На следующий день Пенроз приехал к Ромейну.

Радостная встреча между ними была для самообладания Стеллы таким испытанием, какому она еще никогда не подвергалась. Она покорилась с мужеством женщины, счастье которой зависело от показной любезности к другу ее мужа.

Прием, оказанный ею Пенрозу, был безукоризненно вежлив. Когда она воспользовалась случаем, чтобы выйти из комнаты, Ромейн, отворив ей дверь, со взглядом, который должен бил служить ей наградой, прошептал:

— Благодарю тебя!

Она только кивнула ему и убежала в свою комнату.

Даже в мелочах природа женщины испорчена ложью, которую требуют от ее языка и манер искусственные условия современного общества. Когда она решается на более серьезный обман для защиты своих драгоценнейших домашних интересов, ее недостатки выступают с еще большей силой. Тогда самоуважение и воспитание уже не в состоянии сдержать в должных границах обман — это естественное оружие слабого против сильного. В таком случае она в своем ослеплении спускается до таких поступков, которые возмутили бы ее, если б ей рассказывали их про других. Стелла уже тем уронила себя, что тайно написала Винтерфильду. Она сделала это только для того, чтобы предостеречь его от отца Бенвеля, но этим письмом она приглашала его сделаться соучастником обмана.

Утром она приняла Пенроза с радушием, с которым встречают старинного друга.

Теперь, в уединении своей комнаты, она пала духом. Она раздумывала, как ей лучше ознакомиться с содержанием разговора между Ромейном и Пенрозом, который, без сомнения, начался после ее ухода.

— Он будет стараться восстановить мужа против меня, и я для защиты самой себя должна знать, какие средства он намерен употребить.

Эта мысль заставила ее смириться с поступком, к которому она отнеслась бы с презрением, если бы услышала, что его сделала другая женщина.

Был прекрасный осенний день, солнечный и свежий. Стелла надела шляпу и решила прогуляться по саду.

Пока ее можно было видеть из окон людской, она шла прямо, но, завернув за угол аллеи, свернула на извилистую дорожку, ведущую к окнам кабинета Ромейна. В саду кое-где стояли стулья. Она взяла один из них и после минутного колебания села так, чтобы через открытые окна второго этажа слышать голоса разговаривавших.

В это время она услышала голос Пенроза.

— Да. Отец Бенвель дал мне отпуск, — говорил он, — но я приехал сюда не для того, чтобы бездельничать. Вы должны позволить мне употребить свое свободное время самым приятным для меня способом! Позвольте снова быть вашим секретарем.

Ромейн вздохнул.

— Ах, если б вы знали, как мне недоставало вас!

Стелла, затаив дыхание, ждала, что скажет Пенроз дальше. Заговорит ли он о ней? Нет. В нем были врожденный такт и деликатность. Он ждал, когда Ромейн заговорит об этом.

Пенроз спросил:

— Как продвигается ваша работа?

Ответом было только одно слово, сказанное мрачно:

— Плохо.

— Мне странно слышать это, Ромейн.

— Почему? Или и вы питали такие же наивные надежды, как я, думая, что женитьба поможет мне написать мою книгу?

Помолчав немного, Пенроз ответил грустно:

— Я надеялся, что женитьба возбудит ваши высокие стремления.

Стелла побледнела от подавленного гнева. Он говорил совершенно искренне, несчастная же женщина думала, что он лжет нарочно, для того, чтобы восстановить против нее и без того раздраженного мужа. С замиранием сердца ждала она ответа Ромейна.

Но он не отвечал. Пенроз переменил предмет разговора.

— Вы, кажется, не совсем здоровы, — сказал он ласково, — боюсь, что работа повлияла на ваше здоровье… Возвращался ли…

Одной из особенностей нервной раздражительности Ромейна было то, что он не любил, чтобы кто-нибудь спрашивал его об ужасной галлюцинации.

— Да, — сказал он с горечью, — я несколько раз слышал голос. Кровь мне подобного не смылась с руки моей. Это еще одна рухнувшая надежда, рожденная во мне женитьбой!

— Ромейн! Мне не нравится, когда вы так говорите о своей женитьбе.

