Ночной Париж никогда невозможно назвать спящим городом. Париж любит ночь, как любят ее поэтическое вдохновение и порок, и предается им обоим с одинаковой страстью, соединяя их.

Но сейчас Аврора не видела ни влюбленных пар, ни подвыпивших гуляк, ни ярких огней Монмартра, ибо шторы кареты, в коей везли ее, прочно отгораживали весь этот не спящий мир.

Когда после обычного выступления перед салонной публикой мамаша Терсо привела в ее комнату мужчину и сказала, что нужно поехать с ним, Аврора нисколько не удивилась — клиенты частенько предпочитали увозить ее куда-нибудь, нежели оставаться в апартаментах заведения Терсо. Наскоро приведя в порядок туалет, она с готовностью села в карету вместе с незнакомцем, но вскоре ей сделалось не по себе.

Ее спутник не говорил ни слова и даже не смотрел на нее. Его суровое, смуглое лицо, обрамленное жгуче-черной бородой оставалось совершенно бесстрастным. Да еще эти плотно зашторенные окна!

— Куда мы едем, сударь? — спросила Аврора через полчаса пути. — Скажите, далеко ли?

Ответом ей было ледяное молчание. Отчего-то сразу вспомнилась история несчастной малышки Лили, ставшей жертвой жестокой оргии и задушенной каким-то сумасшедшим негодяем. Может быть, и этот черный человек такой же?..

Поборов дрожь, Аврора попыталась заигрывать с ним:

— Вы так холодны, что мне становится обидно… Не желает ли мой господин немножко ласки? И не скажет ли, как называть его?

Незнакомец холодно отстранил ее и так и не проронил ни слова. Аврора готова была выскочить из кареты на полном ходу, но дверь была заперта. Тогда она предприняла отчаянную попытку вызвать жалость:

— Сударь, будьте великодушны! Я выступала весь вечер и теперь чувствую, что от долгого пути меня укачало! Мне дурно! Велите кучеру остановиться и позвольте мне выйти на воздух!

Увы, эта попытка провалилась, как и все предыдущие. Черный человек молчал, карета мчалась дальше, и Авроре оставалось лишь зажмуриться и с ужасом ожидать своей участи…

Но, вот, экипаж остановился. Дверь отворилась, и кучер помог ей сойти на землю. Дом, в который ввели ее, находился, по-видимому, в одном из предместий Парижа, и здесь было непривычно тихо. Черный человек, так и не нарушивший молчания, проводил ее в небольшую комнату, где Аврора с удивлением обнаружила приготовленную ванну, гардероб, трюмо с привлекательными для любой женщины баночками и флакончиками, и двух горничных, которые, также не произнося ни слова, принялись проворно раздевать ее, едва лишь за незнакомцем затворилась дверь.

— Да что здесь происходит, черт побери?! — закричала вконец выведенная из себя пыткой молчания Аврора, пытаясь вырваться из рук горничных. Но те хорошо знали свое дело, и через несколько минут она уже сидела в ванной, натираемая ароматным бальзамом.

Такие приготовления окончательно убедили Аврору в том, что ей уготована судьба Лили, и она мысленно прокляла самыми страшными проклятиями папашу, обрюхатившего и бросившего мать… Мать, спившуюся и не нашедшую в себе сил защитить дочь… Деда, проклявшего мать из верности моисееву закону, а того больше от истинно ростовщической жадности… Того старого борова, что сделал из нее, тринадцатилетней голодной девчонки, проститутку… Мамашу Терсо, торговавшей ею все минувшие с той поры годы… И всех… Всех… Черного человека… Кучера… Горничных…

Пока Аврора вспоминала всю свою горькую и мерзкую жизнь, ее, омытую и аккуратно причесанную, облачили в дорогое и очень красивое, ничуть не вульгарное платье. Увидев свое отражение в зеркале, пленница ненадолго забыла о мрачных мыслях: на нее смотрела не куртизанка из салона мамаши Терсо, а… знатная дама! Какие обычно сидят в лучших ложах театра! Жемчужное ожерелье и серьги довершили сходство.

По завершении наряда черный человек провел Аврору по темному коридору в продолговатую, ярко освещенную залу, посреди которой стоял длинный стол, накрытый для ужина на две персоны. За столом сидел мужчина лет тридцати пяти — сорока, сухопарый, с тонким, довольно привлекательным лицом. Он сделал едва заметный знак рукой, и черный человек исчез. Аврора же осталась стоять, словно окаменев. Странный человек смотрел на нее немигающим взглядом темных глаз, точно изучая. Взгляд этот был столь пристальным, что Авроре почудилась, будто она осталась перед ним вовсе без одежды. И даже хуже. Вовсе без одежды ей доводилось бывать и не перед одной парой глаз… А здесь… Словно бы и кожи не было на ней, а смотрел этот человек прямо в душу ее.

