21
В автобусе было пусто. Лишь на заднем сиденье дремала бабушка в окружении многочисленных корзинок. Приятное разнообразие после почти ежедневной утренней давки. Таня вольготно расположилась у окна, включила плеер. Под тягучие, мягкие аккорды автобус тронулся, мимо поплыли тротуары, фонарные столбы и голые черные деревья. За ними медленно тянулись пятиэтажки, магазины, проулки.
В это воскресенье ей предстояло дежурить в школе с четырех до десяти вечера, когда приходил охранник. За это полагались кое-какие денежные бонусы, а потому Таня, не обремененная семьей, всегда с радостью соглашалась на подобные предложения.
Она думала о предстоящем завтра педсовете. Праздник бессмысленных разговоров. Карнавал самозащиты. На педсоветах действовало одно-единственное правило – «пусть сегодня выговор получу не я, а кто-нибудь другой», и каждый присутствующий из кожи вон лез, чтобы это правило соблюдать.
Директриса, чьи щеки на педсоветах всегда краснели сильнее обычного, начнет тоскливым голосом перечислять недостатки и промахи, имевшие место за первую половину четверти. Недостатки и промахи всегда касаются только одного – успеваемости учеников. Виноваты в этой неуспеваемости всегда, разумеется, только учителя. Ну а кого еще можно обвинить в том, что какой-нибудь восьмиклассник Петров, за два месяца побывавший всего на трех уроках математики, получил по этому предмету тройку, а не четверку, в результате чего показатели всего класса снизились, что крайне негативно сказалось на всей школьной отчетности.
Таня вышла из автобуса, зашагала к школе, агрессивно прыгая через коричневые лужи. Через пару минут, поднявшись на школьное крыльцо, она уже стучала в запертую металлическую дверь. Вскоре заскрежетал ключ в замке, и Альбина Сергеевна, дежурившая с шести утра, впустила ее.
– Как тут дела? – осведомилась Таня для проформы, поднимаясь вслед за ней в учительскую.
– Да как, – Альбина Сергеевна пожала плечами. – Спокойно все. Около двух звонила завуч, контролировала, на месте ли я.
– Ага.
Несмотря на то что формально в обязанности дежурного входили регулярные обходы всех помещений, в реальности обязанность была всего одна – сидеть у телефона, дабы иметь возможность отвечать на внезапные звонки начальства.
В учительской Альбина Сергеевна накинула пальто, взяла сумочку и, показав на стоящий на столе электрический чайник, сказала:
– Только что вскипятила. В шкафу лежит печенье, его вчера Марина Петровна оставила. Вкусное. Минут через десять позвони директору, поставь в известность, что сменила меня.
Они спустились обратно, Альбина Сергеевна попрощалась и вышла, а Таня заперла за ней дверь. Теперь она осталась в школе одна.
Заступив на пост, Таня в полном соответствии с инструкцией обошла все здание. Двери классов были, как положено, распахнуты настежь, окна плотно закрыты, жалюзи (там, где они имелись) опущены. Нигде не горел свет, не текла вода, серьезных причин для беспокойства не наблюдалось. Таня со спокойной совестью вернулась в учительскую, позвонила директрисе, заверила ее, что все под контролем, переоделась в шорты и майку и, устроившись поудобнее в одном из кресел, углубилась в чтение.
Однако роман, купленный пару дней назад специально для этого дежурства, вскоре наскучил: описанное в нем было мертво и банально, как вареная колбаса. Самая обычная космическая опера. Звездные флотилии поливают друг друга огнем из бортовых бластеров, межгалактические тираны взмахом руки отправляют в бой миллионы чудовищных солдат, а храбрые герои спасают прекрасных принцесс на диких планетах, где кишат рогатые монстры с множеством конечностей. Ничего нового.
Помучив себя около часа, Таня отложила книгу и, обыскав столы, нашла пару чистых листов бумаги. Некоторое время она смотрел в окно, покусывая ластик на конце карандаша, а потом быстро написала на одном из листов слово «Резюме». Несколько минут изучала его, затем зачеркнула.
Нет уж, никаких резюме сегодня. И завтра. По крайней мере до конца этой недели, до конца четверти, она ничего не будет предпринимать. Есть отличная возможность провести несколько дней в относительном покое, не забивая голову мыслями о настоящей или потенциальной работе. А как только начнутся занятия, она обновит свое старое резюме дизайнера-фрилансера и вывесит его на всех сайтах, до которых сможет дотянуться.
