Глава 9

Волосы на моей голове встали дыбом. То, что вытворяли римляне по ту сторону фурийского гарнизона, нельзя было передать словами! Жестокости, которая в эту ночь творилась у городских стен, не могло быть никаких оправданий, и даже видавшие на своем веку не один десяток смертей гладиаторы разбегались в стороны, когда в дело вступила римская артиллерия. Опьяненный яростью Красс выловил горожан, которые покинули Фурии накануне, и теперь устроил над бедолагами прилюдную казнь через отрубание головы. Обезглавленные фурийцы сваливались в кучи. Тела пробивали конвульсии.

Головы дезертиров римляне решили использовать вместо снарядов. И если первый залп таких снарядов ударил по городским стенам в «молоко», – римлянам требовалось время, чтобы прицелиться, – то вторым залпом артиллерия ударила точно в цель. Несколько голов угодило в приготовленные котлы с кипящим маслом, которые стояли рядом со мной на стене. Одна из голов принадлежала седовласому старику, другая подростку лет двенадцати. Я стиснул зубы и отвернулся, но тут очередной снаряд шмякнулся о стену и подкатился к моим ногам. На меня смотрели мертвые немигающие глаза старухи, застывшие в предсмертной муке. Лицо женщины было перепачкано в крови, изо рта торчала какая-то лента. Поначалу я подумал, что это кляп, но на ленте была нанесена какая-то надпись. Я присел на корточки и присмотрелся внимательней.

«Sacer», – было написано на ленте латинскими буквами.

Только сейчас я обратил внимание что точно такие же ленты торчали из ртов остальных летевших в сторону Фурий голов. Я осмотрел еще несколько лент, на них была нанесена точно такая же надпись. Большинство гладиаторов не умело читать, но те, кто понимал на латыни, с отвращением рассматривали надписи, слухи о которых быстро распространились по моему войску и оставили неприятный осадок. Красс проклинал рабов. Гладиаторы, забыв о строе и порядке, пытались сбросить головы, которыми римляне засыпали гарнизон, в ров. Чего уж говорить о местных, которые в искаженных очертаниях отрубленных голов узнавали близких людей. Многие теряли сознание, кто-то рыдал, кричал и вскидывал руки к небесам. Красс бил по больному и наверняка знал, что делает. Возможно, претор таким образом мстил за Кротон, возможно, Красса привел в бешенство вид вздернутых на стене римлян, которые были оставлены в Фуриях для поддержания в городе порядка. Как бы то ни было, действия римлян вызвали бурю негодования и оставили неприятный осадок. Разом вышли из строя горожане, которых Ганник собрал в отдельную манипулу. Не прибавилось боевого духа у гладиаторов. Я не собирался соревноваться с Крассом в жестокости, но действия римского проконсула добавили мне решимости и хорошенько разозлили. Пора было затягивать Марка Лициния в глубокие воды.

Мне удалось скинуть с себя оцепенение, вызванное действиями римлян. Три римских легиона уже вовсю трубили наступление. Щиты легионеров сомкнулись «черепахой». По стенам гарнизона ударили первые настоящие снаряды артиллерии. Римляне использовали тридцатифунтовые ядра и тяжелую керчь. Ядра с грохотом били по гарнизонным вышкам, за два выстрела приводя укрепления в полную негодность. Залп полуфунтовых свинцовых шариков тяжелой керчи слизал со стены несколько десятков моих бойцов.

Я оценил расстояние, которое разделяло защитников Фурий и первые шеренги римских когорт. Схватил лук, поджег стрелу и выпустил ее в небеса, не целясь. Это был сигнал Ганнику, который со своей манипулой покинул город накануне, нашел укрытие в тылу римлян и ожидал дальнейших распоряжений.

– Лучники! – рявкнул я.

Лучники заняли отведенные им позиции на стене, вскинули луки, достали из колчанов стрелы, но не торопились стрелять. Очередной залп артиллерийских снарядов римлян вновь не оставил камня на камне от части нашей стены. Свинцовые шарики тяжелой керчи засвистели над нашими головами. Мгновение спустя я увидел, как за спинами наступающих легионеров вспыхнуло. Горели баллисты римлян, по которым, выполняя мой приказ, ударил Гай Ганник! Теперь, хотел этого или нет, но Красс будет вынужден штурмовать Фурии голыми руками! Моя задача была продержаться до тех пор, как в небе за спинами римских легионов загорится огненная стрела, на этот раз пущенная руками самого Гая Ганника. Я верил, что мой расчет сработает верно!

– Начали! – холодно скомандовал я.

Стрелки один за другим подожгли стрелы, вымазанные зажигательной смесью, в разведенных прямо на стене кострах. Свистнули тетивы, и первый залп стрел угодил в щиты мчавшихся на всех парах римских легионеров. Стрелы, обильно вымазанные зажигательной смесью, воспламеняли сухое дерево. Легионеры, чувствуя жар, бросали скутумы наземь. Часть легионеров сумела укрыться за щитами своих товарищей, тогда как большинство тут же полегло, сраженные новыми выстрелами восставших наповал. Стрелы вонзались в скутумы, пробивали лорики и уносили десятки жизней легионеров. Все это лишь раззадорило римлян. Легионеры предприняли первые попытки бросить пилумы во врага. Ничего не вышло, большинство пилумов упало в ров, часть наконечников сломалось о крепкие стены гарнизона. Расстояние оказалось слишком велико. Пехотинец ничего не мог противопоставить лучнику, разящему цель с расстояния в несколько сотен футов. Полет стрелы превосходил дальность броска пилума в разы. Лук и стрелы, опыт использования которых прежний Спартак перенял у парфянцев, оставляли в шеренгах римских когорт проплешины.

Разъяренные промахами, римляне из тысячной когорты бросились на гарнизон. Легионеры перешли на бег, опасаясь получить огненную стрелу и одновременно желая сократить дистанцию, чтобы перебить точными бросками пилумов моих стрелков. Это было то, чего я добивался, раззадоривая римлян своей по сути бессмысленной атакой стрелами, которая не несла в себе настоящего урона. Легионеры прятались за щитами, чем сознательно сокращали себе обзор в свете тускло горящих факелов. Ничего не видя дальше собственного носа, римский строй на всем ходу влетел в ловушки у вала и рва! Я подготовил для Красса нечто новенькое и, судя по воплям, которые начали доноситься до моих ушей, не прогадал. Ловушки нанесли римлянам значительный ущерб. Имея всего несколько часов на подготовку Фурий к штурму, я велел повалить деревья из крупных, которые нашлись в округе, и принести их стволы к стенам. Легионеры, мчащиеся с шашками наголо к гарнизону, не замечали огромные стволы под ногами, спотыкались и падали. Мне показалось, что я слышу хруст ломаемых костей. Признаться, другая моя идея – вырыть ямы и разбавить рыхлый грунт водой – пришлась римлянам по вкусу. Сапоги легионеров застревали в болотцах, глубина которых доходила до колена, ломался строй, началась давка. Вторая линия когорт напирала на первую, распались первые центурии, плешь появилась в когортах. Остановились резервные когорты третьей линии. Шахматный порядок, в котором выступал легион, рушился.

Я то и дело бросал взгляд на небосвод, но видел лишь ночное небо, заполненное мириадами звезд. Ганник молчал. Впрочем, мы только начали свою игру и впереди войско Красса ждало много интересного! Сейчас же, несмотря на все мои хитрости, римляне подошли к линии вала и рва, потеряв не больше трехсот человек. Что значила эта цифра, когда ты имеешь дело с тысячами и первый рубеж нашей обороны был пройден!

