Крикливая толпа перед воротами храма, которая мгновение назад так раздражала Хасту, теперь показалась ему благословением Исвархи. Продолжая укрываться от взглядов воинов за спинами, он вновь незаметно переместился назад и быстро огляделся. Тут были и прибывшие издалека жрецы, которые громко негодовали, что их не пускают внутрь, и недовольные жертвователи и просители с корзинками даров, и обычные любопытствующие зеваки. Голося и протягивая миски за милостыней, набежали нищие, многие из которых, как ясно видел Хаста, несомненно, были ловкими воришками. В обычное время храмовые стражи не допустили бы такого безобразия и быстро отогнали бы алчных побирушек. Но воинам-чужакам не было до них дела – не их они выслеживали…

«Этой суетой надо бы воспользоваться, – думал Хаста, изучая толпу, – да вот как?» Он рассчитывал, что жизнь сама ему подскажет решение, как это обычно и бывало, – но пока ничего подходящего не подворачивалось…

Неподалеку промелькнуло полузнакомое лицо старичка-жреца в пепельной накидке поверх обычного одеяния. Хаста вскоре вспомнил его – тот отвечал за уборку с алтарей священной золы, что также было непростым, выверенным до мелочей ритуальным действом. Старичок никак не мог протиснуться вперед и громко ворчал, костеря новые порядки. Хаста подобрался к нему поближе и легонько пихнул в бок:

– Слава Солнцу!

– А, здравствуй, Хаста! – ответил тот сварливо. – Давненько не видел тебя. Был в отъезде?

– Сегодня вернулся. Что тут творится?

Щуплый жрец возвел глаза и руки к небу:

– Такое чувство, будто наступает закатный час нашего мира! Слыхал, накхи взбунтовались?

– Слыхал. А с чего бы это они, неизвестно?

– Да говорят, саарсан с ума сошел.

– Сошел с ума? – ошеломленно переспросил Хаста. – От чего?

– От любви, – хмыкнул жрец. – Зарезал во дворце дюжину жезлоносцев и похитил дочь государя.

– Ширам?!

– Ну да. Явился нынче утром к государю и потребовал отдать ему царевну в награду. А государь ему: как поохотился, такая тебе и награда будет – то есть шиш! Ну тогда саарсан царевну хвать, кинул поперек седла и был таков! – Жрец подумал и ехидно добавил: – В Нижнем городе небось уже об этом на торжищах песенки распевают и показывают кукольное представление.

– Воистину тут кто-то сошел с ума, да только не знаю кто, – озадаченно проговорил Хаста, пытаясь мысленно соотнести того Ширама, которого он успел так хорошо узнать за время Великой Охоты, и нынешние невероятные новости. – Большей чепухи отродясь не слыхал! Ну, допустим, это правда. Но зачем здесь эти воины и кто они вообще такие?

– А, это из дворца прислали, из тайной палаты. Якобы охранять святейшего Тулума от накхов, – мол, они все ярые змеепоклонники, так что наверняка первым делом кинутся осквернять и грабить храм Господа Исвархи. А сами добрых людей к алтарям не пропускают, все что-то вынюхивают!

Старик-зольщик снова принялся ворчать и жаловаться, но у Хасты при этом известии аж от сердца отлегло, и все беды сегодняшнего утра сразу показались незначительными.

– Стало быть, святейший Тулум у себя в храме? – радостно переспросил он.

– Где ж ему еще быть?

– И его ни в чем не обвиняют?

– Кто бы посмел его обвинить? – удивился старик, бросив подозрительный взгляд на молодого жреца.

Хаста, чтобы не привлекать к себе лишнего внимания, решил прекратить расспросы, отступил от жреца и вернулся к своим наблюдениям. Как бы пробраться в храм? Похоже, пройти через главные ворота не получится. Были и еще входы, но наверняка там тоже воины, а вот толпы, в которой можно укрыться, нет…

Донесшийся издалека глухой рокот, похожий на раскат грома, отвлек его от размышлений. Что такое, приближается гроза? Но утреннее небо было ясным…

Пронзительно прогудел рожок. Все сразу затихли. В тишине послышался глухой топот множества ног. Над головами показалась плывущая по воздуху золоченая крыша носилок, в каких обычно переносили священные реликвии и особо почитаемые изваяния. Увидев переносной шатер, стражники взбодрились и начали расталкивать толпу, делая широкий проход к воротам.

– Не напирай, не напирай! – грозно кричали они, выставляя перед собой древки копий.

