Глава 14
Столица была охвачена военной лихорадкой. На каждой площади глашатаи призывали добровольцев записываться в королевское войско, суля хорошее жалованье и скорую славу. Лугайдские купцы покинули город, а нескольких уроженцев Лугайда повесили на городской стене как шпионов.
Роланд вернул из отпусков всех гвардейцев и лично наблюдал за сборами и последними тренировками. Результат ему нравился все больше: на огромной площади конная гвардия двигалась так, словно ею управлял единый разум. В поворотах и атаках гвардейцы ни разу не смешали строй, команды, которые играли на боевых трубах, выполнялись всадниками быстро и четко.
Роланд, сидя на своем вороном жеребце, не мог налюбоваться на лавину всадников, несущуюся вперед с копьями наперевес — зрелище страшное и прекрасное одновременно.
— Молодцы, гвардейцы! — с восторгом воскликнул он, возбужденно втягивая ноздрями сырой осенний воздух. — Красавцы! Герои!
— Гвардейцы-то молодцы, но ни одну войну не выиграть без пехоты, — проворчал Прент, сидевший рядом на старом сивом мерине. — Не думаю, что Брес позволит вам долго гулять по полям Лугайда. Готовьтесь к сшибке сразу же после пересечения границы. Там идут бесконечные луга да рощицы на пригорках, все голое, словно ладонь. Никаких хитростей вы не придумаете. Все, что остается, — положиться на волю Небес и свою храбрость.
Роланд с кислым видом покосился на старика и ответил:
— Мы ведем с собой восемьдесят тысяч воинов, из которых тридцать тысяч — конные лорды и фении в полном вооружении; двадцать тысяч арбалетчиков и только остальные — пехотинцы. Еще пятьдесят тысяч воинов идут с Серых гор, и шестьдесят поведет за собой Лиран Быстроногий. На границе с Лугайдом мы встретимся с войском Рода Озерного, а это еще сорок тысяч: столько обещал нам Род по договору о вечной дружбе. А что может выставить Лугайд? У него едва двадцать тысяч конников наберется. Мы пройдем по Лугайду, как косарь по полю. Хочешь, привезу тебе оттуда какую-нибудь толстушку? Будет днем варить тебе похлебку, а вечерами греть пятки. Может, характер у тебя получше станет.
Прент ничего не ответил. Он мрачно сопел, глядя на маневры гвардейцев.
К ним подскакал на гнедой мощной лошади Гордый Ворон. Его блестящий шлем украшали пышные ленты и лисьи хвосты — новейшая столичная мода. Он уверенно сидел в седле, свободно и гордо расправив плечи, а рука в кольчужной рукавице лежала на рукояти меча.
— Видел? — возбужденно спросил Гордый у Роланда. — А?
Роланд засмеялся и вскинул вверх кулак в кожаной перчатке.
* * *
На следующий день к Тамвроту подошло войско Воронов: тридцать тысяч пеших воинов и двадцать тысяч лучников. Конницы у горцев не было, воины, собиравшиеся под серыми, как горное небо, знаменами, сражались пешими. В центре серых знамен чернел силуэт крылатого ворона.
Завидев родные знамена, Дикий и Красный, с утра торчавшие на Угловой башне, отчаянно ругаясь и растирая замерзшие уши, понеслись бегом вниз, вопя на ходу боевой клич рода.
Воины Серых гор шли ровным строем, по три в ряду. Все они были рослыми, поджарыми и облаченными в длинные, доходившие практически до колен, кольчуги из крупных колец грубой ковки, под которыми тела облегали прочные стеганки. В основном они были вооружены копьями и тяжелыми боевыми топорами на длинных рукоятках или обитыми железом палицами, усаженным стальными шипами.
Лучники несли огромные боевые луки в рост человека, состоящие из нескольких слоев дерева. Из такого лука воин мог выпустить в минуту до семи толстых деревянных стрел с железными наконечниками.
Вел «Воронье войско», как в шутку прозывали горцев, лорд Кайси — высокий, широкоплечий и голубоглазый. Его род Лиственницы издревле находился в родстве с родом Воронов, а потому Кайси по первому же приказу миледи Воронов снял со стены свой боевой топор, поднял серое знамя и затрубил общий сбор, от которого горное эхо заметалось по ущельям и деревням, разнося плач женщин и возбужденные пересуды мужчин.
