Глава 16
Миледи Воронов нервно ходила по своим покоям. На часах была глубокая ночь, служанки мирно похрапывали за стенкой. Миледи ходила, комкая в руках письмо, которое вечером доставил гонец из Твердыни Воронов. Оставшийся на хозяйстве старый управляющий Парелл писал, что в горах неспокойно: появились разбойники, которые грабят мирных людей на дорогах и даже прямо в домах.
К тому же после отбытия всех лордов и воинов старый Парелл просто не справлялся с потоком посетителей и обязанностей и, судя по тону письма, был близок к тому, чтобы все бросить и сбежать в отшельники. Возвращаться требовалось немедленно, не дожидаясь окончания войны.
Миледи села за стол. Свечи в старинном подсвечнике трепетали, отбрасывая причудливые тени. Волосы миледи разлились по плечам, ночная рубашка сползла с изящного плеча. Миледи писала долго, окунал перо в чернильницу и посыпая написанное песком. Пальцы ее испачкались, тени становились все длиннее, но зато скоро были готовы и запечатаны сургучом с ее личной печатью сразу пять писем: Пареллу, Эннобару, Старшему Ворону, Лирану и — миледи долго держала это маленькое письмо в руках — Ройле. Она научила его читать и теперь надеялась, что с простым текстом любовник справится.
Утром миледи отдала письма Каэрвену, которого не отпустила на войну, а оставила при себе, и велела отправить все немедленно. Затем завершила утренний туалет и отправилась в покои Хранителя Большой Королевской Печати.
Вся семья была в сборе. Морна кормила малышку, а Альпин и Агнус сидели на кровати и рассматривали большую книжку с красивыми картинками, весело перебивая друг друга и теребя мать.
Завидев в дверях свекровь, Морна вздрогнула и инстинктивно прижала к себе дочку. От проницательных глаз миледи не укрылся этот жест, и она усмехнулась уголком рта.
— Доброе утро, дорогая, — холодно поздоровалась миледи, входя в комнату. — Как себя чувствует Диорвел?
— Хорошо. — Морна залюбовалась на малышку, которая не спала, а спокойно лежала на руках и задумчиво созерцала потолок. — Вчера ей исполнился месяц. Ест она очень хорошо — видите, какая пухленькая стала? Моя радость! Моя сладкая малышка, мой цветочек.
— Что ж, это прекрасно, — кивнула миледи. — Значит, она нормально выдержит дорогу.
— Что? — Морна в испуге подняла голову. — Какую дорогу?
— Сегодня я уезжаю к себе, в горы, — сообщила миледи. — И хотела бы забрать подарок, который сделал мне сын в знак примирения. Диорвел.
Морна побледнела, словно первый снег. Она решила, что ослышалась или сошла с ума.
— Да, — жестко подтвердила миледи. — Старший Ворон отдал мне свою дочь. И я забираю ее с собой в Твердыню Воронов.
Морна закричала. Долго, страшно, так, что зарыдали перепуганные Альпин и Агнус. Мать вцепилась в малышку и вопила, срывая голос, что скорее умрет, чем отдаст ее чужой женщине, горной ведьме, которая врет ей и хочет отобрать ее дитя.
Миледи Воронов позвала служанок, которые увели детей и успокоили бьющуюся в истерике Морну. Дождалась, пока приступ закончится и Морна придет в себя, подошла к постели и заговорила, тщательно подбирая слова.
— Я не забираю у тебя дочь, жена моего сына. Старший Ворон вернется с войны, и вы с ним вместе приедете за Диорвел ко мне. Там обряд вашего венчания пройдет заново, по традициям Серых гор. Я не могу объяснить тебе, почему сын подарил мне этого ребенка и зачем мне эта девочка. Просто поверь, что она мне нужна. Очень. И что я буду любить ее так, как никогда не любила своих детей, заботиться о ней, как о принцессе. Она будет спать в моей спальне, и я сама буду ее укачивать. Просто считай, что ты ненадолго отдала своего ребенка бабушке и совсем скоро опять с ней встретишься, и она вернется с вами сюда.
В довершение своих слов миледи положила руку на запястье Морны и чуть сжала. Невестка подняла на нее залитые слезами глаза и сказала, глотая слезы:
— Но она же совсем малышка… Как она останется без меня?
— Я уже нашла ей кормилицу, и у Диорвел будет все, что нужно. — Миледи говорила с редким терпением и дружелюбием. — Война скоро закончится, и всего через какой-нибудь месяц ты снова прижмешь Дочь к груди.
— Оставьте ее мне, оставьте, — заплакала Морна, комкая одеяло. — Разве у вас нет сердца? Как можно отбирать ребенка у родной матери!
— Я не отбираю, — возразила миледи. — Я просто везу показать ее горам. Потом ты получишь ее обратно.
Морна рыдала. Она так ослабела, что пришлось дать ей сонных капель. Миледи распорядилась собрать малышку и перенести в свои покои.
Хлопоты и сборы горцев оказались недолгими: служанки тщательно проверили сундуки и узлы, провели перекличку, и вскоре все было готово к выезду. Все наскоро поели из общих мисок вареное мясо с хлебом, чтобы не торопиться с привалом.
После обеда весь караван снова тронулся в путь, на этот раз назад, в Твердыню Воронов. Миледи ехала в карете, прижимая к груди завернутую в шелка и меха Диорвел. Рядом сидели две кормилицы: краснощекие толстушки, от которых так и веяло молодостью и здоровьем. Их детей вместе с нянями везли в другой повозке.
* * *
Через две недели карета миледи проехала по мосту, и внутренний двор Твердыни Воронов огласился криком маленькой Диорвел. Миледи вступила в свой замок, неся малышку на руках. Вернувшись в горы, она словно помолодела и расцвела лучше прежнего. Меховой плащ из чернобурых лис скрывал платье, волосы были уложены в сложную прическу, по щекам разливался румянец, глаза блестели. Она осторожно передала спящую внучку кормилицам, и леди Маргарет повела их обустраиваться.
Миледи сбросила плащ на руки слуг, пожала ладонь трясущегося от радости Парелла и велела Каэрвену собрать воинов, чтобы утром отправиться на поиски разбойников. Парелл стоял рядом и рассказывал новости, тряся седой жидкой бородой. Красные слезящиеся глаза смотрели на хозяйку с восторгом. Каэрвен кивал, обещая, что разбойникам недолго остается безобразничать.
— Парелл, завтра с утра пусть придут ко мне все те, у кого есть просьбы или известия о… — начала было говорить миледи, но вдруг осеклась на полуслове и схватилась за голову.
Она пошатнулась, словно пьяная или смертельно раненная, а потом закричала так, что всполошились даже кони у колодца на заднем дворе. Из носа миледи потекла кровь, пятная дорогое платье. Алые капли расплывались по синему льну. В это время резкий порыв ветра распахнул одно из витражных окон, и оно с грохотом врезалось в стену.
В окно влетел огромный ворон, черный, как сама ночь, но грудь его отливала алым, словно лоснящееся оперение намокло от крови. Ворон громко каркнул, описал круг над миледи, а потом опустился на спинку трона и замер там, словно третья статуя, самовольно добавившаяся к двум бронзовым изваяниям.
— Миледи, миледи!
Каэрвен и Парелл в панике суетились вокруг госпожи, бежали служанки и замковый лекарь со своим чемоданчиком.
Миледи твердой рукой отстранила всех, выпрямилась и взглянула на Каэрвена. Она зажала пальцами нос, хлюпнула и запрокинула голову. Потом стерла кровь с лица, посмотрела на свои окровавленные руки и перевела взгляд на ворона. Тот распахнул крылья и издал несколько пронзительных хриплых звуков. У присутствующих мурашки по коже пробежали: чудилось, что ворон говорит на своем вороньем языке. Миледи снова посмотрела на Каэрвена.