Таня с усмешкой взглянула на обложку романа, лежащего на соседнем кресле. Вот уж где никакого оригинального художественного решения – небритый мужик в громоздком скафандре левой рукой прижимал к себе полуголую девицу, а в правой держал оружие, похожее на помесь гранатомета с соковыжималкой.
Таня накрыла книгу бумагой, встала, взяла первую попавшуюся чашку, бросила в нее чайный пакетик и налила уже давно остывшей воды из чайника. Окна учительской выходили не на гаражи или остановку, а на жилую улицу. Короткий осенний день стремительно клонился к вечеру, а потому мир снаружи казался несерьезным и немного нереальным. Начавшая уже умирать осень была видна во всем, в каждой черной от сырости доске, в каждом штрихе пожухлой травы, в каждом мазке серого неба. Даже грязно-белый кот, кравшийся по заасфальтированной тропинке между домами, крался как-то по-осеннему, словно стараясь не попасться на глаза притаившейся неподалеку зиме. В небе медленно скользил клин из черных точек. Им там, наверху, наверное, совсем холодно.
Она не могла заставить себя рисовать, не имела возможности выбраться в Интернет (модем из учительской предусмотрительно унесли), а книга навевала лишь смешанную с тошнотой скуку. Но ведь всего в трех минутах ходьбы находилась библиотека, ключ от которой висел на специальной доске рядом с расписанием. В библиотеке она бывала всего несколько раз, но успела убедиться, что выбор художественной литературы там не так уж и плох. Может, подберет себе чтиво из школьной программы.
Стоило выйти из учительской, как что-то зашуршало под ногой. Таня опустила взгляд. На полу лежал сложенный пополам листок бумаги в мелкую клетку. Странно, что раньше не попался на глаза. Она нагнулась и подняла бумажку, осторожно развернула. Большие, тщательно выписанные фломастером печатные буквы.
«ВЫВЕРНУТЬ НАИЗНАНКУ ВЫВЕРНУТЬ НАИЗНАНКУ ВЫВЕРНУТЬ»
Таня вздрогнула. Интересно, это вообще что-то значит?
Она обернулась автоматически, собираясь выбросить листок в урну, и остолбенела.
В кресле, в том самом, в котором она размышляла о резюме, сидел Федор Петрович, учитель труда, одетый в свой обычный старый темно-синий костюм, и выглядевший очень усталым, даже больным.
– Привет, Танюш.
– Добрый вечер, – сказала Таня удивленно. – Вы-то откуда здесь?
– Я давно уже здесь, со вчерашнего дня. Не удивляйся, теперь мы оба у них в плену.
– У них? В плену? О чем вы?
– Мир – чертовски сложная штука, огромная головоломка, – сказал Федор Петрович, задумчиво глядя на Таню. – То, что принято называть смертью, на самом деле – лишь иной способ существования. Представь себе систему координат: две оси, перпендикулярные друг другу, каждая ось делится на две половины – плюс и минус. Между ними кардинальное различие, но тем не менее объект, который из зоны «плюс» попадает в зону «минус», не перестает быть, у него просто меняется знак. То же самое происходит и с жизнью. Мы все двигаемся по оси координат, рано или поздно проходим через точку «ноль» и оказываемся на другой стороне. Мы продолжаем существовать, только иначе: на том свете, в параллельной вселенной или просто в чьем-то сознании, не важно.
– Это очень интересно, – раздраженно бросила Таня, садясь за стол. – Но к чему вдруг? Вы все-таки расскажите, как сюда попали.
– Как раз к этому подбираюсь, – Федор Петрович почесал нос. – На чем бишь я… ага… так вот, ты, надеюсь, прекрасно понимаешь, что система координат – всего лишь схема, макет. На самом деле все гораздо сложнее и масштабнее. Иногда возникают проблемы, происходят, так сказать, катаклизмы. Одна сторона вторгается на территорию другой, провоцируя то, что и происходит сейчас здесь. Я не знаю, потустороннее прорвалось в нашу школу, или это территория школы провалилась туда, но думаю, что в таких местах, где много детей, граница всегда тоньше. Ребенок – он ведь…
– Понятно, – кивнула Таня. – Не возражаете, если я позвоню директору, скажу, что вы здесь?