Горцы встали лагерем у стен Тамврота, и два неразлучных брата в тот же день присоединились к своим. Миледи не возражала. Считала, что Дикий и Красный лучше будут чувствовать себя среди равных, чем среди лордов Эннобара, пусть даже ведущее место в командовании там занимал их старший брат.
К вечеру подъехали и ратники из Приморья: сорок тысяч загорелых всадников и двадцать тысяч веселых чернокудрых пеших солдат, тащивших с собой свирели и дудки. Приморцы расположились лагерем рядом с Воронами, и уже скоро между ними завязалось общение: воины поддразнивали друг друга и восхваляли свою родину, выставляя в нелепом виде обычаи и привычки других.
На прощальном ужине Эннобар был весел, раздал множество наград, а пообещал еще больше.
Пир проходил в нескольких залах, потому что в один все прибывшие знатные воины не поместились. Взамен себя управлять делами Эннобар оставлял королеву и лорда-канцлера, а место Старшего Ворона занимал его Мудрый брат. Все они сидели на пиру за одним столом и слушали застольные речи Принца менестрелей и придворного филида.
Хмурился только Прент. Его заботило, что ответ из Озерного королевства до сих пор не пришел. Эннобар утром заявил, что ждать больше не имеет смысла: наверняка войска Рода Озерного подойдут сразу к границе, а от возражений старого лорда просто отмахнулся.
— На дорогах неспокойно, скорее всего, гонец просто запаздывает, — заявил Эннобар, прикладываясь к кубку. — Какой смысл ждать да осторожничать? Даже если Род Осторожный не пришлет войско, все равно перевес на нашей стороне, и Бресу не поздоровится.
Прент не стал отвечать и покинул праздник задолго до окончания. Рано ушла и миледи Воронов, перед уходом окинув взглядом своих сыновей.
Старший Ворон сидел рядом с Эннобаром, Мудрый занимал место рядом с братом. Гордый пил вместе с Роландом, а Красный и Дикий пировали за столами среди воинов лорда Кайси. И только Младшего не было видно. Миледи недовольно поджала губы, но решила не портить прощальную ночь с Ройле, а потому поскорее удалилась в свои покои.
Тем временем Младший Ворон продирался через толпу слуг у дверей в Зал Пиров. Он подошел к группке музыкантов, певцов и шутов, которые ожидали своей очереди. Среди них он увидел Эйнли. В простом синем платье девушка стояла в сторонке, глядя в стену грустными глазами. Младший остановился рядом с Эйнли и слегка поклонился.
— Это вы, — прошептала девушка, опустив глаза. Голос у нее задрожал.
— Да, вот, искал тебя, — пробормотал Младший. — Послушай, Эйнли… Я бы хотел с тобой поговорить, но где-нибудь подальше от этого шума.
Эйнли кивнула, и они двинулись по коридору, погруженные каждый в свои мысли. Младший Ворон выглядел очень несчастным и, казалось, боялся смотреть в сторону девушки.
Наконец они забрели в небольшую проходную комнатку, где обычно пряли служанки, но сейчас не было никого, кроме одной старушки, дремавшей в углу на скамеечке.
— Завтра утром мы уходим в Лугайд, — сказал Младший.
— Я знаю, — тихо ответил Эйнли.
Повисла пауза.
— Я буду вас ждать, — совсем тихо сказала девушка.
Щеки и даже уши у нее залились густым розовым румянцем. Она смотрела в пол, не решаясь поднять глаза на Младшего.
— Именно меня? — глупо переспросил тот. Он тоже смотрел в пол.
— Да, — ответ был таким тихим, что Младший его скорее угадал, чем услышал.
Снова наступило молчание, нарушаемое только посапыванием старушки.
— Могу я попросить у тебя что-нибудь на память? — наконец выдавил Младший.
Тут они словно по сигналу подняли лица и впервые открыто посмотрели друг на друга. По Эйнли было заметно, что она едва сдерживается, чтобы не расплакаться. Девушка молча провела руками по груди и плечам, потом дотронулась до густых русых волос, заплетенных в косы, красиво уложенные вокруг головы и покрытые широкой кружевной лентой нежного голубого цвета. Эйнли сняла ленту и протянула ее Младшему Ворону.