Крыша переносного шатра подплывала все ближе. Хаста, сам не зная, что ему это даст, постарался пролезть в первые ряды и во все глаза смотрел на шествие.

Возглавляли его две высокие, прямые, как молодые сосны, девушки в белых одеяниях, с неподвижными и прекрасными лицами. То были служительницы храма, сопровождающие священные дары Исвархе и тех, кто желал их принести. Хаста хорошо знал этот обычай – девушки из знатных семей столицы до замужества служили в храме полгода или год. В это время у них отнималось имя и они становились воплощением одного из Святых Огней.

Та, что справа, Даана, то есть Вера, несла в руках яйцо – зародыш пока не родившегося мира, означающий будущее. Та, что слева, Асха-Истина, бережно несла свечу – память мира, означающую прошлое.

За ними двигались крытые носилки – настоящий высокий шатер, обильно расшитый золотыми и серебряными нитями, с плотно задернутыми занавесями.

«Вот бы туда забраться, – тут же подумал Хаста. – Но поди попробуй…»

Он поглядел на восьмерых крепких парней самого дикого вида – длинноволосых, раскрашенных, в рубахах без рукавов, – что несли шатер. Их суровые бородатые лица сами по себе наводили страх. Вдобавок, приближаясь к толпе, они грозно ворчали по-своему, словно собираясь загрызть любого, осмелившегося заступить им путь. «Похожи на вендов, но не венды», – отметил про себя Хаста и перенес внимание на возглавлявшего шествие жреца. Тот размеренно шагал между девушками, глядя перед собой, и нес в руках большую расписную глиняную миску, полную золотистого зерна.

Странный это был жрец – таких Хаста за свою жизнь еще не встречал. Из одежды на нем были только просторные темно-синие штаны, даже ноги были босые. На плечи и грудь спадали длинные волнистые полуседые волосы и борода. Все его сильное, жилистое тело густо покрывали замысловатые узоры. Черные и синие линии, вихри, водовороты, извивающиеся змеи как будто жили своей жизнью. Глядя на них, Хаста почувствовал, что у него начало рябить в глазах, и сообразил, что узоры не простые, а, несомненно, колдовские.

Время от времени раскрашенный жрец запускал в миску руку и размеренными взмахами бросал перед собой горсти зерна, весело скачущего во все стороны по плитам мостовой. За ним шли несколько длинноволосых юношей с торбами через плечо. Словно повинуясь раз и навсегда заведенному порядку, они по очереди приближались к седому жрецу и подсыпали зерно в пустеющую миску.

– Кажется, старикан выбрал неудачное место для посева, – пробормотал Хаста.

– Он желает всем изобилия и процветания, – назидательно приструнил его зольщик.

– Вряд ли из этого что-то процветет, – не спуская глаз с шествия, тихо произнес огнехранитель. – Хотя… Если Исвархе то будет угодно…

Он хлопнул старого знакомца по плечу:

– Спасибо, ты мне очень помог.

– Эй, эй! – услышал он за спиной, однако не повернулся, чтобы попрощаться.

«Ну же…» Хаста обшаривал взглядом широкие пояса толпившихся у храмовых ворот арьев. Не может быть, чтобы никто из них не принес солнцеликому золота… Всякому известно: «И простер он длань над одним, и благословил десяток – дающему щедро вернется сторицей».

А вот и он, щедрый даритель… Хаста удовлетворенно остановил взгляд на увесистом кожаном мешочке, свисавшем с пояса у богато одетого торговца, судя по одежде мехами. «Что ж, надеюсь, руки помнят…» Он начал протискиваться к дороге, не упуская из виду свой «ключ» от храмовых ворот.

«Вот сейчас…»

Он протиснулся чуть вперед торговца, аккурат за спину городскому стражнику, внимательно глядящему на дорогу.

– Эй, там, не наседать! – покрикивал тот, отодвигая древком копья самых ретивых зевак.

– Самое время, – прошептал Хаста, незаметно доставая маленький нож из острейшего обсидиана. А затем, будто оступившись, навалился на спину стражника.

– А ну пошел! – рявкнул тот, отпихивая его локтем.

Хаста, согнувшись, отлетел прямо на торговца. Одна его рука тут же схватила кошель и приподняла его, вторая умело чиркнула по шнуру.

– О, простите! – спеша исчезнуть с глаз долой, пробормотал Хаста.

– Глядите, идут!