– Горшки! Приготовиться! – скомандовал я.

Шаг вперед сделали горожане, большинство которых впервые сражались в настоящем бою. На лицах фурийцев застыла решимость. В их ногах стояли небольшие глиняные горшочки с узким горлышком. Несколько человек тут же упали на стену. Пилум римского легионера не знал пощады. Еще один залп легионеров пилумами унес жизни дюжины лучников, не успевших спрятаться в укрытие. Место павших тут же заняли другие, трупы поспешно унесли со стены, освобождая пространство.

Легионеры из первых шеренг карабкались на вал, и я поспешил дать отмашку пращникам и метателям. На головы римлян обрушился целый град из камней, которые накануне притащили на городские стены восставшие. Успели перевести дух лучники, которые воспользовались заминкой римлян на валу. В довесок к камням в легионеров полетели стрелы. На помощь лучникам подоспели гладиаторы, принявшиеся метать обратно пилумы римлян, из тех, чьи наконечники не были повреждены. Тактика Рима играла против легионеров. Пилумы попадали в скутумы, отягощали щиты, тянули руки римлян к земле. Солдаты, не найдя ничего лучше, бросали скутумы наземь и открывались под стрелы парфян. Кто-то останавливался, пытался достать пилум из щита, но погнутые наконечники прочно застревали в осиновых досках. Прочие вовсе впадали в ступор и застывали на месте, прячась за щитами. Легионеры из задних шеренг поддавливали, поэтому зазевавшиеся солдаты попросту падали с вала в ров или, теряя равновесие, заваливались обратно в строй. Я видел, как на щиты своих солдат рухнул красный от гнева примипил тысячной когорты.

– Так держать! Продолжаем! – Я захлопал в ладоши, подбадривая своих бойцов, тут же схватил тяжелый пилум, валявшийся у моих ног, и запустил его в одного из легионеров, который, несмотря на то что защитился от броска щитом, полетел кувырком в ров, где сломал себе шею.

На секунду мне показалось, что я увидел в небе за спинами легионеров какой-то свет, но этим светом оказался блик огня. Легкое беспокойство усилилось. Несмотря на сумбур в рядах, римляне вплотную подходили к гарнизонной стене, все основательнее занимая свои позиции. Потеряв еще несколько сотен человек, легионеры наконец сумели взобраться на вал. В руках их появились лестницы и веревки. Штурмовая когорта приготовилась брать стену. Я не медлил и отдал поджидающим все это время горожанам приказ:

– Ваш выход!

В римлян полетели горшки, часть которых была наполнена горячим маслом, а часть кипятком. Слышались глухие хлопки, вслед за которыми у стен раздавались душераздирающие крики, – перевернулись первые «жаровни», горючая смесь вылилась на легионеров, подступивших вплотную к гарнизонной стене. Римляне, которым не посчастливилось столкнуться с горшками, бросали оружие, щиты, пытались содрать с себя лорики и заваливались на землю, чтобы хоть как-то смягчить ужасную боль. В ров падали все новые трупы, и в этот момент я пожалел, что не приказал выкопать его глубже, нежели он был сейчас.

Я почувствовал неприятный запах, резанувший мой нос. На парапете показались первые пропитанные смолой фашины. Хворост, сено вперемешку с навозом, прутья.

– Быстрее же вы! – закричал я и бросился к замешкавшимся гладиаторам, которые носили сено на гарнизон.

Я схватил первую попавшуюся фашину и забросил ее в ров. Один из гладиаторов бросил вторую. В ров полетели десятки фашин, которые я приказал подготовить накануне. Римляне, поначалу оцепеневшие от происходящего, вскоре попытались перейти ров, используя фашины как ступень на своем пути, позабыв о лестницах и веревках. Сено было слишком мягким, легионеры не могли устоять на ногах и валились, теряя шаткое равновесие.

Горожане, выкинув все имевшиеся в распоряжении горшки, отступили. Вперед выступили лучники, которые вновь подожгли свои стрелы, не дожидаясь моего приказа. Все было понятно без слов. Огненные стрелы одна за одной полетели в ров, вонзаясь в фашины, воспламеняя сено и хворост. Гладиаторы принялись кидать в ров факелы. Не прошло и минуты, как весь ров вспыхнул ярким пламенем. Вместе с сеном вспыхнули оказавшиеся в этот момент у рва римляне, те же, кто стоял дальше, бросились от огня как черт от ладана, получив множественные ожоги. Отступили не сразу, легион давил, требуя идти вперед на городские стены, поэтому множество римлян погибли до того, как центурионы сумели отвести своих бойцов на достаточное расстояние от огня.

Как я и предполагал, ров забрал больше всего жизней римских легионеров, и как бы парадоксально это ни звучало, но огонь остудил их пыл. Однако беспокойство, которое сидело глубоко внутри меня, перерастало в тревогу. Ганник все еще не подал свой сигнал. Я должен был отступать в город, за стенами которого бой перерастет в настоящую резню. Другого выхода теперь не было. Что-то истерично кричали римские центурионы. Откуда-то появились пожарные когорты, которые начали тушить охваченный пламенем ров. Я понимал, что не пройдет и пяти минут, как войско Красса продолжит свое наступление. Их таран окажется у городских ворот, лестницы и веревки будут закинуты на стены, а гарнизон в самое ближайшее время падет.

Сердце бешено колотилось в груди. Я тянул с приказом отступать за стены, на улицы Фурий, понимая, что вслед за мной в город зайдут легионы Марка Лициния. Этого нельзя было допустить! Я всматривался в небосвод. Ганник! Ну же! Он же так хорошо знал мой план! Неужели все пошло наперекосяк? Я отмел эту мысль. От размышлений меня отвлекла стукнувшаяся о парапет лестница. Одна, другая. С новой силой начали бросать пилумы. Я сбросил с себя оцепенение, попятился, но команда на отступление застряла поперек горла. В небо устремилась горящая стрела. Ганник подал свой сигнал! Камень, который тяготил мою душу, рухнул!

– Плевать! – взревел Крассовский, когда один из центурионов сообщил ему о том, что артиллерии в его легионах больше нет.

Олигарх уставился на пылающие вдалеке баллисты, при виде которых он приходил в восторг еще вчера. Теперь вид пылающих машин не вызывал у него ничего, кроме раздражения.

– Зашли со спины, а потом уже подожгли, – смутился центурион.

Крассовский смачно плюнул себе под ноги и схватил центуриона за шкирку.

– Пошел вон!

– В этом нет моей вины, Марк Лициний!

– Пошел вон! Фрост! Убери его от меня! – взъярился олигарх.

Лиций Фрост сделал шаг в сторону раздавленного центуриона, но тот отступил.

– Ты не расслышал приказ? – проскрежетал ликтор.

– Я думал, это не касается артиллерии… – прошептал не на шутку испуганный центурион. – Я ухожу.

– Так ступай! Вперед, наступление! Чего ты стоишь, потом будем разбираться с твоими гребаными гробами на колесах! – закричал Крассовский, перекрикивая звуки сражения.

– Слава Республике!

Мокрый, весь покрывшийся красными пятнами, Марк Робертович буквально просверлил спину удаляющегося центуриона взглядом и покосился на Лиция Фроста.

– Высечь розгами! Разжаловать до опция! И никакого жалованья за этот месяц! Всю манипулу перевести на тяжелые работы и ячмень! – процедил олигарх. – Тех, кто прозевал выпад, лишить гражданства! Все ясно, Фрост?

Как всегда, невозмутимый Лиций Фрост коротко кивнул. Дождался, пока Крассовский успокоится.