– Попробуй, – Федор Петрович пожал плечами. – Хорошо, если дозвонишься. Значит, мы оба спасены.
Таня подняла трубку и набрала номер, написанный на бумажке рядом с телефоном. После нескольких длинных гудков трубку взяли, и женский голос сказал:
– Да?
– Ирина Николаевна, это Татьяна.
– О, здравствуйте! Как у вас там дела?
– Да вроде бы нормально. Тут у меня Федор Петрович.
– Ах… нашелся, значит?
– Да. Я просто…
– Передайте ему, пожалуйста, что я сделаю из его старых костей люстру.
– Ирина Николаевна?
– У тебя, милая девочка, мы съедим пальцы, которыми ты так хорошо рисуешь. А потом вывернем тебя наизнанку. Вывернем тебя наизнанку!
Таня ошеломленно бросила трубку.
– Ну как? – Федор Петрович смотрел на нее с грустной усмешкой. – Дозвонилась?
– На хрен! – Таня вскочила, схватила куртку с вешалки. – Я валю отсюда!
– Постой! – Федор Петрович встал и пошел за ней. – Это пустая трата сил. Думаешь, если бы нашел возможность выбраться, я бы торчал здесь столько времени?
Не оборачиваясь, Таня спустилась на первый этаж. Выхода не было. То есть закуток техничек остался на месте, столовая тоже, даже раздевалка. А вот вместо входной двери теперь радовала глаз обычная стена. Ровная, покрытая выцветшей зеленой краской, – ни единого следа проема.
Таня застыла в растерянности, снова и снова обводя взглядом вестибюль.
– Что за херня! – сказала она наконец. – Такого просто не может быть!
Она осторожно подошла к стене, принялась ощупывать ее, ударила кулаком. Никаких намеков на пустоту внутри. Внизу, в нескольких сантиметрах от пыльного плинтуса, на краске виднелись полустертые черные полосы, явно оставленные детскими подошвами.
– Вот черт, а! – сказала Таня, нахмурилась, быстрым шагом направилась в столовую. За окнами, выходящими на школьный двор, было темно. Слишком уж темно даже для сентябрьского вечера. Ни одного отблеска, ни одного светлого пятна. Она остановилась у окна, попыталась открыть задвижку форточки, но та не подавалась ни на миллиметр, вообще не шевелилась, будто составляла с рамой одно целое. Соседняя тоже. Таня пошла вдоль линии окон, дергая все задвижки подряд. Дойдя до последней, она обернулась к стоящему в дверях Федору Петровичу:
– Это ведь все бутафория, правда?
– Откуда я знаю. Говорю же, мы сейчас на той стороне.
– А если вот так? – Таня схватила ближайший стул и с размаху ударила им по окну. Безрезультатно. На стекле не осталось ни царапины, оно даже не содрогнулось. Таня ударила снова, потом еще раз, потом еще.
– Не думаю, что это поможет.
– Хорошо, – Таня отбросила стул в сторону и прислонилась к стене, тяжело дыша. – Хорошо. Я признаю, тут творится какая-то запредельная фигня. Что нам теперь делать?
Федор Петрович внимательно посмотрел на нее:
– Думаю, кроме нас, здесь есть еще кое-кто живой. Мальчик по имени Леша Симагин. Ну, ты помнишь его.
– Это который пропал?
– Да. Мне кажется, он прячется где-то на верхних этажах. Нужно найти его, а потом втроем попытаться выбраться.
– Как именно?
– Посмотрим. Должен ведь быть какой-то способ.
– Хотелось бы верить. Ладно, пойдемте искать парня.
Они вышли на лестницу и начали подниматься. Пролет, еще пролет, еще. Ни следа второго этажа.
– Здание изменяется, – пробормотал, отдуваясь, Федор Петрович. – Здесь оно живет по своим законам.
– Я уже поняла. Как мы поймем, где искать мальчишку?
– Никак. Доверься интуиции, здесь она имеет значение.
– Легко сказать.
После еще нескольких пролетов все-таки обнаружился выход на этаж. Таня не увидела ни одного знакомого кабинета. На ближайшей двери висела табличка с надписью «ОСНОВЫ РАЗЛОЖЕНИЯ». Они пошли по коридору, тревожно осматриваясь. С потолка свисали нити паутины, краска на стенах облупилась, обнажая серую штукатурку. За окнами висела непроглядная тьма, густая настолько, что при взгляде на нее начинали болеть глаза. Она спросила:
– С чего вы вообще решили, что Симагин здесь?