Шествие приближалось. Седобородый, с осознанием важности своего дела, запускал ладонь в глубокую миску и щедро рассыпал жито перед богатыми носилками.

«Лишь бы теперь удалось… Да пребудет со мной Исварха в этом не совсем благопристойном, но столь нужном деле!»

Жрец из диких земель вновь запустил руку в миску, взмахнул ею – и в тот же миг Хаста повторил его движение. Золотые монеты из разрезанного кошеля со звоном покатились по плитам мостовой.

– Господь Солнце принял дары! Люди добрые, это все вам! – заорал Хаста.

И толпа множеством голосом подхватила его крик.

– Исварха принял дары!

Ошеломленный жрец остановился. Кустистые брови его вздыбились и сошлись на переносице. Перед ним, будто позабыв об остановившемся шествии, бушевала толпа, жаждущая заполучить истинные свидетельства щедрости Господа. Стража бросилась разгонять людской водоворот, впрочем не сильно усердствуя. Ведь только что каждый своими глазами видел, как обычное зерно обратилось в золото.

Но жреца, похоже, это чудо вовсе не порадовало. Он продолжал хмуриться, упрямо наклонив голову и сведя вместе указательные пальцы рук. И вдруг Хаста явственно услышал, как посреди синего небосвода, едва украшенного редкими облаками, пророкотал гром. По улице, вздымая полы одежды, пронесся порыв холодного ветра, и вдруг начало быстро темнеть. Небо над столицей прямо на глазах затягивалось тучами.

– Святое Солнце, это же облакопрогонник! – завороженно прошептал Хаста.

Слышать о таких чародеях ему доводилось, но вот наблюдать воочию – впервые. В другой раз он непременно остался бы поглядеть, чем все завершится. Однако сейчас для этого времени не было.

«Надеюсь, меня не поразит молния. И кто бы там ни сидел – пусть он будет добр ко мне…»

Улучив миг, когда задние носильщики отвернулись, чтобы гневно рявкнуть на очередного толкнувшего их бродягу, Хаста стремглав юркнул внутрь переносного шатра. И тут же торопливо зашептал:

– Умоляю, не гоните меня! Я прошу защиты…

Последние слова он не договорил. Объяснять что бы то ни было в шатре было некому. В синеватом сумраке пахло как в амбаре – спелым зерном и медом, громоздились какие-то корзины… А в середине на постаменте высилось удивительное изваяние. Огромные тяжелые груди, несомненно, указывали на то, что перед ним кормящая мать, – вот только почему грудей было четыре? Кроме того, у существа было два лица, обращенные в разные стороны, – одно светлое, цвета обожженной глины, другое совершенно черное. И хотя тело неведомой богини было изваяно очень тщательно, оба лица ее мало напоминали человеческие…

– Исварха всеславный, – не спуская глаз с обитательницы шатра, прошептал жрец. – Что это за диво?

Чем дольше он разглядывал ее, тем больше не по себе ему становилось. Грубые и даже смешные лики неизвестной богини казались созданными малым ребенком, но от них веяло такой мощью, будто сам этот ребенок обладал божественной силой. Слепые дырочки глаз пристально глядели вперед куда-то поверх головы Хасты, а лунообразная канавка рта зловеще и плотоядно улыбалась. Жрецу стало на миг так жутко, будто он ненароком влез в клетку к голодному хищнику, который и не чаял такой приятной неожиданности.

Повинуясь порыву, Хаста сжал перед собой руки и склонил голову перед грудастой богиней южан.

«Не гневайся на меня, о прекрасная, – мысленно обратился он к ее красному, менее пугающему лицу. – Да, я поступил дерзко, и что с того? Дерзость для мужчины куда простительнее, чем робость, ведь правда?»

Он поднял взгляд, и от сердца у него отлегло, невесть почему. Богиня по-прежнему улыбалась, но теперь улыбка ее показалась огнехранителю не радостно-плотоядной, а просто довольной.

Между тем на улице загромыхало по-настоящему. Раздался треск молнии и раскат грома – должно быть, ударило совсем близко – и нарастающий шелест ливня. Где-то послышался испуганный крик и шлепанье ног по лужам.

– Прочь, прочь! Разойдись! Освободите ворота! – донеслось издали.

Носильщики быстрым размеренным шагом двинулись в путь.

«Вот теперь я в самом деле дома», – выдохнул Хаста, услышав, как скрипят позади бронзовые петли и тяжеленные деревянные створки закрываются, отделяя храм от всего остального мира.