— Да, — наконец, удовлетворенно произнес он. — Я не ошибся. Так значительно лучше. Это — то, что нужно.

Услышав его спокойный, чуть надтреснутый голос, Аврора вздрогнула. Заметив это, незнакомец улыбнулся:

— Не бойся, дитя мое. Здесь тебе никто не причинит зла. И довольно стоять на пороге. Садись к столу.

Аврора нерешительно приблизилась и опустилась на стул напротив хозяина. Тот позвонил в колокольчик, и возвратившийся черный человек наполнил вином оба бокала, положил на тарелки неведомое ароматное кушанье, от запаха которого у голодной Авроры засосало под ложечкой. Не удержавшись, она рукой выхватила первый попавшийся кусок и с наслаждением проглотила его. Многозначительный взгляд хозяина дал ей понять, что так поступать не следовало…

— Дитя мое, в порядочном обществе, где, как я надеюсь, тебе придется бывать, для еды полагаются вилки, ножи и ложки. Впрочем, у тебя будет время изучить сложности этикета и научиться говорить…

— Научиться говорить? — усмехнулась Аврора, беспечно опорожнив свой бокал. — А я, по-вашему, что, мычу, как корова?

— Ты делаешь нечто гораздо худшее. Бог дал человеку великий дар — Слово. А человек обратил это слово в брань, в скабрезность… В нечто, чего один звук непереносим для уха.

— Что вам от меня надо, черт побери? — нахмурилась Аврора. — И кто вы, наконец, такой?

— Ты можешь называть меня Альфонсо. Пока для тебя этого довольно. А как твое имя?

— Аврора! — гордо представилась она, приняв одну из тех вызывающе-соблазнительных поз, что неизменно вызывали вожделение в глазах мужчин.

Но «итальянец» остался бесстрастен.

— Эти позы тебе придется до времени приберечь, — холодно сказал он. — Меня ты не интересуешь. И я все-таки просил бы тебя назвать свое имя, а не кличку, которую ты носила в притоне.

— Меня зовут Лея… — как-то вдруг обмякнув, отозвалась Аврора.

— Лея… Кто была твоя мать?

— Она… Она делала шляпки… Сначала…

— А потом?

— А потом проклятое вино свело ее с ума!

— А твой отец?

— Я его никогда не видела. Мать говорила — из благородных… Он уехал в Англию, обещал вернуться и жениться. Моя несчастная мать до последнего дня ждала, что этот сукин сын вернется!

— Быть может, он погиб?

— Как же! Такие негодяи не гибнут, а губят других…

Альфонсо помолчал несколько мгновений, затем спросил:

— Сколько тебе лет, дитя мое?

— Девятнадцать!

— Только-то… — вздохнул хозяин. — И сколько ты у мамаши Терсо?

— Пять лет, с тех пор, как умерла мать…

— Да… В сущности, варварство европейское во многом ничем не уступает варварству азиатскому, — заметил Альфонсо. — Скажи мне, Лея, хотела бы ты жить иной жизнью?

— Это какой же? — прищурилась Лея. — Если прачкой или чем-то еще, то не хочу.

— Нет, не прачкой, — хозяин тонко улыбнулся. — Если ты будешь слушаться меня, то я сделаю тебя… русской княгиней.

Лея закашлялась, изумленно выпучив глаза:

— Кем?!

— Русской княгиней, дитя мое. Конечно, твой будущий супруг будет отнюдь не молод и не хорош собой. Зато он даст тебе титул и деньги, с которыми по его кончине, которая, учитывая лета этого почтенного негодяя, не заставит себя ждать, ты сможешь жить так, как тебе захочется.

— Да неужто найдется сумасшедший, чтобы жениться на такой, как я?

— Разумеется, нет. Но о том, какая ты на самом деле, он должен будет узнать не раньше, чем станет твоим законным мужем и отпишет тебе свое состояние. Только тогда! — глаза Альфонсо блеснули недобрым огоньком. — Только тогда он узнает, каким позором покрыл свои седины…

— Этот русский князь вам чем-то насолил, и вы хотите использовать меня, чтобы отомстить? — догадалась Лея. — Не очень-то хорошую роль вы мне предлагаете.

