КНИГА ПЯТАЯ

Генерал Альфред Йодль подписал безоговорочную капитуляцию в Реймсе 7 мая 1945 года – в день, когда Авель вернулся в Нью-Йорк, намереваясь принять участие в праздновании победы. Улицы опять были заполнены молодыми людьми в военных мундирах, но теперь их лица выражали радость, а не страх. Но сколько было мужчин с одной ногой, одной рукой, слепых или изуродованных шрамами! Для них война не кончится никогда, какой бы документ ни подписали за семь тысяч километров отсюда.

Когда Авель в мундире подполковника вошёл в свой отель «Барон», его никто не узнал. В последний раз его видели в гражданском костюме три года назад, и на его молодом лице ещё не было морщин. Теперь все видели перед собой человека, выглядевшего гораздо старше своих тридцати девяти лет, а его изрезанное морщинами лицо свидетельствовало о том, что война и на нём оставила следы.

Авель поднялся на лифте на сорок второй этаж.

– Где Джордж Новак? – спросил он охранника.

– Он в Чикаго, подполковник, – ответил тот.

– Хорошо, соедините меня с ним по телефону, – сказал Авель.

– Что ему сказать, кто его вызывает?

– Авель Росновский.

Охранник засуетился.

В трубке Авель услышал знакомый голос Джорджа, который поздравлял его с возвращением, и сразу же почувствовал, как хорошо вновь оказаться дома.

Авель решил не оставаться на ночь в Нью-Йорке, а улететь за тысячу километров в Чикаго, и прихватил с собой ежеквартальный отчёт Джорджа о состоянии дел, чтобы изучить его в самолёте. Он внимательно знакомился с каждой подробностью расширения группы «Барон» за время войны, и становилось очевидным, что Джордж прекрасно управлял отелями в его отсутствие. Аккуратное обращение Джорджа с группой не оставило Авелю причин для претензий; прибыли были высокими.

Многих сотрудников призвали в армию; отели же были переполнены из-за постоянных перемещений людей по стране. Авель решил, что надо немедленно начинать нанимать дополнительный персонал, пока другие отели не расхватали лучших из тех, кто возвращался из Европы.

Когда самолёт приземлился в аэропорту Мидуэй, Джордж уже стоял у выхода, готовый приветствовать Авеля. Он почти не изменился; возможно, чуть больше веса и чуть меньше волос. Они поехали в «Барон», целый час рассказывали друг другу о произошедших за три года событиях, и скоро у Авеля появилось чувство, будто он никуда и не уезжал.

Он не мог удержаться, чтобы не осмотреть чикагский «Барон», перед тем как ехать домой. Роскошная отделка несколько поизносилась вследствие сложностей военного времени. Авель отметил, где именно в первую очередь нужно провести ремонт и подновление. Но всё это было делом будущего, а сейчас он хотел видеть своих жену и дочь.

Здесь его и ждал первый шок. В Джордже он не заметил больших перемен, зато Флорентина, которой исполнилось одиннадцать, превратилась в очаровательную молодую девушку, а Софья, которой было всего тридцать восемь, растолстела и стала безвкусно одетой, рано постаревшей женщиной.

Через несколько недель Авель понял, что их с Софьей отношения больше никогда не будут прежними. Софья даже не пыталась сделать вид, что восхищается Авелем или гордится его достижениями. Авеля печалило отсутствие в ней интереса к его делам, и он делал попытки снова втянуть её в свою жизнь, но безрезультатно. Казалось, Софья вполне удовлетворена тем, что остаётся дома и как можно меньше знает о группе «Барон». Он смирился с фактом, что никогда не сможет изменить её, и задумался о том, насколько долго сможет хранить ей верность. Он был очарован дочерью, а жена, потерявшая былую красоту и фигуру, оставляла его равнодушным. Когда они спали вместе, он пытался избегать интимных отношений, если же избежать этого не удавалось, думал о других женщинах. Скоро он стал специально подыскивать причины, чтобы уехать из Чикаго и не видеть безразличного и осуждающего лица Софьи.

