Глава 15

– Пора? – Я то и дело косился на грека, старого матроса, бывшего триерархом на том самом корабле, что остался в гавани в эту ночь.

Корабль, между прочим, оказался цел, осмотр не выявил течи, и в случае необходимости вполне себе мог переправить целую кучу людей на берег.

– Думаю, что вам еще стоит выждать, – прочмокал старик беззубым ртом.

Я, не находя себе места, зашагал взад-вперед по стене. Старик уже не в первый раз объяснил мне, что места высадки западнее и восточнее Брундизия, где пролив напоминал охватившую город клешню краба, не пригодны для подхода кораблей к берегу вплотную в темное время суток. Лоцманам потребуется время, чтобы вывести либурны, а уж тем более квинкверемы к берегу, чтобы корабли не сели на мель. Только после этого восставшие смогут высадиться на сушу и взять строй. Я слушал, все понимал, но каждые пять минут задавал один и тот же вопрос. Нервы оголились, мне казалось, что с тех пор, как корабли покинули порт, минула целая вечность, пусть на самом деле прошло чуть больше часа, а договаривались мы подать сигнал именно по отмашке командира оставшегося в порту корабля.

Я сделал не меньше тысячи шагов, прежде чем снова подошел к старику.

– Что скажешь?

– Еще чуть-чуть, – расплылся он в своей беззубой улыбке, которая безумно раздражала меня в этот миг.

Мне захотелось схватить старика за шиворот и вышвырнуть прочь со стены. Я сжал кулаки, набрал полную грудь ночного воздуха, гулко выдохнул, успокаиваясь. Ну почему в моих руках не было рации, по которой я смог бы связаться с Рутом и Тирном, чтобы узнать, как обстоят у них дела! Как просто бы все было! Не надо зажигать никаких факелов и костров! Неведение сводило с ума.

– Ты уверен, что они высадятся? – выпалил я.

– Хех, если бы наши хлопцы не были уверены в этом, то не повели бы туда свои корабли, – с безразличием на лице пожал плечами грек. – Ты ж сам не далее как два часа назад заявил, что первый, кто посадит корабль на мель или разобьет его, лишится головы. Заверяю тебя, что среди нас нет таких героев, мы люди практичные, товар возим.

Слова старого триерарха немного успокоили меня. Я всмотрелся сквозь ночную мглу в горизонт, туда, где располагался лагерь римлян. Все, что сейчас напоминало о присутствии легионов Красса, были яркие красные точки горевших в лагере костров. Разведгруппы, которые я посылал к римскому лагерю каждые пятнадцать минут, одна за другой сообщали, что за последние часы ничего не изменилось. Все те же костры и отсутствие какого-либо движения на горизонте. Прозвучал отбой, легионеры выставили караульных, и главное – никаких признаков присутствия Марка Лициния в ближайших двух лигах от Брундизия. Четыре конных отряда, которые сформировал лично Рут, прочесали все близлежащие окрестности в поисках затаившихся легионов проконсула, но тщетно. Несмотря на хорошие новости, я все же решил обезопасить Рута и Тирна, которые прямо сейчас отправлялись в логово спящего льва, и приказал конным разведчикам занять выгодные позиции на возвышенностях, откуда в случае чего они могли бы подать сигнал, если бы войско Красса вдруг появилось на горизонте.

От мыслей меня отвлек старик, который внушительно прокашлялся.

– Думается мне, что они давно высадились и уже минут так двадцать ждут твоего приказа, – хмыкнул он.

Я подскочил к старому греку и схватил его за грудки с такой силой, что даже приподнял бедолагу от земли.

– Так чего же ты молчишь? – прошипел я.

– Так вот, говорю, – прошептал испуганный старик и тут же затараторил: – А молчал, потому что ты мне сам сказал, что абы что, и без головы останусь. Потому-то и дал время, чтобы убедиться, что все готово наверняка да сигнал все твои услышали по берегам.