В личные покои святейшего Тулума никто не входил без особого дозволения. Всякий в храме знал, что дерзновенная попытка прервать труды и размышления верховного жреца будет пресечена быстро и неотвратимо, да так, что хозяин тайного чертога и не узнает о смерти наглеца. Знал об этом и Хаста, но ему, среди очень немногих, было известно и другое – как войти туда незаметно и безопасно.

Поднявшись по лестнице, скрытой от посторонних глаз в толстенной гранитной колонне, он очутился в тупике настолько мрачном, что его можно было принять за бессмысленную причуду строителя. Но воспитанник Тулума без промедления склонился перед глухой стеной и начал быстро ощупывать камни чуть ниже уровня колен.

– А вот и он, – прошептал Хаста, ощущая две едва заметные выемки, вставил в них большой и указательный пальцы, нащупал рычаг и отодвинул в сторону.

Каменная плита перед его носом повернулась. Рыжий жрец тут же проскользнул в образовавшийся лаз, и плита сразу встала на место.

Потайной вход вел в сердце святилища – место, куда пускали далеко не всех жрецов, не говоря уж о сторонних людях. Но сейчас тут, кажется, вообще никого не было. Хаста принюхался – в воздухе пахло нагретым маслом. Он подошел к столу, потрогал лампаду и кивнул. Значит, совсем недавно святейший Тулум был здесь.

Ну да, конечно, – наверняка он пошел встречать облакопрогонника. Хаста представил себе выражение лица диковинного гостя и хихикнул. Когда крытые носилки оказались во дворе, силачи-носильщики бережно поставили их перед широкой белокаменной лестницей, ведущей к входу в храм, и начали что-то быстро говорить предводителю. Выговор мешал Хасте понимать все, о чем те говорили. Уловил он лишь одно – носильщики жалуются, что перед воротами их ноша внезапно потяжелела. Ответ и без того раздраженного жреца прозвучал резко и недоверчиво, однако длинноволосые бородачи, вероятно, тоже не были просто слугами, и облакопрогонник не мог пренебречь их словами. Хаста услышал, как тот приближается, бормоча что-то себе под нос, как будто уговаривая Великую Мать не гневаться. «Сейчас или никогда, – подумал рыжий жрец. – Если меня поймают здесь – принесут в жертву, даже не вытаскивая наружу!»

– Будь ко мне снисходительна, – глядя на красный лик дикарской богини, умильно попросил он. – А я постараюсь быть тебе полезным…

Ему показалось, что ухмылка раскрашенного идола стала вдруг насмешливой. Хаста, не тратя больше времени, откинул расшитый ломаными линиями полог и стремглав бросился вбок, под высокое храмовое крыльцо. Как он отлично помнил, там находилась дверка, ведущая в хранилище факелов. Стража, которая набирала их отсюда каждый вечер, никогда не трудилась ее запирать. Вот и сейчас дверка была приоткрыта. Хаста заскочил, припер ее спиной, отдышался – погони, кажется, не было. «Обошлось», – промелькнуло у него в мыслях. Он без труда отпер лаз, ведущий в храмовые мастерские, – и вот теперь находился в сердце храма Исвархи.

«Наверняка иноземные гости пожаловали сюда не просто так, – раздумывал он, оглядывая пустую комнату. – А значит, сейчас мой единственный покровитель в этом мире должен быть в Зале Высоких Встреч».

Он подошел к тяжелой кожаной занавеси, скрывавшей от посторонних глаз одну из стен, скользнул за нее и оказался в темной каморке. Из стены торчало множество бронзовых труб. Хаста приоткрыл одну из них. Так и есть! Донесшийся до него голос принадлежал давешнему раскрашенному жрецу.

– …Ни один мужчина не смеет глядеть на Великую Мать! – грохотало в трубе. – Осквернивший ее своим взглядом должен умереть! Это воля Матери Даны, а стало быть, и воля Сварги!

– Ишь ты, какой бойкий, – хмыкнул Хаста.

– Ты разглядел его? – услышал он спокойный голос святейшего Тулума.

– Он шмыгнул прочь, как лиса! Но я его узнаю! Я требую обыскать весь храм! Иначе договора не будет и мы сегодня же повернем обратно!