— Почему же, дитя мое? Этот человек большой мерзавец и в отношении к нему ты выступишь в роли Немезиды.

— Кого?

— Богини возмездия. Что же касается тебя, то ты получишь всю возможную выгоду. Никаких притонов, никакой нищеты, никаких… клиентов, от которых не знаешь, чего ждать, никаких оргий. Почти что порядочная жизнь в полном достатке. Имей ввиду, я не собираюсь принуждать тебя к чему бы то ни было. Если пожелаешь, то тебя сей же час отвезут обратно в притон Терсо, где тебе суждено будет окончить свои дни в нищете и сраме. Если же ты согласишься играть роль в моей постановке, то ты должна будешь точно исполнять все мои указания. Выбор за тобой.

— Я хотела бы сперва знать, что должна буду делать.

— Справедливо. Сперва я дам тебе новое имя и новую историю… В ней не будет ни мадам Терсо, ни прочих ужасов, что выпали на твою долю. Я слышал твой голос, Лея. Он не менее прекрасен, чем ты сама. Я сделаю из тебя певицу, актрису, и ты с твоей красотой и талантом станешь желанной гостьей везде.

— Актриса, конечно, лучше, чем проститутка. Но разница не так уж велика, если брать отношение к нам порядочных людей.

— И тем не менее она есть. Проститутка никогда не будет допущена в те дома, где актриса является желанной гостьей. Разумеется, актриса актрисе рознь. А потому талант и красота — лишь начало. Язык, манеры, кругозор… Тебе понадобится все.

— Черт побери! — рассмеялась Лея. — Я и писать-то не умею!

— Каждый день к тебе будут ходить учителя. Ты научишься читать и писать, прилично разговаривать и держать себя, научишься музыке и иным необходимым вещам. А затем начнется твой путь к славе и к княжескому титулу.

— Почему вы так уверены, что этот князь настолько потеряет голову, что женится на мне?

— Потому что порочная страсть подобна болоту. Особенно, в человеке слабом, ничтожном и уже отчасти слабоумном. Овладев его сердцем, она неминуемо затянет его всего. Ты же, дитя мое, бриллиант, который при нужной огранке будет способен ослепить и не такую ничтожную жертву.

— Вы так легко распоряжаетесь чужими жизнями, что я боюсь вас…

— Это происходит от того, что однажды моей жизнью распорядились слишком легко и жестоко. Но тебе не нужно меня бояться. Я никогда не причиню зла невиновному. Ты же, если примешь мое предложение, ни в чем не будешь нуждаться. Те камни, что теперь надеты на тебе, лишь скромный аванс.

Лея машинально пощупала крупные жемчужины, приятно холодившие шею. Этот странный человек пугал и влек ее одновременно, и на миг ей стало жаль, что она нужна ему лишь как средство мести. Бриллиант, который может ослепить… Вот, только не его. Будто он не человек, а сам дьявол… Какую игру он ведет? Кто должен пасть его жертвами? И не обманывает ли он ее? Не придется ли ей заплатить слишком дорого за согласие сделаться безмолвной исполнительницей его воли, как все в этом доме?

А что если отказаться? Час-другой, и снова салон мамаши Терсо… Вульгарные платья и пошлые куплеты для пьяной публики, отпускающей похабные шутки и тянущей к ней потные руки… Орущие и гогочущие лица «господ», один из которых эту ночь непременно проведет в ее постели… И в памяти не останется от него даже — лица. Потому что все они давно слились воедино и вызывают лишь тупое отвращение.

И лишь одно лицо — не забыть никогда. Лицо человека, который сидит теперь напротив нее, на другом конце длинного-длинного, бесконечного стола, сидит так далеко, что никак не ощутить ни тепла его, ни дыхания. Человека-тайны, которому нет дела до ее красоты…

Нет, не могла Лея покинуть этот дом, вернуться в свой привычный ад… Этот человек словно лишил ее воли, приковал к себе.

— Так что ты решила, дитя мое? — спросил он тоном полного безразличия по окончании ужина.

— Мне нечего терять в этой жизни… И я согласна. Я сделаю все, что вы скажете. А если вы погубите меня, то это будет ваш грех, а не мой.

— Я рад, что ты приняла правильное решение, — кивнул Альфонсо и снова позвонил в колокольчик. — Твоя новая жизнь начнется с завтрашнего дня. Эльза, — он кивнул на вошедшую горничную, — проводит тебя в твою комнату и будет при тебе неотлучно. Она даст тебе первые указания.