Я отпустил триерарха, который упал наземь и застонал, больно ударившись бедром о голый камень. Не теряя времени, я бросился к одному из гладиаторов, который должен был подавать сигнал, оттолкнул растерявшегося бойца и что было сил закричал:

– Сигнал! Тушите факелы!

С этими словами я потушил факел. Моему примеру тут же последовали несколько десятков гладиаторов, которые принялись тушить факелы на стене гарнизона. Не прошло и минуты, как левая, а потом и правая части стены потухли, погрузившись во мрак. Я отчаянно всмотрелся в темноту, но тут же поймал себя на мысли, что не смогу рассмотреть центурии своих полководцев, которые сейчас передвигались во мраке. Чтобы не вызывать подозрения караульных из римского лагеря, я приказал затушить все остальные факелы. Сигнал был подан. Оставалось ждать ответного сигнала моих полководцев. Я еще некоторое время тщетно всматривался в огни римского лагеря, но прекрасно понимал, что Тирну и Руту потребуется некоторое время, прежде чем они подведут к лагерю римской армии свои войска. Я знал, что моим полководцам будет непросто. По канонам римского военного мастерства в караул выставлялись два человека из каждой палатки, и сегодня ночью в карауле вполне могло быть с тысячу человек дозорными. Но все, что требовалось от меня, было сделано. Рут и Тирн не могли подвести, я, в свою очередь, не имел никакого права попасть впросак, поэтому, когда настанет мой черед принимать эстафету у своих полководцев, я должен быть в полной боевой готовности. Стоило успокоиться, оставить караульных на стене дожидаться сигнала, а самому закончить приготовления.

Возле меня вырос старый триерарх, все еще потирающий бок в месте ушиба.

– Я могу идти, Спартак? – осторожно спросил он.

– Валяй! – буркнул я и отмахнулся от грека.

– Может быть, старику причитается немного серебра за хорошую службу? – Триерарх потупил взгляд и произнес эти слова жалобным тоном, будто бы извинялся заранее.

Мне захотелось съездить по его наглой морде, и, наверное, в этот миг я даже не обратил бы никакого внимания на то, что передо мной стоит старик, но капитана спасло то, что наш разговор слышал мой старший центурион. Офицер подошел к старику, вложил в его руку пригоршню медных монет, часть которых рассыпалась на стене, поблескивая изображением двуликого Януса на аверсе и корабельного носа на реверсе. Старик, скрючившись в три погибели, принялся собирать выпавшие ассы, рассовывая их по карманам.

– Пошел вон! Серебра ему подавай! – закричал центурион, прогоняя старика и оборачиваясь ко мне. – Прикажешь строиться?

Я коротко кивнул, наблюдая за тем, как старик, убегая со стены, ронял медяки. Именно такие люди, как этот старик, мелкие и корыстные, решили, что они имеют право поработить других людей, у которых гораздо более широкая душа и светлые взгляды.

– Стройся! – Мои глаза сверкнули гневом, и я сбежал со стены, чтобы лично проверить строй и обойти ряды своего войска.

– Спартак! Спартак! – Один из моих центурионов буквально силой уволок меня от края стены, где я ожидал сигнала одного из моих полководцев.

– Чего тебе, Друт? – огрызнулся я, отдергивая руку.

– Спартак, у нас неприятности! – процедил офицер.

Я покосился на центуриона, мой взгляд остановился на его лице лишь на миг, но и этого хватило, чтобы понять, что Друт говорит на полном серьезе. Его лицо побледнело, на лбу выступила испарина, глаза нервно бегали из стороны в сторону.

– Что у тебя? Горожане? – спросил я, решив, что, возможно, в порту произошел бунт.

Центурион энергично покачал головой.

– У меня был караульный из порта, он сообщил мне, что в море на горизонте видны корабли. – Центурион говорил быстро, утирая струящийся по лбу пот. – Я решил проверить все сам и отправился в порт лично. Так вот, Спартак, на горизонте действительно есть корабли! Целый флот!

– Ты уверен, Друт? – нахмурился я.

– Сюда идет Марк Варрон Лукулл! – вскрикнул он.