— Хорошо. Вернемся к книгам. Я думаю, что с вашей помощью дело у меня пойдет лучше. Я не знаю почему — может быть, потому, что мне приходится разочароваться во всем другом, — но стремление составить себе имя никогда не овладевало мною в такой степени, как теперь, когда оказывается, что я не в состоянии целиком погрузиться в работу. Сделаем вместе последнее усилие, друг мой. Если оно не удастся, я брошу свою рукопись в огонь и попытаюсь избрать другую карьеру. Я понимаю толк в политике. С помощью дипломатии я могу приобрести известность. В моем настоящем расположении духа управлять судьбами народа представляется мне чрезвычайно привлекательным. Мне ненавистна мысль, что наравне со всяким дураком я обязан своим положением своему случайному происхождению и богатству. Довольны ли вы своим безвестным существованием? Не завидовали ли вы тому кардиналу — ведь он не старше меня, — которого папа отправил своим послом в Португалию?

Пенроз отвечал не колеблясь:

— Вы совершенно больны душевно.

Ромейн беззаботно захохотал:

— А когда я был здоров? — спросил он.

Пенроз оставил без ответа это замечание и продолжал:

— Чтобы действительно быть вам полезным, я должен знать, что с вами происходит. Вы сами вынуждаете меня задать вам вопрос, который не дает мне покоя.

— В чем дело?

— Вы говорили и весьма разочарованно о своей женитьбе, — сказал Пенроз, — у вас серьезные причины быть недовольным мистрис Ромейн?

Стелла встала, с нетерпением ожидая ответа мужа.

— Серьезные причины? — повторил Ромейн. — Как подобная мысль могла прийти вам в голову? Я могу жаловаться только на мелочи, которые меня иногда раздражают. Даже лучшая женщина не совершенство. Нельзя этого требовать.

Истолковать этот ответ можно было только слыша тон, которым он был произнесен. Что выражалось в нем? Ирония или снисхождение? Стелла не знала тех косвенных раздражающих средств, которые пустил в ход отец Бенвель, чтобы поддержать сомнения, возникшие в душе Ромейна приемом, оказанным его женою Винтерфильду. Тон, в котором выразилось состояние духа ее мужа, был для нее совершенно нов. Она снова села, колеблясь между страхом и надеждой услышать еще что-нибудь. Священник, иезуит, втершийся между женой и мужем, вдруг принял ее сторону.

— Ромейн, — сказал он, — мне хочется, чтобы вы были счастливы.

— Как я могу быть счастлив?

— Попробую объяснить вам. Мне кажется, ваша жена добрая женщина и, по-видимому, любит вас. В ее лице есть что-то такое, что располагает в ее пользу даже такого неопытного человека, как я. Не теряйте терпения. Постарайтесь не поддаваться искушению говорить иронически — в этот тон так легко впасть, но иногда это выглядит жестоко. Я говорю это как посторонний наблюдатель. Вы знаете, мне никогда не суждено вкусить сладости семейной жизни. Но я наблюдал за другими и вот к какому результату пришел. Большинство счастливых людей — мужья и отцы. Да, я признаю, что и в их жизни бывают испытания, но зато многое вознаграждает и поддерживает их. На днях я видел человека, лишившегося всего своего состояния и, что еще хуже, потерявшего здоровье. Он с таким спокойствием перенес это несчастье, что удивил меня. «В чем заключается секрет вашего спокойствия?» — спросил я. Он отвечал: «Я в состоянии все перенести, пока у меня есть жена и дети». Припомните это и подумайте, как многим вы еще не воспользовались в своей семейной жизни.

Эти слова коснулись души Стеллы, как роса, упавшая на засохшую почву. Да, это были благородные слова! Как воспримет их ее муж?

— Я должен научиться думать по-вашему, Пенроз, прежде чем смогу сделать то, что бы вы желали. Есть ли какая-нибудь возможность поменяться нам с вами характерами?

Вот и все, что он сказал, и сказал он это в полном отчаянии.

Пенроз понял его.

— Если во мне есть что-нибудь, что могло бы служить примером для вас, — отвечал он, — то вы знаете, какому влиянию я обязан силой характера и спокойствием души. Вспомните, что я сказал вам, когда прощался с вами в Лондоне, возвращаясь к своей одинокой жизни. Я сказал, что только в вере, которую исповедую, нашел единственное утешение, способное облегчить мой жребий, и просил вас припомнить мои слова, если в будущем вас постигнет горе. Припомнили ли вы их?

