Дом погружался во тьму. Как обычно в этот час, наступила тишина, как будто все жители высотки пробирались по приграничной полосе. На крыше начали выть собаки. Ройял задул свечи в столовой и отправился по лестнице в пентхаус. Свет далеких огней соседних высоток отражался в хромированном каркасе гимнастического тренажера; казалось, что ртутные столбики скачут вверх-вниз, и сложный аппарат записывает психическое состояние жильцов. Когда Ройял вышел на крышу, он увидел, что темнота полнится белыми силуэтами сотен птиц. Их крылья сияли в ночи, когда чайки пытались отыскать местечко на переполненных оголовках лифтовых шахт и на балюстраде.

Ройял подождал, пока птицы окружат его, тростью отводя клювы от своих ног. Накатило спокойствие. Женщины и прочие члены его редеющего окружения решили уйти – ну и пусть. Здесь, в темноте, среди кричащих птиц, среди собак, скулящих в детском саду скульптур, он дома. Как никогда прежде, он был уверен, что птиц привлекает одно его присутствие.

Ройял распахнул ворота сада скульптур. Узнав его, собаки принялись скулить и рваться с поводков. Несколько ретриверов, пуделей и такс – все, что осталось от примерно сотни животных, живших на верхних этажах высотки. Их держали тут как стратегический продовольственный резерв, но заботами Ройяла съели пока немногих. Собак – личную охотничью свору – он хранил для последней битвы. Тогда он спустит зверей с поводков и пошлет вниз по зданию; и откроет настежь окна в забаррикадированных квартирах, чтобы впустить птиц.

Собаки тянулись к его ногам, поводки переплелись вокруг игровых скульптур. Ройял попытался успокоить свою любимицу, белую овчарку, погладив блестящую шерсть, еще в пятнах крови. Пес нервно ткнулся лбом в ноги, подталкивая к пустым кормушкам.

Из центрального лестничного колодца донеслись голоса, в темноте возникли огоньки – двигалась процессия фонарей. Лучи света прорезали ночной воздух, согнав птиц в небо. Портативный кассетный магнитофон почти заглушал музыкой постукивание гантелей. Ройял притаился за оголовком лифтовой шахты и смотрел, как выплескивается на крышу толпа соседей с верхних этажей. Под предводительством Пэнгборна люди собрались в широкий круг, готовясь отпраздновать новую победу. Без разрешения Ройяла и даже не поставив его в известность, они провели рейд по нижним этажам.

Гинеколог в крайнем возбуждении подгонял руками отстающих – этакий спятивший экскурсовод. Изо рта у него вырывались странные завывания и стоны, словно неандерталец звал подругу. На самом деле Пэнгборн издавал крики рожениц, записи которых анализировал на компьютере. Эти жуткие пугающие звуки Ройял был вынужден слушать неделями, когда его приближенные подхватывали припев. Несколько дней назад Ройял запретил отвлекающий шум – невозможно сидеть в пентхаусе и думать о птицах, когда женщины в кухне неподалеку ухают и хрюкают. Однако Пэнгборн продолжал регулярные сессии в своем штабе на другом краю крыши, где включал записи криков рожениц для удовольствия собравшихся в притихший кружок женщин. Все вместе они повторяли странные звуки – оральную эмблему растущей власти Пэнгборна.

Покинув Ройяла, женщины давали полный выход новым знаниям – выли и рычали, как хор безумных беременных, накликающих родовые травмы будущим детям.

Выбирая момент, чтобы выйти из укрытия, Ройял отвел овчарку за оголовку лифтовой шахты. Хорошо, что он надел черный смокинг, – белая куртка сверкала бы, как пламя.

Привели двух «гостей» – бухгалтера с 32-го этажа с забинтованной головой и близорукого метеоролога с 27-го. В женщине, несущей кассетный магнитофон, Ройял без удивления узнал свою жену Анну. Небрежно одетая, с растрепанными волосами, она отцепилась от плеча Пэнгборна и побрела в круге света фонарей, как угрюмая проститутка, помахивая магнитофоном на двух пленников.

– Дамы… прошу тишины. Мы продолжаем. – Пэнгборн утихомиривал спутниц, а его тонкие пальцы шевелились в неверном свете.

Установили портативный бар. Рядом поставили столик и два кресла, на которые усадили испуганных гостей. Бухгалтер пытался поправить сползающую повязку на голове, словно боялся, что его заставят водить в жмурки. Метеоролог близоруко щурился на фонари, надеясь увидеть в участниках празднества кого-то из знакомых. Ройял знал всех присутствующих – они уже год были его соседями – и готов был поверить, что присутствует на обычной коктейльной вечеринке, каких летом на крыше устраивали множество. И все же он словно смотрел на первый акт стилизованной оперы или балета, где ресторан изображается одним столиком, а над обреченным героем глумится хор официантов.