Я выругался. Новость обескураживала. Флот Лукулла, на кораблях которого размещалась целая армия из многих тысяч легионеров, явился в самый неподходящий момент. Именно тогда, когда мы решили сделать вылазку в лагерь Красса.

– Сколько им понадобится времени для того, чтобы добраться к порту? – спросил я.

– Я не спрашивал, – развел руками центурион.

– Друт, ты идиот! – гулко выдохнул я.

– У меня не было времени на какие-либо расспросы, Спартак! Как только я узнал о грозящей нам опасности, то тут же бросился к тебе! – возразил Друт.

Он говорил что-то еще, но его слова растаяли в криках гладиаторов, стоящих на гарнизоне:

– Рут подал сигнал!

– Сигнал!

Кричали со всех сторон. Я вздрогнул от этих слов и оглянулся на горизонт. В полулиге от Брундизия, левее лагеря римлян, темноту озарил свет сразу нескольких десятков факелов. Рут подал сигнал первым! Две тысячи гладиаторов, ведомые гопломахом, прибыли на место назначения и с минуты на минуту готовы были обрушить на лагерь римлян весь свой гнев. Гопломах давал понять Тирну, что он на месте, и единственное, что сдерживало порыв гладиаторов в этот момент, – отсутствие сигнала Тирна, который ответил не сразу, но через несколько минут небо все же озарил яркий свет ответного сигнала галла. Я схватился за голову, понимая, что начавшаяся прямо сейчас атака может затянуться. Лукулл, следом за которым шла громадная армия, к тому моменту высадится в порту, и вся эта армада тут же ударит нам в тыл до того, как сражение у римского лагеря будет закончено. Мысли в голове лихорадочно закружились.

Тем временем факелы потухли и горизонт вновь растворился во тьме, если не считать костров римского лагеря, которые, как и прежде, горели яркими слепящими точками. Вдруг вспомнилось предложение Рута, когда он хотел уйти из Брундизия через порт! Может быть, не так уж и не прав был гопломах в тот момент? Я отбросил мысль и почувствовал холодок в груди, понимая, что в этот миг Рут и Тирн одновременно командуют своим бойцам наступление. Скорее всего, римские караульные увидели факелы, и в лагере уже поднята тревога, теперь пути назад уже нет. Да и никакой возможности скомандовать своим полководцам отступление у меня попросту не было. Я стиснул зубы, почувствовал, как свело скулы от охватившего меня напряжения. Из-за Лукулла мой план теперь трещал по всем швам. Из оцепенения меня вырвал Друт.

– Что прикажешь делать, Спартак? – Он принялся трясти меня за руку, пытаясь привести в чувство.

Мой взгляд упал на потухший факел, дымившийся на гарнизонной стене. Снизу слышались вопрошающие крики моих офицеров, которые не понимали, что происходит и почему я не отдаю приказ поднимать решетку на воротах. Несколько гладиаторов даже попытались открыть ворота сами, но тут же получили нагоняй от своих деканов и вернулись в строй. Я смотрел на факел, глубоко дыша, пытаясь переварить свалившиеся на меня обстоятельства, а потом выхватил дымящийся факел из стены и перевел взгляд на примипила первой когорты, вот уже несколько минут тщетно пытавшегося докричаться до меня.

– Открывай ворота! Вывести войска! – проревел я.

Несколько гладиаторов тут же бросились выполнять мое поручение. Решетка ворот Брундизия поползла вверх. Я впихнул факел в руки Друта с такой силой, что бедолага едва устоял на ногах. Он посмотрел на факел в своих руках, потом на меня:

– Что мне делать?

– Собери людей и сожгите порт, Друт!

– Что делать с горожанами, Спартак? Ты должен понимать, что они полезут на наши мечи!

