Глава 23

Настя умчалась в Рощино, Кирилл, лениво развалясь в кресле перед включенным телевизором, не спеша перебирал в голове события последней недели.

Да. Со времени смерти Витальки прошла всего неделя. И вот они с Настей в бегах, убиты Крыловы. Кирилл их никогда не видел, потому что не интересовался жизнью Витальки, их связывали только дела, но сам факт двойного убийства произвел на него тяжелое впечатление. Кто же это сделал, кто ищет сокровища из могилы Щербатовых? А может, это он разворошил осиное гнездо? Разыскал потомков, побеседовал, те насторожились, съездили на могилы предков, и пошло-поехало? Полная чушь! Он встретился с ними уже после убийства Крота. Кто же это? Кто действует так жестоко и кровожадно?

Рука Кирилла привычно потянулась к медальону, и он тут же почувствовал мгновенную липкую испарину. Медальона не было. Но в следующую секунду он с облегчением выдохнул. Тьфу ты! Когда они с Настей занимались утром любовью, она заставила его снять медальон, он, видите ли, задевал ее то по носу, то по лбу. Кириллу тогда было не до медальона, он послушался Настю и, сняв его, аккуратно положил на подлокотник дивана, а потом медальон, видимо, соскользнул на пол, в щель между стеной и диваном.

Кирилл поднялся из кресла и пошел искать свою драгоценность. Не вышло, не успел Кирилл опуститься на пол и запустить руку под диван, в дверь настойчиво затрезвонили.

— Блин! Да что такое! — сердито воскликнул Кирилл, поднимаясь. — Настя, елки зеленые! Хоть бы раз в жизни собралась, ничего не забыв! — Идя к двери, он уже искал взглядом ее мобильник, а заодно и кошелек, а заодно и права. Кто знает, что эта растяпа могла забыть в спешке.

Но за дверью стояла не Настя.

— Сергей Александрович? Добрый день.

— Здорово, Кирилл. Что, Настя уже умчалась?

— Да.

— А я вот приехал тебя проведать. Волнуюсь я за вас что-то, — проговорил Сергей Александрович чуть смущенно.

— Да вы проходите, — спохватился Кирилл, от удивления забывший пригласить гостя в квартиру, а так и стоявший в дверях.

— Спасибо. — Сергей Александрович бросил на тумбочку белую летнюю кепочку и показал Кириллу звякающий пакет. — А я вот нам с тобой пивка захватил холодненького. Пока Настасьи нет, посидим, телик посмотрим, пивка попьем, а то мы с тобой толком-то ни разу и не разговаривали.

— Да, конечно. Вы проходите. Хоть в комнату, хоть на кухню, куда удобнее.

— Пошли на кухню. Там телевизор есть?

— Есть.

— Тогда точно на кухню. Я тут на закуску воблы взял из дома, хорошая, у меня приятель рыбак сам коптит, и кальмаров солененьких. А? — Он весело подмигнул Кириллу.

— Спасибо, Сергей Александрович, но я пиво, честно говоря, не очень, — извиняющимся тоном проговорил Кирилл.

— Ну, извини, не знал, — расстроился Настин дед. — Но уж, коль купил, выпей за компанию, уважь. Только надо налить во что-нибудь. Не люблю, когда из бутылки, родители в детстве приучили, что из горлышка пить некультурно, так вот хоть в чашку, а налить надо, — добродушно объяснял Сергей Александрович, доставая из кухонного шкафчика кружки. — Держи. Холодненькое.

— Спасибо, — делая из вежливости маленький глоток, поблагодарил Кирилл.

— Да, — причмокивая, с удовольствием, проговорил Сергей Александрович. — А Настасья давно уехала?

— С полчаса, наверное.