Заводилы вечеринки начали пить задолго до появления двух гостей. Вдова ювелира в длинном меховом пальто, Анна с магнитофоном, Джейн Шеридан, трясущая коктейльный шейкер, – все они двигались, изгибаясь, словно под музыку, не слышную только Ройялу.

Пэнгборн снова призвал к тишине.

– А теперь займите наших гостей. Они, похоже, заскучали. Во что мы играем сегодня?

Посыпались предложения:

– Пиратская доска!

– Доктор, доктор! Летную школу!

– Прогулка по Луне!

Пэнгборн повернулся к гостям.

– Я предпочитаю Летную школу… Вы знаете, что мы тут открыли Летную школу? Не знаете?..

– Мы решили преподать вам несколько бесплатных уроков, – пояснила Анна.

– Один бесплатный урок, – поправил Пэнгборн под дружное хихиканье. – Одного будет достаточно. Правда ведь, Анна?

– Да, курс очень интенсивный.

– Точно, самостоятельный полет с первого раза.

Под руководством вдовы ювелира раненого бухгалтера уже поволокли к балюстраде. На спину жертве прикрепили пару разодранных крыльев из папье-маше – от детского костюма ангела. Снова раздались вой и рычание.

Таща за собой упирающуюся овчарку, Ройял вышел вперед. Народ так увлекся близкой казнью, что никто его не замечал. Стараясь говорить спокойно, Ройял позвал:

– Пэнгборн!.. Доктор Пэнгборн!..

Шум стих. Лучи фонарей мелькнули в темноте, скользнув по шелковым лацканам смокинга, и уперлись в белую овчарку, которая пыталась спрятаться за ногами хозяина.

– Летная школа! Летная школа! – снова завопил хор. Глядя на эту неуправляемую банду, Ройял словно видел толпу полуграмотных детишек. Зоопарк восстал против своего смотрителя.

Услышав голос Ройяла, гинеколог отвернулся от узника, вытер руки и пошел по крыше, подражая небрежной походке Ройяла. Но глаза изучали лицо Ройяла с профессиональным интересом, словно Пэнгборн прикидывал, что выражение твердой решимости можно подправить, перерезав лишь несколько нервов и мышц.

Ройял спокойно ждал, пока стихнет гам. Анна, оторвавшись от толпы, ринулась вперед, остановилась перед Ройялом и с ухмылкой встряхнула длинной юбкой. Потом вдруг включила магнитофон на полную мощность, и воздух наполнили невнятные крики рожениц.

– Ройял! – крикнула вдова ювелира. – Берегитесь, там Уайлдер!

Ройял испуганно дернулся, рубанув тростью темноту. Вокруг замельтешили лучи фонарей, по бетонной крыше заметались тени от поваленных кресел. Опасаясь нападения Уайлдера из-за спины, Ройял споткнулся о тент и запутался в собачьем поводке.

За его спиной раздался смех. С трудом сдержавшись, он снова повернулся к Пэнгборну. Но гинеколог уже шагал прочь, оглянувшись без злобы. Он легко взмахнул рукой, словно метнув дротик, отпуская Ройяла навсегда. Фонари оставили Ройяла, и все вернулись к более важному занятию – мучениям гостей.

Противостояние с Пэнгборном завершилось – да его и не было. Попавшись на примитивную уловку, Ройял теперь и сам не мог понять – неужели он и вправду так боится Уайлдера. Ройяла унизили, и поделом. Сейчас всем верховодил гинеколог. Зоопарку не прожить долго с таким смотрителем, как Пэнгборн, но он даст толчок насилию и жестокости, которые поддержат в остальных волю к жизни.

Пусть правят психи. Только они понимают, что происходит. Вцепившись в поводок, Ройял позволил овчарке утянуть себя в безопасный мрак у сада скульптур. Белые силуэты птиц скопились на всех карнизах и парапетах. Голодные собаки скулили, кормить их было нечем. Надо заблокировать лестницу и укрыться в пентхаусе; возможно, взять в качестве служанки миссис Уайлдер. Отсюда он будет руководить высоткой и обретет последний приют среди неба.

Ройял отпер ворота сада скульптур и пошел во тьме между скульптурами, отвязывая собак. Одна за другой, они убегали, пока не остался только он сам. И птицы.