— Мой старший сын мертв, — ровным голосом сказала она. — Пал в битве. Эннобар и многие другие убиты. Война проиграна, и Брес из Лугайда ведет свою армию на Тамврот.
* * *
Поле сплошь было покрыто трупами людей и лошадей. Над ним уже начинал отчетливо ощущаться запах мертвечины. Брес Лугайдийский стоял посреди поля и смотрел на мертвых. Красивое лицо с тонкими чертами, ухоженные пушистые золотистые усы и весь щегольский вид странно выглядели среди грязи, крови и смерти.
Брес смотрел на тела прозрачными, словно стеклянными глазами, в которых не отражалось ни одной эмоции. Равнодушие, доходящее до самой невероятной жестокости, было главной чертой его характера. Те, кто хорошо знал Бреса, говорили, что он так же безразличен ко всему, как сталь, из которой можно ковать плуги и подковы, а можно — смертоносные мечи. Все его поступки зависели не от проявления душевных чувств, а от логики момента.
Мать Бреса умерла в родах, отец им особенно не интересовался, и воспитывали Бреса в основном высохшие от старости лорды-советники да учителя фехтования. Наследник престола интересовался анатомией (и даже сам иной раз препарировал трупы), а еще — медицинской литературой и политикой. Остальное его не интересовало вовсе. Он отличался самыми простыми привычками, невероятной чистоплотностью, уделял большое внимание своей внешности. Брес не выносил неряшества или неаккуратности, опозданий, расхлябанности и прочих проявлений небрежности. Те, кто умел соответствовать его представлениям о том, как должен выглядеть знатный лорд, быстро продвигались по лестнице титулов и званий.
Рядом с Бресом стояли два таких же ухоженных и прилизанных лорда, пожилой знатный воин с надменным выражением лица и высокая женщина. Она держалась за плечом короля и была одета в мужское платье и кольчугу. Простая кожаная перевязь стягивала ее высокую полную грудь, а на поясной перевязи висели сразу два меча.
Лицо женщины, довольно привлекательное, не выражало никаких эмоций, светлые волосы были гладко зачесаны назад и стянуты в тугой хвост. Фигура была гибкой, сильной, широкоплечей, но вместе с тем женственной. Если бы не странное выражение глаз, женщину можно было бы назвать красивой, но было в ее лице с правильными чертами и четко очерченными губами нечто отталкивающее, внушающее неприязнь. Взгляд темно-зеленых, густого болотного цвета, глаз напоминал взгляд дикого животного — вышедшего на охоту волка или другого крупного хищника.
— Вот, мой король, это тела Эннобара и Хранителя Печати, — обратился к Бресу высокий лорд с коротко стриженными черными волосами. — Оба мертвы.
Брес пожал плечами.
— Им предлагали сдаться. Но они сделали свой выбор. Чрезвычайно неразумно для них, но очень удобно для нас. Что с пленными, лорд Брайен?
— Очень много знатных лордов, но большинство сильно ранены, — ответил тот же мужчина. — В основном это лорды Тамврота. Лорды Приморья почти все сбежали, а лорды Серых гор убиты. Они не хотели сдаваться.
— Какая глупость, — поморщился Брес. — А наши потери?
— Потери есть, но несущественные, — поклонился лорд Брайен. — Что делать с пленными?
— Тех, за кого можно получить выкуп, — лечить, — ответил Брес. — Простолюдинов вешать и отрубать головы. Всем. После такой победы мы легко войдем в Тамврот и займем столицу. Мой милый Брайен, собирай армию и высылай вперед патрули. Пусть вешают всех встретившихся дезертиров Эннобара, пока они не начали докучать нашим крестьянам. А мы идем на Тамврот.
— Еще одна новость, заслуживающая внимания, — поклонился Брайен. — Среди пленных есть Гордый Ворон. Вам уже докладывали об этом, но я напоминаю. Как быть с ним?
— Ах да, — оживился Брес. — Он сильно ранен?
— Да, — подтвердил Брайен. — Ему требуется лекарь и длительный уход.
— Что ж, предоставьте все это. — Брес еще раз посмотрел на мертвого Эннобара. — Когда мы займем Тамврот, то убьем всех детей короля. Я собираюсь присоединить Тамврот к Лугайду и посадить там наместника. Но для этого надо раздавить Приморье и Серые горы. Миледи Воронов способна доставить немало хлопот. Если же в наших руках будет ее сын, договориться будет проще. Кстати, насколько я знаю, в войске было еще несколько Воронов?
— Да, но мы нашли только тело Старшего и лежавшего без сознания Гордого, — развел руками Брайен. — Остальных нет, и судьба их неизвестна.
— Что ж, пока для наших целей хватит и одного, — пожал плечами Брес. — Лорелея.
Женщина выступила на шаг вперед и поклонилась.
— Я доверяю судьбу Гордого Ворона тебе, — распорядился Брес. — Тут неподалеку есть замок лорда Шайона, отвези Ворона туда и запри в темнице. Пусть ему будут оказаны уход и помощь. Передай ему мое предложение о сотрудничестве, а взамен пообещай жизнь и наместничество в Серых горах. Могу даже пообещать сохранить жизнь его матери, если, конечно, она не будет сильно артачиться.
Лорелея поклонилась королю и быстрым упругим шагом двинулась с поля.
— Положите оба тела на телегу, — усмехнулся Брес. — Король Эннобар возвращается в свое королевство.
* * *
В первые же минуты боя в руку Красного Ворона вонзилась стрела. Наконечник застрял в мякоти бицепса. Красный схватился за рану и невольно закричал от боли. Дикий, который стоял рядом, сдерживая своего коня, обернулся к брату и мгновенно оценил урон.
— Убирайся отсюда! — рявкнул Дикий, притираясь конем вплотную к лошади брата.
— Ну вот еще! — огрызнулся Красный. — Вся слава тебе, что ли, достанется?
— Какая еще слава? — Дикий убедился, что стрелы больше не летят в них, и отвесил брату тяжелый подзатыльник. — Тут сейчас бойня начнется, куда ты со своей рукой? Езжай в обоз, пусть тебе лекарь стрелу вытащит, и жди, пока не закончится.
— Нет, я вернусь! — разозлился Красный, за что получил еще одну оплеуху.
Но атака развивалась, и Дикий рванул вперед. Брат же поехал назад, к обозам. Он сразу же вошел в свой шатер и потребовал лекаря.
Осмотр показал, что стрела вошла неглубоко и повредила только мышцы, не задев важные кровеносные сосуды и нервы. Все равно было очень больно. Лекарь вырезал стрелу, промыл рану водой и аккуратно зашил, а сверху наложил фиксирующую тугую повязку, чтобы Красный не мог шевелить рукой.
Красный вышел из шатра и присоединился к тем, кто наблюдал за битвой. На их глазах разворачивалось масштабное полотно трагедии. Когда в лагерь хлынул поток обезумевших от ужаса приморцев, начались хаос и паника.
Горцы бросали все, хватали оружие и кидались в битву, а обозники метались туда-сюда. Бегущие валили все на своем пути, выпрягали лошадей из телег, дрались за них, опрокидывали шатры и котлы с едой.
— Что делать, мой лорд? — кричали слуги и оруженосцы.
— Ты! — Красный схватил здоровой рукой за плечо какого-то юного лорда. — Бери моего коня и срочно скачи в столицу! Сообщишь об этом нашей матери!
— Но я н-не могу уехать, там же мой отец, мой лорд и мои братья, — лепетал несчастный мальчишка, растерянно глядя на Красного.
— Кто-то должен предупредить Тамврот! — заорал на него Красный. — Ты же видишь — я не могу скакать, рука!
— Но и оставаться тут вам незачем. — Рядом вырос мрачный огромный старик, который смотрел за конями Воронов. — Садитесь оба в седло и скачите в Тамврот. Несите вести и готовьте помощь!
