Каменная орда
I

У него был ровный чеканный шаг. Тяжелый и до того громкий, что отзывался эхом на нижних этажах башни, поросшей диким плющом. Вечерами в ее узких бойницах плясал свет, а на пике реял обрывок княжеского знамени: красный крылатый змей на кремовом полотнище. Но пройдет девять лун, и башня будет сожжена. Спустя время на обгоревшие камни наползет свежий плющ, а черные щербины окон станут, не мигая, смотреть на окружавшее их глубокое ущелье. И ни заблудшие путники, ни лихие разбойники и горные ведьмы не рискнут подойти к этому проклятому месту.

Первое, что сделает Сармат-змей, превратившись в дракона, – выжжет свою тюрьму.

Никто не мог услышать Ярхо. Сначала стражники решили, что он приехал от князя, а когда поняли, было уже поздно. Они не сумели ничего сделать – Ярхо смял их, всех девятерых, нещадно, не проронив ни слова. Стражники даже не были его врагами, но он, не задумываясь, оставил их непогребенными – переступил через распластанные тела. Бесчестный поступок, но Ярхо ли бояться божьего гнева? Он предал своего брата и князя, а это куда страшнее.

Лестничная спираль была узкой, и Ярхо касался плечами стен. Перед дверью он постарался расправить грудь и занес меч, взятый из чужой руки. Ярхо знал, что Хьялма приказал уничтожить ключи, открывающие тюрьму брата, все до единого. Деревянная дверь поддалась не с первого удара: лезвие меча дрожало и шло выщерблинами, но наконец она жалобно всхлипнула, выгнулась и накренилась к полу, присыпанному трухой.

Из щели бойницы, расположенной под куполообразным потолком, лился слабый свет. У стены горбился человек, закованный в цепи, и поначалу Ярхо смог разглядеть лишь свалявшиеся блекло-рыжие волосы и длинную исподнюю рубаху. Потом – потом были сухие запястья, перетертые кандалами до сливовой синевы. И резко вскинутое лицо: осунувшееся, с впалыми щеками. Это ли Сармат? Блистательный, холеный Сармат, не показывавшийся без золота, винно-красных камней и узорной парчи? Где его красота, которую так любили женщины, – хитрый прищур глаз, лукавый излом губ? Он был заросший, с выцветшей до ржавчины редковатой бородой. Пропитавшийся кислым тюремным запахом, страшно худой. Прежний Сармат плясал с кривыми тукерскими саблями, а этого Ярхо мог убить одним ударом.

Грязная исподняя рубаха, поникшая шея, выступающие кости. Ярхо не видел только одного – следов побоев. Но Хьялма, устроивший тюрьму, знал, что Сармат никакой боли не боится так, как одиночества. Надсмотрщики даже не заходили к нему, а еду оставляли через прорезь в двери. Стража менялась раз в пару месяцев – у Сармата не оставалось возможности найти себе союзников. Он провел в тюрьме чуть больше трех лет и уже не походил на себя. Облезлая подвальная крыса: Сармат так бы и умер здесь. Хьялма бы все сделал, чтобы напомнить ему последние дни заморенного в темнице Ингола. Глаза бы тоже выколол, но тогда бы пришлось хоронить мать, которая бы как-нибудь да об этом узнала.

Одно время Сармат лишь подслеповато моргал. Потом поднял руку, и его цепи лязгнули, волочась по каменному полу. Он потер переносицу, будто стараясь прогнать видение: древесные щепы хрустят под тяжелой ступней Ярхо. Но видение не проходило, и тогда Сармат улыбнулся. Ярхо увидел пустоту на месте клыка, который Хьялма выбил ему в поединке у Криницких ворот.

– Я говорил, что ты всегда был моим любимым братом?

Надломленный, лающий голос. Но и его Сармат слушал с удовольствием. Как он звучит, как в нем растворяются удивление и насмешка, расплываются призраки давних бархатных нот.

– Надеюсь, Хьялма умер? – Сармат прищурился. В темных глазах зазмеились медовые прожилки, похожие на язычки пламени.

– Он жив.

– Жаль. – Сармат потянулся, и цепи снова звякнули. – Но ненадолго, раз ты здесь.

Подумав, сглотнул с трудом:

– Как мать?

