По автостраде, начиная неделю, двигались на восток утренние машины. Роберт Мейтланд сидел, прислонясь к изогнутой крыше бомбоубежища, в котором Проктор устроил себе жилище, и смотрел, как яркий свет солнца играет на полированных поверхностях автомобилей, направлявшихся в центр Лондона. Было начало девятого, и прохладный воздух освежил его после ночной лихорадки. Больную ногу Мейтланд вытянул перед собой. Сустав по-прежнему не двигался, и требовалось хирургическое вмешательство, но глубокие ссадины на бедре начали заживать.

Несмотря на неспособность ходить, Мейтланд чувствовал спокойствие и уверенность. Последние признаки лихорадки прошли. Живот был набит грубым завтраком, который приготовил Проктор – сладкий чай и на удивление вкусная каша из холодной жареной картошки, кусочков жирного мяса и овощного салата. Все это Мейтланд жадно проглотил. Вкус керосина все еще чувствовался во рту и в легких, но его перебивали свежие запахи окружавшего ноги травяного леса.

Мейтланд смотрел, как Проктор прибирается в убежище. Эта глубокая нора, где Мейтланд провел ночь, была чуть больше большой собачьей конуры, обитой обрывками стеганого одеяла. Проктор на своей мощной спине перенес его, полубессознательного, к двери и уложил на матрас, а сам начал бродить у своей берлоги, как усердное и встревоженное животное. Все в убежище было уложено в многочисленные деревянные ящики, накрытые стегаными одеялами и матрасами. В течение ночи, когда на Мейтланда наваливались тщетные позывы рвоты в потугах выблевать из легких керосин, Проктор начинал беспокоиться и суетиться. Он поднимал углы одеял и стягивал их в поисках какого-то забытого нужного предмета. Наконец он отыскал неглубокий тазик и рулон обтирочного материала. Целый час бродяга сидел рядом с Мейтландом, вытирая ему глаза и рот. В отраженном от ночной автострады свете его лицо со вселенским океаном морщин маячило над Мейтландом, как морда встревоженного зверя. Всю ночь бродяга тревожно ходил вокруг своей норы, не прекращая какой-то бессмысленной деятельности. Покрытый стегаными одеялами пол сливался со стенами, словно берлога специально рассчитывалась для того, чтобы приглушить всякие признаки внешнего мира.

Мейтланд смотрел, как по автостраде едут машины. Откосы словно тихо отступили со всех сторон и казались дальше, чем ему запомнилось. И покрытый густой, пышной растительностью остров казался гораздо больше. Мейтланд поежился на прохладном утреннем ветерке. Через дверь убежища виднелся висевший рядом с потертым трико смокинг.

Из норы высунулась голова Проктора. Она несколько секунд внимательно рассматривала Мейтланда, потом показалось тело.

Мейтланд обхватил руками плечи.

– Проктор, мне холодно. У тебя нет пальто? Я не прошу у тебя мой смокинг.

– А… пальто нет, – с сожалением проговорил Проктор и начал сильными руками растирать Мейтланду плечи. Тот терпеливо отстранил его.

– Послушай, мне нужно что-нибудь надеть. Ты же не хочешь, чтобы у меня снова началась лихорадка?..

– Больше не надо лихорадки…

Проктор посмотрел на часы Мейтланда у себя на руке, словно их блестящий циферблат мог решить его затруднение. Он вытянул головку часов, переставил стрелки как попало и, удовлетворенный, показал Мейтланду. Новое положение стрелок как будто бы устраивало его больше.

– У мистера Мейтланда больше нет лихорадки, – заявил он, но через мгновение шмыгнул в убежище и стал рыться под одеялами, после чего вернулся со старой шерстяной шалью.

Мейтланд завернул широкие плечи в желтую шаль, не обращая внимания на исходящий от нее сладковатый затхлый запах. Проктор переминался с ноги на ногу, словно ожидая указаний. Несмотря на внезапные приступы агрессии, бродяга был смирным и добродушным человеком с естественным достоинством большого простодушного животного.

Проктор отшвырнул ногой камни, валявшиеся на траве рядом с убежищем, и начал свои гимнастические упражнения, очевидно намереваясь произвести на Мейтланда впечатление. После неуклюжего переднего переворота он попытался сделать корявое колесо, но рухнул головой в землю. Сидя на земле, он осматривал свои руки и ноги, будто удивляясь, почему же они так его подвели.

– Проктор… – Мейтланд тщательно подбирал слова. – Я собираюсь сегодня уйти. Мне нужно домой – понимаешь? У тебя здесь свой дом, а у меня есть свой. У меня есть жена и сын – я им нужен. Я тебе благодарен, что ты позаботился обо мне…

Он замолк, осознав, что в уме у бродяги запечатлевается лишь одно последнее предложение.

– Выслушай меня, Проктор. Я хочу, чтобы ты помог мне взобраться на откос. Сейчас!

Он протянул руки Проктору, но бродяга неуверенно смотрел в сторону на разрушенный кинотеатр.