Красный обернулся на поле боя: где-то там бились Дикий, Гордый и Старший, где-то там находился Младший. Красный почувствовал, как на глаза наворачиваются слезы злости и отчаяния.
— Скорее, скорее, — совал ему поводья старик. — Скачите в Тамврот! А я соберу телеги и отправлю следом за вами! Я дождусь тут раненых, скорее!
Он помог Красному сесть в седло и хлестнул коня раскрытой ладонью по крупу. Красный понесся прочь, а оруженосец держался рядом, на всякий случай страхуя лорда.
* * *
Дикий Ворон рубился в бешеной ярости. Он понял все коварство Лугайда, и понимание наполнило его безумной ненавистью. Тяжелый топор проламывал щиты, разбивал шлемы и крушил кости. Дикий и сам получил несколько чувствительных ударов, но они не убавили силы и злости.
Врагов становилось все больше. Два лорда зажали Дикого конями, и ему пришлось отбиваться на две стороны. Он бил почти вслепую, надеясь только на свою силу и скорость. Удалось сбросить с коня одного из противников, и тут же второй вонзил Ворону в бок меч. Кольчуга выдержала, но ребра слева треснули, и тело пронзила жуткая боль. Дикий развернулся и ударил топором по руке противника. Отсеченная конечность, сжимающая меч, упала вниз. Забил фонтан крови, обдав Дикого с головы до ног.
Здесь на Ворона сразу насели еще двое лордов, удары посыпались со всех сторон, конь под ним закачался, упал на колени, а сам Дикий вылетел из седла и тяжело грохнулся на землю. В грудь ударили тяжелые копыта, и он провалился во мрак.
Когда Дикий снова открыл глаза, небо было залито кровью. На груди сидел огромный ворон и всматривался ему в лицо. Увидев, что человек очнулся, ворон распахнул крылья, хрипло каркнул и снялся с места, тяжело полетев над полем.
Дикий кое-как сел и осмотрелся. Кругом были сплошь мертвецы. Ни одной живой души. Лугайдийцы не стали хоронить чужих павших, забрав только своих. Тела воинов Тамврота остались гнить в открытом поле, становясь добычей коршунов и воронов. От этой мысли душу наполнили черная горечь и злость, прочистившие ему голову.
Дикий встал, несмотря на то что тело пронзила острая резкая боль. Стало ясно, что сломанными ребрами дело не ограничилось. Скорее всего, внутренние органы тоже повреждены. Рот наполнился привкусом крови, вдыхать воздух было невыносимо больно.
С трудом избавившись от нагрудника, Дикий с еще большими усилиями стянул кольчугу. Потом снял ватник и обе рубахи. Грудь превратилась в налившийся чернотой сплошной синяк с багровыми разводами, ребра под кожей ходили ходуном.
Ворон стиснул зубы, порвал нижнюю рубаху на полосы и обернул вокруг груди, туго стянув концы. Дышать оказалось еще тяжелее, но в то же время стало и легче. Дикий надел обратно верхнюю рубаху и ватник, взял свой топор и побрел по полю.
Закат гас в небе, и при неверном свете Дикий всматривался в лица мертвецов. Старался запомнить их всех. Тем более что многие были знакомы. Тут лежали его земляки, лорды, с которыми он играл в детстве, воины, которые присягали на верность его матери, и юные воины из высокородных и простых семей, которые впервые приняли участие в настоящей битве.
Дикий шел, не чувствуя слез, которые текли по Щекам, цепляясь за щетину. Ночь опускалась на поле, стервятники дрались за лакомые куски. Несколько раз Ворон прогонял птиц с мертвых тел, которым они клевали глаза, но что сделаешь в одиночку на огромном поле? Вдобавок очень хотелось пить.
Искал он долго, пока совсем не стемнело, но не нашел ни Эннобара, ни братьев. Либо они уцелели, либо были взяты в плен. Наконец в груде перемешанных конских и человеческих трупов Дикий нашел лорда Кайси. Тот лежал, глядя в небо широко открытыми синими глазами. Грудь была окровавлена, голова пробита в нескольких местах.
Дикий закрыл ему глаза и понял, что лорда Кайси он тут бросить не может. Почему-то вспомнились три его дочери: как они всегда с восхищением смотрели, как Кайси запрыгивал на коня и гордо выезжал на охоту со двора. Кайси и Дикий часто охотились вместе в горах.
Взяв тело Кайси за шкирку, Ворон потащил его за собой в надвигающейся темноте. Трупы закончились, и Дикий увидел остатки разоренного стана их войск. Все ценное исчезло, всюду валялись мертвые тела.
Дикий поискал возле обозов и нашел еду и вино: круглый пышный хлеб валялся, втоптанный в грязь, а под одной из перевернутых телег обнаружился уцелевший бочонок. Он наелся, выпил вина, собрал запас в дорогу, а потом нашел лопату и зарыл Кайси рядом с полем боя, тщательно закрыв могилу сверху щитами. Перед похоронами Ворон снял с Кайси его любимый кинжал и два фамильных перстня. Погладил мертвого по волосам и шепнул:
— Лорд Кайси, я отдам твои перстни и кинжал твоим дочерям. Они родят сыновей, и род твой не пресечется. Но сейчас я отомщу за тебя вместо твоих сыновей. Клянусь тебе, что не буду ни есть, ни спать, пока не принесу к твоей могиле голову Бреса.
Похоронив лорда Кайси, Дикий заковылял прочь, примерно определив направление. Он не знал, чем и как окончилась битва, но догадался, что Эннобар сражение проиграл. Нужно было добраться до границы и узнать все.
* * *
Гордый Ворон пришел в себя. Он лежал в каком-то темном помещении, скудно освещенном тремя свечами. Ложе под ним было жестким, но его тепло укрыли. Рядом сидел молчаливый человек, который дал напиться отвара из кровохлебки и ромашки.
Гордый тяжело дышал, чувствуя тянущую боль в боку. Голова кружилась.
— Что со мной и где я? — спросил он у незнакомца.
— Вы в замке лорда Шайона, в темнице, — ответил человек. — Заключены под стражу, как враг, вторгшийся во владения короля Лугайда с преступными целями. У вас колотая рана под ребрами, и мы пока не знаем, насколько она серьезна. Также у вас резаная рана на плече, поверхностная. Шевелиться не стоит. Пейте отвар и слушайтесь меня. Я замковый лекарь.
— Что с Эннобаром и остальными нашими воинами?
— Эннобар мертв, ваше войско разбито. Павших гораздо больше, чем пленных, — ответил лекарь, насмешливо глядя на Ворона. — Не так просто оказалось взять Лугайд.
— Это была бесчестная битва, — выдавил сквозь зубы Ворон.
— Бесчестно нападать на мирных соседей, — улыбнулся лекарь. — Особенно с превосходящими силами. Бесчестно первыми нарушать мирный договор. А теперь молчите, вам нельзя разговаривать.
Гордый Ворон пролежал в тишине больше недели. Ему меняли повязки, давали пить луковый настой и нюхали рану, чтобы узнать, задет ли кишечник. Мазали вонючими мазями и поили отварами.
Наконец лекарь сказал, что опасность для жизни миновала, а раны начали заживать. Ни одна не загнила, а потому оставалось только ждать и терпеливо ухаживать за раненым.
После этого диагноза, когда Гордый Ворон лежал на своем ложе и тоскливо смотрел на крошечное окошечко под потолком, в который проникал тонкий солнечный луч, дверь в его темницу отворилась и вошла высокая молодая женщина.
Она взяла стул, поставила перед постелью и уселась на него верхом, по-мужски, пристально глядя на Ворона зелеными, словно болотная ряска, глазами. Гордому она сразу не понравилась, и он одарил ее красноречивым взглядом.
— Лорд Гордый Ворон, я — Лорелея, — представилась женщина. — Я здесь по распоряжению короля Бреса Лугайдийского. Вы его пленник и, как преступник, приговорены к заключению.