Он проводил много времени в поездках по своим отелям, забирая с собой Флорентину, когда у той были каникулы в школе. Первые шесть месяцев по возвращении в Америку он провёл в инспекционных визитах, заглянув в каждый отель группы «Барон», – ровно так же, как он сделал после смерти Дэвиса Лероя, когда принимал компанию под своё управление. В течение года все его отели поднялись до того высокого уровня, которого он от них ждал, но Авель по-прежнему хотел расширяться. На очередном ежеквартальном заседании совета директоров он уведомил Кертиса Фентона, что группа маркетинговых исследований рекомендует ему построить отель в Мексике и ещё один – в Бразилии, поэтому они ищут там новые земельные участки.

– «Барон» в Мехико и «Барон» в Рио-де-Жанейро, – сказал Авель. Ему нравилось звучание этих слов.

– Что ж, у вас достаточно средств, чтобы покрыть расходы на строительство, – заметил Кертис Фентон. – Вы можете построить «Барон» где хотите. Только небесам известно, когда вы остановитесь.

– Мистер Фентон, однажды я построю отель «Барон» в Варшаве, и тогда подумаю о том, чтобы остановиться, – ответил Авель. – Я расквитался с немцами, но у меня ещё остались счёты с русскими.

Кертис Фентон рассмеялся.

– А как мои дела с банком Каина?

Внезапная смена темы задела Кертиса Фентона: ему было неприятно, что Авель Росновский до сих пор считает Каина виновным в безвременной смерти Дэвиса Лероя. Он открыл специальную папку и начал читать.

– Акции банка «Лестер, Каин и компания» поделены между четырнадцатью членами семьи Лестеров и шестью бывшими и нынешними сотрудниками, а у мистера Каина – самый крупный пакет – восемь процентов.

– А нет ли в семье Лестеров таких, кто был бы готов продать свою долю?

– Возможно, если мы предложим правильную цену. Мисс Сьюзен Лестер, дочь покойного Чарльза Лестера, даёт нам основания предполагать, что она готова расстаться со своими акциями. Некоторый интерес к нашим намёкам проявил и Питер Парфит, бывший вице-председатель банка Лестера.

– А какой процент акций находится у них во владении?

– Сьюзен Лестер владеет шестью процентами, а у Питера Парфита – только два.

– Сколько они хотят за свои доли?

Кертис Фентон ещё раз сверился с бумагами, а Авель стал листать отчёт банка «Лестер, Каин и компания» за последний год.

– Мисс Лестер просит за свои шесть процентов два миллиона, а мистер Парфит за свои два – миллион.

– А он жадный, этот Парфит, – заметил Авель. – Что ж, подождём, пока он станет ещё и голодным. Немедленно выкупите долю Сьюзен Лестер, не раскрывая того, в чьих интересах вы действуете, и держите меня в курсе перемен в настроении мистера Парфита.

Кертис Фентон закашлялся.

– Вас что-то смущает, мистер Фентон? – спросил Авель.

– Нет, ничего, – произнёс Кертис Фентон неуверенно и неубедительно.

– С сегодняшнего дня вся ответственность по данному вопросу будет возложена на человека, с которым вы познакомитесь, а может быть, уже знакомы, – мистера Генри Осборна.

– Конгрессмена Осборна? – спросил Кертис Фентон.

– Да. Значит, вы знакомы с ним?

– Только с его репутацией, – произнёс Фентон с лёгким оттенком неодобрения, не поднимая головы.

Авель проигнорировал намёк. Он слишком хорошо знал репутацию Генри, но, пока тот обладал способностью разбираться с бюрократами среднего уровня и обеспечивать быстрое решение политических вопросов, риск того стоил. Не говоря уже об их общей ненависти к Каину.