– Заметил его несколько раз.
– Я тоже заметила кое-что. Может, вам просто показалось?
– Ну, я же его классный руководитель. Уверен, это был он.
– Понятно.
Дальше они шли в молчании. Заглядывали в классы, осматривали попадавшиеся на пути закоулки и туалеты. За каждым новым поворотом, за каждым лестничным пролетом оказывались все новые и новые коридоры, пустые, заброшенные. Шаг за шагом, метр за метром – все тот же залатанный линолеум, все та же чернота за окнами. Время не имело здесь значения, оно просто терялось в тишине, в этом бессмысленном нагромождении лестниц, комнат, переходов. Определенно, потусторонняя школа оказалась в разы больше той, в которой Таня когда-то работала. Может, она вообще была бесконечна.
За очередным поворотом они увидели Симагина. Тот стоял на подоконнике, пытаясь открыть окно. Заметив их, он спрыгнул на пол и со всех ног рванул прочь.
– Стой! – воскликнул Федор Петрович. – Не бойся!
Мальчик даже не притормозил. Таня побежала следом. Она рассчитывала, что ее длинные ноги помогут быстро настичь Симагина, но не тут-то было. Лешка несся во всю прыть, почти не замедляясь на поворотах, в то время как Тане постоянно приходилось сбавлять скорость, чтобы огибать углы.
– Погоди! Мы свои! Погоди! – кричала она, но мальчик не обращал на эти возгласы никакого внимания. Собственный голос причинял ушам Тани почти физическую боль – здесь любой громкий звук казался святотатством. В конце концов ей удалось догнать Лешку. Она схватила мальчишку за плечи, они оба потеряли равновесие и покатились по полу. Симагин орал во все горло – не от боли, от ужаса.
– Успокойся! – встряхнула его Таня. – Все хорошо!
– Нет! – взвизгнул Лешка, пытаясь вырваться. – Нет! Я видел.
Он снова вскрикнул, на этот раз глядя куда-то через плечо Тани. Та обернулась. Федор Петрович как раз вышел из-за угла. Он стал выше ростом, широко улыбался, и даже с такого расстояния было видно, что зубы у него чертовски острые.
– Я видел, как его убили! – прошептал Симагин.
Федор Петрович не спеша приближался. Небрежным жестом он вынул свои фальшивые глазные яблоки, отбросил их в сторону, и из тьмы пустых глазниц начали выползать крошечные белые черви. Кожа его поблекла, пошла морщинами и трещинами, волосы выпадали целыми прядями. Из рукавов костюма сыпалась мелкая светлая пыль, а вслед за ней вытянулись длинные бледные пальцы, каждый из которых в середине раздваивался.
– Надо же! – заявил бывший Федор Петрович, не прекращая улыбаться. – Правду говорят, что подобное тянется к подобному. Запусти двух мышей в лабиринт, и они обязательно встретятся. Без тебя, Танюша, мне вряд ли удалось бы найти этого пацаненка.
– Это само собой, – процедила Таня, тяжело дыша. Она успела взглянуть назад и знала, что коридора за их спинами больше не существует. Теперь там был тупик, покрытая плесенью гладкая стена, поперек которой тянулись огромные кривые буквы «НИКОГДА».
– Я давно жду! – прохрипело приближающееся чудовище. Оно тоже понимало, что бежать его жертвам некуда, а потому не торопилось. – Я – Грех! Меня распинали на кресте, как Боженьку вашего, меня живьем закапывали в землю, меня бросали в огонь. Я – Страдание! Меня скрывали от близких, меня заставляли умолкнуть пулей, выпущенной в висок, меня давили чужой болью.
Таня загородила собой Лешку, который вцепился в ее правую ладонь. Страха не было. В нескольких шагах от нее возвышалась уродливая мертвая тварь, собирающаяся сожрать ее внутренности, вывернуть все тело наизнанку, а она не боялась. Почти. Не до этого было. Надпись на стене всколыхнула что-то в памяти, что-то скрытое, глубоко закопанное, что-то, от чего зависели сейчас две жизни. И она знала: если вспомнит, то получит шанс спастись.