— Кто меня сторожит?
— Я, — холодно сказала Лорелея.
Гордый презрительно рассмеялся, скривив губы. Бросил на Лорелею полный отвращения взгляд.
— У Бреса закончились лорды, раз он ставит женщину охранять знатных пленников?
— Король ценит меня и мое воинское умение, — спокойно ответила Лорелея. — Но дело не в этом, а в том, что король Брес велел вам передать. Либо вы соглашаетесь на договор, либо вас ждет незавидная судьба.
Ворон перестал улыбаться.
— И что за договор?
— Вы напишете письмо вашей матери, призывая и убеждая ее сдаться на милость Бреса. Взамен вам и ей будет сохранена жизнь. Ваш старший брат убит, остальные пропали без вести, так что вашей матери захочется сохранить жизнь хотя бы одному из сыновей.
Гордый Ворон выпрямился на своем ложе.
— Брес пошел на Тамврот?
— Это вас не касается, — отрезала Лорелея. — Вам следует подумать о своей судьбе.
Гордый с ненавистью смотрел на ее бесстрастное красивое лицо. Перед глазами встал Старший Ворон: такой, каким он всегда был во дворце. Гордый не особо ладил с братьями, но уважал и в глубине души любил Старшего, на плечи которого легли обязанности главы семьи, а затем — и правой руки Эннобара.
И сейчас его сердце сжалось от боли и тоски. Старший Ворон остался лежать мертвым на поле, и никогда уже не представится случай прийти к нему и рассказать о своих чувствах.
— Убирайтесь отсюда и передайте Бресу, что я шлю ему только проклятия, — резко сказал Гордый.
— Сейчас в вас говорит горе, — пожала плечами Лорелея и поднялась со стула.
Гордый невольно оценил ее сильную фигуру и скупые движения. Эта женщина умела владеть оружием и — убивать. Ворон заметил это в ее глазах и содрогнулся от отвращения.
— Я даю вам три дня на размышление, время терпит, — сказала Лорелея, глядя ему в глаза. Увидев отвращение, отразившееся во взгляде пленника, добавила: — Я вам не нравлюсь?
— Ничего нет хуже, чем женщина, изменившая своей природе! — в гневе заявил Гордый. — Да вы вовсе и не женщина! Вы демон. Такой, о каких в наших горах рассказывают сказки. Монстр с окровавленными губами, рыщущий в ночи, чтобы напиться человеческой крови. Лучше бы меня сторожили самые страшные палачи Бреса, чем вы!
— Ну, собственно, я и есть один из его палачей. — Лорелея подняла бровь, забавляясь бешенством Ворона. — И, как вы могли догадаться, один из лучших. Иначе мне не доверили бы охранять такого ценного пленника. И не только охранять. Поймите, я напишу Бресу о вашем отказе, а он его не примет. И, насколько я его знаю, велит мне добиться от вас этого письма любыми способами. Любыми. А я, поверьте, знаю очень много действенных способов и умею добиваться согласия от самых упрямых пленников. От самых стойких. Так что думайте хорошо. У вас на это три дня. А чтобы лучше думалось, вам все три дня не дадут иной еды, кроме жидкого бульона.
Гордый послал ей в лицо проклятие. Лорелея усмехнулась и покинула камеру, тщательно заперев за собой дверь.
* * *
Выждав три дня, Лорелея снова пришла в камеру к пленнику. Гордый Ворон выглядел намного лучше. Он встретил ее, надменно выпрямившись и стоя в центре своей маленькой камеры. Его неприступный вид несколько терял от сырых темных стен и запаха мочи, которым, казалось, провоняло все подземелье.
Лорелея опять бесцеремонно уселась верхом на стул и усмехнулась:
— Смотрю, вам лучше. Мой лекарь вас выправил.
Гордый скривил губы и ничего не ответил.
— Мне нужно письмо, — напомнила Лорелея.
Гордый насмешливо посмотрел на нее.
— Вы его не получите.
— Получу, и скорее, чем вы думаете, — раздвинула губы в улыбке Лорелея.
Ее забавляло упрямство Гордого. Лорелее не раз приходилось добиваться согласия от тех, кто сначала твердил сплошное «нет». Она рассматривала пленника. Только сейчас, когда он стоял в луче света из крошечного окошечка, расправив плечи и насмешливо улыбаясь, она вдруг увидела, почему слава о его красоте разошлась во все стороны. Ворон действительно был красив, и не только внешне. Выражение его глаз, улыбка, жесты, упругость движений — все притягивало взгляд.
— Я бы советовала вам написать письмо, — терпеливо сказала Лорелея. — Иначе мне придется сообщить о вашем отказе Бресу, а тот велит вас пытать. Бить в лицо ногами, например. Вот так.
Лорелея гибко вскочила со стула и пнула его. Стул с грохотом врезался в стену и развалился. Крепкий тяжелый стул из потемневшего от сырости дуба.
Блеск в глазах Гордого угас. Но складки вокруг губ стали жестче.
— Я не буду писать матери.
Он отвернулся к окну, чтобы не смотреть на женщину.
Лорелея пожала плечами и вышла из камеры. Вернувшись к себе, она написала Бресу письмо с ответом Ворона и отправила гонца.
В ожидании ответа Лорелея не заходила к Гордому, но все время думала о нем и узнавала у лекаря подробности о его самочувствии.
Гонец вернулся через три дня и привез короткий приказ от Бреса: добиться согласия пленника любой ценой. Брес кратко сообщал, что идет штурм Тамврота и от Гордого Ворона зависит многое.
Лорелея прочитала письмо три раза подряд, а потом вышла на улицу и долго смотрела на серое предзимнее небо, трогая пальцами свои губы. Ее никогда не смущала роль палача. Более того, Лорелея сама пытала пленников, полагая, что нужного результата лучше добиваться своими руками. Но сейчас она никак не могла заставить себя пойти к Ворону. Собственное малодушие привело ее в тихую ярость. Слабости Лорелея не терпела ни в себе, ни в других.
Резко распахнув дверь камеры, Лорелея снова застала Гордого на ногах. Он стоял, глядя на маленькое окошко под потолком.
— Пришел ответ от Бреса, и ему по-прежнему нужно ваше согласие, — обратилась к нему Лорелея. — Очень нужно.
— И вы его по-прежнему не получите, — отрезал Гордый.
— Вы не оставляете мне выбора, — любезно ответила Лорелея и позвала стражников.
Гордого Ворона привели в пыточную. Двое стражников встали в дверях, а двое сняли с него рубаху и подвели к дыбе. Гордый почувствовал спиной осклизлые жесткие доски, и кожа его невольно покрылась мурашками. Запястья и лодыжки туго стянули кожаные ремни, впились в плоть. Руки и ноги сразу онемели, кровь глухо пульсировала в пережатых венах, а там, где ремень въелся в тело, жгло и резало. Капля ледяного пота сползла по виску, упала на далекий каменный пол.
Но лицо Гордого Ворона оставалось спокойным. На боку алел вздувшийся свежий рубец, похожий на уродливую пиявку, опившуюся крови. Стражники раскладывали на столе инструменты для пыток, а Лорелея наблюдала за пленником.
Ворон смотрел мимо нее, думая о чем-то своем, далеком от подвала и предстоящих пыток. Яркие глаза блестели в полумраке и казались не синими, а густо-сиреневыми, почти черными, как ночное июльское небо, тяжелое от тепла и томной неги.
— Выйдите все отсюда, — резко велела Лорелея, и стражники, удивленно переглядываясь и пожимая плечами, ушли.
Лорелея подошла к растянутому Ворону и встала перед ним.
— Вы еще не до конца оправились от болезни, — сказала она сквозь зубы. — Вы понимаете, что можете не перенести пыток и умереть прямо здесь? Сегодня?