— Ладно, мы без нее как раз и посидим, — улыбнулся Сергей Александрович, и его доброе морщинистое лицо осветилось улыбкой. — Настюша у меня девочка хорошая, а все эти мини-юбки, клубы, прически, это так, вроде игры. Уж я-то знаю. Она же со мной росла. Отец с матерью то на работе, то в гостях, а мы с Настюшей вдвоем, — рассказывал, прихлебывая пиво, Сергей Александрович, — и в садик я ее водил, и в школу, и на кружки. Жена у меня давно умерла. Ишемическая болезнь сердца, вот и пришлось мне с внучкой возиться. А я и рад. Я ведь тоже с дедом рос. Он к нам из Москвы приехал, когда я уже в школу ходил, — задумчиво глядя в окно, рассказывал старик. — Мать его не очень жаловала, в ссоре они были, а мне дед нравился. Дружили мы с ним. Он прежде большим начальником в Москве был, потом у него там не заладилось, жена ушла, не моя бабушка, другая, его на пенсию поперли. Вот он один и остался. Вернулся к нам.

Очень я, помню, его жалел, когда он про жизнь свою рассказывал. Шутка ли, человек революцию пережил, гражданскую войну, голод, разруху. Войну Отечественную прошел. И вот когда мирная жизнь наконец наладилась и в карьере и в личной жизни все устроилось, живи да радуйся, все потерял в одночасье. — Сергей Александрович тяжело вздохнул. — А ты чего не пьешь? Пей, хорошее пиво, а то обижусь. Да-а. А самое обидное это то, что его друзья предали, — с горечью проговорил Сергей Александрович, наблюдая, как Кирилл с натужной улыбкой пьет пиво. — У деда была трудная жизнь, но был у него своего рода талисман. Медальон один. Этот медальон ему подарила в далеком восемнадцатом году сама великая княжна Мария Романова, он тогда царскую семью охранял и очень жалел их, даже заступался за княжон пару раз перед своими, вот она ему почти перед самым своим расстрелом и подарила. Эта вещь деда всю жизнь берегла.

Кирилл, услышав про медальон, привычным жестом хотел обнять его, но рука его словно ослабела, еле-еле до груди донес. Да и медальона под футболкой не было.

Сергей Александрович, словно не заметив жеста, продолжал:

— А в шестьдесят третьем году отдыхал дед в Крыму, в санатории, и вот явились к нему два его дружка старинных, с которыми он когда-то Ипатьевский дом охранял, с одним из которых воевал потом плечо к плечу в Великую Отечественную, под пули вместе ходили, кусок хлеба делили. Явились к нему друзья и украли у него медальон, — сжал старческий, но еще сильный кулак Сергей Александрович. — А потом деда же в краже этого самого медальона и обвинили. Даже в милицию заявили, подлецы. Но тут уж у них ничего не вышло. А вот жизнь у деда рухнула. Все потерял, за два года всего лишился. А потому, что медальон тот не простым человеком был подарен, а Царственной страстотерпицей. Хранил он его. А его украли.

Кирилл из последних сил хотел что-то возразить Сергею Александровичу, но язык его почему-то не слушался. Кирилл как то боком стал заваливаться на пол, все поплыло куда-то… звуки погасли…

— Ну что, оклемался? — услышал Кирилл голос Сергея Александровича. — Вот и молодец.

Лицу стало свежо и приятно, видно, старик протер его влажным полотенцем. Кирилл напрягся и разлепил глаза. Он хотел протереть лицо ладонью, но ничего не вышло, рука не поднималась, будто ее что-то держало. Кирилл нахмурился и огляделся. Он все еще был на кухне, в комнате за стеной невыносимо орал телевизор. На столе по-прежнему стояли чашки с пивом, только стул теперь стоял не за столом, а посередине кухни.

— Сергей Александрович, что происходит? — спросил Кирилл, стараясь скрыть испуг и неуверенность.

