После двадцатиминутной задержки, раздражающей, как заминка на сонной пограничной заставе, лифт поднялся с 16-го на 17-й этаж. Утомленный ожиданием, Уайлдер шагнул в холл, ища, куда бы швырнуть коробки с собачьей и кошачьей едой. Оставшиеся в лифте бухгалтеры и телемагнаты, прижатые плечами друг к другу, вцепились в портфели и, чтобы не смотреть на попутчиков, пристально изучали граффити на стенках. Стальная крыша кабины куда-то пропала – выломали и унесли с какой-то целью? – и длинная шахта уходила ввысь над их головами, открытыми любому, кому подвернется под руку кирпич.

Три пассажира, вышедшие из лифта вместе с Уайлдером, исчезли среди баррикад, перегораживающих тускло освещенный коридор. Добравшись до квартиры Хиллманов, Уайлдер обнаружил дверь надежно запертой. Изнутри не доносилось никаких звуков. Попытки взломать замок не удались. Видимо, Хиллманы бросили квартиру и укрылись у друзей.

Вдруг из глубины прихожей послышалось негромкое царапание. Прижав голову к двери, Уайлдер разобрал, как миссис Хиллман тихим голосом спорит с собой, двигая по полу что-то тяжелое.

После долгих перестукиваний и переговоров, которые Уайлдеру приходилось вести, подражая льстивому тону самой миссис Хиллман, он был допущен в квартиру. Громоздкая баррикада из мебели, кухонного оборудования, книг, одежды и даже настольных украшений перегораживала прихожую, напоминая обычную городскую свалку в миниатюре.

На матрасе в спальне лежал Хиллман с разбитой головой, перевязанной разодранной рубашкой, через которую сочилась на подушку кровь. Когда Уайлдер вошел, рука раненого зашевелилась, пытаясь нащупать лежавший рядом обломок балконных перил. Хиллман стал одним из первых козлов отпущения – бесцеремонность и независимость превратили его в естественную мишень. Во время налета на верхний этаж ассистента режиссера ударили по голове статуэткой-премией за лучшую телепрограмму. Уайлдер дотащил его до квартиры и приглядывал за ним ночью.

При нетрудоспособном муже миссис Хиллман целиком зависела от Уайлдера, и ему такая зависимость нравилась. Когда Уайлдер отсутствовал, миссис Хиллман беспрерывно беспокоилась о нем, как сверхзаботливая мама волнуется за непутевого сына; а сразу по его возвращении забывала, кто он такой.

Она потянула Уайлдера за рукав – прочь от Хиллмана. Ее больше заботила баррикада, чем муж. Все в квартире, что можно было сдвинуть с места, даже мелочи, она добавляла к завалам перед дверью, рискуя однажды замуроваться навеки. Каждую ночь, когда Уайлдер несколько часов дремал, свернувшись в кресле, он слышал, как миссис Хиллман без устали двигается вокруг, добавляя в баррикаду случайно найденный предмет мебели, три книжки, виниловую пластинку, шкатулку для драгоценностей… Однажды Уайлдер, проснувшись, обнаружил, что она использовала и его собственное тело. Часто с утра приходилось по полчаса пробираться к двери.

Миссис Хиллман уставилась на коробку собачьей еды – в отсутствие мебели Уайлдер не знал, куда ее девать, а добавлять в баррикаду почему-то не хотелось.

– Я прибралась, – с гордостью сказала она. – Вы ведь этого хотели?

– Разумеется… – Уайлдер хозяйским глазом оглядел квартиру. Честно говоря, изменений он не заметил.

– А это что? – Она нетерпеливо показала на коробку, игриво ткнув Уайлдера под ребра, как мама, поймавшая маленького сына с подарком. – Сюрприз?

– Оставьте. – Уайлдер грубо отодвинул ее, почти свалив с ног. Ему нравились такие абсурдные ритуалы. В них они выходили на такой уровень интимности, которого он не достиг бы с Хелен.