– Старик оказался вкусным! – сказало существо. Оно все больше теряло человеческий облик, рот разошелся в огромную кривую пасть, из-под темно-синего или черного пиджака выползла вторая пара длинных рук с раздваивающимися пальцами. – Вы должны быть еще лучше. Мальчик, не бойся, я выпью тебя последним!
Таня решилась. Резко подхватив Лешку, она бросилась вправо, надеясь проскользнуть между чудовищем и стеной. Ей это удалось, хотя белые пальцы почти сомкнулись на ее плече.
– Куда! – заверещало чудовище, заковыляло следом, отвратительно переваливаясь на своих тонких ногах, помогая себе нижней парой рук. Судя по всему, в нынешнем облике оно не было способно угнаться за человеком, и теперь вопило, переполняемое отчаянием и ненавистью:
– Не уйдешь, гнида! Лучше даже не пытайся!
Оно остановилось, растопырило конечности, уперлось ими в стены, в потолок, в пол, сливаясь с ними, прорастая сквозь краску и штукатурку, сквозь кирпич и дерево, становясь со строением одним целым.
Когда коридор начал крениться, Таня почти вспомнила. Что-то черное обхватило сердце – то ли знание, то ли предчувствие – но у нее не было времени осознавать. Она выпрыгнула на первую попавшуюся лестничную площадку и помчалась вниз, изо всех сил стараясь не упасть. Лешку она по-прежнему несла на руках, хотя тот и становился с каждым шагом все тяжелее. Стены по сторонам пульсировали, двигались, осыпаясь, потолок опускался, словно здание проснулось, рассерженное, и теперь стремилось проглотить беглецов, осмелившихся нарушить его покой.
Пот лился по лицу Тани, а в правом боку появилась ноющая тяжесть. Лестница вывела ее в совершенно незнакомый коридор, идеально прямой, без окон, но с большим количеством ответвлений и дверей. Из ламп, что тянулись по потолку, горело меньше трети, а в густых тенях, заполнявших углы, медленно, тягуче шевелились почти неразличимые фигуры, беспрерывно изменявшие форму.
– Сюда! – закричал Симагин, и Таня свернула в распахнутую дверь, возникшую на пути. Почти забытый, почти стертый образ, остаток старого сновидения или обрывок мечты, сверкнул в ее мозгу, но, прежде чем Таня успела разобрать, что же именно осветила эта вспышка, Лешка вырвался из ее рук, рухнул на пол и покатился в сторону. Одежда и плоть разлетались ошметками от него в разные стороны, из-под них проступало нечто отвратительно-бледное, склизкое, тонкое. Тварь, словно огромная белая ящерица, в мгновение ока взобралась по стене, оставив за собой след из слизи и крови, повисла под потолком, зашлась писклявым, мерзким хохотом.
Но Таня уже вспомнила. Вспомнила бесконечную лестницу, и темно-синие провалы вместо глаз, и нарисованные на стенах двери, и захлопывающуюся ловушку, обрубающую свет. Это снова был тот же сон, снова тот же кошмар, только теперь в новых декорациях – вместо темной комнаты она оказалась на сцене школьного актового зала.
Зал был полон. Пожалуй, никогда еще ей не доводилось видеть, чтобы здесь не оставалось ни одного свободного сиденья. Ровные ряды детских голов тонули в полумраке, и, возможно, каждый из этих детей имел лицо Леши Симагина. Никуда не сбегавшего Симагина. Погибшего, убитого этими самыми тварями Симагина.
Но у пятерых высоких существ в черных, ниспадающих до пола одеяниях, вовсе не было лиц – вместо них струились, извиваясь, трещины и зияли темные провалы с обугленными краями. Эти пятеро стояли в проходах между рядами кресел, неподвижные, застывшие, словно манекены или статуи, словно проросшие сквозь пол каменные столбы.
Словно проклятые Чертовы пальцы.
Таня обернулась. Дверь, через которую она попала сюда, бесследно исчезла, на стене висели разноцветные воздушные шары и пара листов ватмана с намалеванными красной краской буквами. Все как полагается. Страха она по-прежнему не чувствовала – да и отчего бы, ведь это всего лишь сон.
– А зачем такие извраты? – спросила Таня. – Нельзя было сразу сюда меня заманить? Зачем конструировать такую сложную систему с поддельными трудовиком и пацаном?
Несколько секунд в зале царила полная тишина, затем один из сидящих на первом ряду детей вскочил и выкрикнул:
– Чтобы!