— Что происходит? — переспросил старик, проверяя, крепко ли привязан Кирилл. — Да ничего, милок, не происходит. Медальон я свой ищу, вот чего. Сглупил я в прошлый раз, понимаешь, — усаживаясь напротив Кирилла, охотно объяснял Сергей Александрович. — Очень боялся, что с молодым парнем не справлюсь, вот и думал не как медальон найду, а как с Кротовым слажу. Вот и придумал, когда он меня в квартиру впустил, я в комнату прошмыгнул, он за мной, тут уж я его заточкой в сердце и пырнул, он и ойкнуть не успел. А я, дурак, обрадовался, эк у меня все ловко вышло, — криво усмехнулся старик, и у Кирилла от этой усмешки мурашки по коже побежали. — А ничего, оказывается, и не вышло. Медальона-то у Кротова не было. Ох, как я тогда расстроился! Я же всю квартиру перевернул. Даже заплакал, до чего обидно стало. — Он покачал головой. — С Крыловыми я такой оплошки не допустил. Сначала ее по башке треснул, когда она мне дверь открыла, а потом уж и братца. Только опять все без толку, не знали они, где медальон. В глаза его не видели. Уж как я их ни расспрашивал, даже клещи пришлось применить, а девчонке лицо порезать. — Кирилл от этих слов побледнел и с ужасом взглянул на Настиного деда. Тот казался совершенно спокойным, только руки слегка подрагивали. И у Кирилла возникло пугающее подозрение, что старик на почве медальона слетел с катушек.

— Ну да ничего, теперь уж я не ошибся и все сделал правильно. Сперва мы с тобой побеседуем, — пообещал Сергей Александрович, доставая сигареты. — Уж лет семь как бросил, врачи не разрешают, но в честь такого случая можно себя и побаловать, — приговаривал он, закуривая. — Ну что, Кирилл, где мой медальон? Сам расскажешь или придется из тебя клещами вытягивать? — Сказав это, он без всяких шуток достал из сумки, висевшей на спинке кухонного стула, клещи и моток скотча. Глаза старика были спокойными и оттого еще более пугающими. — А на Настино возвращение ты не надейся. Не скоро она вернется. Это я ее специально услал.

Кирилл судорожно соображал, стараясь не поддаться соблазну и не посмотреть в тот угол за диваном, куда сегодня утром завалился медальон. «Надо отвлечь старика, — судорожно соображал он, пытаясь заставить работать затуманенные мозги. — Вот хитрая морда, опоил его какой-то дрянью, хоть бы не наркотой».

Кирилл был примерным мальчиком и никогда не пробовал наркотиков, даже самых легких. В детстве родители попросили знакомого нарколога отвезти Кирилла в больницу, показать мальчику, что бывает с теми, кто употребляет всякую гадость. Увиденное навсегда отвратило Кирилла от соблазна попробовать кайф. Слишком ужасно было видеть разлагающихся заживо, потерявших человеческий облик еще совсем молодых людей. О чем это он? — спохватился Кирилл, отгоняя не нужные сейчас воспоминания.

— Так где медальон, Кирилл? — Не дождавшись ответа, Сергей Александрович поднялся со стула и, подойдя к Кириллу, еще раз обтер его лицо холодным мокрым полотенцем. Помогло.

— А ведь это не ваш медальон, — проговорил Кирилл намеренно насмешливым тоном. — Обманул вас дед.

— Что еще за глупости? — отмахнулся Сергей Александрович. — Ты мне зубы не заговаривай.

— Ничуть. Ваш дед вас обманул. Не дарила ему княжна медальона. Во время расстрела царской семьи дед ваш в тюрьме сидел за то, что на именины великой княжны Марии пирог ей в подарок принес. И сидел там, пока белочехи Екатеринбург не взяли.

— Откуда ты это все знаешь? — ошарашенно спросил Сергей Александрович, осведомленность Кирилла поразила его до глубины души.

— Я историк, — слегка пожав плечами, ответил тот. — И медальон княжна подарила не вашему деду, а другому охраннику, Павлу Терентьевичу Лушину.

— Врешь, украл он его у моего деда!