Крохотная женщина проворно извлекла из коробки упаковку собачьих бисквитов и уставилась на перекормленного бассет-хаунда на этикетке. Хиллманы оба были тощие, как пугала. От щедрот Уайлдер протянул ей банку кошачьих консервов.

– Размочите бисквиты в джине – я знаю, где-то припрятана бутылка. Это вам обоим полезно.

– У нас будет собака! – В ответ на сердитый взгляд Уайлдера она прильнула к нему, положив ладони на его тяжелую грудь. – Собака! Пожалуйста, Дик…

Уайлдер хотел отодвинуться, но похотливый и льстивый тон женщины сбивал с толку. Он сделал вид, что заигрывает, из любопытства обхватив ладонями маленькие, как яблочки, ягодицы миссис Хиллман – посмотреть, как отреагирует раненый. Но Хиллман, похоже, ничего не заметил. Уайлдер прекратил гладить миссис Хиллман, когда она начала в открытую отвечать на ласки. Не такого развития отношений он хотел.

– Дик, я знаю, почему вы пришли спасти меня… – Миссис Хиллман последовала за ним вокруг баррикады, все еще держа за руку. – Вы их накажете?

Это тоже входило в игру. «Они» – жители высотки ниже 17-го этажа – должны явиться с повинной и пасть ниц в бесконечную очередь у ее двери.

– Накажу, – успокоил ее Уайлдер. – Все хорошо?

Кивнув, жаждущая мщения миссис Хиллман выхватила из недр баррикады черную металлическую трубку. Уайлдер с удивлением увидел, что это ствол дробовика, и забрал оружие у женщины. Она ободряюще улыбалась, словно ожидала, что Уайлдер сейчас же отправится в коридор и пристрелит кого-нибудь. Он переломил затвор: заряжено.

Уайлдер убрал оружие подальше от миссис Хиллман. Ему пришло в голову, что дробовик – лишь один из, может быть, сотен стволов высотки – охотничьи ружья, оружие на память о военной службе, дамские пистолетики. Но при всей вакханалии насилия никто ни разу не выстрелил. И Уайлдер точно знал – почему. И почему сам он ни за что не станет стрелять из этого дробовика, даже на пороге смерти. Жители высотки заключили молчаливое соглашение – разрешать противостояние только с помощью физической силы.

Уайлдер затолкал дробовик вглубь баррикады и пихнул миссис Хиллман в грудь.

– Ступайте, спасайтесь…

Когда она, наполовину шутливо, наполовину всерьез, запротестовала, он начал бросать в нее собачьи бисквиты, роняя их на пол. Ему нравилось издеваться над ней.

На высотку опускалась тьма, и Уайлдер больше и больше тупел, напуская на себя грубость, как провинившийся отрок выпендривается перед директрисой.

Всю ночь, прерываемую вспышками насилия, Уайлдер провел в квартире Хиллманов на 17-м этаже. То, что инцидентов становится меньше, его расстроило, – в целях восхождения на высотку он собирался предлагать свои услуги боевика тем или иным воюющим группировкам. А открытые племенные конфликты прошлой недели теперь явно прекратились. Границы и линии перемирия стерлись; клановая структура распалась, уступив место маленьким анклавам, объединяющим три-четыре соседних квартиры.

Сидя в темноте на полу гостиной у противоположных стен, Уайлдер и миссис Хиллман прислушивались к приглушенным звукам, – так звери в темнеющем зоопарке укладываются рядышком в угрюмой тишине, иногда бросаясь друг на друга в коротких актах дикого насилия.

Ближайшие соседи Хиллмана – страховой брокер и его жена, два финансовых директора и фармаколог – были совершенно лишены инициативы и на призывы к самоорганизации не реагировали. Их застывшие мозги можно было расшевелить только самыми вопиющими проявлениями бессмысленной злобы. Притворный и искренний гнев Уайлдера, его фантазии о мести лишь на миг вырывали бедняг из оцепенения.