— Посмотрите на книги на моем пюпитре и на другие книги, лежащие у меня под рукой на столе… Довольны ли вы?

— Более чем доволен. Скажите мне, яснее ли вам теперь вера, в которую я пытался обратить вас?

Последовала пауза.

— Если я скажу, что для меня она стала яснее, — продолжал Ромейн, — если скажу, что некоторые из моих сомнений рассеялись, то пожелаете ли вы обратить меня, женатого человека, в католическую веру теперь?

— Я еще сильнее, чем прежде, желаю этого, — отвечал Пенроз. — Я всегда был уверен, что единственный путь к счастью для вас — обращение. Теперь, когда из услышанного мною я увидел, что вы не смирились, как это следовало бы, с вашей новой жизнью, моя решимость еще более окрепла. Призываю Бога в свидетели, что говорю искренне. Оставьте колебания! Обратитесь в католичество и будьте счастливы.

— Вы ничего не забыли, Пенроз?

— Что я мог забыть?

— Быть может, весьма серьезное обстоятельство: жена у меня протестантка.

— Это было у меня на уме в продолжение всего нашего разговора.

— И, несмотря на это, вы не отказываетесь от своих слов?

— Я еще раз от всего сердца готов повторить сказанное. Обратитесь и будьте счастливы! Когда будете счастливы, вы станете хорошим мужем. Я говорю это в интересах вашей жены, как и в наших собственных. Чувствуя себя счастливыми вместе, люди всегда склонны на небольшие уступки, даже в вопросах веры. А может быть, вам удастся достигнуть еще большего результата. Я мог наблюдать, как добрый пример мужа часто находит себе подражание в жене. Не думайте, что я стараюсь убедить вас помимо вашей воли! Я говорю вам все это для того только, чтобы показать: мною руководит единственно любовь к вам и искреннее желание счастья. Вы упомянули, что некоторые из ваших сомнений еще не рассеялись. Если мне удастся уничтожить их — хорошо, если же мне это не удастся и вы не сможете поступить в соответствии со своими убеждениями, то я не только советую, но прошу вас не менять религии.

Стелла знала, что такая уверенность тона непременно подействует на способность ее мужа оценивать те хорошие качества, которых не было в нем самом. Еще раз она заподозрила Пенроза. Имел ли он какие-нибудь корыстные цели?

При одной мысли об этом она вскочила со стула и, подойдя к окну, решительно прервала разговор, позвав Ромейна:

— Луис! Отчего ты сидишь дома в такой прекрасный день? Я уверена, и мистер Пенроз охотно прошелся бы по саду.

Пенроз появился у окна один.

— Совершенная правда, мистрис Ромейн, — сказал он. — Мы сейчас придем к вам.

Через несколько минут он появился из-за угла дома и догнал Стеллу в аллее.

Ромейна не было с ним.

— А муж не пойдет с нами? — спросила она.

— Он сейчас придет, — отвечал Пенроз. — Ему, кажется, надо написать несколько писем.

Стелла посмотрела на него подозрительно, чувствуя с его стороны какое-нибудь тайное влияние на мужа.

Если бы она была в состоянии оценить благородные стороны характера Пенроза, она, быть может, пришла бы к более справедливому заключению. Когда она прервала их разговор, Пенроз просил Ромейна дать ему возможность воспользоваться случаем и поговорить наедине с мистрис Ромейн. Он сказал своему другу:

— Позвольте мне самому узнать, ошибаюсь ли я в своих предположениях относительно впечатления, которое произведет на вашу жену перемена вами религии. У меня одно желание — быть справедливым и к вам, и к вашей жене. Я никогда не простил бы себе, если бы посеял раздор между вами, как бы ни были добры мои намерения.

Ромейн понял его. Стелла же перетолковывала каждое слово и каждый поступок Пенроза в плохую сторону по причине, казавшейся ей убедительной, — он был католическим священником. Она поняла, что ее муж нарочно оставил ее наедине с Пенрозом, чтобы этот последний убеждением или обманом довел ее до согласия содействовать планам патера.

«Я докажу им, что они ошиблись», — подумала она и вдруг спросила вслух:

— Я прервала разговор? Когда я позвала вас гулять, вы говорили с мужем о его сочинении?

— Нет, мистрис Ромейн, мы в это время говорили не о книге.