— Нет. Не крал. Лушину медальон подарила княжна, — твердо возразил Кирилл. — Но владел он им не долго. В ночь расстрела царской семьи Павел Лушин стал случайным и нежелательным свидетелем расстрела, он попытался сбежать, за ним гнались, некто Василий Курносов стрелял в него, а затем снял с мертвого, как он думал, тела медальон.

— Точно, Василий Курносов, он Лушину и помогал!

— Помогал в шестьдесят третьем году восстановить справедливость, вернуть медальон владельцу. Поэтому ваш дед его безропотно и отдал, иначе бы позвал на помощь, заявил в милицию. А он молча отдал. Неужели вам самому не показалось это странным?

— Нет. Эти двое его шантажировали! — горячо воскликнул Сергей Александрович, как будто речь шла о нем самом.

— А чем, вы не задумывались? Думаю, что ваш дед в этой части повествования путался. Так вот я расскажу вам настоящую историю медальона. — Видно было, как в Сергее Александровиче любопытство борется с нервным желанием поскорее покончить с делом.

— Ладно, валяй, время есть, — наконец решил он. — Только я твоей брехне все равно не поверю.

— Как знать! Так вот, ваш дед после освобождения из тюрьмы, как вам должно быть известно, уехал в Петроград, а Павел Лушин и Василий Курносов остались на Урале. В следующий раз судьба их свела в тридцать седьмом, когда Лушин служил охранником в тюрьме, а Курносова арестовали и поместили в эту самую тюрьму как предателя и врага народа. Вот тут-то Павел Лушин медальон себе и вернул. Курносова отправили в лагеря, а Павел продолжил свою службу до самого начала войны, пока не ушел на фронт.

Сергей Александрович сидел тихо и Кирилла не перебивал, слушал. А Кирилл, стараясь не привлекать внимания и не менять тональности рассказа, пытался ослабить веревки, которыми его связал старик.

— Война дело страшное, но удивительное, — проговорил Кирилл тихим, проникновенным голосом. — Люди показывали чудеса выносливости, смелости, трусости, и лучшие и худшие качества человеческой души обострялись до предела, проявляясь в стрессовой ситуации. А сколько невероятных встреч случалось на войне? — Актерствовал Кирилл, стараясь заговорить, одурманить словами и образами раскрывшего рот Сергея Александровича. — Вот таким удивительным образом встретились в конце зимы сорок третьего года Павел Лушин и Василий Курносов. Когда наши второй раз оставляли Харьков и часть нашей армии попала в окружение, оказались они оба среди прочих несчастных блуждающих по лесу в попытках прорваться к своим солдат. Оказались в одном маленьком отряде, который прорывался через фронт. Оба вызвались прикрыть отступление товарищей, когда их группа нарвалась на немецкий отряд. Лушина ранили, а Курносов сперва спас его от немцев, а потом тяжело раненного перетащил через линию фронта. Спас, одним словом, только вот медальон забрал.

Лушин в тяжелом состоянии попал в госпиталь, а уж там произошла еще одна удивительная встреча. Он лежал на своей койке, когда его окликнули. Обернулся он и видит дружка своей юности, Ивана Скороходова.

— Деда моего! — С удовольствием заметил Сергей Александрович.

— Да, вашего деда. Друзья обрадовались, разговорились. Иван рассказал, как он в девятнадцатом добирался до Петрограда, как голодал, как попал в Петросовет, женился, про детей рассказывал, про Ленинград. В гости звал. Рассказал про Эрмитаж, про царские дворцы, тут-то Павел Лушин ему про медальон и поведал, до этого Иван о нем и не знал. А тут узнал, и обидно ему стало, что он из-за княжны в тюрьму попал, а Павлу от нее подарок достался. Расспросил он Павла подробно про Курносова, узнал, что того из лагеря на фронт, в штрафную роту определили, что тот кровью грехи свои прежние смыл, и когда из госпиталя Иван выписался, разыскал он по своей политической линии часть, в которой Курносов служил, и попросился туда политруком.

— И откуда ты все это знаешь?