— Не стоит тратить время на лишние разговоры, — вежливо ответил Ворон и чуть улыбнулся. Улыбка озаряла его лицо, делая еще красивее.
Лорелея прошлась по пыточной, сжимая кулаки в охотничьих перчатках.
— А ваша красота? О ней вы подумали? — Она снова остановилась перед Вороном. — Я ведь вас изуродую. И ваше благородное лицо превратится в отвратительную маску, такую, что на вас все станут показывать пальцами, а дети будут плакать при вашем появлении. Взоры женщин, влюбленные и томные, сменятся перекошенными от ужаса и отвращения гримасами!
— Женские взгляды — последнее, что меня волнует, — ответил Ворон. — Видимо, вас обманула моя внешность. Хочу вас заверить: я никогда не искал ни внимания женщин, ни их любви. Наоборот, старался этого избегать, что при моей внешности удавалось с трудом. Многие миледи до сих пор в обиде на меня за холодность. Кстати, я понял одну вещь: за невнимание и отказ женщины начинают ненавидеть сильнее, чем за обман и утрату невинности.
— Вы хотите сказать, что не разбивали женские сердца?
Лорелея скривила губы.
— Нарочно — нет, — покачал головой Ворон. — Повторяю в последний раз: я никогда не искал женского внимания.
— Почему? — так и впилась в него взглядом Лорелея. — С вашей-то внешностью… Вы могли бы заполучить любую!
— А я не хочу любую! — Гордый Ворон вдруг разозлился и впервые посмотрел своей мучительнице в лицо вызывающим взглядом. — Как вы не можете понять: мне нужны не все, а только одна! Но на всю жизнь.
Лорелея даже отпрянула назад, в изумлении уставившись на него во все глаза.
— И кто же она? — растерянно спросила Лорелея.
— Любая достойная девушка, — пожал плечами Гордый. — Скромная, нежная и честная, которая сможет стать верной женой и любящей матерью. Которой нужен буду только я и для которой будет счастьем носить под сердцем наших детей, и кроме этого ничего другого ей для счастья не потребуется. Никаких балов, нарядов и турниров. Ничего, кроме семьи. Вот такая девушка станет моей женой и единственной женщиной. А остальные меня не интересуют.
— Вы ищете такую скучную женщину? — насмешливо поинтересовалась Лорелея.
— Я ищу хорошую жену, которую смогу полюбить и жить с ней под одной крышей до старости, — сверкнул глазами Ворон.
— Но почему же именно такую? — Лорелея подошла к нему совсем близко. — Есть много ярких красавиц, которые составят вам блестящую пару. Разве вы не можете полюбить роскошную придворную миледи?
— Ни за что на свете. Меня от них тошнит, — скривился Гордый. — Это не жена, а чучело.
— А женщину сильную, которая умеет владеть мечом и сражаться? — не отставала Лорелея. — Например, такую, как я?
— Ни за что! — Ворон рассмеялся ей в лицо, передернувшись от одной мысли о таком варианте. — Полюбить женщину, которая извратила самую свою природу? Женщина должна дарить жизнь, а не отнимать ее. Простите, миледи, но вы ужасны, а мне — так и просто омерзительны. Вы как ядовитая змея, от которой бегут либо в страхе, либо от брезгливости. Враг, ненавистный всему живому. Меня тошнит от одной мысли о ваших прикосновениях. Будь вы хорошим человеком, а не палачом такого подлеца, как Брес, я и то не смог бы смотреть на вас как на женщину.
— К вашему сведению, многие высокородные лорды хотели лечь со мной, — сдерживая ярость, сказала Лорелея. Ее глаза сверкали, губы подергивались от злости. — И многие мужчины находят меня привлекательной.
— Внешне вы довольно красивы, — перебил ее Ворон. — Но дело не в красоте. Станьте вы в десять раз прекрасней, я все равно не смог бы даже смотреть на вас с приязнью, зная о том, кто вы.
— Да ничего вы не знаете обо мне! — вдруг закричала на него Лорелея. — Не знаете, какая я! Вы называете меня миледи — но я не миледи! Я…
Лорелея оборвала себя на полуслове и отошла от дыбы, повернувшись к Ворону спиной. Так она простояла несколько минут, и Ворон видел, как вздрагивают ее плечи. Наконец она обернулась, и лицо у нее было бесстрастным, как и всегда.
— Вы произвели на меня впечатление еще в Тамвроте, — сказала Лорелея. — Не только тем, что в свете факелов и фонарей ваше лицо показалось мне небесным видением, а тем, как вы рвались отыскать убийцу своего друга и как горевали о нем.
— Вы были в Тамвроте? — Ворон широко распахнул глаза, вглядываясь в ее лицо. — Неужели вы были там той черной ночью? Но как? Где? Я никогда прежде не видел вас.
— Это я убила лорда Брана, — произнесла Лорелея. — Это меня вы так долго и напрасно искали. Хотя прошли мимо: я спряталась среди попрошаек и калек, которых ваши люди выгнали вон из переулка.
Гордый Ворон приоткрыл рот, и глаза его потемнели от ненависти. Он смотрел на Лорелею, безотчетно сжимая руки в кулаки.
— Я служу Бресу и выполняю все его приказы, — продолжила Лорелея. — Убийство Брана было важным поручением. Брес опасался, что Эннобар затянет наступление или вовсе передумает начинать войну. И он отправил меня убить главнокомандующего Тамврота, который был против этой войны.
— Но почему Брес послал вас? — не понял Ворон.
— Потому что я, помимо всего прочего, еще и лучший наемный убийца, какой есть в Лугайде, — сказала Лорелея. — А вы сейчас в моих руках. Подумайте, что я могу с вами сделать.
— Ты можешь делать со мной все что угодно, — рванулся в путах Ворон. — Изуродовать, изувечить, мучить и издеваться. Но я перенесу все и скорее умру, чем приму гнусное предложение твоего короля. Более того, знай: если оставишь меня в живых, я убью и тебя, и его!
— Но какой смысл хранить верность мертвому? — нахмурилась Лорелея. — Не могу этого понять. Твой король мертв, а войско разбито. Кому ты поможешь, если умрешь на дыбе? Эннобар все равно не узнает ни о чем, а Брес скоро сядет на трон Тамврота. Так не лучше ли служить живому, чем мертвому?
— Лучше потерять жизнь, но сохранить честь, — с ненавистью ответил Ворон. — Такой, как ты, этого не понять. Эннобар был настоящим лордом и королем, и уж лучше хранить верность ему, чем принимать благости от такого ничтожества, как Брес. Думаешь, он оценит твои заслуги? Как бы не так! Соверши ошибку, попади в немилость, и он сразу отправит тебя на плаху. Он тебя и держит только потому, что нуждается в твоих грязных руках.
— Ты прав, — вдруг кивнула Лорелея. — Брес ценит только реальные вещи. Верность, честь и прочие красивые рассуждения для него не имеют смысла.
Лорелея снова прошлась по камере, меряя пол шагами. Потом взяла со стола клещи и положила их в жаровню. Хмурясь, надела толстую, обшитую кожей перчатку, размяла пальцы и выхватила за рукоятки раскалившиеся клещи из жаровни. Шагнула к дыбе. Гордый не сводил глаз с раскаленных челюстей.
— Вот это — очень реальная вещь, — показала клещи Лорелея.
А потом приложила их к его правому предплечью. Плоть зашипела, вонь горелого мяса ударила в ноздри. Гордый закричал, выгибаясь на дыбе так, что едва не вывернул руки из суставов. Лорелея прижимала клещи не сильно и убрала их через несколько секунд, но этого хватило, чтобы кожа на предплечье лопнула, обуглилась и обнажила поджарившиеся мышцы. В пыточной запахло жарким. Гордый хватал воздух открытым ртом, из которого нитями стекала слюна. Глаза его стали огромными, грудь ходила ходуном.