Тот принял подарок: руки ласково коснулись легкой ткани, пальцы прошлись по ленте, а потом Младший бережно сложил ее и убрал за пазуху.
— Эйнли, — произнес он, собравшись с духом. — Я хочу сказать, что всегда буду тебе верным другом.
Еще никогда Эйнли не казалась Младшему такой красивой. Юноша вдруг отчетливо представил, как они вместе идут по цветущим лужайкам в окружении серых скал, как ярко светит солнце, а Эйнли держит его за руку, губы смеются, и можно в любой момент наклониться и поцеловать ее.
Младший покраснел от этих недостойных мыслей, но тут вдруг Эйнли быстро протянула вперед свою белую руку и слегка прикоснулась к его кисти. От этого прикосновения по всему телу Младшего побежали мурашки, он хотел податься вперед, но тут старушка в углу громко всхрапнула и забормотала во сне.
Эйнли и Младший в испуге отпрянули в разные стороны, да тут еще в коридоре послышался какой-то шум.
Украдкой глядя друг на друга, они возвращались обратно, пытаясь взглядами высказать все, что не могли произнести вслух. Большие синие глаза Эйнли горели, и в них было так много всего, что Младший Ворон почувствовал, как его горло сжал спазм. Ему захотелось схватить ее за руку, прижать к себе и сказать все, что мучило его сейчас.
Но в коридоре сновало слишком много народа, да и обстановка была совсем не подходящей. Младший проводил Эйнли до дверей в Зал Пиров, еще раз поклонился ей и пошел к себе. Через два шага он не выдержал и обернулся: Эйнли смотрела ему вслед, равнодушная и чужая всей суете вокруг. Девушка казалась статуей из королевского сада, маленькой сиротливой фигуркой лесной феи, на которую вот-вот упадут первые снежинки. Из глаз Эйнли катились слезы.
Младший понял, что сейчас и сам расплачется самым позорным образом. Он бросился бегом к себе, чтобы спрятаться ото всех и пережить свои мучения молча и в одиночестве.
* * *
Гордый подал слуге кубок, чтобы тот снова наполнил его, а потом сразу опрокинул в себя, ополовинив за несколько глотков.
— Как меня достал Прент, — сказал он, навалившись на плечо Роланда, который уже заметно опьянел и тупо смотрел в блюдо с дичью.
— А, брось, все старики осторожничают, — отмахнулся Роланд. — Как думаешь, уже прилично уйти?
— Ну-у… — Гордый огляделся. Пир кипел: Эннобар кивал тостам, Эйнли пела громкую военную песню на постаменте, горцы возбужденно орали, то и дело вскакивая со своих мест. — Можно и уйти. А ты куда торопишься?
— К девочкам в «Замок Луны», — заулыбался Роланд. — А то пока война закончится, месяц точно их не увидим.
— Собираешься выдать им аванс на месяц вперед? — ухмыльнулся Гордый.
— Все, что у меня есть. — Роланд пьяно прижал руки к груди. — Тем, кто достанется. А то ж они небось подерутся сегодня — кому тебя ублажать перед разлукой.
— Мне все равно. Какая первой подвернется, ту и возьму, они все одинаковые, — пожал плечами Гордый, обегая взглядом зал и иногда задерживаясь на знатных дочерях лордов. — Женщины для меня не значат ничего. Всегда найдется та, что влюбится в тебя по уши, будет бегать за тобой хвостом и скулить о вечной любви, читать глупые стихи и вздыхать при луне. И так, и сяк перед тобой вертеть задницей. А потом, когда ты ей дашь то, чего она хочет, начнутся неприятности: слезы, рыдания, истерики, всякие сопливые визги про то, что ты ей обещал. Хотя ты ей ничего не обещал.
— Ну ты и засранец, — ухмыльнулся Роланд.
Гордый снова пожал плечами и допил вино.
— Нет. Как ты видишь, я сплю со шлюхами, а не с порядочными девушками или чужими женами. Идем?
Покачиваясь, Роланд встал и оперся на его плечо. Так, в обнимку, они пошли по залу. Проходя мимо стола горцев, Роланд кивнул на них:
— Твои земляки. Твои братья тоже там.