— Знаю. Я документы в архивах видел, с очевидцами, теми, кто выжил, беседовал, — уверенно кивнул головой Кирилл. — Так вот. Стали вместе служить прежние знакомцы. Сдружились, не раз выручали друг друга в бою, а только неискренняя это была дружба. Потому как один против другого подлость готовил. — На лице Сергея Александровича появилась многозначительная, понимающая усмешка, а потому Кирилл с особым удовольствием ее стер. — Война только закончилась, демобилизация еще не началась, а замполит Скороходов уже начал шить дело на своего друга, командира батальона Василия Курносова. Настрочил донос как на затаившегося врага народа и сдал друга-товарища НКВД. А когда того арестовывали, сорвал с него заветный медальон. А с Курносова погоны, ордена, медали сняли и снова в лагеря. Так он до пятидесятого года и досидел. Хорошо, не умер. В пятьдесят шестом его реабилитировали, на руководящую должность назначили, а в шестьдесят третьем году направили в Крым, в санаторий, здоровье поправить. Вот там-то и состоялась судьбоносная встреча. Сперва он Павла Лушина повстречал, а потом уж они и деда вашего отыскали. А точнее, Лушин его на набережной Ялтинской случайно повстречал.

— Вранье это все! Вранье! — Не выдержал Сергей Александрович, и Кирилл испуганно замолчал. Не перегнул ли он палку, и что этому старому безумцу может в голову прийти? — Мой дед честно воевал, он награды имеет, у него ранений штук пять было!

— А никто и не спорит. Воевал он честно, за чужие спины не прятался. — Подтвердил Кирилл, и Сергей Александрович опустился обратно на стул. — А вот друга своего сдал. Из-за медальона сдал. Жадность в нем дружбу победила, — многозначительно проговорил Кирилл, но старик, похоже, пропустил это замечание мимо ушей. — Так вот, встретились три старых знакомых в Ялте, и пришлось вашему деду вернуть медальон его законному владельцу. Только вот недолго пришлось Павлу Лушину радоваться. Спустя четыре дня после памятной встречи украли у него медальон. Буквально сорвали с шеи. Прогуливался он поздним вечером по дорожкам санаторного парка, налетел на него кто-то из кустов, толкнул сильно, так что у Лушина в глазах потемнело, сорвал медальон и был таков. Вызвали милицию. Стали искать, даже вашего деда проверяли, а только ни вора, ни медальона не нашли. Так Павел Лушин и умер, горюя о самой своей большой драгоценности в жизни, которую сберечь не сумел.

— Курносов, сволочь, украл, не иначе! — Презрительно процедил сквозь зубы Сергей Александрович.

— Совершенно верно, — согласно кивнул Кирилл. — Заговоренная вещь ни у кого подолгу в руках не задерживалась. Пожалуй, вот только у Курносова. Удивительно, правда?

— Ничего удивительного не вижу. Ворье, — жестко обрубил старик.

— Не скажите. Человек он был неплохой. Честный. Герой войны. Товарищ надежный. Хороший руководитель. Это я не просто так говорю, — пояснил Кирилл, — я воспоминания знавших его людей раздобыл, с родными встречался. Но вот медальон этот был единственной его… слабостью, что ли? Не мог он без него жить, на все был готов, даже украсть. И умер он тоже с ним. А вот хоронить с ним медальон почему-то не стали. Достался он по наследству его последней жене, с которой он, кстати, в том самом санатории в шестьдесят третьем и познакомился и которая уехала на следующий день после ограбления и увезла из Крыма тот самый медальон, сама о том, конечно, не зная. Потому при обыске в его чемодане милиция у него ничего и не обнаружила, а о серьезных намерениях Курносова по отношению к отбывшей курортнице никто не догадывался. Так что Василий Петрович Курносов после обысков и извинений преспокойно к ней через несколько дней в Ленинграде присоединился. Так вот все и сложилось. После смерти Василия Курносова медальон перешел к его жене, а после жены его, Альбины Сергеевны, — к ее сыну Дмитрию, кстати, дамочка была дворянского рода, а сын ее так и вовсе урожденный князь Щербатов, ирония судьбы. Курносов всю свою молодость боролся с классовыми врагами, а в конце жизни женился на княгине. Так вот медальон этому самому сыну и достался. С ним и похоронили. Подумали, наверное, что медальон фамильный, по линии князей Щербатовых передавался. А уж Крот его в фамильном склепе Щербатовых отыскал.