— Да, огонь и железо — очень реальные вещи, — кивнула Лорелея, глядя на пузырящийся ожог. — Вы еще не передумали? Это всего лишь легкий поцелуй огня. Можно сказать — ласковый и нежный. Но я не могу быть с вами такой нежной, как мне бы хотелось, потому что Брес ждет вашего письма. Ну?
Гордый облизнул губы и сглотнул. Он посмотрел на ожог: кожа лоскутами сходила вокруг расползшегося черно-алого пятна. Потом Гордый поднял глаза на Лорелею, и в них зажглась ненависть.
— Нет, — выплюнул он. — Я не предам ни Эннобара, ни свою мать.
Лорелея закатила глаза и отошла от него, цокая каблуками по каменной кладке пола. Клещи, звякнув, снова упали в жаровню. Лорелея смотрела, как они опять приобретают зловещий багрово-рубиновый цвет.
— Дать себя изувечить ради клятвы покойнику? — Она покачала головой. — Брес бы штаны намочил от смеха.
— Брес — мразь, — ровным голосом сказал Гордый, хотя руку жгло и дергало разрастающейся болью. — Он стал королем только благодаря ничтожности своего окружения, поддержавшего на троне недостойного сына отца-неудачника. Его удача случайна. Ничтожества могут прийти к власти, но удержать ее не способны. Я дал клятву настоящему королю. И не нарушу ее.
— Сильно сказано, — кивнула Лорелея. — В некоторые моменты даже глупые слова звучат достойно. Но дело в том, что уже через час ты либо нарушишь все свои клятвы, либо умрешь.
Гордый не ответил. Он поднял глаза к потолку и стиснул зубы. Лорелея подошла к дыбе и резко развернула его к себе лицом за подбородок.
— Ты глуп, — бросила она в лицо Ворона. — Но ты держишь слово. Как бы это ни было бессмысленно. А если ты хранишь верность даже мертвецу, то точно не нарушишь клятву, данную живому.
— Можешь глумиться сколько угодно, — оскалился ей в лицо Ворон. — Насмехайся над беззащитным противником, ни на что другое ты не способна. Я бы свернул тебе шею при первой же возможности, не будь я привязан.
— Это вряд ли, — заметила Лорелея. — В рукопашной против меня у тебя нет шансов, хоть ты и мужчина. Но я сейчас о другом. Если я помогу тебе бежать, ты сможешь отблагодарить меня? Дашь мне клятву, которую никогда не нарушишь?
Гордый Ворон снова пережил настоящий ступор от удивления. Второй раз за вечер, а заодно за всю свою жизнь.
— Я же сказал… — начал было он, но Лорелея перебила:
— Сейчас речь не о чувствах, а о сделке.
— Какой? — с подозрением посмотрел на нее Ворон.
— Брес никогда не сделает меня миледи, — откровенно призналась Лорелея. — При нем я всегда буду никем. За мной не стоит знатный род, и я не могу сплотить вокруг себя единомышленников, потому что меня все боятся и ненавидят. Мои руки в крови по локоть, и все об этом слишком хорошо знают. Даже те, кто хочет со мной лечь, вряд ли протянут мне руку помощи, коснись меня беда. Да, сейчас я в фаворе у Бреса, но только потому, что могу то, чего больше не может никто. Однако это все непрочно и недолговечно. Впереди у меня неизвестность, а возможно, и плаха. Если я помогу тебе спастись и добраться до Тамврота, обещай, что наградишь меня замком и землями и не будешь преследовать за мои прошлые преступления, а сделаешь знатной миледи.
— Ты потеряла рассудок? — уставился на нее Ворон. — Чем я могу наградить тебя? Я четвертый сын и начальник королевской гвардии, у меня у самого ничего нет.
— Так было до войны, но сейчас все изменилось, — напомнила Лорелея. — Твой старший брат убит, остальные пропали без вести, король тоже мертв. На данный момент ты единственный реальный претендент на престол Твердыни Воронов, а может, и Тамврота. Если сможешь отвоевать королевство у Бреса, получишь корону. И подаришь мне тогда замок и земли. Выбирай: или обещай мне награду, или умри тут, в муках и безвестности.
Лорелея отошла от дыбы, подняла из жаровни клещи и демонстративно поднесла их к гульфику Гордого. Глаза Ворона не отрывались от раскаленных щипцов, а в голове метались беспорядочные мысли. В эту минуту он вдруг остро ощутил свою молодость, силу и красоту, и все его тело наполнила жажда жизни.
Путы стали нестерпимыми, сердце замерло от истошного желания вырваться из душного каменного мешка навстречу ветру, небу и счастью. Но для этого надо было связать себя клятвой с отвратительным демоном в облике женщины с зелеными непроницаемыми глазами и бесстрастным лицом. Глядя на Лорелею, Ворон вздрогнул, на миг представив, что она действительно создание враждебных человеку сил, оборотень с лесных болот, в котором нет души.
Сердце глухо билось в грудь изнутри, отсчитывая утекающие долгие секунды. И с каждым ударом сильного здорового сердца жажда жить побеждала доводы разума и веления души.
— Я даю тебе клятву: если спасешь меня, я сделаю все, чтобы обеспечить твое будущее, и никогда не стану преследовать тебя за прошлое, — как во сне произнес Ворон пересохшими растрескавшимися губами, и сердце его вдруг оборвалось куда-то вниз, а в голове зашептали странные безумные голоса, ликуя от этой сделки.
— Я спасу тебя, — ответила Лорелея, откладывая в сторону клещи.
Она быстро скользнула к Ворону и коротко, без замаха, ударила его кулаком в лицо. Перед глазами Гордого вспыхнул сноп искр, а потом он провалился в темноту.
* * *
Очнулся почти в полной темноте, только на столе чуть коптил огарок свечи. Лицо болело. Гордый потрогал нос и щеки: все страшно отекло и потеряло чувствительность.
Ворон лежал на своей постели в темнице. Стояла тишина. Он повернул голову и посмотрел на окошечко: света не было, значит, снаружи стояла ночь. В голове вяло текли тяжелые мысли. Возможно, Лорелея его обманула. Возможно, ее предложение было проверкой или частью издевательств. Ворон ощущал полную опустошенность, отчаяние и безразличие к своей судьбе. Время шло, а он лежал на постели и не двигался.
Вдруг раздался скрип открывающейся двери, и в темницу вошла Лорелея. На ней был дорожный плащ, а второй такой же она держала в руках и протянула Ворону, даже не поздоровавшись.
— Быстро вставайте и пойдемте отсюда.
Тот в секунду оказался на ногах, набросил плащ и скрыл лицо капюшоном.
— Мне пришлось слегка разукрасить вас, чтобы отвести подозрения, но ничего серьезного с вами не стряслось, — пояснила Лорелея, выпуская Ворона вперед себя из камеры. — Лицо выглядит страшновато, но заживет уже через неделю. И вот вам чистая тряпка, замотайте руку.
Ворон молча следовал за своей спасительницей по темному широкому коридору. У дверей лежали двое стражников. Позы их были неестественны: вывернутые головы, разбросанные в стороны руки и ноги.
— Они мертвы, — на ходу бросила Лорелея.
Выйдя на улицу из подземелья, Ворон задохнулся: в лицо ударил холодный ночной ветер с привкусом снега и пожарищ. Замок был небольшим, и во дворе никого не оказалось. Лорелея сделала знак следовать за ней и пошла к воротам. Ветер хватал полы ее плаща и трепал с таким остервенением, словно пытался удержать женщину на месте.
Решетка на воротах была опущена, но калитка открыта. Снаружи были привязаны две лошади. Тяжелые седельные сумки закрывали их бока. Лошади шумно вздыхали и топтались на месте.
— Давайте я помогу вам сесть в седло, — предложила Лорелея.
Ворон резко отказался:
— Я сам.
