю, именно так, герр майор.
– Тогда излагайте, только коротко и по существу. У меня и на самом деле совершенно нет времени.
– Разрешите?
Ланге коротко кивнул, все еще недовольно хмурясь.
– Просто взгляните на это, – сделав несколько четких, будто на плацу, шагов, тот подошел к столу и выложил перед майором непонятную плоскую штуковину, тускло отблескивавшую стеклянной поверхностью. Размером оная штуковина была сантиметров пятнадцати в длину и семи – в ширину.
Несмотря на то, что внешний вид непонятного предмета ровным счетом ни о чем ему не говорил и ни с чем знакомым не ассоциировался, Рудольф сразу понял, ЧТО это такое.
– Откуда у вас… этот предмет? – внезапно охрипшим голосом осведомился он, жадно вглядываясь в угольно-черную поверхность.
– Я изъял его у русской пленной, вы ведь, полагаю, уже знаете, о ком я говорю?
– Присядьте, гауптман. И рассказывайте. Пока кратко, исключительно факты. Я слушаю.
– Безусловно, господин майор! – Леман пододвинул к столу табурет, скромно опустившись на самый краешек сиденья. – Поверьте, мне есть о чем рассказать! Надеюсь, ваша служба в должной мере оценит мое рвение? Я серьезно рисковал жизнью, спасая этот прибор! Героически погибший сегодня господин майор Нойманн, как мне кажется, не в полной мере осознал всей важности данной находки.
«Врет, скотина, – равнодушно подумал абверовец. – Совершенно не умеет контролировать мимические мышцы и интонации. Еще и Отто приплел, болван! Впрочем, это не имеет ни малейшего значения; сейчас главное – выяснить все возможные подробности. А пообещать можно что угодно, хоть фельдмаршальский жезл и Рыцарский крест с мечами».
– Разумеется. Моя служба ни в коем случае не оставит без внимания ваш смелый поступок, герр гауптман. И довольно болтать попусту! Рассказывайте, наконец…
Назад: Глава 5
Дальше: Глава 7