— Позвольте мне предложить вам странный вопрос, мистер Пенроз?

— Сделайте одолжение.

— Вы ревностный католик?

— Я священник, мое звание говорит за меня.

— Надеюсь, вы не пытались обратить моего мужа в католичество?

Пенроз остановился и внимательно посмотрел на нее.

— Вы очень противитесь переходу вашего мужа в другую религию? — спросил он.

— Так сильно, как только может противиться женщина.

— Из религиозных побуждений?

— Нет. Вследствие опыта.

Пенроз с изумлением взглянул на нее.

— Будет нескромностью с моей стороны спросить, каким образом вами приобретен этот опыт? — произнес он мягко.

— Я расскажу вам это, — отвечала Стелла. — Я не знакома с богословскими тонкостями и не могу решать ученые вопросы, но знаю одно: благодаря усердной и благомыслящей католичке мой отец умер преждевременно, и мне пришлось расстаться с единственной сестрой, которую я горячо любила. Я вижу, вам неприятно выслушивать это, и вы, вероятно, думаете, что я преувеличиваю?

— Мне весьма тяжело слушать вас, мистрис Ромейн, но пока я еще не имел возможности составить себе мнение.

— Мою грустную историю можно изложить в нескольких словах, — продолжала Стелла. — Когда моя старшая сестра была еще девочкой, к нам приехала тетка — мамашина сестра. Живя за границей, она вышла там замуж и, как я уже сказала вам, была ревностная католичка. Без нашего ведома она вела религиозные разговоры с сестрой и, влияя главным образом на энтузиазм, составлявший одну из черт ее характера, обратила ее. Впоследствии были пущены в ход другие убеждения, о которых я ничего не знаю. Сестра объявила о своем решении уйти в монастырь. Так как она была несовершеннолетней, то отцу стоило бы только употребить свой авторитет для предотвращения этого. Но она была его любимицей, у него не хватило духа удержать ее силой — он мог только испытать все средства, которыми любящий и добрый отец мог склонить ее остаться дома. Даже по прошествии многих лет я не могу спокойно говорить об этом. Она настаивала на своем и была тверда, как камень. Когда тетку попросили вступиться, она назвала ее бессердечное упрямство «призванием». Сопротивление любящего отца истощилось. С того дня, когда она уехала от нас, он ближе и ближе продвигался к могиле. Я постараюсь относиться к ней справедливо. Она не только никогда не сожалела о своем поступлении в монастырь — она так погрузилась в исполнение своих религиозных обязанностей, что даже не имела ни малейшего желания видеть мать или меня. Мать скоро потеряла терпение. В последний раз, когда я посещала ее в монастыре, я была одна. Больше я не пойду туда. Она не могла скрыть своего чувства облегчения, когда я стала прощаться. Вот и все, что я могу рассказать. После всего увиденного и перечувствованного мною, мистер Пенроз, никакие убеждения не подействуют на меня. Я не имею права предполагать, чтобы мое счастье могло иметь для вас какое-нибудь значение, но я, может быть, могу попросить вас, как джентльмена, сказать мне правду. Вы приехали к нам с намерением обратить мужа в католичество?

Пенроз признался в истине, не колеблясь.

— Я не могу разделять вашего взгляда на стремление вашей сестры к благочестивой жизни, — сказал он, — но я могу и буду отвечать вам откровенно: с той минуты, как я впервые познакомился с вашим мужем, я стремился всей душой перевести его в католичество…

Стелла отшатнулась от него, будто он ужалил ее, и в немом отчаянии всплеснула руками.

— Но как христианин, я обязан поступать с другими так же, как желал бы, чтобы поступали со мной, — продолжал он.

Она внезапно обернулась к нему, ее прекрасное лицо сияло надеждой, и дрожащей рукой она схватила его за руку.

— Говорите яснее! — воскликнула она.

Он повиновался ей.

— Счастье жены моего друга священно для меня ради него, мистрис Ромейн. Будьте ангелом хранителем в жизни вашего мужа. Я оставляю намерение обратить его.

Он поднял ее руку и почтительно поднес ее к губам. Но, связав себя обещанием, которое было священно для него, даже эта честная и возвышенная душа содрогнулась под ужасным влиянием обета священника. Уходя, он сказал себе:

— Господи, отпусти мне, если я согрешил.