Я промолчал, но мой взгляд был красноречивее всяких слов. Друт больше не спорил. Он, зажав потухший факел в руках, бросился к порту. Я сбежал со стены. Офицеры начали вывод войск из гарнизона. Ожидающие своего выхода центурии гладиаторов ринулись через широкие городские ворота вон из города. Никто не проронил ни единого слова. Только лишь удары сапог о камень, побрякивание металла да скрип металлических доспехов. Иногда незатейливую мелодию войны прерывали зычные команды деканов, которые следили за тем, чтобы сохранялся строй. Через несколько минут мое войско оказалось по ту сторону гарнизонных стен. Я вдохнул полной грудью свежий ночной воздух и оглядел своих бойцов. Четыре когорты, неполный легион, умело державшие строй. Все, что осталось у меня от некогда многотысячной армии рабов, вместе с которыми я вырвался из регийского капкана. На душе неприятно скребли кошки.

Тяжело дыша, с высоко поднятой головой я стоял напротив своих когорт, когда ноздри уловили запах дыма. Горел порт. Я закрыл глаза, глубоко вдохнул запах жженного дерева, а затем с яростью выхватил гладиус и поднял его над головой:

– В атаку!

Гладиаторы, ответив мне дружным ревом, двинулись в наступление.

Картина, открывшаяся перед моими глазами, впечатляла. Тирн и Рут ударили практически одновременно, застав римских караульных врасплох. Прежде чем внушительный караул лагеря Скрофы сумел сосредоточить силы в месте удара восставших, бойцам Рута и Тирна удалось смять легионеров и прорвать линию укреплений. Нашпигованные гневом и яростью гладиаторы, выросшие буквально из-под земли, перемахнули вал и начали перепрыгивать через ров, поджигая факелы и закидывая ими палатки римлян. Гладиаторов попытались встретить караульные. Тщетно! Сонные, утомленные переходом римские солдаты, выставленные в караул, дрогнули и вместо того, чтобы объединить усилия под натиском врага, бросились врассыпную. Кто-то сумел подать сигнал тревоги, но походные палатки уже полыхали огнем. Многих легионеров смерть застала во сне лапами удушья. Те же, кто высунулся из палаток, в эту ночь оказались лицом к лицу с разъяренными гладиаторами, которые не знали никакой пощады. К тому моменту, как на поле боя прибыл я, несколько тысяч римлян, которых удалось застать врасплох молниеносной атакой, оказались повержены. Из лагеря сломя голову бежали целыми группами дезертиры, каких насчитывались сотни человек. Остальные, будучи зажатыми в тиски с двух флангов, терпели огромные потери и разменивали десять легионеров на одного гладиатора. Римляне пытались отступать из пылающего лагеря вон, к стенам Брундизия, чтобы в чистом поле искать возможности взять строй и наконец дать отпор атакующим. Во главе римлян стоял Тремеллий Скрофа, который наравне со всеми сражался с врагом в первых рядах и успевал отдавать распоряжения. Я понимал, что пощечина, которую пропустил молодой квестор, не сможет уложить его на лопатки. Потеряв людей совершенно нелепым образом, Скрофа сумеет выстроить свои когорты и, несмотря на все старания моих полководцев, контратаковать. Численное преимущество римлян было слишком велико. Но в этот момент на поле боя появились мои когорты.

Учитывая теперь уже реальную опасность появления Лукулла, нельзя было позволить римлянам взять строй, что неминуемо затянет бой и изменит его тактический рисунок. Приходилось уповать на ярость и мужество моих бойцов. Словно стая диких оголодавших псов, ведомых природными инстинктами, восставшие бросились на пытавшихся прийти в себя римлян, многие из которых бросали свое оружие и пытались бежать, показывая спины, не обращая никакого внимания на крики своих офицеров и угрозы повторения децимаций. Удар пришелся в тыл и внес смятение в ряды врага. Несмотря на всю ярость наших атак, несколько центурий все же сумели взять строй и пытались сдерживать наше наступление, тем самым давая перевести дух остальным легионерам, но ничего путного из этой затеи не выходило. В отличие от легионеров гладиаторы, отнюдь не боявшиеся сегодня умереть, навалом продавливали плотные построения римлян, вскрывали «черепахи», каждый раз заставляя легионеров отступать.