Он продолжал спрашивать, а Ярхо, отбросив чужой меч, пересек комнату и оказался рядом с ним. Теперь, когда Сармат понял, что брат не уйдет, в его голосе зазвучал голод: как Халлегат? Что происходит в мире? Забыли ли Сармата его друзья?

Цепи были крепки, но не крепче клинка Ярхо.

«Все, кто шел за тобой, либо отреклись, либо погибли. В Халлегате княжит Хьялма, и люди его любят. Вот уже три года мать носит траур – едва ли по Инголу. В мире спокойно без тебя, Сармат». Ярхо процедил еще одну короткую фразу и, схватив брата за ворот, рывком поднял на нетвердые ноги. На полу лежали разрубленные цепи.

Покачиваясь, Сармат прищурился сильнее, совсем по-змеиному. Потер вспухшие лиловые запястья. Провел грязными пальцами по рыжим космам, падающим на лопатки. Сплюнул под босые ноги и, вытерев рот рукавом, тихо спросил:

– Почему пришел?

Ярхо ему так и не ответил.

Он не ответит и позже, когда Хьялма возведет для братьев новую тюрьму, самую неприступную из всех. Когда их имена расщепят на легенды, княжества закипят в крови, а шаманы айхов-высокогорников проклянут хитрого человека, укравшего себе тело дракона. Ярхо бы не сказал и полслова о своем предательстве, но Сармат умел выуживать целые фразы. Даже спустя тысячу лет, которую Ярхо провел, врастая в гору.

Тысячу лет спал дракон, пойманный в ловушку Хьялмы и заключенный в обезображенное тело собственной матери. Тысячу лет Ярхо не знал сна – камень заменил его мышцы и кости, заполнил жилы. Он стоял, и горная порода была продолжением его позвоночника. Она обездвижила его ноги, сковала руки, сдавила грудь. Сармат спал, и под медными пластинами текли горячие токи крови. Из ноздрей выходил прозрачный пар, рассеивающийся над медовым блеском монет. Но сердце Ярхо остановилось, а горло забил гранит.

Высилась Матерь-гора: с юга ее стопы лизала Пустошь, с северо-запада – теплое Перламутровое море. К востоку лежали богатые деревни камнерезов – они платили хорошую дань. Сармат-змей охранял несметные сокровища, и его владычество крепло клинком Ярхо. Говорили, не было воина лучше него. Говорили, его не взять ни огнем, ни железом – страшен Ярхо-предатель. Он шел, и горы содрогались под его ратью.

– Ты помнишь Халлегат, Ярхо?

Не каждое княжество могло отправить Сармату людей. Везти рабов и невест было куда сложнее, чем сундуки, – люди бежали, заболевали и калечились в долгом пути. Сам Сармат забирал лишь девиц из земель, лежащих перед Матерь-горой, будто на ладони: поселения в Пустоши, деревни камнерезов и кибитки ирменков, горных кочевников с берегов Перламутрового моря. Выходило, что в некоторые полнолуния он оставался без пленных и жен.

И тогда, сидя в одном из своих чертогов, в окружении золота, бронзы и лоз драгоценных камней, Сармат пытался разговорить брата.

– Ярхо?

Кажется, начинался десятый август после его пробуждения. Сармат уже освоился в мире: жены научили его новому, изменившемуся языку, а драконьи глаза запомнили, как перекроились княжества за тысячу лет. Халлегат – в этом слове Сармат слышал тягучий мед и грохот щитов. Город их предков: они родились в Халлегате, выросли, а годы не оставили ни камня от его стен. Ярхо помнил его, но и только. Он не чувствовал сожаления.

– Вчера я пролетал над ним. На месте Дубовых чертогов прорезались скалы. Река высохла, и там, где отец собирал дружины, разросся бурьян. Площадь утонула в земле, а башни рассыпались. Я пытался разглядеть усыпальницы, но не нашел и следа.

Сармат возвращался к Халлегату не впервые, но в его голосе всегда слышалась боль. Ярхо стоял справа от княжеского трона, на котором полулежал брат, и молчал: ему не было дела и до живого города, не то что мертвого. Он бы сам сровнял его с землей, сам бы разрушил усыпальницы рода.

– Отец… Он говорил, что Халлегат вечен. – Сармат грустно усмехнулся. Он крутил тукерский кинжал: свет вспыхивал на кровавой россыпи рубинов. Искривленное лезвие принимало золотой отблеск. Пальцы у Сармата были узкие, обожженные, а на указательном сидел перстень – за десять лет у него появилось и кольцо в носу. Волосы пылали, косы держали дорогие зажимы. Сармат никак не мог надышаться своим богатством.

