Глава двадцать шестая
В Чернигов

С высоты стен княжеского кремля, стоявшего на самом высоком и неприступном месте в Рязани, было хорошо видно излучину Оки. Морозы этой зимой стояли трескучие, и лед на реке встал уже крепко. По нему взад-вперед с одного берега на другой сновали подводы с припасами, которые везли сейчас в город по приказу князя со всех окрестных земель.

– Вот по этому льду они к нам и придут, как по дороге, – выдохнул Евпатий слова в морозный воздух.

– Что дозоры приносят? – спросил Юрий Игоревич, стоявший с ним рядом.

– Недобрые вести, – ответил воевода, посмотрев на непроницаемое лицо князя, – о том, что конница татарская почти обложила Пронск, отрезав все пути, а Белгород с Ижеславлем в осаде и уже горят ясным пламенем.

– Ну, значит, не сегодня-завтра Батый будет здесь, – ответил Юрий спокойным голосом.

Так, будто речь шла о какой-то безделице, а не о жизни тысяч рязанцев и о судьбе всего княжества, которое может и вовсе исчезнуть, если Рязань падет. В конце концов, речь шла и о его жизни. Но когда Евпатий, повстречавший князя с отступавшими войсками, рассказал ему о приказе Батыя своему темнику Айрату, Юрий только рассмеялся, сказав: «Если ему так нужна моя голова, он за ней и в Рязань явится». И продолжил свой путь.

Впрочем, это безразличие князя не было показным. Он действительно давно потерял всякий страх за свою жизнь, однако это не мешало ему руководить обороной города и всего княжества. В то утро князь и воевода встали рано и снова обошли крепостные стены Рязани, которая уже несколько дней непрерывно готовилась к предстоящей осаде. И вроде бы все было давно готово, но князь, а особенно воевода, снова и снова проверяли оружие ратников, замки на воротах и стены, на которые была теперь вся надежда.

Население, после возвращения князя в город, быстро прознавшее о численности воинства Батыя, пребывало в панике и смятении. Многие, включая бояр, попытались было покинуть город под разными предлогами, но Юрий быстро прекратил эти поползновения, запретив всем выезжать из Рязани без его приказа. И у рязанцев любого сословия не осталось больше иного пути, кроме как оборонять свой город, ворота, стены и каждый дом превратив в неприступную крепость.

Обойдя лично почти все укрепления, что растянулись почти на две версты вокруг Столичного и Среднего города, не считая княжеского кремля, оба военачальника порешили, что город готов к осаде. А лучники и даже арбалетчики, которые теперь появились на стенах, вселяли уверенность, что оборона выстоит положенный срок в ожидании помощи. Ибо после столкновения с татарами на Воронеже сам Юрий Игоревич отчетливо понимал, что без помощи извне Рязань обречена.

Вот только выбор у Юрия был небольшой. Помощи от соседнего Муромского княжества больше ждать не приходилось, оно и так отдало большую часть своих сил Рязани. И теперь в Муроме сами готовились к войне с татарами, которые не прощали никому и ничего, а особенно помощи тем, на кого они нападали.

Как узнал воевода, вернувшись в ночи с остатками засадного полка к месту главного сражения и застав отступление основных сил, рязанцы в том сражении перемололи не один тумен татарских ратников, но и сами полегли почти все. К ночи у Юрия осталось лишь несколько тысяч всадников и не более тысячи пеших, а лучников всего пара сотен. Утреннего наступления они бы уже не выдержали. Оставив половцев и часть муромских сил прикрывать отход, Юрий устремился к Рязани, где рассчитывал отсидеться хотя бы седмицу, пока не подойдет помощь.

В первом сражении с татарами погибли оба муромских князя, Юрий Давыдович и Олег Юрьевич. Не раз они отражали натиск татарской конницы и пеших ратников, не единожды сами водили в атаку свои дружины, опрокидывая лучшие силы Батыя. Но к вечеру пришел и их черед помирать. Последний удар объединенных конных и пеших сил Батый направил на центр русских полков, где сражались муромские дружины. Обескровленные, они выстояли, но лишились обоих князей. Остатками их, что мужественно прикрывали отступление основных сил, теперь командовал тысяцкий Иван Черногор.

Правый край, где находился Юрий Игоревич, тоже был почти смят мощным ударом тяжеловооруженной татарской конницы, которая едва не прорвала оборону и не вышла к лесу, где уже стояла цепь из саней. Князь Юрий сам тогда повел в атаку рязанцев и вновь отбросил татар с холма, но сражение это длилось до самого заката и стоило жизни большей части его полков. Сам же Юрий хоть и устремился в гущу сражения, словно ища смерти, выжил и даже не был серьезно ранен. Если не считать скользящий удар татарского копья, которое вспороло его доспех на боку, и трех коней, убитых под ним.

В этой мясорубке также выжил и Лютобор, что был уже тысяцким и сражался рядом с князем, ибо Евпатию тот поручил другое дело. Надо сказать, что Коловрат был тому несказанно рад, поскольку в битве на Воронеже погибли почти все военачальники, коих он успел обучить конным сражениям. И Лютобор был одним из немногих выживших.

Сыновья князя Ингваря, Олег и Роман, к удивлению воеводы, показали немалую прыть в том сражении, не щадя живота своего. Олег, однако, был убит татарами во время последнего приступа. А вот бесшабашный Роман Ингваревич выжил. Более того, воевода узнал от рязанского князя, что молодой Роман с небольшой частью уцелевшего войска, около двух тысяч человек, отправлен им в верховья Оки, на север. И должен был, находясь у Красного или даже Коломны, отправить гонцов к великому князю во Владимир за подмогой. Поступок этот вызывал недоумение у Коловрата, давно заподозрившего Ингваря в интригах против своего брата. И уже после битвы, находясь в Рязани, которой управлял Ингварь до прихода Юрия, воевода наконец-то поведал князю о своих подозрениях. О нападении на поезд с Федором и Евпраксией, о странной смерти Богдана, о пряжке, что заметил на тысяцком Тишило, и о письме доминиканского монаха. И последнее, в чем он подозревал Ингваря, была смерть Евпраксии и ее сына.