— Баранье стадо, — скривился Гордый. — Плевал я на них. Мои братья — наши парни из казарм и ты. А не эти идиоты.
* * *
Войско выступало с рассветом. Эннобар, Роланд, Старший и Гордый Вороны ехали впереди королевских гвардейцев.
На прощание Эннобар поцеловал свою королеву, которая стояла на крыльце, держа за руку Лорну. Малышку Финелу королева Блэйр прижимала к груди. Та с любопытством смотрела круглыми голубыми глазками на величественную фигуру отца.
Эннобар поцеловал жену, чуть ущипнул за пухлую щечку Финелу. Погладил по голове насупленную Лорну. Потом перевел взгляд на стоявшую рядом Рону и обнял старшую дочь.
— Надеюсь, до моего возвращения вы все будете слушаться королеву, — сказал Эннобар, особенно строго глядя на Финелу. Та испугалась и заморгала глазенками, готовясь захныкать.
— Да-да, твое поведение должно быть достойным, — стараясь сдержать улыбку, сказал дочке Эннобар. — Обещаешь слушаться мать?
— Да! — пискнула Финела, начиная тереть глаза кулачками.
— То-то же.
Эннобар взял ее на руки, крепко расцеловал в обе щечки.
Блэйр протянула руки, чтобы принять ребенка обратно. Финела сразу же вцепилась в нее и спрятала лицо, уткнувшись матери в шею.
— Возвращайтесь скорее, мой лорд, — прошептала королю Блэйр, которая сама была на волосок от того, чтобы разрыдаться. — Нам еще надо родить мальчика, чтобы наследовал ваш престол.
— Я сделаю тебе еще не одного пухлого мальчишку, — выдохнул Эннобар ей в ухо, а потом жадно, не стесняясь, поцеловал при всех. Блэйр прильнула к нему всем телом, так же жадно и откровенно. Так, что многие опустили глаза или отвернулись.
Эннобар оставил жену и вскочил в седло. Боевые трубы запели сигнал «Я здесь», поднялись и заплескались на ветру боевые знамена трех войск.
Над войском горцев расправляли крылья черные вороны, над гвардейцами Эннобара трепетали алые флаги с вышитыми золотыми всадниками, а над воинами Приморья вились синие знамена, по которым «плыла» вышитая серебром боевая ладья.
Миледи Воронов стояла на крыльце и смотрела, как войска покидают столицу. Вот прошли королевские гвардейцы, которых возглавляли два ее сына. За ними ехали лорды Серых гор, принимавшие участие в пире. С ними — еще три ее сына. Младший с грустным видом сидел в седле, а его конь плелся в хвосте у коня Дикого Ворона.
Прошли воины Приморья, арбалетчики Тамврота, прошли копейщики и пехота. Среди пехотинцев глаза миледи Воронов наконец заметили того, кого так зорко высматривали: возвышаясь над всеми, среди них шел Ройле. В кольчуге, прикрытой спереди нагрудником, со щитом и мечом он смотрелся странно посреди легко одетых пехотинцев, вооруженных палицами или короткими мечами.
Ройле вертел головой, высматривая свою госпожу. Когда они друг друга заметили, Ройле расплылся в улыбке, тщетно стараясь скрыть гордость.
Миледи про себя усмехнулась. На лице влюбленного мальчишки было написано все, словно в открытой книге. Он ужасно гордился своим видом, воображая себя героем из легенд, который отправляется в поход, чтобы принести возлюбленной голову дракона.
Впервые в жизни ее вдруг обуяло нестерпимое желание выразить гордость за своего мужчину: кричать ему, махать платком, плакать, чтобы он видел ее слезы, слышал ее крики и знал, что она его будет ждать всем сердцем и ему есть за что проливать кровь и к кому возвращаться.
Миледи так испугалась своего порыва, что даже покраснела. Подобное поведение женщин всегда казалось ей верхом глупости. Всю свою жизнь миледи Воронов стремилась контролировать свои чувства и эмоции, держать себя в узде так же строго, как всех Других.
— Старею, что ли, — отвернувшись, пробормотала миледи себе под нос. — Правду говорят, что от молодых любовников старухи теряют последний разум. С чего я так расклеилась? Вернется, никуда не денется.
Но внутри все равно сидела тонкая стальная заноза, которая никак не давала успокоиться.