– Отец, отец… последний халлегатский князь.

Ярхо повернул шею. Сначала раздался хруст, а потом – скрежет слов:

– Последний – Хьялма.

Сармат даже перестал играть с кинжалом. Так и застыл на княжеском кресле, расслабленный, размякший. Затем подбросил нож, перехватил за украшенную рукоять и сел прямо: лезвие вспороло воздух. Медленно оглянулся на брата, сжал губы.

– Хьялма, говоришь, – покатал на языке. – Хьялма.

В его теплом чертоге повеяло холодом.

– Об одном жалею: не видел, как он подыхал.

И Ярхо не видел. Хьялма был единственным человеком, способным перехитрить Сармата: он заманил его в ловушку и заключил на тысячу лет вместе с братом-предателем, хотя сам едва дышал. Дракон натворил много дел. Он выжигал селения, уродовал людей – но Хьялма знал, что он бывал человеком. Четыре года князь пытался поймать Сармата, и за все время прислал только одно письмо. Сармату – Ярхо для него перестал существовать.

«Я все равно тебя убью».

Обычно Хьялма был скуп на угрозы.

«Чужими руками, через десятки лет…»

Письмо Сармату доставила его же молодая любовница, вдовствующая княгиня Мевра. Смелая, насмешливая и непокорная. Он прятался у нее, пока был человеком: Хьялма взял город в осаду, но не успел, и брат ускользнул. Улетел. Сармат был уверен, что Хьялма не тронет девушку. Ты ведь не такой, как я, верно? Не обидишь ни одну мою женщину. Ты добрый, честный и справедливый.

«…но убью».

Хьялма отправил ее вместо гонца. Сармат срывал покрывало, под которым Мевра прятала лицо, а она плакала и просила этого не делать. В закутанных руках княгиня держала тяжелый липовый ларец.

«Вот уши, в которые лились твои речи. Вот пальцы, которыми она пыталась ранить моих людей. Вот нос, который задирала передо мной».

И тогда Сармат понял, что обречен.

«Жди».

Разве тысяча лет – не достаточный срок? Сармат привык слушать людей и сначала опасался всерьез. Много ходило сказок о том, что Хьялма не умер, а стал драконом: айхи называли его Тхигме, кочевники-ирменки – Ятобаром, ящером вьюги. Но годы шли, Сармат жег и плавил, а Хьялма так и не появлялся. Тукеры правы: он был слаб, и он умер так давно, что о нем почти никто не помнит.

Но его имя до сих пор лишало Сармата покоя.

«Не будет тебе пощады».

Не будет – за Ингола. За Рагне. За воинов и крестьян, за молодую жену Хьялмы. За его сына-младенца, за кровавый кашель и гниль вместо легких, но…

Хьялма мертв, Сармат-змей хранит свои сокровища, и предатель Ярхо чеканит шаг. Их история покрылась быльем, люди который век спят в земле, а имена давно переиначены на баллады.

Наконец Сармат поднялся с места – и рассмеялся, бросив нож в груду кубков, украшений и драгоценных камней. Лезвие звякнуло о блюдо, посыпались потревоженные монеты.

– Боги, Ярхо. Ты так редко говоришь, и снова не то.

Быстро вскинул ладони, опустив уголок рта.

– Я шучу.

Сармат знал, кому был обязан. И понимал, что не продержится без Ярхо. Брат ему не слуга – оружие, которое защищает и бьет, но существует само по себе.

– Это, знаешь ли, хорошо, что он подох. – Сармат поддел один кубок острым носком сапога. – Пусть и князем. – Имя выплюнул позже: – у Хьялмы был халлегатский престол, а подо мной окажутся сотни.

Мертвый правитель и древнее кровавое божество – кто из нас выиграл, Хьялма? Кому приносят жертвы тукеры и ирменки? Кому княжьи люди отдают своих девиц? Славно, что ты умер: и Сармату есть за что мстить. Обезображенная мать. Позор. Заточение.

– Разве это не правда? – Сармат, развернувшись на пятках, склонил голову и улыбнулся. Ярхо промолчал – но пройдет еще двадцать лет, и под их натиском падет даже ослепительный Гурат-град.

Нет в мире силы, способной встать наперекор.