Следом за ним поднялся второй:
– Вывернуть!
Третий:
– Тебя!
– Наизнанку!
– Вывернуть!
– Тебя!
– Наизнанку!
– Вывернуть!
– Наизнанку!
Они вставали один за другим, кричали слова, снова и снова повторяли их – всего через несколько мгновений весь зал уже скандировал сотней детских голосов:
– Вывернуть наизнанку! Вывернуть тебя наизнанку!
Таня, едва дыша, отступила на шаг, потом еще на один, уперлась спиной в стену. Гладкая поверхность одного из шаров скрипнула под плечом, пальцы скользнули по шелушащейся краске, скрипнула под ногой старая доска. Это не могло быть сном. Не могло.
– Вывернуть наизнанку! Вы-вер-нуть!
Фигуры в черном сдвинулись с места, все разом, в одно мгновенье, будто вправду были частями единого организма. Они медленно поднялись на сцену, вновь застыли, словно раздумывая или сомневаясь. Обугленные края трещин на тех местах, где положено было находиться глазам, скрывали нечто пульсирующее и сочащееся сукровицей.
– Тебе не нужно лицо, – услышала Таня шепот. – Лицо есть ложь, ведь оно принадлежит миру и служит ему. Мы заберем твое лицо и подарим покой. Вечную тишину.
Откуда-то издалека вдруг донесся странный шум. Глухие, тяжелые, частые удары, сопровождаемые треском, как если бы огромным каменным тараном пытались проломить крепостные ворота. Потом что-то рухнуло с протяжным скрипом, и свежий, холодный воздух ласково мазнул по щекам.
– А ну прочь! – раздался хриплый крик.
Черные силуэты неуловимо сместились в сторону, пропали из поля зрения. Перед Таней лежал темный актовый зал. Между рядами пустых кресел бежал человек в распахнутом кожаном плаще, и лезвия длинных ножей, казавшихся продолжениями его рук, сверкали белым пламенем. Позади, через огромную дыру, зияющую на месте дверей, входил еще один в плаще, с широкими плечами и крупной головой.
Безликие потеряли плотность, рассеялись черным дымом, уползли в тень и нанесли удар оттуда – огромной темной пятерней, каждый из пальцев которой венчала круглая зубастая пасть. Лапа попыталась сграбастать парня с ножами, но тот ловко увернулся, взмахнул клинками, располосовав демоническую плоть. Края двух идеально ровных порезов зашипели. Лапа отпрянула, втянулась в тень и растворилась в ней. Стало тихо.
Лезвия ножей вспыхнули еще раз и медленно погасли. Где-то вдалеке послышался автомобильный гудок. Парни в плащах осматривались, тяжело дыша. Наконец второй, плечистый, подошел к Тане, которая яростно старалась сказать хоть что-нибудь, но была не в состоянии. Слова не шли ни на ум, ни на язык.
– Живая? – спросил здоровяк.
– Да. Спасибо.
– Тебе спасибо, что так долго продержалась. А то мы уж думали, все, опоздали.
– Продержалась?
– Ну да, – здоровяк с улыбкой хлопнул ее по плечу, и Таня едва устояла на ногах. – Много им пришлось потратить сил, чтобы тебя заморочить. Молодец.
– За… что?
– Заморочить. Навести морок.
Таня перевела дух. Шок отступал, появилась мягкая приятная слабость в коленях, а способность облекать мысли в слова постепенно возвращалась.
– Морок? То есть… Это все не по-настоящему было?
– Для тебя – по-настоящему. Реальнее некуда просто.
– А для вас?
– И для нас тоже. Мы специально обучены такие вещи видеть. Ладно, – здоровяк обменялся быстрыми взглядами с напарником. – Пошли-ка с нами, подруга.
– Погодите. Куда?
– Вниз. К машине. Мы все по дороге объясним. Тебя ведь Таня зовут?
– Да.
– Очень приятно. А мы – Серп и Молот. Он – Серп, а я – Молот. Вот и познакомились. Пойдем на улицу, Таня. Здесь темно, душно, а еще много плохих ассоциаций.
Серп тщательно протер ножи губкой, затем тряпочкой, закрепил их рядом с другими тремя на портупее, пересекавшей его грудь, и запахнул плащ, скрывая удивительные инструменты от посторонних глаз.