– Зачем же? – миролюбиво отозвался святейший. – Ваш враг может быть и нашим врагом. Мы ведь не знаем, кто это. Может, он злоумышлял не только против Великой Матери, но и против Исвархи…

«Так, кажется, я тут что-то изрядно напортил, – смутился Хаста. – Мой наставник разговаривает с этим расписным дикарем в домотканых портах почти как с ровней, уговаривает его… И явно не хочет, чтобы его гости торопились домой. Что ж…»

Он вздохнул, обдумывая свои возможные действия.

«Я наломал – мне и чинить…»

Зал Высоких Встреч был залит сиянием. Стена, означавшая небо, откуда появлялся верховный жрец, была выложена искристым горным «каменным льдом», за которым зажигали множество свечей. Обычно святейший размеренным шагом выходил из этого сверкающего огнями великолепия, снисходительно глядя на замерших от восхищения чужеземцев.

На этот раз уловка не сработала – длинноволосый жрец Великой Матери, прозываемый Ашва, глядел на младшего брата государя столь хмуро, что казалось, тучи начали собираться прямо под сводом зала.

– Когда ты начнешь искать его? – нетерпеливо спросил он.

– Вскоре, мой почтенный собрат. В храме есть немало других важных дел…

– Я желаю, чтобы ты начал немедля!

– Ты желаешь? Похоже, ты забыл, что это не твой храм…

– В этом храме много блеска и мало истинной силы, – пренебрежительно ответил длинноволосый Ашва и приподнял верхнюю губу, как волк, показывающий клыки. – Или ты думал изумить меня переливающимися огоньками?

Он поднял левую руку ладонью вперед. Затем быстро сжал кулак, будто стараясь ухватить нечто невидимое. По залу пронесся порыв холодного ветра. Пламя сотен свечей, горевших позади стены из прозрачного «каменного льда», затрепетало и в один миг погасло. Зал погрузился в сумрак.

– Так вот, меня этим не удивить. Мне нужен человек, чей взгляд оскорбил Великую Мать. Отдай нам его, а мы отдадим его Дане. Она покарает его, и уж потом мы будем говорить с тобой. Так сказал я, Ашва…

– А мог бы и помолчать. – Из-за «небесной» стены появился Хаста и быстрым шагом подошел к седобородому. – Теперь говорить буду я. Ты ведь меня искал, не так ли?

Жрец попробовал было открыть рот, но Хаста властно приложил ладонь к его губам:

– Молчать! Иначе я буду вынужден покарать тебя. Ты, Ашва, верен, но суть тайных знаков от тебя скрыта. Ты и служители, несомненно, видели, как я появился из шатра Великой Матери. Говори – да?

– Да! – недобро процедил Ашва, глядя на его рыжие космы. – Именно ты оттуда и вылез.

– А теперь призови сюда всех, с кем ты шел. Видел ли кто-нибудь, чтобы я заходил в шатер?

– Нет, этого никто не видел.

– Так и было!

Хаста положил обе руки на плечи жреца:

– А это значит – что?..

Ашва запнулся, не осмеливаясь произнести напрашивающийся вывод.

– Не бойся, я сам скажу. – Хаста отпустил заметно побледневшего жреца. – Великая Мать родила меня в тот самый миг, когда зерно в твоей руке превратилось в золото! Я воплотился для того, чтобы говорить здесь от ее имени с… – Хаста чуть замялся, понимая, что сейчас произнесет ужасающее богохульство, – ее небесным мужем! Я появился в шатре, ибо такова была ее воля! И так же по ее воле я появился в этом зале. Можешь спросить у привратников, входил ли я… Да и вообще – видел ли кто-нибудь, что я сюда шел?

Раскрашенный жрец молчал.

– Ступай. Мне нужно поговорить с братом Тулумом. Я уже был у моего отца Исвархи и передал ему все, чего желала Великая Мать Дана. Иди, я тебя отпускаю.

Когда двери за потрясенным Ашвой закрылись, Тулум обратил взгляд на своего воспитанника, едва сдерживаясь, чтобы не захохотать.

– Ты что это вытворяешь?!

– Спасаю себе жизнь, учитель, – ответил Хаста. – А заодно и наше общее дело. Вот уж не думал, что у господа Исвархи имеется жена с двумя лицами и четырьмя грудями. Я бы сказал, неожиданный выбор. Но Великая Мать в самом деле была добра ко мне…

– Угомонись, балабол! – Тулум подошел к рыжему жрецу и обнял его. – Ты не представляешь, как я рад тебя видеть! Давай же поднимемся ко мне. Я жду твоего рассказа. А раз уж ты родился у Великой Матери, тебе не помешает узнать побольше об этой богине…