– Я пригласил мистера Осборна на должность одного из директоров группы «Барон» со специальным поручением следить за Каином и состоянием его счетов. Эта информация, как всегда, должна остаться строго между нами.

– Как вам будет угодно, – грустно согласился Фентон, размышляя над тем, следует ли ему высказать свои опасения по этому поводу Авелю Росновскому лично.

– Проинформируйте меня, как только вы завершите сделку с мисс Лестер.

– Да, мистер Росновский.

Обедать Авель отправился в «Барон», где в фойе его уже ждал Генри Осборн.

– Конгрессмен! – приветствовал его Авель.

– Барон! – воскликнул Генри.

Они рассмеялись и отправились рука об руку в ресторан, где сели за столик в углу.

Для начала Авель отругал обслуживающего их официанта за отсутствующую на его рубашке пуговицу.

– Как ваша жена, Авель?

– Прекрасно. А как ваша, Генри?

– Замечательно.

Они оба врали.

– Есть новости?

– Да. Концессии, которую вы хотите получить в Атланте, уделяется нужное внимание, – сказал Генри заговорщическим тоном. – Мы протолкнём необходимые документы в течение ближайших дней. Вы сможете начать строительство в первых числах следующего месяца.

– Мы не слишком нарушаем закон?

– Мы не делаем ничего такого, чего не делали бы ваши конкуренты, обещаю вам, Авель. – Генри Осборн рассмеялся.

– Рад слышать, Генри. Я не хочу проблем с законом.

– Нет-нет. Всю картину знаем только мы с вами.

– Хорошо. В последние годы вы были мне очень полезны, Генри, а я ничем вас не отблагодарил. Как насчёт того, чтобы стать директором группы «Барон»?

– Авель, я польщён.

– Перестаньте. Я помню, что вы оказали бесценные услуги, добывая разрешения штатов и городов. У меня никогда не было времени, чтобы связываться со всеми этими политиками и бюрократами. В любом случае, Генри, они предпочитают иметь дело с человеком из Гарварда, даже если он открывает их дверь ногой.

– Ваше мнение очень лестно, Авель.

– Вы заслужили это назначение. А теперь я хочу, чтобы вы занялись новым поручением, которое для меня весьма важно. Оно также требует полной секретности, но не отнимет у вас слишком много времени, к тому же оно позволит нам отомстить нашему общему другу из Бостона мистеру Уильяму Каину.

Генри с интересом слушал, как Авель посвящал его в свои планы относительно Уильяма Каина.

Через несколько дней, в начале мая 1946 года, Авель уехал в Нью-Йорк на празднование первой годовщины Дня Победы. В отеле «Барон» он накрыл праздничные столы для тысячи польских ветеранов и пригласил на банкет генерала Казимира Сосновского, главнокомандующего польскими войсками во Франции с 1943 года, в качестве почётного гостя. Авель с нетерпением ждал этого дня и взял с собой Флорентину, оставив Софью в Чикаго.

Банкетный зал «Барона» в Нью-Йорке выглядел восхитительно. Каждый столик был украшен звёздно-полосатым флагом Америки и бело-красным польским национальным флагом. На стенах висели огромные фотографии Эйзенхауэра, Паттона, Брэдли, Ходжеса, Падеревского и Сикорского. Авель сидел в центре главного стола, справа от него – генерал, слева – Флорентина.

Выступая перед собравшимися с приветственной речью, генерал Сосновский объявил, что подполковник Росновский избран пожизненным президентом общества польских ветеранов в признание его беззаветного служения польско-американскому делу и, в частности, за его щедрый подарок армии в виде отеля «Барон» на всё время войны.