– Как вы просили, Марк Робертович. – Ликтор обернулся, за его спиной чуть поодаль в окружении ликторов стоял среднего роста, но крепкого телосложения мужчина. – Феликс Помпеянец, центурион.

Крассовский вздрогнул при упоминании этого имени. Феликс Помпеянец. Он достаточно хорошо знал историю и помнил, что именно этот человек был убийцей Спартака. Да-да, того самого Спартака, которого удалось разбить мерзавцу Крассу, а ему, Марку Робертовичу Крассовскому, не удается достать никак! Олигарх окинул центуриона взглядом. На вид Феликсу было около сорока лет, лицо покрывала черная как смоль щетина с первыми седыми волосами. Феликс не отвел взгляд.

– Мне сказали, что вы хотели видеть меня? – спокойно спросил он.

Крассовский расплылся в улыбке, однако на лице Феликса не дрогнул ни один мускул.

– Хотел, – заверил Марк Робертович. – Наслышан о твоих подвигах на поле брани, поэтому захотел лично увидеть такого бравого воина, как ты!

– Служу Республике, – сухо ответил центурион, который не понимал, чего от него хочет проконсул.

Повисло молчание. Крассовский, щурясь, долго вглядывался в грубые черты лица Помпеянца.

– Я что подумал, дорогой, почему бы тебе не встать во главе одной из моих штурмовых когорт?

Лиций Фрост покосился на олигарха, но ничего не сказал. Ликтор, который видел впервые Феликса Помпеянца, был уверен, что центурия этого центуриона до того никак не выделялась в бою, а сам Феликс не получал никаких знаков отличия, будь то дубовый венок или фалер. Поэтому Лиций Фрост был крайне удивлен разговором, который прямо сейчас разворачивался на его глазах.

Центурион замялся, по всей видимости, не зная, что ответить олигарху, поэтому Марк Робертович продолжил:

– Жалованье примипила, участие в военном совете. – Он подошел к Феликсу и дружески похлопал его по плечу. – Заманчиво?

Было слышно, как Помпеянец сглотнул вставший поперек его горла ком.

– Вряд ли я заслужил то, о чем вы говорите, проконсул! – выпалил он.

– Заслужишь, Феликс! – вкрадчиво сообщил Крассовский.

Центурион подозрительно взглянул на олигарха, который положил ладони на плечи Феликсу и сейчас смотрел в его глаза.

– Я заплачу тебе в два раза больше той награды, что была обещана прежде, если ты принесешь мне его голову до того, как покажется солнце! – прошептал Марк Робертович. – Сто талантов серебра!

Центурион после этих слов чуть было не выронил меч из своих рук.

– Вы хотите, чтобы я принес вам голову Спартака? – ахнул он.

– Ты принесешь мне его голову! – завизжал Крассовский, впиваясь в плечи Феликса Помпеянца своими пальцами.

– Я… постараюсь… Исполню… – Феликс, не находя слов, выхватил свой гладиус и бросился выполнять приказ претора с такой прытью, будто от того, насколько быстро он приступит к делу, зависела его жизнь.

Крассовский проводил его налившимися кровью глазами. Олигарх лично обещал перед боем озолотить того человека, который принесет ему голову Спартака. Заслышав сумму, которую назвал олигарх, римляне будто сошли с ума. На эти деньги можно было безбедно провести остаток своих дней, и не просто жить, а утопать в роскоши, принимая ванны из фалернского вина. Но оно стоило того! Сегодня ночью Марк Робертович должен был поставить жирную точку в этой истории. То, что Спартак был здесь, у Крассовского теперь не оставалось никаких сомнений. Дезертиры, которые покинули стан восставших накануне и согласились говорить в обмен на мнимые обещания о римском гражданстве, не сказали ничего путного. Однозначный ответ на поставленный вопрос удалось получить у фурийцев – Спартак находится за городскими стенами. Марк Робертович не находил себе места с тех пор, как узнал эту весть. Он предвкушал.

Легионеры лишились артиллерийской поддержки, но жажда наживы, мысль о том, что в их руках может оказаться голова Спартака, гнала римлян вперед. Солдаты рисковали собственными жизнями и шли на гарнизонные стены, шаг за шагом преодолевая барьеры на своем пути. Марк Робертович знал, за что платит свои деньги! Спартак не был бы вождем огромного, поставившего Рим на одно колено восстания, если бы не сумел достойно встретить врага у своих ворот. Легионеры нарывались на расставленные рабами ловушки, теряли строй. Стрелы, камни, горшки с кипящим маслом летели с городских стен. На глазах олигарха вспыхнул пламенем ров. Огонь игриво блестел в глазах Крассовского, который жаждал крови восставших в эту ночь. Мёоезиец умело держал оборону за невысокими стенами фурийского гарнизона, но везению бывшего гладиатора сегодня должен был подойти конец. Римляне снесут тараном решетку городских ворот и попадут в город. Каким бы хитроумным ни был Спартак, но, оказавшись в замкнутом пространстве с единственным легионом, измотанным долгими переходами, он вчистую проиграет этот бой. Силы в этом сражении будут отнюдь не равны.

На глазах Марка Робертовича его преданные легионеры из пожарной когорты тушили вспыхнувший ров. Спартак сопротивлялся ожесточенно, пытаясь как можно дальше отсрочить свою участь и уберечь решетку на воротах. Тщетно! Ров удалось затушить, и в руках солдат из первой шеренги появились лестницы и веревки, появился таран. Самое время было покончить с гарнизоном, но каково же было удивление Марка Робертовича, когда решетка на городских воротах вдруг поползла вверх, открывая проход. Легионеры замерли, понимая, что это может быть очередной подвох или ловушка рабов, но мысль о деньгах Красса, а также хлесткие команды младших полевых офицеров заставили пехотинцев идти вперед. Ничего не произошло. Легионеры побросали ставшие ненужными тараны, лестницы и веревки. Необходимость штурмовать стены отпала. Сотни солдат устремились через открывшиеся ворота внутрь города, на узкие улочки, где прятались восставшие рабы. К еще большему удивлению Крассовского, солдаты не встречали на своем пути совершенно никакого сопротивления. Рабы бежали и оставили на откуп римлян гарнизон. Но в тот момент, когда голову посетила первая мысль о разгроме войск Спартака, тяжелая решетка вдруг с грохотом упала обратно, перегородив римлянам было открывшуюся лазейку. Несколько легионеров не успели отскочить в сторону и погибли на месте. Отрезанными от основного войска в Фуриях остались когорты первой линии двух легионов Луция Варгунтея и Квинта Ария, которые уже вступили в город с мечами наголо. Публий Сулла, племянник знаменитого диктатора и сын Сервия Суллы, который руководил войском Красса в этом бою, схватился за голову. Брошенные впопыхах тараны, лестницы и веревки так и остались лежать на земле. Штурмовать заново гарнизон не пришлось. Крассовский услышал сигнал корна, который прозвучал три раза с трех разных сторон. От этого сигнала волосы на голове олигарха встали дыбом. Вот на что рассчитывал Спартак, добровольно запирая себя в Фуриях. Это была кроличья нора раба. Вождь восставших хотел сделать из олигарха гончую! Бледный как полотно Крассовский бросился к своим легатам. Не тут-то было, Спартак!

– Эй! Лови! – Мое внимание привлек один из гладиаторов с вымазанным в крови врага лицом.