— Да, интересная историйка. Занимательная, — покивал головой Сергей Александрович. — Только чушь все это. И к делу не относится. Так что хватит мне зубы заговаривать. Медальон давай.

«Вот и все», — подумал Кирилл, которому ни на миллиметр не удалось ослабить узлов. Но жажда жизни, а может, обыкновенная жадность и нежелание возвращать медальон заставляли его упорствовать.

— Сергей Александрович, — проникновенным голосом проговорил Кирилл, — вы же хороший человек, добрый, честный, вы такую жизнь прожили длинную, вас все любят, уважают. Подумайте: зачем вам все ломать из-за какой-то безделушки? Ваш дед был сломлен свалившимися на него невзгодами, и его попытка все списать на медальон — своего рода проявление психического расстройства. Ну, сами подумайте, как золотая вещица могла сломать ему жизнь? Никак. Мы сами строители своей судьбы, только мы можем сломать ее или поправить, — горячо убеждал Кирилл. — У вас хорошая жизнь, зачем ее портить?

— Эк ты, голубь, заливаешься! Только непонятно, если вещица такая пустяковая, что ж ты в нее так вцепился? Отдал бы, да и дело с концом, — с насмешкой предложил Сергей Александрович.

Он был прав. Но Кирилл по какой-то непонятной причине готов был скорее умереть, чем отдать ему медальон.

— А что будет, когда вы его получите? — спросил он неопределенно.

— Отпущу тебя. Что еще? Я же не душегуб, гуляй, — пожал плечами Сергей Александрович.

Но Кирилл ему не поверил, глазам его не поверил. Нехорошие это были глаза, черные, словно мертвые, ничего в них не прочтешь.

— У меня нет медальона, — твердо проговорил Кирилл. — Ордена были, а медальона нет. Кротов его забрал перед смертью.

— Значит, по-хорошему не хочешь, — вздохнул старик, берясь за скотч.

— Сергей Александрович, вы хоть понимаете, что вы делаете? — Засуетился Кирилл. — Вас все равно поймают! Настя обо всем узнает, что вы ей скажете? Мы же пожениться собираемся!

— Настя погорюет и получше себе найдет, а поймают меня или нет, это еще бабка надвое сказала, — бесстрашно, с философским спокойствием проговорил Сергей Александрович.

— Но у меня нет этого проклятого медальона! — со слезами в голосе воскликнул Кирилл.

— Врешь. Врешь. Настя его у тебя видела. И откуда бы ты столько знал о нем? — Погрозил ему пальцем Сергей Александрович.

— Павел Лушин мой прадед, — после секундной заминки проговорил Кирилл. — Эту историю с медальоном у нас в семье все знают. И про расстрел царской фамилии, и про остальное. Может, из-за этого и отец мой, и я стали историками?

— А чего не следователями? — насмешливо поинтересовался Сергей Александрович.

— Потому, что мы не медальон отыскать хотели, а просто разобраться в истории, в истории страны. В истории людей. Понять, кто же был прав в том вселенском катаклизме, который разразился в нашей стране сто лет назад.

— Ах, в катаклизме хотели разобраться, — с откровенной издевкой проговорил Сергей Александрович. — Разобрались?

— Во всяком случае, попробовали, — сухо ответил Кирилл.

— Вот и хорошо, а теперь будем делами заниматься, — отрывая кусок скотча, проговорил старик.

Кирилл был так напуган его настойчивой неторопливостью, так близок к панике, что, скорее всего, отдал бы бесценный медальон, если бы ему не заклеили рот.