Ветераны выпили в честь Авеля гданьской водки, а затем притихли, когда генерал стал рассказывать о послевоенной Польше, оказавшейся в удушающих руках сталинской России, и призывал своих соотечественников не ослаблять усилий по обеспечению суверенитета их родной страны. Авель хотел верить, что Польша однажды снова станет свободной и что он ещё дождётся дня, когда ему возвратят его замок, но сомневался в том, что это реально, после успеха Сталина на Ялтинской конференции.

Генерал далее напомнил гостям, что польские американцы в пересчёте на душу жителей понесли самые большие потери по сравнению с любыми другими этническими группами в Соединённых Штатах.

– Кто в Америке поверит, что Польша потеряла шесть миллионов своих граждан, в то время как Чехословакия – только сто тысяч. Кое-кто из аналитиков заявляет, что мы глупо поступили, не сдавшись, когда всё было кончено. Но как может страна, кавалерия которой противостояла мощи нацистских танков, согласиться с тем, что она проиграла? Друзья мои, я вам скажу, что мы и сегодня не разбиты.

Каждый поляк в зале громко зааплодировал.

Генерал подождал, пока установится полная тишина, чтобы рассказать присутствующим о том, как Авель повёл группу своих подчинённых, чтобы вынести с поля боя раненных в сражении при Ремагене. Когда он закончил и сел, аудитория устроила двум героям бурную овацию. Флорентина очень гордилась своим отцом.

Авель очень удивился, когда на следующее утро эта история появилась в газетах, и решил, что пресса обошла бы вниманием это событие, не будь он Чикагским Бароном.

К вечеру этого дня Авель почувствовал себя одиноким: генерал улетел в Лос-Анджелес на очередной приём, Флорентина вернулась в свою школу в Лейк-Форест, Джордж был в Чикаго, а Генри Осборн – в Вашингтоне. Отель казался ему огромным и пустым, но у него не было желания возвращаться к Софье в Чикаго.

Авель решил поужинать пораньше и засесть за изучение отчётов, поступивших из других отелей группы.

Он редко обедал или ужинал в своих личных апартаментах, поскольку ему нравилась возможность проверить качество обслуживания в том или другом ресторане, – это был один из надёжных способов не терять связи с жизнью отеля.

Авель спустился на лифте вниз и остановился у стойки дежурного администратора, чтобы узнать, сколько постояльцев заселилось в тот день, но его внимание отвлекла эффектная женщина, заполнявшая регистрационную форму. Он готов был поклясться, что знает этот профиль, но не мог сообразить, кто она. «Ей немного за тридцать», – подумал он.

Закончив писать, женщина повернулась и посмотрела на него.

– Авель, как хорошо, что мы встретились!

– Боже, Мелани! Я едва узнал тебя.

– А вот тебя трудно не узнать.

– Ты в Нью-Йорке…

– Только на ночь. У меня здесь дела в связи с моим журналом.

– Так ты журналист? – спросил Авель с оттенком недоверия.

– Нет, я экономический советник группы журналов, чья штаб-квартира находится в Далласе; они и направили меня в Нью-Йорк с заданием провести маркетинговые исследования.

– Звучит впечатляюще.

– Могу заверить тебя, что это не столь уж впечатляюще, – сказала Мелани, – но моя работа позволяет мне сводить концы с концами.

– Ты случайно не свободна вечером, чтобы поужинать?

– Какая милая идея, Авель, но мне нужно принять душ и переодеться. Ты не против немного подождать?

– Конечно, я подожду. Встречу тебя в главном ресторане, как только ты будешь готова. Подходи к моему столику, скажем, через час.

Авель провёл этот час в ресторане, следя за тем, чтобы на их столике стояли свежие цветы, а на кухне всё было готово для блюд, которые он собирался заказать для Мелани. Сделав всё, что нужно, он вдруг обнаружил, что постоянно глядит на часы и на дверь в ожидании, когда через неё пройдёт Мелани. Ей понадобилось чуть больше часа, но ожидание того стоило. Когда Мелани наконец появилась в дверях в роскошном длинном блестящем платье, она выглядела восхитительно. Метрдотель проводил её к столику Авеля и налил им обоим по бокалу шампанского.