Он стоял на одной из узких фурийских улочек, когда кинул мне голову римлянина, которого обезглавил только что своим мечом. Гладиатор хищно ухмылялся. Он бросился в соседний переулок, откуда слышались звуки битвы. Голова упала у моих ног. Я взглянул в мертвые глаза, полные предсмертного ужаса. Поймал себя на мысли, что с трудом сдержался, чтобы не поймать брошенную мне голову легионера и вслед за большинством своих бойцов не вымазать его кровью свое лицо! Этот ублюдок – один из тех, кто своими руками резал и убивал детей, женщин и стариков. Таким, как он, нет прощения. Жестокая расправа и паршивая смерть – их участь. Беглые рабы имели право делать то, что им заблагорассудится. Пришел их час расплаты. Ко мне это не имело никакого отношения. Я не должен был отрубать римлянам части тела, вымазываться в их крови и делать все то, что с особой жестокостью делало подавляющее большинство моих бойцов. Думай я иначе, и весь план давно бы полетел к чертям. Мне следовало сохранять свой рассудок чистым. Достаточно было того, что я позволил себе драться против врага на улицах Фурий вместо того, чтобы отдавать команды из штаба, которым стала таверна, где накануне я разговаривал с Ганником.

Наше дело внутри городских стен подходило к концу. Фурии, усеянные вдоль и поперек рвами, были усыпаны трупами, из которых торчали остро заточенные окровавленные колья. В проходах стояли наспех сколоченные рогатки, на многих из которых покоились тела римских солдат. Работа, которая отняла много сил, не прошла даром. Нам удалось превратить город в крепость за считаные часы, и теперь Фурии собирали свой кровавый урожай. Спустя два часа после начала битвы мои бойцы вылавливали по улочкам города последние горстки легионеров, которых не удавалось пленить. Следовало отдать римским солдатам должное – многие из них сражались особенно отчаянно, и к концу схватки число погибших легионеров перевалило за тысячу, но большинство предпочли смерти плен. Я не по позволил восставшим устроить массовую казнь на улицах города и велел сопроводить пленных в амбары для зерна, где ранее содержались фурийцы. Что делать с пленными, я пока не знал, но стоило проявить осторожность. Кровавая баня в Фуриях наверняка приведет в ярость Рим, и тогда на нашу ликвидацию сенат бросит все силы, которые только есть в распоряжении Республики.

Я крепче сжал рукоять своего гладиуса и побежал к гарнизону. Грохот битвы у городских стен разносился по узким фурийским улочкам. Следовало поспешить, чтобы увидеть происходящее там воочию. Несколько минут спустя я уже карабкался по лестнице на стену гарнизона. Хотелось успеть поддержать своих бойцов и своими глазами увидеть разгром римлян, который, как мне казалось в ту минуту, был неизбежен. Однако радостные выкрики восставших со стены, скандирование моего имени, рев, все это вдруг оградила от меня откуда-то появившаяся пелена. Я будто каменный истукан замер на стене и всматривался в горизонт, вдаль, туда, где показалось солнце и его первые робкие лучи осветили землю. Тело будто бы прошиб электрический разряд, закружилась голова. Колени подогнулись, а горло невидимыми, холодными как лед пальцами сжал ужас.

– Отступаем, – вымолвил я.

Это было все, что я сумел выдавить в тот миг, понимая, что мой план в одночасье рухнул. Я бросился к решетке, перекрывающей проход в город.

– Поднимите! Отступление! Всем!

Легион Тирна ударил стремительно, как будто не было за спинами восставших изнурительного перехода, отнявшего много сил. Когорты первой линии врезались в тыл врага до того, как римляне успели перестроиться. Будто консервный нож, повстанцы вскрыли оборонительные редуты резервных когорт проконсула. Тирн не стал завязывать рукопашную, скомандовал отступление. Целью выпада было отвлечь войско Красса от фурийских стен. Легат Квинт Марций Руф, командующий легионом, на который пришелся удар восставших, воспринял пропущенный удар как личное оскорбление. Руф взъярился и скомандовал наступление, желая сойтись с рабами в бою. Действие было не согласовано с другими легатами, командиром армии Суллой и проконсулом. Но Марций Руф, человек горячий, амбициозный, твердо решил, что должен сам ответить на брошенный ему вызов. Это сыграло с легатом злую шутку. Шашки наголо, Руф атаковал отступавшего Тирна, когда с фланга по его легиону ударил Икрий, сея сумятицу в ряды римлян. Началась рукопашная, римляне переключили все свое внимание на бойцов Икрия, и в этот момент с другого фланга ударил Тарк. Атака восставших пришлась в спины ничего не подозревающих легионеров, и, прежде чем те успели что-либо понять, бойцы Тарка растерзали римский фланг на части, сминая ряды когорт. Легионеры попытались сопротивляться, несколько манипул ветеранов сумели не растерять строй. Для остальных фланговая атака Икрия и Тарка обернулась катастрофой. Римляне принялись бросать щиты и оружие, бежали, показывая спины бойцам Тирна, который, ни секунды не колеблясь, приказал стрелять по убегающим солдатам.

Наблюдавший за провалом легиона Марция Руфа Крассовский почувствовал, как свело скулы. Позорно спасающийся бегством легион в первой же лобовой атаке лишился двух манипул, а после флангового разгрома вовсе потерял несколько когорт. Ошибка Марция Руфа была непростительной. Олигарх видел, как восставшие забрали штандарт легиона. Раб, который держал в руках древко с серебряным орлом, издевательски переломил его пополам.

– Ни шагу назад! – завопил олигарх срывающимся голосом.

В нескольких десятках футов от Крассовского проскакал взбешенный Публий Сулла. Командир армии, видя безрассудный поступок Руфа, пытался выправить ситуацию и избежать разгрома легиона незадачливого легата. Впрочем, остальным легатам, которые оказались мудрее и смышленее Квинта Марция, ничего говорить не требовалось. Самый удачливый полководец из тех, с кем приходилось иметь дело Марку Робертовичу, Квинт Арий первым принялся раздавать команды своим офицерам. В стан врага выдвинулись четыре манипулы эвокатов, которые встали между отступающими легионерами Руфа и преследующими их бойцами Тирна. Манипулы выстроились «черепахой», сбили преследователей с толку и прикрыли отступление беглецов. Луций Квинкций ударил кавалерией, которая сумела отогнать лучников.

Бледный как полотно Марций Руф от стыда готов был провалиться сквозь землю. К чести легата, он не выпустил из рук свой меч, но прямо сейчас склонил голову и молчал. Легион незадачливого легата лишился четверти солдат, многие оказались безоружны после позорного бегства. Сулла, взгляд которого метал молнии, а репутация повисла на волоске, распорядился объединить легионы Марция Руфа и Квинта Ария под командованием последнего, несмотря на то что тот готов был подсидеть Суллу в должности командира центра войска. Четыре манипулы, выстроившиеся «черепахой» и прикрывавшие отступление беглецов, позволили закончить перестроение легионерам Руфа и Ария воедино.

Не теряли времени и восставшие. Окрыленные неудачей Руфа, варвары выстроили свои легионы по линии в двух стадиях от фурийской стены. Рабы долгое время избегали боя в открытую, но теперь чувствовали свое превосходство и готовили наступление.

– Что делать? – прошипел Крассовский, обращаясь к Публию Сулле.

– Если вы не собираетесь отдавать приказов, то лучше молчите, Марк Лициний, мы все сделаем сами, – холодно сказал командир.