И, самое смешное, едва чокнутый старикашка заклеил ему рот, он тут же спохватился и понял, что должен был не кормить мерзавца байками, а орать во все горло, пока имел такую возможность, и звать на помощь. Благо слышимость в блочных домах замечательная, вдруг бы кто и откликнулся на его вопли? Но все это были лишь запоздалые сожаления. Теперь он даже стучать в пол ногами не мог, потому что Настькин дед предусмотрительно привязал его ноги к стулу.

— Ты, Кирюш, извини, если что не так будет. Я не мастер пыток, во второй раз такое доводится творить, так что… — примериваясь к клещам, бормотал он, и от этого бормотания у Кирилла все тело холодным потом покрылось.

— Говорят, лучше с ногтей и пальцев начинать, — неспешно рассуждал старик, и у Кирилла закралась в голову мысль, что тот шутит, разыгрывает его, берет на понт. Но он ошибался.

Сергей Александрович подошел к стулу, взял его указательный палец и сжал клещами.

— М-м!!! — Заливался едва слышным криком Кирилл.

— Что, больно? А я предупреждал. Отдай медальон. — И снова вцепился в палец. Кириллу показалось, что фаланга пальца вот-вот оторвется и упадет на пол. Но какое-то глупое, бессмысленное упрямство не давало ему прекратить это издевательство. — Давай, Кирилл, не упрямься, — приговаривал старик, выкручивая ему пальцы, дергая за ногти.

Эти издевательства были бессистемны, но от этого не менее болезненны. Кирилл старался не смотреть на свои руки, чтобы не упасть в обморок от ужаса. Он не считал себя крутым парнем, не служил в армии, никогда не подвергался операции страшнее, чем пломбировка зубов, и если бы мог, уже давно визжал бы, как девчонка. Но отдавать медальон по-прежнему не собирался.

— Ладно, парень, — зло бросил Сергей Александрович, — ты меня достал. Прощайся с пальцем или выкладывай, куда медальон дел.

Кирилл лишь завыл от ужаса, когда скорее почувствовал, чем услышал, как его палец со стуком упал на пол. Боль была такая, что у него потемнело в глазах и заложило уши, оттого он, наверное, и пропустил тот момент, когда в квартире появилась Настя.

— Ты что здесь делаешь? — Поспешил в прихожую Сергей Александрович, прикрывая за собой дверь в кухню. — Ты же должна в Рощино быть!

— Да, я знаю, но… Я не поехала. Развернулась с середины дороги, — торопливо объясняла Настя. — Знаешь, вдруг так страшно стало. Я не знаю почему, но внутри все переворачивалось, вот я и помчалось назад. Думала, с Кирюшкой что-то, и на звонки он не отвечает!

— Нормально все с твоим Кирюшкой. Вышел он ненадолго, — ворчливо проговорил Сергей Александрович, а проклятый телевизор заглушал стоны Кирилла. — Ты бы, Настя, лучше съездила. Ждет же человек, что ж я, зря договаривался?

— Да, да. Я съезжу, — соглашалась Настя, а Кирилл мысленно умолял ее остаться, проверить, где он, не уходить.

«Настя! — звал он из последних сил. — Если ты услышала меня в машине, на другом конце города, то не можешь не услышать сейчас! Настя, спаси!»

— Сейчас я поеду, — приговаривала Настя, заглядывая в комнату. — А что у тебя так телевизор орет? И где Кирилл? Я за него волнуюсь.

— Да что с ним случится? — Прикрывал вход на кухню старик. — За квасом пошел.

— Зачем? Не ходит он никогда за квасом. Дед, пусти меня! Пусти! Кирилл? — Теперь Настя не уйдет. Теперь не уйдет. Кирилл заплакал от счастья. — Уйди с дороги, дед! Что ты сделал? Что здесь происходит?

А в следующий миг в кухню вломилась Настя, взъерошенная, испуганная, но решительная.