– В чем секрет? – указала Таня ему на грудь. – Серебро?
– Почти угадала, – ответил Серп. – Двигай за мной.
Они вывели ее через выломанные двери.
– А как же с этим быть? – удрученно спросила Таня, глядя на вывернутый с корнями косяк.
– Ну, нашла, о чем переживать. Только что едва не умерла, и вот, пожалуйста.
Таня прислонилась спиной к стене, всплеснула руками:
– Никуда с вами не пойду! Я дежурная по школе, не имею права. Тащите меня куда-то. Дверь сломали! С ножами ходите.
Серп и Молот переглянулись.
– Это нервное, – сказал Серп. – От шока.
– Да, ты прав, – сказал Молот. – Само пройдет.
– Ничего не пройдет! Мне не…
– Послушай, тебе и так хватает проблем, это понятно. Вообще, жизнь – говно, работа – говно: ни целей, ни перспектив, ни смысла. В классах уже начала срываться на детей, по башкам их бить. Плюс твари, которые пытаются укокошить и сожрать. А тут еще два каких-то мудака возникают из небытия, ломают двери и показывают разные другие фокусы. Все так. Но, если ты заметила, мы тебя спасли. Просто появились из небытия и спасли. Взамен хотим одного – чтобы ты спустилась с нами к машине и десять минут пообщалась с шефом. А потом он уладит дело со всеми повреждениями в этом шедевре архитектуры, не волнуйся. У него богатый опыт в подобных махинациях.
Таня закрыла глаза. Шумно выдохнула. Открыла. Двое в плащах никуда не делись.
– Десять минут?
– Не дольше.
– А потом он позвонит насчет выломанных дверей?
– Гарантирую. Позвонит куда угодно.
– Ладно. Ведите.
Они спустились по лестнице, вернувшей свою обычную протяженность, на первый этаж и вышли в вестибюль. Входная дверь, толстенная металлическая пластина, лежала у стены, смятая, словно фантик из фольги. Ключ по-прежнему торчал в замочной скважине с внутренней стороны.
– Ни хрена себе, – выдохнула Таня. – Да что вы за люди такие?
– Люди Икс, – ответил Серп, улыбаясь. – Слыхала?
– Не верь ему, – сказал Молот. – Мы люди в черном.
– Сам ты в черном, – сказал Серп. – А я Человек Икс.
– Это не Икс, мудрила. Это Хэ.
– А если серьезно? – простонала Таня. – Если серьезно, кто вы такие?
– Аггелы-хранители. – сказал Молот, и, судя по выражению его лица, на этот раз он не шутил.
Перед крыльцом стояла машина, невзрачная, пыльная «десятка». Серп открыл заднюю дверь, пропустил Таню, забрался следом. Молот уселся за руль. На переднем пассажирском сиденье горбился пожилой мужчина, тоже в кожаном плаще.
– Шеф, разреши представить – Татьяна Павловна, учитель истории и дежурный по школе. Таня, это – наш непосредственный руководитель, старший группы, Лицедей.
«Откуда вы знаете мое отчество?» – хотела спросить Таня, но вместо этого задала другой вопрос:
– Почему Лицедей?
Вместо ответа мужчина отвернулся на секунду, а когда вновь посмотрел на «дежурную по школе», то лицо его было уже чужим. Потребовалось несколько секунд, чтобы Таня смогла узнать себя. Еще один поворот головы, и все стало как прежде.
– Ничего себе, – прошептала Таня и почувствовала, как напрягся сидящий рядом Серп. Ловить будет, когда рвану из машины, поняла она и повторила еще раз, просто чтобы услышать звук собственного голоса. – Ничего себе.
– Еще вопросы есть? – спросил Лицедей, чуть улыбаясь.
– Пока нет.
– Отлично. А у нас к тебе имеется парочка. Готова поломать голову?
– Ага.
– Вопрос первый. Есть хоть какие-нибудь предположения, где в городе мог укрыться твой отец?
– Стоп. Что?
– Говорю, где в городе мог укрыться твой отец?
– Отец? – Таня чувствовала, что ей не хватает воздуха. – Он жив?
– К сожалению, да. Павел Иванович Кирше в городе, но мы не знаем где. Никаких сведений о его прошлом у нас нет – он отлично умеет заметать следы. Твоя мать уверена, будто он родом из одной из окрестных деревень, но это не так. В квартире, где они жили с момента свадьбы, теперь салон сотовой связи, и там он не появлялся.