Он принялся отдавать распоряжения легатам. Теперь уже два римских легиона вместо трех начали растягивать силы вдоль фурийских стен. Когорты распадались на манипулы, и на глазах олигарха когортный строй сменялся манипулярным. Вытянулась первая линия манипул, за ней вторая. Конница Квинкция вдруг разделилась ровно пополам. Кавалеристы взяли галоп и устремились в разные стороны. Крассовский не успел подумать, зачем легаты рассредоточивают силы легионов вдоль стены и куда отправляет своих кавалеристов Луций Квинкций, как в двух арпанах от него раздались оглушительные вопли. Из одного места, секунду спустя из другого, потом из третьего. Марк Робертович оглянулся и схватился за плечо Публия Суллы, чтобы не упасть, олигарх вдруг не почувствовал под собой ног. Жаровни с горячим маслом и кипятком, которые, как он думал, были брошены рабами, в спешке покинувшими гарнизон, теперь одна за другой переворачивались на головы его легионеров. Литры горючки выливались на римлян. Смесь забиралась под доспех, обволакивала невыносимым жаром, прожигала кожу.

– Назад! – Публий Сулла поспешно потянул за собой Крассовского.

Им едва удалось уйти от места, где разлился очередной котел. Брызги кипящего масла коснулись руки Крассовского, он вскрикнул от непереносимой боли и с ужасом представил, что испытывают те, кто оказался облит раскаленным маслом с ног до головы. Со стен полетели первые стрелы, которые начали косить свой смертельный урожай. Крассовский схватил щит, протянутый ему одним из центурионов, и укрылся за ним, ища спасения от смертоносной стрелы. Что произошло за стенами Фурий с когортами Квинта Ария и Луция Варгунтея? Думать об этом не хотелось. Если восставшие сумели вновь выйти на гарнизон, римлян в городе не ожидало ничего хорошего. Но каков был Спартак! Гладиатору удалось отвлечь внимание легионов Крассовского, чтобы ударить в тыл оттуда, откуда уже никто не ожидал нового удара. Бдительность римлян ослабла, дисциплина падала, и центурионам уже не удавалось навести порядок среди солдат. Спартак вселил в голову римлян сомнение и страх.

Заручившись поддержкой гарнизона, в атаку бросились основные силы рабов, офицеры которых решили не давать возможности римлянам перестроиться. Три легиона восставших с небывалой легкостью сократили дистанцию и ударили разом. Удар отбросил первую линию манипул римлян вплотную к валу и выгоревшему рву, смял. В последних рядах, у стены, где римляне никак не могли взять строй, началась давка. Легионеров отбрасывало к валу, многие не могли устоять на ногах, падали, их тут же втаптывали в рыхлую землю вала сапоги боевых товарищей. Офицеры римлян, силясь покончить с беспорядком в задних рядах и боясь, что восставшие вынудят римлян перейти через вал ко рву, скомандовали выставить перед собой щиты.

– Стоять на месте! – орал какой-то центурион, его шлем сполз набок, он схватил щит и своим примером показал, что нужно делать солдатам своей центурии.

Офицер буквально втиснул щит в спины пятившимся боевым товарищам, пытаясь прекратить отступление.

– Стоять! Все встали! – кричал он.

Легионеры, следуя примеру сообразительного центуриона, вскинули щиты, встали как вкопанные и уперлись в спины товарищей из передних шеренг. Справиться с давлением спереди не удавалось, многие ослушались приказа во чтобы то ни стало сдерживать строй и побросали щиты, спасаясь бегством. Сулла, понимая, чем может обернуться дезертирство в рядах римлян, приказал расправляться с показавшими спину солдатами на месте. Он лично покончил с одним из легионеров, который покинул строй. Несколько десятков человек упало наземь, пронзенные руками товарищей. Мера военачальника позволила сохранить строй, пусть и ненадолго.

Впереди шла ожесточенная рубка. Марк Робертович понимал, что, перейдя на откровенный навал, военачальники восставших попросту стремились лишить римлян маневра, так как тактические перестроения его легатов поставили рабов в тупик. Манипулярная тактика, которую решил применить Публий Сулла в этом бою, была незнакома Икрию, Тарку и молодому Тирну. Мелькали мечи, лилась кровь. Крассовский, понимая, что находится меж двух огней, обстреливаемый гладиаторами со стен Фурий и подпираемый пехотой восставших спереди, наконец выхватил свой меч, но выросшие буквально из ниоткуда ликторы во главе с Лицием Фростом тут же сомкнули вокруг него кольцо. Так, чтобы мимо Марка Робертовича незамеченной не проскользнула даже мышь. В этот момент со стен фурийского гарнизона на римлян полетели отрубленные головы легионеров. Олигарх, стоя в плотном кольце своих телохранителей, видел, что Спартак решил ответить ему той же монетой. За спиной Крассовского послышалось громкое уханье тысяч голосов.

– Свобода! Долой Рим! – Голоса отражались от стен гарнизона Фурий и разносились эхом над полем боя.

По коже пробежали мурашки. Подбадривая себя выкриками, восставшие собрались в кулак и нанесли самый ожесточенный удар, клином вспарывая редуты римского войска. Легионеры дрогнули, натиск варваров дал свои плоды. Первыми не выдержали манипулы из скроенного впопыхах легиона Квинта Ария. На глазах олигарха легионеров буквально втиснуло в вал, который стал настоящей костью поперек горла легатов. Римляне падали в ров, где все еще тлели угли, обжигались, вопили не своим голосом, но замолкали, когда сверху на них наступали сапоги товарищей. Понимая, что войско не устоит, легаты скомандовали офицерам из манипул второй линии отступить вдоль стены и попытаться зайти восставшим во фланги. Тщетно, затея с треском провалилась. Рабы поджимали. Римлян спас удар Луция Квинкция, который вместе со своей конницей вихрем зашел в тыл восставших. Однако даже стремительная атака Квинкция не смогла переломить исход этой битвы. Кавалерия выиграла лишь миг, прежде чем тактическое отступление легионеров превратилось в бегство. Тучи над римскими легионами сгущались. Поле перед городским гарнизоном усеялось телами павших в этом бою людей. Всюду были трупы восставших, но еще больше вокруг было римских тел, которыми был усеян ров и вал. Рабы не жалели себя в этом бою, но забирали с собой жизни римлян.

Пришло осознание, что в эту ночь у стен Фурий никто не станет брать пленных. Крассовский вздрогнул, когда понял, что Марк Муммий и Публий Консидий Лонг, командиры его левого и правого флангов, отправились по ложному следу. Спартак собрал под Фуриями все свои силы.

Крассовский был готов к тому, что в любой момент Лицию Фросту, а затем и ему самому придется вступить в бой. Он крепче стиснул рукоять гладиуса, переступил с ноги на ногу и встал в боевую стойку. Сегодня он поучаствует в сражении лично. Марк Робертович гулко выдохнул и приготовился к драке с вплотную подошедшими силами рабов, как вдруг со всех сторон послышались крики офицеров восставших. Олигарх вслушался, не веря своим ушам.

– Отступление! – кричали со всех сторон.

Это было невероятно! Рабы, которым осталась самая малость до того, чтобы вынудить олигарха выбросить белый флаг, капитулировать и признать свое поражение от жалкого раба, вдруг сами начали отступление. Марк Робертович видел озадаченные лица своих легатов, которые не понимали ровным счетом ничего.

– Корнелий, что происходит? – Олигарх миновал кольцо ликторов и подбежал к командиру войска.

– Я не знаю! – вскричал Сулла.

Силы восставших, вместо того чтобы добить римлян, потерявших всякий боевой дух, отступали. Последнее, что увидел Крассовский, прежде чем его ликторы буквально силком поволокли олигарха прочь от городских стен, была медленно поползшая вверх решетка фурийских ворот. В проем устремились легионы восставших.