Перегруппировка вокруг наиболее радикальных и агрессивных вождей происходила по всей высотке. В послеполуночные часы свет фонарей метался по холлам и коридорам – там мелкие анклавы по пять-шесть жильцов, присев среди пластиковых мусорных мешков, подзуживали сами себя – как гости на свадьбе спаивают друг друга, зная, что скоро будут спокойно совокупляться среди сладких угощений.

В два часа Уайлдер вышел из квартиры Хиллманов и пошел тормошить соседей. Мужчины сгрудились с дубинками и копьями в руках, сложив фляжки в общую кучу. Лучи фонарей выхватывали из тьмы обширную выставку мусорных мешков. Уайлдер обрисовывал план очередной фуражной экспедиции на верхние этажи. Соседи, хоть и питались много дней впроголодь, не рвались принимать участие в набеге, опасаясь мощного отпора. Однако Уайлдер умело играл на их фантазии, в очередной раз в качестве козла отпущения выбрав Адриана Талбота, которого на сей раз обвинил в приставании к ребенку в раздевалке бассейна. Лживость обвинения, очевидная для всех, служила только доказательством.

Незадолго до рассвета Уайлдер оказался в пустой квартире на 26-м этаже. Женщина с маленьким сыном, жившая тут, ушла, даже не подумав навесить на дверь висячий замок. Утомленный ночными буйствами, Уайлдер сбежал от диверсионной группы, предоставив им в десятый раз громить квартиру Талбота. В его планы входило угнездиться в пустой квартире и весь день спать, чтобы в сумерках продолжить восхождение.

Обыскав комнаты, он бродил в темноте, распахивая шкафы и сбрасывая на пол книги и украшения. Хозяйка, покидая квартиру, предприняла робкую попытку прибраться, сложив детские игрушки в гардероб в спальне. Уайлдера расстроил вид подметенных полов и аккуратно сложенных штор. Он вывалил ящики шкафов на пол, сорвал с кроватей матрасы и помочился в ванну. Его дородная фигура в расстегнутых штанах, открывавших крупные гениталии, глядела из зеркал в спальне. Уайлдер чуть не расколотил стекло; успокоил его вид собственного пениса – белой дубинки во тьме. Надо бы как-то его украсить, может, бантик с букетиком повязать.

Уайлдер не сомневался в успехе. Даже чувство голода заглушалось торжеством – пройдено больше половины пути к вершине. Из окна уже было трудно разглядеть землю внизу – оставленный позади мир. Где-то в вышине прогуливается со своей белой овчаркой Энтони Ройял, не подозревая, какой его ждет сюрприз.

На рассвете пришла хозяйка квартиры и ощупью двинулась на кухню, где отдыхал Уайлдер. Он сидел, расслабленный, на полу, спиной к плите, разбросав вокруг остатки еды. Ему удалось найти несколько консервных банок и две бутылки красного вина в обычном тайнике – под днищем гардероба в спальне. Открыв банки, Уайлдер занялся магнитофоном на батарейках, найденным среди детских игрушек: похрюкал и порыгал в микрофон, потом прослушал, что получилось. На серию отрыжек удалось наложить вторую и третью, причем все это собственными руками – пальцами с обгрызенными грязными ногтями.

Кларет навеял приятную дрему. Размазывая красное вино по широкой груди, Уайлдер дружелюбно посмотрел на ошарашенную хозяйку, которая, зайдя в кухню, споткнулась о его ноги.

Женщина, нервно положив ладонь на горло, уставилась на Уайлдера; он припомнил, что когда-то ее звали Шарлотта Мелвилл. Имя теперь существовало отдельно, как сорванный ветром со спортсмена жилет с номером. Уайлдер часто бывал в этой квартире – поэтому ему и показались смутно знакомыми детские игрушки и мебель, хотя кресла и диван передвинули, чтобы прикрыть тайники.

– Уайлдер?.. – тихо, словно с некоторым сомнением, произнесла Шарлотта Мелвилл. Ночью она пряталась с сыном тремя этажами выше, в квартире статистика, с которым недавно подружилась. С началом рассвета, когда все утихло, она вернулась, чтобы забрать остатки запасов пищи и уйти – теперь насовсем. Быстро опомнившись, она критически осмотрела плотного мужчину с распахнутым лоном, который лежал, словно дикарь, среди бутылок; его грудь украшали красные полосы. Она не ощущала потери или оскорбления, как данное приняв хаос в квартире и крепкий запах мочи в ванной.