– Это все мои домыслы, князь, хочешь верь, хочешь не верь, – закончил Евпатий, – но уж больно много совпадений на твоем брате сходится. Одного только не пойму, ежели он лихое дело супротив тебя задумал, то при чем тут доминиканский монах с письмом. Они же татарам явно не друзья.

Долго молчал Юрий, глядя на припорошенный снегом лед Оки, а потом огорошил воеводу ответом:

– А ни при чем. Тут другие нити видны, о коих тебе неизвестно пока, да и знать не надобно. Ты одно пока понимай – Ингварь и сам татарам не друг.

Вдохнул морозный воздух князь и, повернувшись, вперил проницательный взгляд в лицо Коловрата.

– Но ежели хоть половина того, что ты мне рассказал о брате моем, правда. Особливо смерть Евпраксии с наследником, – тряхнув головой, произнес Юрий Игоревич, и на скулах его заиграли желваки, а на лице впервые за месяц появился румянец, – то, видит бог, не побоюсь греха и удавлю его своими руками. А коли сам не смогу – тебе завещаю.

– Присмотреть бы за ним сейчас надобно, княже, – осмелился дать совет Коловрат, – времена нынче такие, что любая ошибка может последней стать. Недоглядишь, и поздно будет. Я вот догадывался, а за Евпраксией недоглядел. А ты ему давеча всю Рязань доверил.

– Вот ты и присмотришь, – ошарашил воеводу Юрий, – сегодня после полудня Ингварь отправится в Чернигов, просить князя Михаила о помощи. А ты с ним поедешь, охраной его будешь в пути, заодно и присмотришь. С обороной города до вашего возвращения я и сам управлюсь.

– Ох, нельзя ему верить, княже, – вновь покачал головой Коловрат.

– А ты и не верь, – кивнул головой Юрий, – главное, до Чернигова доберитесь побыстрее и возвращайтесь с подмогой назад не позже седмицы. Да поспешай. Больше мы не выстоим.

Помолчал князь и закончил свою речь, хитро прищурившись:

– Ну а если что в дороге приключится, – татары вон, сам рассказывал, возле Пронска уже околачиваются, – ты в Чернигов дорогу найдешь. Да, с Михаилом встречался. Он тебя тоже не забыл, в письмах поминал не единожды. И один разберешься, как Рязань спасти. Так что ступай с Богом, воевода, собирайся в дорогу. Бери людей с собой тысячи полторы и пару помощников толковых. Все же татары могут повстречаться. А сгинуть тебе раньше того, как вернешься с подмогой, никак нельзя.

– Лютобора возьму и Ратишу, – произнес Евпатий, ошарашенный княжеским наказом, особливо по части Ингваря, и вдруг едва не выкрикнул: «Дозволь в Чернигов жену отвезти с младенцем!» Но встретился с ледяным взором рязанского князя, и крик этот застрял у него в горле.

– Ступай, воевода, – напомнил ему о деле Юрий, – время не ждет.

В душе у Коловрата словно что-то оборвалось. Они кивнул и направился вниз со стены княжеского кремля.

Перед тем как отбыть из города, Евпатий уже в доспехах заехал в свой терем, попрощаться с женой. Лада, обычно веселая и задорная, была сегодня очень тихой. Отправив нянек, сидела у постели сына в простом голубом платье и заплетенными в длинную косу волосами, вполголоса напевая ему песни, чтобы убаюкать. Когда Евпатий вошел, она по глазам мужа поняла все, встала и молча обняла его, прильнув всем телом.

Коловрат в двух словах рассказал ей, куда едет и когда вернется.

– Татары еще у Пронска увязли, – попытался успокоить он жену, – стены у Рязани крепкие, запасов хватит. Авось обойдется пока. А через седмицу мы назад будем с подмогой.

Он наклонился к люльке сына и поцеловал его в теплый лоб. Долго не мог оторваться. А потом вновь обнял жену. И наконец, отогнав нахлынувшее внезапно жуткое чувство, что прощается с ними навсегда, шагнул наружу.

Отъехав от Рязани несколько верст в сторону речки Прони, отряд Евпатия втянулся на высокий холм, за которым дорога уходила в густой лес. Коловрат пропустил всех ратников вперед, задержавшись, и долго смотрел на родную Рязань, словно хотел запечатлеть ее навсегда в своем сердце такой, какой она показалась ему сейчас, – величественным городом на речном обрыве. Над городом этим сейчас сгущался туман, не дававший пробиться к земле лучам солнца. Посмотрев еще мгновение в сторону дома, Коловрат повернул коня и поскакал догонять свой отряд.

К вечеру потеплело еще сильнее. Туман окутал все берега Оки и леса вокруг Рязани. Ратникам, наблюдавшим со стен за окрестностями, стало почти ничего не видно. Сотник Наум, находившийся меж своими людьми в главной башне Южных ворот, тоже всматривался в туманную дымку, что наползала в сумерках уходящего дня уже на самый ров. Вдруг ему почудилось какое-то движение у кромки леса. Налетевший внезапно ветерок чуть раздул туман, и взору сотника предстали всадники в темных пластинчатых панцирях, ниспадавших до самых колен, и шлемах с навершиями, не таясь выехавшие на самый край рва. В руках они держали копья, а за спиной виднелись мощные луки.

– Татары, – выдохнул сотник, – вот и дождались.