– Даже близко не подходил, – добавил Серп.
– А зачем он вам?
Мужчины переглянулись. Лицедей потер пальцами виски.
– Павел Иванович – похититель и убийца детей. Мы знаем, что тебе крайне неприятно такое слышать, но это правда. Он уже уби… стал причиной гибели одного из твоих учеников, мальчика по фамилии Симагин, и вскоре убьет еще одного – Вадима Королева.
– Вадик у него?
– Да. Никаких сомнений.
– Знаете что? Мне все равно. Отец или нет – какая разница, я не видела его с детства. Поэтому за меня не переживайте. И – да, я могу знать, где он находится.
– Откуда? – спросил Лицедей, по-змеиному улыбнувшись.
– Общалась с его старым другом. Девятая линия. Так улица называется. Там он жил до окончания школы.
– Номер дома?
– Нет, не знаю. Но там улица-то – всего десяток домов.
Лицедей хлопнул Молота по плечу:
– Заводи!
Тот повернул ключ в замке зажигания, мотор послушно заурчал.
– Вы останетесь? – спросил Лицедей Таню. Она торопливо закивала:
– Конечно! Я с вами, с вами! Поехали.
– Покажете короткий путь?
– Само собой.
Машина тронулась. Молот сразу дал понять, что ему не до шуток, – педаль газа уперлась в пол и чуть приподнималась только на самых крутых поворотах. Мимо мелькали покатые бока и спины припаркованных у тротуаров автомобилей, окна, ярко освещенные вывески. Движения на дорогах почти не было, мокрый асфальт желтел отсветами огней. Городок, утонувший в темноте, спрятавший в ней все неприглядное, смотрелся отлично. Тихое, безмятежное, безопасное, скучное место. Земля обетованная.
– А что с Вадиком? – спросила Таня. – Он с ним… уже что-то сделал?
– Надеемся, пока нет, – сказал Лицедей. – Убийца следует определенным правилам, и мальчик, скорее всего, еще жив.
– Каким правилам?
– Долгая история.
– Это связано с той хренотенью, которую я видела в школе?
– Не просто связано. Хренотень – причина всего.
Таня вытащила мобильник, повертела в пальцах, раздумывая, потом набрала SMS-сообщение: «ПРИЕЗЖАЙТЕ СРОЧНО! Я ЗА КОРОЛЕВЫМ! О ДВЕРЯХ НЕ БЕСПОКОЙТЕСЬ)))» – и, отправив его директрисе, телефон выключила. Серп, успевший сообщение прочитать, сказал:
– Не стоит волноваться. Никто чужой внутрь не войдет, я позаботился.
– А начальство-то? Сможет?
– Если школа признает, то без проблем, – усмехнулся Серп.
– Будем надеяться, признает, – сказала Таня. – Слушайте, а все-таки – это точно мой отец?
– Никаких сомнений, – сказал Лицедей. – И чтобы раз и навсегда закрыть вопрос: за последние десять с лишним лет он успел убить восемнадцать детей, мальчиков и девочек, в возрасте от восьми до тринадцати лет.
– Вот сука, – сказала Таня. – Можно вас попросить?
– Да?
– Не называйте его моим отцом больше, хорошо?
Лицедей кивнул.
– Эй, куда дальше? – спросил Молот.
Таня опомнилась, глянула в окно. До цели оставалось всего ничего.
– Сейчас направо, на следующем перекрестке – налево, а потом до упора. Еще пару минут, и мы на месте.
– Как скажете, начальник, – Молот вывернул руль вправо. Въехали в частный сектор. С обеих сторон потянулись серые заборы, над которыми на фоне черноты ночного неба угадывались голые ветви яблонь.
– Когда приедем, что вы собираетесь делать? – поинтересовалась Таня.
– Как обычно, работать будем, – сказал Лицедей. – Только к тебе такая просьба: сиди, пожалуйста, в машине. Прекрасно понимаю, там твой ученик и твой… и все такое, но, поверь, ты принесешь мальчику гораздо больше пользы, если не станешь вмешиваться.
– Да-да, конечно, не вопрос. Не дура же я, в самом деле. Вы профессионалы, вы и разбирайтесь.
– Правильно. Мы разберемся.
– Не сомневаюсь. Вон тот поворот – на Девятую линию.