– Добро пожаловать, Мелани! – сказал Авель, поднимая бокал. – Рад видеть тебя в «Бароне».

– А я рада видеть Барона, – ответила она, – особенно в день его торжества.

– Что ты имеешь в виду? – спросил Авель.

– Я прочитала обо всём в «Нью-Йорк Пост» сегодня вечером. Как ты рисковал жизнью, спасая раненных под Ремагеном. Я всю дорогу – от вокзала до отеля – перечитывала статью. Тебя сравнивают с Оди Мерфи.

– Это – преувеличение, – сказал Авель.

– Не замечала раньше за тобой подобной скромности, Авель, поэтому думаю, что каждое слово в статье – правда.

Он налил ей второй бокал шампанского.

– Я раньше побаивался тебя, Мелани.

– Барон побаивался кого-то? Я этому не верю.

– Ну, я же не джентльмен с Юга, как ты однажды дала мне ясно понять, моя дорогая.

– Ты когда-нибудь перестанешь напоминать мне об этом? – Она игриво улыбнулась. – А ты сам-то как? Женился на милой польской девушке?

– Да, женился.

– Ну и как, получилось?

– Не очень хорошо. Теперь ей сорок лет, она растолстела и не привлекает меня.

– Скажи ещё, что она тебя не понимает! – произнесла Мелани, но интонация её голоса показала, что она довольна его ответом.

– А ты нашла себе мужа? – спросил Авель.

– О да, – ответила Мелани. – Я вышла замуж за настоящего джентльмена с Юга с безупречной родословной.

– Мои поздравления!

– Я развелась с ним в прошлом году… и получила приличные отступные.

– О, извини, – сказал Авель. – Ещё шампанского?

– Решил соблазнить меня?

– Не раньше, чем ты покончишь с супом, Мелани. Даже польские иммигранты в первом поколении немного знакомы с приличиями, хотя сознаюсь: теперь моя очередь соблазнять.

– Тогда предупреждаю тебя, Авель: я не спала с мужчиной со времени моего развода. Не то чтобы не было кандидатов, – предостаточно, но ни одного подходящего. Слишком много лапающих рук и ни капли чувства.

За копчёным лососем, молодым барашком, крем-брюле и бутылкой довоенного «Мутон-Ротшильда» они рассказали друг другу о своей жизни за время, прошедшее с их последней встречи.

– Хочешь выпить кофе в моих апартаментах?

– А у меня есть выбор после такого превосходного ужина? – осведомилась она.

Авель засмеялся и вывел её из ресторана к лифту. Она слегка покачивалась на высоких каблуках. Авель нажал на кнопку «сорок два». Мелани смотрела на то, как меняются цифры указателя этажей.

– А почему нет двенадцатого? – спросила она невинным тоном.

Авель не нашёл слов для ответа.

– Последний раз я пила кофе в твоём номере… – вновь попыталась завязать разговор Мелани.

– Не напоминай! – сказал Авель, вспомнив свою тогдашнюю обиду.

Они вышли из лифта на сорок втором этаже, и коридорный открыл им дверь его апартаментов.

– Боже правый! – воскликнула Мелани, оглядывая интерьер пентхауса, куда она попала в первый раз. – Должна сказать, Авель, ты научился вести себя как мультимиллионер. В жизни не видела ничего более роскошного!

Авель хотел коснуться её, но его остановил стук в дверь. Появился молодой официант с кофейником и бутылкой «Реми Мартена».

– Благодарю вас, Майк, – сказал Авель, – на сегодня это всё.

– Разве? – улыбнулась она.

Официант быстро вышел из номера.