Не прошло и получаса, как решетка все так же медленно опустилась вниз. Крассовский теперь уже с безопасного расстояния рассматривал поле боя, усеянное тысячами трупов. Только что ему донесли, что происходило и почему Спартак вдруг отступил. Вслед за бессонной ночью олигарха ждал тяжелый день. К Фуриям подходил Гней Помпей. Рядом лежала голова Феликса Помпеянца, которую принес олигарху Лиций Фрост.

Я пребывал в отвратительном расположении духа. Слухи таки обрели под собой почву, и как! Сегодня ночью чья-то невидимая рука воткнула нож в мою спину. Помпей вырос из ниоткуда, тогда как я не придал этим слухам совершенно никакого значения! Угроза превратилась в реальную опасность. А ведь я так тщательно отметал любые слухи о появлении Гнея Помпея Магна, игнорировал доводы! Появление Магна на поле боя было моим личным провалом и катастрофой. Я успокаивал себя тем, что слишком поздно узнал о возможной опасности и уже ничего не смог бы изменить. Подвела интуиция, на которую я так часто полагался в последнее время. С треском провалился казавшийся удачным план. Но самое главное – уцелел Красс, который по всем законам логики и здравого смысла должен был пасть на поле боя в эту ночь. Я даже не удосужился пустить в округу разведчиков, которые уберегли бы нас от неожиданного появления сил Помпея на горизонте. Мнимая победа над Крассом вскружила мне голову…

Весть о подходе к стенам Фурий Гнея Помпея выбила восставших из колеи. Повстанцы коснулись победы, но не удержали ее в своих руках. Красс ускользнул. Несмотря ни на что, боевой дух восстания оставался крепок и непоколебим. Немалых сил мне стоило убедить гладиаторов остаться за стенами города, когда с первыми лучами солнца на горизонте появились легионы Помпея. Полководцы, подстрекаемые своими бойцами, изъявили желание встретить Магна вылазкой в лоб. Затея представлялась провальной от начала и до конца – после изматывающей ночной битвы легионы Помпея раздавят силы восставших, как назойливого клопа. Аргумент Тирна, вдруг изъявившего желание идти против римлян в первых рядах, об истощении войска Магна длительным переходом я отмел. Помпей наверняка знал, что делает. Надеяться, что человек, который накануне подавил восстание Сертория в Испании, будет поступать опрометчиво, я не стал. В итоге было решено, что все усилия мы направим на дальнейшее укрепление города, его фортификацию.

Мое предложение было принято со скрипом, но теперь последовательно реализовывалось. В Фуриях было не протолкнуться. Тирну, Икрию и Тарку требовалось время, чтобы навести порядок в своих войсках после сражения. Легионы предстояло перегруппировать и отсеять из их рядов раненых. Улицы Фурий были чересур узки, чтобы разместить на них все мое войско, поэтому часть легионеров было решено поместить в домах, где бойцы могли бы прийти в себя после ночного сражения. Вскоре город превратился в один большой муравейник. Остро встал вопрос с усталостью, которая сковала нас по рукам и ногам. Восставшие перебивались пересыпами и не знали здорового сна с тех пор, как мы вырвались с Регия. От усталости люди падали в обморок, засыпали стоя. Несмотря на опасность, которая нависла над нашими головами, я должен был предоставить своим бойцам возможность хорошо отдохнуть. Чтобы не останавливать срочные работы в черте городских стен, были созданы строительные бригады, работающие посменно. Так появились окна, во время которых мои бойцы получили возможность здорового сна. Продовольствие было разделено на равные части и выдавалось суточными пайками. Так я решил защитить нас на случай возможной осады Фурий силами Помпея.

К тому моменту, как последние распоряжения были отданы, пришли вести с городских стен. Караульные доложили, что Помпей разбил в полулиге от Фурий свой лагерь. Стоя на гарнизоне, я видел, как гордо развевались по ветру серебряные аквилии непобедимых легионов. Помпей в отличие от Красса отнюдь не намеревался брать нахрапом городские стены и вовсе не спешил атаковать. Возможно, Гней хотел прояснить, что произошло накануне у фурийских стен, прежде чем перейти к решительным действиям. В душе я понимал, что стоит Помпею отдать приказ – и Фурии падут стремительно. Легионам Магна не помешает наша отвага и ловушки, которыми был усеян город вдоль и поперек. На одного вымотанного ночной схваткой повстанца приходилось несколько свежих головорезов Помпея, профессионалов своего дела…

Будучи в очередной раз загнанным в угол, я не вешал нос. Отчаянные, готовые умирать гладиаторы заберут с собой не одну душу профессионального, но холодного римлянина! Красс не даст соврать, – думается, проконсул хорошо усвоил сегодняшний урок! Перцу добавляли две тысячи легионеров-заложников, которые томились в наших амбарах в ожидании своей судьбы. Помпей, как и Красс, претендовал на нечто большее, чем роль цербера на границах Рима, и, безусловно, хотел сделать широкий шаг на пути укрепления своих политических позиций. Таким шагом могло стать освобождение из амбаров томящихся там бедолаг. Тщеславие Магна наверняка тешило его надеждами показать себя во всей красе накануне испанского триумфа и сделать свои позиции в Риме непоколебимыми. Помпей спал и видел, чтобы лучами своей воинской славы затмить лучшего полководца того времени Луция Лукулла. Я не посылал гонцов в лагерь римлян – все было ясно без лишних слов. Тем, кто находится за стенами Фурий, нечего терять. Наш настрой по взятым в заложники римлянам также был прост – именно головы легионеров сотнями полетят с городских стен в ряды стройных римских когорт победоносного полководца, если тот не захочет идти с нами на диалог. Кровь зальет узкие улочки Фурий и сольется с Тибром!

Все это следовало переварить Гнею Помпею Магну. Данный факт объяснял бездействие могучего полководца. Любой непродуманный шаг вел Магна к репутационным потерям, которые он не имел права нести, если хотел забрать славу Красса в свои руки. Впрочем, Красс, чья попытка покончить с восставшими закончилась небывалым для римлян разгромом, несмотря на все вверенные ему сенатом регалии, теперь вряд ли сможет когда-нибудь избавиться от клейма неудачника. Слухи, которые с недавних пор поползли по Италии, играли Помпею на руку. Лучшие умы Рима уже сравнивали ужас рабского восстания с гибельным для Республики вторжением Ганнибала, когда варварский полководец сумел подвести свои войска к Вечному городу. В то же время я прекрасно осознавал, что Помпей желает в кратчайшие сроки покончить со взбалмошными рабами, чтобы красиво поставить точку там, где у Красса раз за разом получалось ставить бесконечные многоточия.

Как бы то ни было, теперь судьба столкнула меня лоб в лоб с одним из величайших полководцев древности. Я принял вызов. И будь что будет! С этими мыслями я спустился с гарнизона и по бурлящим фурийским улочкам двинулся в наш штаб – таверну, где мы разговаривали с Ганником накануне. Через час я назначил совет, куда должны будут прийти все мои военачальники.

Меня поднял голос Рута. Гопломах с выпученными глазами забежал в комнату таверны, где я отдыхал.

– Спартак! Вставай, мёоезиец! – закричал он.

Я вскочил с кровати, с трудом разлепил глаза, ища рукой меч, который оставил рядом.

– Рут? Что случилось? – спросил я, видя возбуждение на его лице.

– Помпей прислал Варрона Реатинского, который желает говорить только с тобой! – заявил гопломах.