Я видел в глазах своих бойцов решимость довести начатое до конца, тогда как в глазах римлян сегодня я видел только лишь страх и отчаяние. Похоже, Скрофа никак не ожидал, что подлый раб со своим единственным легионом рискнет высунуть свой нос из-за брундизийских стен. Более-менее организованное отступление легионеров в один прекрасный момент захлебнулось и превратилось в уже неконтролируемый сумбур. Среди легионеров началась все нарастающая паника, послышались первые вопли, мольбы о пощаде. Я видел, как Рут отчаянным броском прорвался к Тремиллию Скрофе и лично расправился с римским полководцем…

Для тех, кого подослал Красс к стенам Брундизия, теперь все было кончено, но не менее отчетливо я понимал, что никто из них в это раннее утро не уйдет с поля боя живым. Я обязан был дать выплеснуть своим людям всю накопившуюся за долгое время ярость, которая буквально пожирала их изнутри.

Сам Красс не появился. Все время непродолжительной схватки, превратившейся скорее в резню, я наблюдал за происходящим со стороны, решив не вмешиваться и иметь возможность сохранять нити контроля за ситуацией в своих руках. Слева от меня огнем пылал римский лагерь, со стороны которого ветер приносил неприятный жженый запах со сладковатым привкусом жареного мяса. Палатки легионеров, охваченные огнем, прогорали, дощатые остовы, превращаясь в пепел, падали наземь, в небо взлетали брызги огненных искр и густые столбы дыма. Я чувствовал приятный жар на своем теле. Справа от меня горел Брундизий, вернее, та его часть, где располагался порт. Друт сделал ровно то, о чем я его просил. Он поджег гавань и перекрыл для Лукулла все возможные входы в город. Я долгое время смотрел на горящий порт, едва различая язычки пламени за толщей утренней дымки и крышами городских домов. Пламя, охотно пожирающее доки, перекинулось на склады. Возможно, уже через час Брундизий окажется охвачен пламенем, а к вечеру город будет лежать в руинах, после того как выгорят все до одного дома за гарнизонной стеной. Сейчас меня это не волновало. Я нарушил свое обещание, данное горожанам, но я оставил этим людям право выбора. Кто-то из них мог попытаться помешать Друту спалить порт и тем самым подписать себе смертный приговор, а кто-то мог попытаться сделать так, чтобы пламя с порта не перекинулось на остальные дома. У каждого был свой выбор, и каждый имел право им воспользоваться по собственному разумению. Поэтому судьба Брундизия была полностью в руках горожан. Я не собирался брать ответственность за этот город на себя.

Я гулко выдохнул и уставился на размытые из-за утренней дымки городские ворота, решетка на которых была поднята вверх. Как только мой офицер появится в их проеме, мы покинем окрестности Брундизия и двинемся дальше. Здесь же у нас больше не было никаких дел. Принимать бой с Лукуллом сейчас выглядело бы полным сумасшествием. Надо было быть полным безумцем, чтобы рассчитывать в этой схватке на успех в тот момент, когда из колоды уже достали все козыри. Да и отнюдь не Марк Варрон Лукулл был главным источником неприятностей, которые нас могли поджидать.

Красс!

Вот где крылся главный подвох. Марк Лициний отправился в Рим, теперь в этом не могло быть никаких сомнений, как не могло быть сомнений в намерениях и целях, которые он при этом преследовал. Красс представлял реальную угрозу. Выдвинувшись вместе со своим войском прямиком в Рим, он с легкостью мог захватить единоличную власть в Республике, когда рядом больше не было тех, кто мог бы воспрепятствовать его утверждению как самодержца, – Помпея и Лукулла. Увы, но я прекрасно понимал, что с теми жалкими крохами, которые остались от моего войска, я ничего не смогу поделать с восхождением проконсула на самый вверх. Мысли об этом добавляли победе, добытой сегодняшним утром, неприятный привкус и горечь. Я понимал, что главные сражения нас ожидали впереди.