Уайлдер, похоже, дремал, и Шарлотта Мелвилл медленно двинулась к двери. Вдруг Уайлдер потянулся и ухватил женщину за лодыжку; встав, обошел вокруг нее, подняв магнитофон, словно собирался нанести удар. Но он только включал и выключал магнитофон, демонстрируя коллекцию отрыжек и хрюканий, довольный, что может похвалиться неожиданным мастерством.

Первый раз ударив ее и прижав к полу, Уайлдер попытался записать ее прерывистое дыхание, но ленту зажевало. Он аккуратно расправил ленту, нагнулся и снова начал шлепать женщину; и остановился, только когда записанные крики его удовлетворили. Во время неуклюжего полового акта на матрасе в детской спальне Уайлдер оставил включенный магнитофон рядом на полу и проигрывал запись короткого насилия, с наложенным треском разрываемой одежды и злобного пыхтения.

Потом ему наскучили и женщина, и игры с магнитофоном; он зашвырнул аппарат в угол. Звук собственного голоса, пусть и грубого, вносил какую-то дисгармонию. Говорить вообще не хотелось, как будто слова придавали всему неправильный смысл.

Шарлотта оделась, и они вместе позавтракали на балконе, сидя за столом по чудным правилам прежнего мира. Шарлотта ела остатки мяса из банок, которые нашла на полу. Уайлдер допил кларет и обновил красные полосы на груди. Поднимающееся солнце согревало его распахнутое лоно, и он ощущал себя довольным мужем, который завтракает с женой на террасе виллы, прилепившейся к склону горы. Он простодушно хотел рассказать Шарлотте про свое восхождение на высотку и робко показал на крышу. Но Шарлотта не поняла; запахнув порванную одежду вокруг крепкого тела, она тупо смотрела вдаль.

С балкона Уайлдер видел крышу высотки – меньше чем в дюжине этажей над ним. Такая высота ударяла в голову даже сильнее содержимого бутылки. Он уже мог разглядеть птиц, усевшихся в ряд на перилах – они, несомненно, ждали, когда он явится и примет командование.

Внизу, на балконе 20-го этажа, мужчина готовил еду на огне – подкладывал отломанные ножки кофейного столика в ворох тлеющих палок, на которых балансировала консервная банка.

К краю автостоянки подъехала полицейская машина. Несколько жильцов высотки – аккуратно одетые в костюмы и плащи, с портфелями в руках – как раз отправлялись в этот ранний час на работу. Оставленные на подъездных дорожках автомобили не давали полицейским доехать до входа; они вышли из машины и заговорили с жильцами. Обычно никто не стал бы отвечать чужим людям, но сейчас жители собрались вокруг двух полицейских. Уайлдер удивился – неужели собираются слить информацию? Впрочем, не слыша ни слова, он все же понимал, о чем они говорят. Жильцы явно успокаивали полицейских, что все в порядке, невзирая на мусор и битые бутылки вокруг здания.

Решив проверить защищенность квартиры, прежде чем ложиться спать, Уайлдер выглянул в коридор. Потянуло богатыми ароматами. Как и мусор, так и экскременты жителей верхних этажей явно отличались по запаху.

Вернувшись на балкон, Уайлдер посмотрел, как полицейские садятся в машину и уезжают. Из двух десятков жителей, которые продолжали каждое утро выходить на работу, трое повернули обратно к высотке, явно выбитые из колеи общением с полицией.

Больше они и не попытаются выйти. Не за горами полное отключение высотки от внешнего мира, – и оно совпадет с его появлением на вершине. Умиротворенный такой картиной, Уайлдер сел на пол, положил голову на плечо Шарлотте Мелвилл и заснул, пока она гладила винные полосы на его груди и плечах.