Мне понадобилось время, чтобы переварить эти слова. Сон как рукой сняло. Я поднялся с кровати, размял затекшие мышцы, схватил свой меч.

– Кто такой этот Варрон?

– Легат!

– Где он? – серьезно спросил я.

– У ворот! – выпалил Рут. – Их там шестеро!

– Так заведи их в город! – Я чуть было не подпрыгнул на месте, узнав, что делегация Помпея давно стоит у городских ворот, а мы теряем драгоценное время, которое могли бы провести за столом переговоров.

Рут бросился выполнять мой приказ и исчез в дверях, которые даже не удосужился закрыть. Я знал, что выгляжу отвратительно. Не найдя ничего лучше, я попросил у хозяина таверны воды. Умылся, привел себя в божеский вид. Несколько минут ушло на то, чтобы уложить торчащие в разные стороны сальные волосы. Мокрыми руками я расправил свою консульскую тогу, прямо в которой завалился спать. Не хотелось показывать людям по ту сторону стены, насколько паршиво выглядит сейчас вождь восстания.

– Как я выгляжу? – строго спросил я у толстого грека, когда тот появился в дверях, чтобы узнать, нужно ли мне что-то еще.

Старик многозначительно улыбнулся. Выглядел я действительно паршиво.

– Варрон Реатинский? – пропыхтел старик.

Я вопросительно посмотрел на хозяина таверны.

– Помпей прислал к вам Варрона, Спартак?

Я приподнял бровь, насторожился.

– Ты что-то об этом знаешь?

– Не то чтобы знаю, – пожал плечами грек. – Читал его сатиры! Это известный ученый и поэт!

В отличие от хозяина таверны я слышал имя Варрона Реатинского впервые в жизни. Через несколько минут в дверях послышался шум и топот сапог. Я услышал голоса.

– Заходит тот, кто будет говорить. – Голос принадлежал Руту.

– Я. – Высокий голос, говоривший на чистом латинском без всякой примеси.

– Тогда ты заходи, остальные подождут здесь, – отрезал Рут.

В проеме показался Рут, за ним в дверях вырос невысокий римлянин с надменным взглядом и презрительной улыбкой на лице. Он застыл на пороге, осмотрелся и, по всей видимости оставшись удовлетворен увиденным, шагнул в мою комнату. На вид ему было чуть больше сорока лет. Черные как вороново крыло кудрявые волосы, борода, белоснежная кожа, но нездорово бледные губы и ровный нос. Он кутался в плащ пурпурного цвета, под которым можно было различить торакс.

– Значит, ты Спартак? Ты тот самый раб, который наделал так много шума? – писклявым голосом надменно спросил он, с любопытством рассматривая меня.

Я почувствовал себя некомфортно под взглядом римского легата. На лице Рута появилось возмущение, и гопломах было хотел выразить его, уже готовый схватиться за рукоять своего гладиуса, но я остановил его взглядом. Не стоило начинать разговор с угроз и оставлять о себе неприятное впечатление. Этот посол мог говорить что угодно и вести себя ровно так, как пожелает! Оставалось только, чтобы его слова в полной мере отражали суть разговора, с которым он сюда пришел.

– Это я! С кем имею честь говорить?

– Марк Теренций Варрон! – представился римлянин. – Если тебе, конечно, что-то говорит мое имя! Впрочем, это неважно! Надо признать, я не зря бросил все свои дела в Риме и вновь встал под знамена Магна! Именно здесь пишется история! А я люблю историю, раб! Во многом поэтому я здесь.

Варрон усмехнулся, одернул свой плащ.

– Я уже давно вынашиваю мысль, чтобы написать труд, в котором я бы рассказал своему читателю о лучших деятелях нашего времени! О мире эллинистическом, о Риме! – поделился он.

– Туда попадет Спартак? Или Ганнибал? Помнится, один Варрон уже попал под Ганнибала при Каннах! – подколол римлянина Рут.

Варрон побледнел от гнева и буквально просверлил Рута взглядом.

– Туда попадет тот, кто покончит с недоразумением рабского бунта, и этим человеком будет Гней Помпей Магн, от имени которого я имею честь говорить! – процедил ученый сквозь зубы. – Вот только вы уже не сможете прочитать эту книгу!

Я переглянулся с Рутом.

– Ближе к делу! – сказал я.

Он замолчал, ожидая, что я или присутствующий при нашем разговоре Рут при упоминании имени Помпея испугаемся. Разумеется, ничего подобного не произошло. Я подошел к столу, отодвинул стул и пригласил своего гостя присесть. Варрон заколебался, считая, что ниже чести римлянина садиться за стол переговоров с варваром и жалким рабом, но все же сел на подставленный мною стул. Я сел рядом. Положил на стол свой гладиус.

– О чем хочет говорить со мной Помпей? – поинтересовался я.

– Великий Помпей хочет предложить тебе сделку, раб, – ответил Варрон, косясь на мой гладиус.

Я слушал, не считая нужным перебивать посла, закоренелого римлянина, который считал варваров рабами и приравнивал к биологическим отходам. Одна только мысль об этом вызывала во мне бурю эмоций. Каково же приходилось Руту, которому хотелось прямо сейчас схватить Варрона за шкирку и вышвырнуть вон из таверны незадачливого легата.

– Помпей Магн знает о том, что у вас томятся в плену доблестные римские воины из легионов претора Красса! – заявил посол.

– Дальше! – фыркнул Рут, но я поднял руку, сдерживая его нетерпение.

– Так вот, наш полководец хочет, чтобы все до одного эти люди получили свободу. Не вам, рабам, лишать свободы римских граждан! – Глаза Варрона сузились.

– Не вам, свиньям, лишать свободы других людей! – вспылил Рут.

– Не тебе, варвар, открывать рот, когда разговаривают господа!

Рут позеленел от злости. Понимая, что, если разговор не уйдет в другое русло, германец вытащит свой клинок и прирежет легата, я попросил Рута покинуть комнату. Рут нехотя ушел, осыпая Варрона проклятиями. Легат усмехнулся, когда дверь за его спиной хлопнула. Для меня это стало последней каплей. Я схватил Варрона за шиворот.

– Клянусь богами, что еще одно слово, и ты не закончишь свой трактат! Подумай дважды, прежде чем что-то говорить! – выпалил я и грубо оттолкнул римского легата.

Рука Варрона метнулась к поясу, но лишь схватилась за пустоту. Гладиус у него отняли при входе в город. Было видно, как тяжело давалось оскорбленному римскому легату взять себя в руки, но он все же успокоился и гулко выдохнул.

– Давай продолжим, Спартак. Не в моих правилах марать руки о варвара! – небрежно проронил он.

Я проглотил оскорбление, понимая, что бредовые идеи, которые крепко-накрепко сидели в голове этого человека, ничем не искоренить.

– Какова суть сделки? – успокаиваясь, продолжил я. – Мне кажется странным, что Великий Помпей желает идти на сделку с рабами, когда за его спиной десятки тысяч солдат, способных обрушиться на стены Фурий по одному только приказу!

– Ничего странного в этом нет. Как я уже говорил выше, Помпей Магн хочет спасти легионеров, которые томятся в вашем плену и которые, помимо всего прочего, являются римскими гражданами! Только поэтому он готов пойти на уступки вам, рабам…

– Говори прямо, – пресек я его витиеватые речи.

Варрон усмехнулся.

– Ты прав, варвар, слишком много времени я трачу на то, чтобы донести до тебя то, что донести в любом случае не получится! – фыркнул он, затем добавил, разглаживая помятый плащ: – К вечеру заложники должны быть освобождены!