Голова у него кружилась от свежего воздуха, но грудь вдруг наполнил безумный восторг: он был жив, он дышал свежим ветром, его ждали свобода и борьба. Крепко ухватившись за луку, Ворон запрыгнул в седло. От резкого напряжения сил в глазах потемнело, и он покачнулся.
Лорелея уже уверенно сидела на своем коне. Она покосилась на Ворона, но ничего не сказала и тронула жеребца с места. Сначала кони пошли быстрым шагом, потом Лорелея перевела их на рысь.
— Вы держитесь? — обернулась она к Ворону.
— Да, — сквозь зубы ответил тот, хотя его шатало в седле, а к горлу подкатывала тошнота.
— Мы довольно далеко от места битвы, — дав коню шенкеля, сказала Лорелея. — Но надо забирать правее. Там начнутся леса до самой границы с Серыми горами. Надо добраться до них и лесом же пробираться к границе.
— Почему мы едем к Серым горам? — резко спросил Ворон. — Нам надо в Тамврот!
— Нет, — сухо возразила Лорелея. — Три дня назад прошел штурм Тамврота, и город наверняка пал. Следом Брес собирался в поход на Серые горы, потому он так и торопил с вашим письмом к матери. Надо добраться до Твердыни Воронов вперед войска Бреса — это единственный шанс на спасение.
Ворон резко осадил захрипевшего коня.
— Вы не смеете мне приказывать!
Лорелея остановила свою лошадь и обернулась. На лице ее не отражалось никаких эмоций.
— Я не приказываю, я даю вам шанс выжить и отомстить, — спокойно ответила она. — В вас говорят чувства, но разве не из-за упрямства и поспешности Эннобар проиграл сражение? Вспомните своих мертвецов, лорд Ворон. Вспомните их — разве вы хотите к ним присоединиться?
— Но Тамврот! — сорванным голосом простонал Ворон.
— Тамврот потерян, сохраните хотя бы жизнь, чтобы вернуть его.
Ворон опустил голову. Кони сразу взяли в галоп. Из-под копыт летела грязь, ветер свистел в пустых полях, тучи неслись по небу, а плащ Лорелеи развевался, словно крылья нетопыря.
Они шли галопом около часа, даже звезды успели несколько раз выглянуть через разорванные тучи, как вдруг впереди на дороге выросли три черных силуэта. Всадники. Лорелея сдержала своего коня и рукой показала Ворону: «Остановись».
Всадников оказалось трое, и все пятеро сейчас настороженно сближались. Ворон держался позади, в нескольких метрах от коня Лорелеи. Из-под капюшона он разглядел, что все трое — знатные лорды. На щитах смутно пестрели гербы, дорогие крашеные ткани одежд виднелись из-под плащей.
— Лорелея? — неуверенно спросил средний всадник, самый старший по возрасту, с черной густой бородой. — Что ты тут делаешь среди ночи?
— Я спрашиваю тебя о том же, лорд Нуад, — гордо подняла голову Лорелея.
— Мы ищем дезертиров из войска Эннобара, как велел наш лорд Брес, — ответил чернобородый Нуад, косясь на закутанного в плащ Ворона. — Они разбежались во все стороны и теперь плутают по Лугайду. Сегодня удалось поймать двоих и вздернуть на деревьях. Красиво смотрелись.
Лорелея усмехнулась и тронула коня, подводя его вплотную к лошади Нуада. Колени их почти соприкоснулись. Лорелея улыбалась Нуаду, откинув капюшон, и ветер рвал и уносил выбившиеся из ее хвоста пряди.
— Я тоже следую приказу Бреса, — сказала она. — Еду к нему.
— Но в Тамврот ведет другая дорога, — удивился Нуад, по-прежнему не сводя глаз с Ворона. — И почему ночью? И кто этот человек?
— Иногда к нужной цели ведут разные дороги, и никогда не знаешь, какая из них выведет первой, — засмеялась Лорелея. Смех ее рассыпался в ночи медным звоном, утонул в лужах. — Я доберусь до Тамврота и по этой, а вот ты до своего замка — вряд ли…
Прежде, чем в глазах Нуада отразилось понимание, Лорелея выхватила нож и всадила ему в переносицу. Это произошло мгновенно, и сердце Ворона едва успело пропустить удар. Лорелея двигалась так быстро, что уловить ее движения было невозможно. Практически одновременно второй рукой Лорелея выхватила меч из ножен и рубанула левого всадника по боку. Он был так близко, что хорошего замаха не получилось, но удар вышел резким, и меч глубоко погрузился в плоть. Раздался истошный крик, и всадник рухнул с коня, увлекая меч Лорелеи, застрявший в его теле.
Третий всадник успел выхватить свой меч и нанести удар. Лорелея гибко увернулась и всем телом бросилась на противника, схватившись с ним грудь в грудь. Оба упали на землю, и Лорелея оказалась сверху. Ее правый кулак, туго обтянутый перчаткой с металлическими нашивками, резко и сильно врезался в висок всадника. Второй удар проломил кости, а после третьего мозг и кровь брызнули наружу.
Лорелея легко поднялась и посмотрела на Ворона. В этот миг он всей душой возненавидел ее за унижение, которое испытал, пока она защищала его и убивала своих бывших союзников.
То, что женщина билась вместо него, да еще и так ловко, оказалось для Гордого Ворона хуже пощечины. Самым жестким и унизительным было то, что Лорелея даже не подозревала о его чувствах.
— Думаю, пора сворачивать с дороги, — сказала Лорелея. — Хорошо, что их было всего трое и они не догадывались о том, что я больше не служу Бресу.
Лорелея наклонилась, выдернула меч из трупа и сунула его в ножны. Затем забрала свой кинжал. Она подхватила тело Нуада под мышки и оттащила его с дороги, бросив в поле. Потом туда же отволокла остальных. Ворон угрюмо сидел на коне и следил за ее действиями. Лорелея быстро распрягла всех трех коней и прогнала их в поле. Седла она положила поверх мертвецов, а потом вернулась на дорогу и запрыгнула на своего коня.
— Сворачиваем в поля, — махнула она рукой.
По полю кони шли быстрым шагом, постоянно спотыкаясь и рискуя попасть ногой в кротовую нору или яму. Ворона трясло в седле, да еще навалилась предательская слабость. Обожженную руку дергало рваной болью. Черное небо сливались с землей, и чернота качалась перед глазами, закручивалась в спираль, пульсировала.
Очнулся Ворон уже тогда, когда они оказались между деревьев, и его конь прянул в сторону, обходя ствол, отчего всадник едва не вылетел из седла.
— Надо остановиться, — сказала едва различимая во тьме Лорелея. — Вы устали. Да и ночь хоть глаз выколи. Так коням недолго ноги переломать.
— Погоня, — процедил сквозь зубы полумертвый от усталости Ворон. Перед глазами плыли разноцветные круги. Во рту чувствовался металлический привкус.
Лорелея остановила коня.
— Вряд ли. А если и вышлют затемно, то в сторону Тамврота. Никому в голову не взбредет, что мы лесами пойдем.
Ворон услышал, как она спрыгнула с коня, и сам сполз со своего. Лорелея забрала обоих коней, расседлала и привязала на арканы.
Гордый сел на землю, прислонившись к холодному стволу дерева, и слушал, как она ходит вокруг, разводит костер и устраивает ночлег. Сознание путалось.
— Эй!
Он почувствовал осторожное прикосновение к плечу. Открыл глаза: Лорелея заглядывала ему в лицо. В тусклом отсвете маленького костерка ее глаза снова до странности напомнили глаза хищного животного: они отливали зеленым, лесным, дремучим.
— Идите к костру, я там веток положила и плащ сверху бросила, — указала Лорелея.
— Спасибо.
Прозвучало зло и неискренне. Ворон перебрался на плащ. Костер был маленький, но жаркий, повеяло сухим теплом, стало лучше.