– Помочь мистеру Мейтланду… как же? Мейтланд болеет.

Мейтланд упорно сдерживал злость.

– Проктор, ты достаточно силен, чтобы меня вынести. Помоги мне, и я не скажу полиции, что ты здесь. Если ты и дальше будешь держать меня здесь, тебя уведут отсюда и посадят в тюрьму. Ты же не хочешь провести остаток жизни в тюрьме?

– Нет! – неистово завопил Проктор. Он опасливо осмотрелся, словно испугавшись, что какой-нибудь проезжающий водитель его услышит. – Не надо тюрьмы для Проктора.

– Не надо, – согласился Мейтланд. Даже от этого короткого разговора он утомился. – Я не хочу, чтобы тебя посадили в тюрьму. В конце концов, ты помог мне, Проктор.

– Да… – энергично закивал бродяга. – Проктор помог мистеру Мейтланду.

– Ладно. – Мейтланд поднялся, опершись на костыль, и покачнулся, так как кровь отхлынула от головы. Он попытался ухватиться за плечо Проктора, но тот отступил назад. Мейтланд направился к автостраде. Ведущая на запад полоса была почти пустынна, но на дальней стороне центральной развязки все три полосы заполняли машины, направлявшиеся в центр Лондона.

– Проктор! Оттуда – дай мне руку!

Бродяга стоял на месте, тихо качая своей огромной изуродованной головой.

– Нет… – выговорил он наконец, глядя на изможденную оборванную фигуру Мейтланда и словно больше не узнавая ее. – Мисс Джейн…

Прежде чем Мейтланд успел что-либо возразить, Проктор повернулся и, пригнув голову, нырнул в высокую колышущуюся траву.

Ободренный свежим воздухом, Мейтланд закутал грудь в шаль и в одиночестве уселся лицом к откосу. Отказ Проктора помочь и очевидный страх бродяги перед молодой женщиной не удивили его. Все это было частью все того же нелепого заговора, благодаря которому он оказался на этом острове и пребывал здесь уже пятый день. Мейтланд стал хлестать траву перед собой, отождествляя пышную поросль со всеми своими мучениями.

Даже эта недалекая прогулка через остров лишила его сил. После скудного завтрака из чего попало он уже снова зверски проголодался. Каждый день отнимал у него часть сил. Густая трава толклась со всех сторон, как враждебная толпа. Неуверенно ковыляя, Мейтланд пустился по центральной низине. Добравшись до автомобильного кладбища с полукругом ржавых машин, он так устал, что с трудом узнал свой разбитый «Ягуар».

На небе над головой сгущались тучи, и сквозь меркнущий солнечный свет посыпался мелкий дождик. Мейтланд забрался на заднее сиденье – свой дом в первые дни на острове. Пытаясь растереть одеревеневшие плечи, чтоб хоть немного согреться, он напряженно думал о Прокторе и Джейн Шеппард. Каким-то образом он должен найти средство, чтобы получить власть над ними. Ведь в любой момент они могут просто потерять к нему всякий интерес и оставить в этом обгоревшем автомобиле. Мейтланд взглянул на откос – он стал не только круче, чем запомнился, но обочина и балюстрада казались теперь на 20 футов выше.

Прежде всего нужна взятка. Выбравшись из машины, Мейтланд вытащил ключи. В картонке оставалось три бутылки белого бургундского. Он спрятал одну под шаль, закрыл багажник и направился к берлоге Проктора.

На двери в убежище висел замок. Переводя дух после путешествия через остров, Мейтланд оперся на костыль под моросящим дождем. Бродяга сидел на корточках у канавы рядом с откосом примыкающей дороги, терпеливо наполняя жестяное ведерко водой, капающей с указателя направлений в семидесяти футах над головой.

Увидев Мейтланда, он пустился назад к убежищу, двигаясь сквозь траву, как гигантский крот. На поясе у него болтались два котелка. В правой руке бродяга сжимал с полдюжины пружинных капканов, из которых свисали две небольшие крысы; их длинные хвосты раскачивались в такт. Посмотрев на них, Мейтланд вспомнил раненую крысу, перелезавшую через его ногу. Вероятно, Проктор дополнял свою постную диету этими полевыми грызунами. И все же где-то он имел доступ к другому источнику пищи. Открыв его, Мейтланд обретет более надежную власть над островом.

– Проктор, мне нужно поесть. Я скоро умру, если не поем чего-нибудь.

Бродяга настороженно посмотрел на него. Он поднял в руке крыс, но Мейтланд покачал головой.

– Еды нет, – без всякого выражения проговорил Проктор.

– Ерунда – мы же завтракали. Мясо, картошка, салат – откуда ты их взял?

Проктор отвел глаза, словно потерял интерес к разговору. Мейтланд вытащил из-под шали бутылку вина.

– Вино, Проктор. Вино на еду. Давай меняться.

Он протянул бутылку бродяге, тот поднес к носу пробку и понюхал фольгу.

– Хорошо. Проктор возьмет тебя туда, где еда.