– Что ты предлагаешь взамен?

Варрон приподнял бровь.

– Вы сдадите оружие, выйдете из города и будете молить богов о справедливом суде как о высшем благе! Восстание зашло слишком далеко, презренный, и теперь многие из вас будут казнены. Мы оба знаем, что народ требует жестокой расправы, но сенат не настолько глуп, чтобы перебить рабов. Многие из вас вернутся на арены цирков, чтобы тешить чаяния толпы. Возможно, у кого-то появится шанс выжить… Всяко лучше, чем умереть поголовно за этими стенами или быть распятыми! Правда, Спартак? – Глаза Варрона блеснули озорным блеском.

Эти слова римлянина стали для меня последней каплей. Я вскочил из-за стола, схватил его за грудки и что было силы швырнул к дверям. Посол потерял равновесие, упал и больно ударился о дверной косяк. Но на лице его застыла улыбка.

– У тебя есть время подумать, Спартак! – прошепелявил он, вытирая кровь с разбитых губ.

– Пошел вон! – взревел я, хватаясь за гладиус на столе.

Варрон поспешно поднялся, с гордым видом одернул задравшийся плащ и вышел через дверь. Одни боги знали, каких трудов мне стоило отпустить этого человека восвояси. Кисть, которой я сжимал рукоять гладиуса, побелела от напряжения. Я раздосадованно отбросил меч на пол и опустился на стул, закрыв лицо руками. Прошло несколько минут, прежде чем я сумел взять себя в руки и успокоиться. Разве какое-то другое предложение мог озвучить человек, превосходящий тебя во всем? Что еще мог ожидать я, когда приглашал легата к столу переговоров?

– Рут! – взревел я.

Гопломах, стоявший в дверях, забежал в комнату.

– Где наши гости?

– Направились к выходу из города! – отрапортовал гладиатор.

– Я надеюсь, у тебя хватило мозгов не трогать никого из них.

– Не трогал, но была бы моя воля, и я бы задушил каждого из этих напыщенных идиотов голыми руками! – прошипел Рут.

– Не стоит. – Я покачал головой. – Догони Варрона! Скажи, что нам следует подумать до вечера, а потом собери военачальников. Будет совет!

Мы сидели за тем самым столом, за которым я рассказывал свой план Ганнику. Я, Ганник, Тирн, Икрий, Тарк и Рут. Выжатые как лимон, бледные, с лиловыми мешками под глазами, но возбужденные. Понятное дело, вести о приходе посла Помпея не оставили равнодушным никого. Совещание с самого начала готово было свалиться в сумбур, но я каждый раз вмешивался, требуя тишины и дисциплины. Сейчас один за другим военачальники с кислыми минами отчитывались мне об объеме проделанных работ. Удалось сделать многое. Ганник укрепил городские ворота, вырыл в их проходе глубокий ров, очистил от трупов римлян ров у внешней стены гарнизона, углубился. Тела перекинули на вал, тем самым возвысили его и сделали линию укреплений еще прочнее. Тирн со своими бойцами освежил колья и упрочнил рогатки. Икрий и Тарк внесли в оборону города последние штрихи. Именно им достался самый сложный приказ. Руками бойцов грека и бербера домики фурийцев превратились в мини-крепости, ощетинившись кольями и непроходимыми рогатками. Подобные конструкции должны были сыграть ключевую роль, когда схватка с легионерами Помпея переместится на улицы Фурий. Рут выполнил мой приказ. Теперь между домами повисли валуны и бревна, готовые в любой момент упасть на голову римских легионеров. Колоссальная работа осталась позади. Вид неприступных Фурий вселял уверенность в сердца восставших, которые теперь ждали наступления Помпея с особым воодушевлением. Повстанцы были уверены, что вечером я откажусь от предложения римского полководца и только лишь тяну время, чтобы иметь возможность подготовиться к атаке римлян как можно тщательнее. В отличие от своих военачальников я не разделял точки зрения подавляющего большинства восставших и, собравшись с мыслями, попытался объяснить почему.

– Помпей не пойдет внутрь. – Я врезал ладонью по столешнице, за малым не перевернув чашки с мульсумом.

– С чего бы он не пошел! – всплеснул руками Рут. – Пойдет как миленький!

Ганник приподнял бровь.

– Почему ты считаешь, Спартак, что Помпей поступит именно так? Есть основания? – спросил он.

Я пожал плечами, забарабанил пальцами по столу.

– Хотя бы потому, что для этого нет никаких предпосылок! – устало выдохнул я.

– Странные вещи ты говоришь! – Икрий нахмурился. – А как же он будет выигрывать эту войну, если воевать он, по твоим словам, вовсе не собирается?

Я усмехнулся, покосился на грека, на лице которого застыло искреннее удивление.

– У Магна за пазухой тридцать баллист. Отдан приказ валить леса и строить новые единицы! Как ты думаешь, для чего это делает Помпей, пошевели мозгами, Икрий!

– Спартак, просто скажи, что он задумал, – вмешался Ганник.

– Смотри сюда, – немного резче, чем следовало, сказал я. Я взял кинжал и, как и в прошлый раз, принялся рисовать на столе. Легким движением вычертил круг. – Это Фурии, то есть мы!

– Угу, – охотно кивнул Ганник.

– А это, – я прочертил прерывистую линию дугой, – это артиллерия Помпея. Тридцать единиц плюс то, что будет введено в строй к вечеру, как раз до того момента, как истечет время на принятие нами решения.

– Ты хочешь сказать, что Помпей начнет расстреливать нас…

– Он просто сметет Фурии до того, как ты успеешь досчитать до ста, кельт! – перебил я Ганника. – У нас нет ничего, чем мы бы могли ответить со стен и как-то вывести из строя его баллисты. Единственное, что мы можем сделать, – выйти из города и дать бой. Он этого и ждет!

– Ты говорил, что он не станет трогать нас до тех пор, пока у нас есть две тысячи римлян? – уточнил Тирн.

Я промолчал. Галл, несмотря на свою молодость, умел задавать интересные вопросы. В вопросе Тирна крылся главный подвох. Я действительно считал, что Гней Помпей не тронет нас до тех пор, пока в амбаре томятся две тысячи римских пленных. Но предполагать вовсе не значило располагать. Я имел исходные данные и сейчас понятия не имел, как все сложится. Требовалось время, чтобы мысли в голове встали по полочкам. Помпей блефовал, и я не знал, в какую сторону повернет полководец.

– Я верю, что Спартак что-нибудь придумает, – выдохнул Рут.

– Хорошо бы, до вечера осталось не так много времени, – нервно улыбнулся Ганник.

– А чего думать? По мне, все просто – либо мы принимаем бой, либо сдаемся Помпею, – пожал плечами Тарк. – Могу сказать одно: если римляне вынудят нас покинуть город, то сильно об этом пожалеют. – Он ударил кулаком по столу.

– Не торопись с выводами, – пресек я Тарка.

– Не все потеряно, мёоезиец, я прав? – спросил Рут.

Я промолчал, погруженный в размышления.

– Безвыходных ситуаций не бывает, – выпалил Икрий.

Пока что ничего вразумительного не приходило в голову. Будто песок сквозь пальцы, уходило время для того, чтобы все взвесить и принять правильное решение. Я уткнулся лицом в ладони и помассировал веки, прогоняя сон. Мои военачальники начали бубнить, о чем-то спорить, но я не слушал, а лихорадочно размышлял. Взгляд упал на горевший на стене факел, я вздрогнул от посетившей меня мысли, которая холодком пробежала по всему телу.