Авель налил Мелани кофе и коньяка. Она пила не спеша, сидя на полу по-турецки, а он никак не мог пристроиться рядом и просто лёг на ковер. Она гладила его волосы, а его рука осторожно скользила по её ноге. Боже, как хорошо он помнил эти ноги! Он обнял её и, целуя, потянул вниз «молнию» на её платье…

Её фигура ничуть не утратила своей красоты и осталась почти такой же, какой он видел её в последний раз, может быть, стала чуть-чуть полнее, но это делало её только соблазнительнее. И эта упругая грудь, эти восхитительные ноги! Он разделся, понимая, какой резкий контраст представляет рядом с её прекрасным телом. Но она не сморщилась при виде его тела и сняла с себя всё, кроме – по просьбе Авеля – пояса и нейлоновых чулок.

Услышав её стоны, он понял, как много времени прошло с тех пор, когда он в последний раз испытывал такой экстаз.

Авель перевернулся на спину, и Мелани положила голову ему на плечо. К своему удивлению, Авель почувствовал, что больше не хочет, чтобы Мелани была рядом. Он лежал и думал, как выпроводить её, не показавшись слишком грубым, как вдруг она сказала:

– Боюсь, я не смогу остаться на всю ночь, Авель. У меня завтра рано утром переговоры, и я должна немного поспать. Не хочу, чтобы по мне было видно, что я провела ночь на персидском ковре. Извини, дорогой. – Она встала и пошла в ванную.

Потом Авель смотрел, как Мелани одевается, и помог ей застегнуть «молнию». Насколько удобнее застёгивать платье в спокойной обстановке, чем расстёгивать его в спешке! Он галантно поцеловал ей руку, и она ушла.

Авель закрыл за ней дверь и подошёл к телефону рядом с кроватью.

– В каком номере остановилась мисс Мелани Лерой? – спросил он.

Минуту он слушал, как шуршат регистрационные карточки, и нетерпеливо стучал пальцами по столу.

– Постояльцев под таким именем у нас нет, сэр, – наконец ответили ему. – У нас остановилась миссис Мелани Ситон из Далласа, которая прибыла сегодня вечером, а уедет завтра утром.

– Да, это именно она, – сказал Авель. – Пришлите мне счёт за её номер.

– Да, сэр.

Авель положил трубку и долго стоял под холодным душем, готовясь ко сну. Он чувствовал себя успокоившимся.

После той ночи Авель ещё не раз в течение следующих нескольких месяцев приводил ночных посетительниц. Он всё сильнее отдалялся от Софьи. Но вот чего он никак не ожидал, так это того, что она наймёт частного детектива, чтобы следить за ним, а затем подаст на развод. Развод был совершенно чуждым понятием в кругу польских друзей Авеля, чаще встречались раздельное проживание или расставание. Авель даже попытался уговорить Софью не делать дальнейших шагов в этом направлении, понимая, что такое событие не усилит его положения в польском землячестве и уж тем более не будет способствовать осуществлению его общественных и политических амбиций, которые он намеревался реализовать в будущем. Но Софья была исполнена решимости довести процедуру развода до малоприятного конца. Авель с удивлением наблюдал, как женщина, такая незамысловатая в дни его побед, в своей мести стала, как сказал Джордж, маленьким дьяволом.

Когда Авель проконсультировался со своим адвокатом, то во второй раз услышал, сколько в его номере побывало официанток и гостий, не плативших за своё пребывание в отеле. Он сдался и поставил только одно условие – опёка над тринадцатилетней Флорентиной, его единственной настоящей любовью. Софья сдалась после долгой борьбы, согласившись на компенсацию в пятьсот тысяч долларов, дом в Чикаго и право видеться с Флорентиной в последние выходные каждого месяца.

Авель перенёс свой штаб и постоянную резиденцию в Нью-Йорк, и Джордж назвал его Чикагским Бароном в изгнании. Теперь Авель мотался по стране, строя всё новые отели, и заезжал в Чикаго только для встреч с Кертисом Фентоном.