Двухметровый, написанный маслом парадный портрет изображал государя императора в полный рост – при золотых эполетах, с голубой лентой ордена Андрея Первозванного через плечо, рука лежит на эфесе серебряной кавказской сабли, подаренной дагестанским эмиром. Взирая на людей с мягкой джокондовской улыбкой, император как бы лично наблюдал за каждым посетителем кабинета, выдержанного в модном китайском стиле: лаковые ширмы с вышитыми драконами непривычно смотрелись на фоне стандартных патриотических обоев с двуглавым орлом.

– Гешафтен, у нас эфир через десять минут, – одетый в бархатный кафтан со спущенными на пол длинными рукавами первый продюсер Главного канала дрезденский барон Леопольд фон Браун не улыбался: его губы были плотно сжаты. – Дамы и господа, какие будут предложения? Текущая ситуация далека от ординарной: нам надо восемь раз померить, а двадцать пять зарезать… именно так, кажется, говорится в одной русской пословице.

Сидевшие вокруг стола редакторы программ не отреагировали на сделанную бароном ошибку: они пребывали в похоронном настроении. Многие знали Машу Колчак лично и еще не отошли от шока, вызванного смертью звезды гламура, поставлявшей взрывные скандалы на ТВ со скоростью конвейера. По настоятельному предложению министерства двора тему в новостях следовало озвучить мягко – но никто не знал, как именно.

– Леопольд Иоганнович, – подала голос молодая черноволосая редакторша Юля, последние пять лет усиленно делавшая карьеру телезвезды. – А может быть, обозначить – это убийство спланировано определенными личностями за границей для того, чтобы опорочить светлый имидж нашего государя?

– Фройляйн, не могу назвать мысль хорошей, – отреагировал фон Браун. – Северо-Американские Соединенные Штаты и подлый купец Платон Ивушкин у нас и без того виноваты во всех проблемах империи, включая плохую погоду и испорченную сантехнику. Когда в Тихвине у одной коллежской ассесорши в уборной трубу прорвало, тамошнее телевидение объяснило это событие атакой заговорщиков из Лондона, финансируемой Ивушкиным. Надо не просто поднимать идеи с пола, а креативить иногда.

Юля замолчала, сосредоточенно глядя в потолок – на «пятачке» между люстрами нарисованный синими красками извивающийся чешуйчатый дракон заглатывал большое красное солнце. Начальству нельзя противоречить на людях – это за время работы она усвоила твердо.

– От великого государя какой-нибудь комментарий ждать? – с ярко выраженным южным «хэ» спросила густо намазанная косметикой «Лореаль» деревенская простушка Аксинья, после окончания университета работавшая на Главном канале: она и Юля отчаянно интриговали друг против друга.

– Ага, – усмехнулся фон Браун. – Прям как что, так сразу наш милый кайзер. Он каждую смерть в империи тебе должен комментировать? Дворник твой если помрет – может, тоже царю-батюшке среди ночи позвоним?

– …Вот-вот, – поправив желтый галстук, поддакнул фаворит начальства, ведущий передачи Alles Schprechen Алексей Малахитов. – «Величество должны мы уберечь от всяческих ему ненужных встреч», как пелось в одном мульфильме. Если помните, «Бременских музыкантов» пришлось снять с трансляции: оказалось, там в невыгодном свете показан король – придурок в трясущемся парике, комично бегающий с яйцом в рюмочке. Жандармы сочли это прямой дискредитацией монархии и политическим заказом. Я было вякнул против, так мне шеф корпуса Антипов лично пообещал, что в следующий раз уже я с яйцом забегаю – только не с куриным. Полиции и жандармам, знаете ли, юмор вообще неведом, они за царя порвут любого: это символ, при котором в империю стало притекать медовое бабло. Недаром все дупла и улья в стране объявлены достоянием государства.

Аксинья по-деревенски прыснула в кулак, представив выкрутасы Малахитова с яйцом, но тут же подавила приступ смеха. Поправив деловой сарафан, из выреза которого выглядывал край лифчика с поролоном, она взялась за авторучку, собравшись записывать приказания руководства.

– «Бременские музыканты» что, – махнул рукой фон Браун. – А когда «Король-олень» сняли с эфира? Я им говорю – это же классика! Так мне аж из канцелярии министерства двора позвонили, доннерветтер. Спрашивают: а нельзя ли переименовать как-нибудь? Я в ответ: каким образом? «Король-сайгак», что ли? Господа, вы даже не подозреваете, что я услышал… я даже не подозревал, что светлейший князь из рода Рюриковичей может знать такие заковыристые и, главное, многоступенчатые выражения…

– Да жандармам и фильм «Король-рыбак» не нравится, – вновь ожила Юля. – Получили анонс телепрограммы, помялись и спрашивают: а чего он ловит-то? Мелких каких-нибудь рыбешек или престижных акул и тунцов? Я объясняю, что мне неизвестно. Они отвечают: а нет ли фильма «Король – замечательный благодетель, батюшка и милостивец для всех нас, сирых и убогих»? Смеюсь: нету. Они мне серьезно: а зря, давно пора снимать.

Фон Браун хлопнул рукой по столу.