Лорелея достала из сумки еду и холодный травяной отвар. Протянула Ворону. Тот взял предложенное, мельком глядя на свою спутницу. Ему показалось, что в ее резких, по-мужски скупых движениях вдруг появилась женственная пластичность.
Лорелея хлопотала вокруг него. Скованно, неуверенно, но именно хлопотала: то подавала еще кусок пирога, стоило ему только протянуть руку, то забирала у него опустевшую флягу, то поправляла край плаща, сползший с веток. Принесла свое походное одеяло из тонко выделанной шерсти и отдала ему.
Ворон чувствовал себя отвратительно. Забота раздражала, а сама Лорелея своими нелепыми ухаживаниями вызывала отвращение.
— Не стоит слишком суетиться из-за меня, — угрюмо заявил Ворон.
Лорелея в это время сидела с другой стороны костра и подкладывала в него ветки. Она вскинула голову и посмотрела через костер. Ее широкоскулое лицо в медно-оранжевых отсветах казалось маской древней богини. Только глаза снова отсвечивали жутким, опасным. От их немигающего взгляда сердце обрывалось в груди, а потом начинало биться неровно, неравномерно. Все было похоже на кошмарный сон.
— Не хочется потерять замок, которого пока нет, — усмехнулась Лорелея, разрушая чары мрака и леса. — Умрете, кто меня миледи сделает? Придется опять в телохранители идти.
— Ты была телохранителем? — зацепился за живой разговор Ворон. — У Бреса?
— Нет. — Лорелея перевела взгляд на огонь. Лицо ее снова окаменело, как будто она разом потеряла интерес к своему спутнику. — Это было до моей жизни в Лугайде. Раньше.
— А ты не из Лугайда?
Ворон не мог остановиться. Слова сейчас были единственным, чем он мог отгородиться от ее немигающего пристального взгляда.
— Я из ниоткуда, — не сразу ответила Лорелея. Огонь отражался в ее пустых глазах. Рыжая крошечная искра плавала в темной бездне. — На Островах, на самом южном из них, есть город Аэрон. Может, ты тоже знаешь о нем.
— Город Зари, — вспомнил Ворон.
— Да, его еще так называют, — согласилась Лорелея. — Большой портовый город, который никогда не спит, где почти всегда весна и круглые сутки праздник. Туда ведут все дороги, и оттуда открывается путь на все четыре стороны света. Там живут самые отчаянные моряки, самые бессовестные шарлатаны и самые красивые вольные девицы. А еще там есть Арена Роз.
— Я слышал про нее, — закивал Ворон. — Там проходят поединки между женщинами. Как на ярмарке. Только надо платить, чтобы посмотреть.
— Да. — Лорелея сломала ветку и бросила обе половинки в костер. — Талорг и Нехтон, два самых богатых брата на Островах, владеют Ареной Роз. Она досталась им по наследству. Уже более двух веков род Алых Роз владеет ареной, на которой каждый седьмой день сражаются, побеждают и умирают девушки, из которых сделали воинов. Их очень, очень тщательно обучают, этих девушек. Ищут сироток или покупают дочерей бедняков, совсем крошек, которые еще и говорить-то не умеют. Не старше четырех лет. И за десять-пятнадцать лет делают из них воительниц, владеющих ремеслом войны, лучших убийц на все Острова. Девушки бьются на арене, пока не умрут или пока не состарятся. Тогда те, кто выжил, обучают новеньких. А иногда кого-то из девушек выкупают с арены. Тех, кто или красивей остальных, или бьется лучше других. Я сражалась лучше всех, и за меня заплатил золотом и товарами Дун Диар, самый богатый морской купец и разбойник на всех Островах. Он возил товары от самого Холодного мыса до Авалона, что стоит на Золотой реке. Я стала плавать вместе с ним, спать в его постели и беречь его от врагов. Дун Диар сразу понял, что ни один телохранитель не будет так ревностно его охранять, как любовница, и ни один из наемных мечников не будет находиться при нем круглые сутки всегда и везде, забывая о себе, еде и сне. Любовница и телохранитель сразу — это очень удобно, а также необычно и красиво. Дун Диар умел щегольнуть и любил произвести впечатление. Я плавала с ним три года и за эти три года зарезала восемь наемных убийц, приходивших за его головой. Скольких я убила в стычках, не могу посчитать. Как-то мы пришли в Лугайд, привезли королю Бресу шелковые ткани и доспехи, украшенные самоцветными камнями, и Брес заинтересовался мной, а потом перекупил у Дун Диара. За меня снова заплатили золотом. Дун Диар разбогател, как ни с одной своей торговли. А я осталась в Лугайде служить Бресу.
— Тоже… как Диару? — с трудом выговорил Ворон. Вопрос вырвался у него против воли, неожиданно.
— Нет, — покачала головой Лорелея. Она бросила в костер еще ветку, и тот вдруг резко вспыхнул. — Бресу не нужна была любовница, ему нужен был наемный убийца. Нужен был воин, преданный, словно волкодав. На которого не имели бы влияния ни лорды, ни деньги, ни древние узы родства. Ему нужна была я, и я служила ему пять лет. И ни разу он не пожалел о цене, которую заплатил за меня Дун Диару.
— А Дун Диар, он не пожалел? — снова не удержался Ворон.
Лорелея вдруг рассмеялась коротким, злым смехом, словно просыпались на пол медные монеты.
— Этого я не знаю, — покачала она головой. — Дело в том, что Дун Диар не доплыл обратно в Город Зари. Слух о том, что он остался без своего телохранителя, но зато везет золото, оказался быстрее ветра. Дун Диара зарезали на палубе его корабля другие купцы, которые всегда не любили его за удачу.
— Мне жаль, — пробормотал Ворон. — Тогда понятно, почему ты решила уйти от Бреса.
— Брес никогда не относился ко мне как к человеку. — Лорелея обняла свои колени и положила на них подбородок. — Я делала то, что он говорит, надеясь заслужить его уважение и признание. Но Брес ценит только то, что приносит выгоду, и ровно настолько, насколько это имеет смысл. Он никогда не сделал бы меня миледи, а мне всегда хотелось служить кому-то, кто может ценить меня как человека. Кого-то, кому я буду нужна и кто не выбросит меня потом, словно старую беззубую собаку.
— Я даю слово лорда, что отблагодарю тебя, если мы доберемся до Твердыни Воронов, — резко произнес Гордый. — Все, что ты захочешь и что будет в моих силах.
— Твоего слова мне хватит, — усмехнулась Лорелея. — Тот, кто хранил верность мертвому, сдержит слово, данное живому.
— Я благодарен тебе, — медленно, подбирая слова, произнес Ворон. — Ты достойный воин и, возможно, хороший человек. Но я хочу быть честным с тобой и скажу сразу, что как бы дело ни обернулось, я никогда не смогу полюбить тебя как женщину, как жену и мать своих детей.
— О, — рассмеялась Лорелея, и опять словно медные монеты просыпались в мокрую от росы густую траву. — Об этом можешь не беспокоиться. Мне вполне хватит замка и титула миледи. Ну, пойду проверю лошадей, вдруг запутались? Ложись спать, лорд Ворон. Тебе надо быть сильным: нам предстоит долгий трудный переход. Кстати, как ваша рука?
— Болит, — сквозь зубы ответил Гордый.
— Надо бы смазать ее жиром, но чего нет, того нет, — заметила Лорелея. — Помочитесь на нее и не заматывайте на ночь. Так скорее заживет.
Гордый стиснул зубы от унижения — о таких вещах с женщинами говорить ему не приходилось, и Даже мысли не было, что вообще такая беседа возможна. Но в словах Лорелеи был здравый смысл, и Гордый, проклиная все на свете, снова поднялся на ноги, чтобы отковылять в сторонку и там позаботиться о своей ране.
Возвращаясь к костру, он уже едва держался. Не успел лечь и завернуться в плащ, как уснул мертвым сном.
