когда с Лицинией на ложе узком в истоме
лежим подолгу, отдыхая от сладостной битвы,
случившейся утром поздним (нам милое время),
порой касаемся друг друга кончиками пальцев,
вызывая возбужденной содрогание плоти
(так после сладостной бури еще трепещет море)
утомленно молчим и слушаем грохот
колесниц, по улицам узким бегущих,
за окном всплески крыльев мягкие голубиных
все нам мило, да только на кухоньке нашей
грохочет утварью Арминий, двадцатой когорты
седьмого легиона на постой вставший воин,
полугерманец, полуперс, мочой ослиной разящий
(видать, полощет ей зубы), здоровенный малый
для упражнений ратных он часто выбирает
неподходящее время, неподходящее место
обнаженный, гремя щитом, но в поножах ржавых,
вбегает в наши покои, не замечая раскрытых
красот твоих, копье втыкает в шаткую стену
и рубит ветхую мебель, потом назад убегает
и я ловлю взгляд твой тайный и понимаю с печалью,
кто будет тебе защитой и чьи ты выберешь чресла,
когда декуриям скажут, что переходят вброд реку
нагие варвары леса…
около 1989