– Тары-бары-растабары, – мрачно заметил он. – И толку от нашего трепа? Мы на государевой службе и должны исполнять ее предписания. Вон как в Британии пресса распустилась! Полощет королеву не приведи Господь, а уж фотографии эдакие ставит: как кронпринц Гарри в пьяном виде, весь в губной помаде из клуба вываливается и по асфальту ползет в состоянии нестояния. Престиж монархии в результате упал ниже плинтуса. Они нам благодарны должны быть по гроб жизни: мы их зажравшуюся Европу от большевиков спасли – да как же, от них дождешься. А то жили бы сейчас эти сучьи принцы при «товарищах», стояли в очередях да карточки на ржавую селедку отоваривали – совсем как в нищей Швейцарии. Давеча побывал в этом бывшем коммунистическом раю в командировке – это ужас, господа. Пиво, и то в уличных палатках разбавленное – вот до чего дошли!

Люди за столом замерли от ужаса. Кто-то непроизвольно перекрестился. Фон Браун, как образцовый лютеранин, немедленно последовал его примеру.

– Святым крестом клянусь, гешафтен, сам видел! – выпучив глаза, заявил он. – Вот сели бы у нас большевички-с в Кремле да Ленина своего в мавзолей поместили – узнала бы тогда эта гнилая Европа, почем пуд урюку.

Несмотря на дрезденское происхождение, фон Браун очень гордился знанием исконно русских пословиц. Поговаривали, будто он настолько большой патриот империи, что по праздникам в узком кругу семьи и гостей из высшего аристократического круга показательно хлебает лаптем щи. Хотя это и доставляло существенные неудобства, особенно долгое выковыривание капусты из носка лаптя. Политическое чутье у фон Брауна было превосходное – раньше Леопольд считался человеком Ивушкина, республиканцем и западником (особенно он обожал костюмы с «искрой» от Черрути). Но после коронации нового царя барон показал себя как преданнейший монархист и с тех пор не расставался со стилизованным боярским кафтаном лионского бархата, ношение которого сделалось модным в кругах высших чиновников. Шил он его, конечно же, тоже у Черрути.

– Короче говоря, – резюмировал барон, – пора нам закругляться, но пока я не услышал от вас, как подавать в эфире столь кошмарную новость. У нас задача – создание позитива, а тут такие, позволю себе заметить, ужасы. Это определенно повлияет на рейтинг государя. Вы же знаете нашего обывателя – насмотрится на мертвую девушку, и сразу в голове щелкает: «А куда царь-то смотрит?» Вот это и опасно, господа. Надо ставить плохое сообщение, а рядом сразу же позитивное, чтобы людей порадовать. Одной чернухой эфир забивать ни к чему. Скажем, для примера: первая новость идет, что произошло убийство, а вторая – завтра собираются снизить цены на водку.

– Я предлагаю следующее, – перехватила инициативу Юля. – Обычно мы начинаем новости с освещения рабочей поездки государя, где он высочайше посещает либо свинарник, либо подводную лодку. На этот раз придется поступить по-другому. Информируем об убийстве Машеньки Колчак, а потом сразу же говорим, что подозреваемый задержан – парня-то ее, этого Иблана, арестовали. Таким образом, мы не только донесем до зрителя негативную инфу, но и вклиним в мозг положительную установку: да, убийства случаются, однако городовые всегда начеку, так же как приставы и околоточные. Кроме того, Диму Иблана в народе сильно не любят – этот захудалый дворянин в каждой бочке затычка, особенно после того, как с Зоsiмъ на дуэли стрелялся. Покажем клуб поклонников хэви-метал: там толпа, узнав новость об аресте Иблана, пьет водку из горла и поет «Боже, царя храни». А далее скажем: неужели возможно, чтобы этот милый паренек оказался жестоким убийцей? После чего (щелчок пальцами) ударно запускаем клип Иблана «Я знаю точно, невозможное возможно!»

– Гениально, фройляйн, – восхитился фон Браун. – Объясните это сейчас в наушник ведущему, эфир начинается с минуты на минуту. Все свободны, а вы получаете премию в 500 золотых. Учитесь, господа, как надо работать.

Народ дружно поднялся из-за стола. Гордая Юля, удостоившаяся публичной похвалы руководства, упорно старалась ни на кого не смотреть. Ей и так было понятно, что коллеги бросают на нее завистливые и даже злобные взгляды. В этом она не ошиблась – Аксинья с трудом удержалась, чтобы не плюнуть ей на спину. Надо же, опять эта стерва ее обошла – идет довольная, нос задрала, распальцовка такая – рядом не стой. И добро бы еще сама происходила из потомственных дворян – так нет, ее мать работала официанткой в какой-то провинциальной дыре, а Юля обрела дворянство после университета, как и сама Аксинья. Казалось бы – они обе из народа, должны держаться вместе – но ничего подобного. Это разным графьям жизнь малина: сразу при рождении и титул, и герб на тачке. А тут родись в далекой деревне, коровам хвосты покрути, навоз поубирай, пока выбьешься на столичное телевидение – для того, чтобы потом всякие сучки тебе карьеру портили.

Закрыв стеклянную дверь «аквариума», предназначенного для курения, Аксинья прикурила тонкую и длинную сигарету с ментолом, нервно выпустив дым из побелевших ноздрей. В ее глазах стояли слезы злости.

Ничего. Они еще посчитаются.