— Господи! — Настя увидела палец Кирилла, зажала рот руками и с ненавистью и ужасом взглянула на клещи, которые дед все еще держал в руках.

Больше она ничего говорить не стала. Она бросилась к Кириллу.

— Не спеши, Настасья! — окрикнул ее грозно дед. — Оставь его!

— Ты совсем спятил? С ума сошел? Кирюшка, больно? Я сейчас, сейчас! — распутывая узлы, приговаривала Настя. — Сейчас водички дам и «Скорую» вызову!

— Не надо, внучка, — остановил ее дед.

— Ты что, совсем спятил? — оттолкнула его Настя. — Ему врач нужен немедленно! Нет, лучше я сама его отвезу, в травму! В платную. — Она заметалась по кухне, ища чистую салфетку.

Кирилл с трудом удерживался на стуле, голова кружилась, смесь ужаса и отвращения душила его, почти лишая сознания. Его чувствительный организм едва справлялся с полученным стрессом.

— Не надо, Настюша. Не суетись, — снова закрыл дверь на кухню дед. — Пусть сперва медальон наш фамильный отдаст. А уж потом решим, что с ним делать.

— Что — медальон? Какой медальон? При чем здесь медальон! — нервно выкрикивала Настя, хлопая дверцами шкафов. — Вот полотенце, кажется, чистое. Господи, мамочки, — стонала она, заворачивая в полотенце палец. — Кирюш, ты не бойся, говорят, его пришить обратно можно, я сейчас. Я тебя в больницу! Тут платная клиника рядом. Я тебя туда!

— Прекрати, тебе говорят! — рявкнул, не выдержав, дед. — Никуда он не поедет! Сядь, дура! — И что-то такое прозвучало в его голосе, что Настя остановилась, с испугом глядя на деда. — Вот и хорошо. Молодец. Сядь, — велел он, переводя дух. — Ты никуда не поедешь. И он тоже. Пока не отдаст медальон.

— Дедушка, дедуля, ты, ты с ума сошел? Это Кирилл, понимаешь, он кровью истекает? — сказав это, Настя бросилась к холодильнику и, распахнув морозилку, с облегчением достала оттуда лоток со льдом. Часть насыпала в полотенце, где лежал палец, потом схватила еще одно полотенце и кое-как, насыпав в него льда, обмотала им руку Кирилла.

— Да сядь ты! — снова заорал дед. — Он никуда не поедет! Ты не поможешь ему, пока он не отдаст медальон!

— Какой медальон? Зачем он тебе? Господи, что здесь происходит? — Не зная, что ей делать, взвыла Настя, видя, что мертвенно бледный Кирилл все больше сползает со стула.

— Этот твой паршивец семейную нашу ценность украл и возвращать не хочет, ну да я его, сволочь, заставлю. Отойди, Настасья. Не мешай, — не замечая ужаса, отразившегося на кукольном Настином личике, велел Сергей Александрович.

— Дедушка, Кирилл не чужой, он ничего не крал, мы скоро поженимся. И будем одной семьей! Ты слышишь? Одной семьей! — Говоря это, Настя неосознанно прикрыла собой Кирилла, встав между ним и дедом.

— Никогда эта сволочь в нашу семью не войдет! Другого найдешь, а у него надо медальон отобрать! Обыщи его, может, в кармане спрятал! Да шевелись ты, пока не пришел никто! — И тут Настя увидела, что в руке у деда уже не клещи, а тонкое, длинное, похожее на стилет или шило лезвие.

— Нет, дед, нет. Пожалуйста! Пожалуйста! Подумай, что с тобой будет! — глядя в остекленевшие чужие глаза деда, умоляла Настя. — Я люблю его, не смей его трогать!

Настя привыкла считать деда старым и безобидным, но сейчас она вдруг заметила, что под его дряблой морщинистой кожей напряглись похожие на крученые веревки мускулы, и вспомнила вдруг, что своими большими, похожими на лопаты ладонями он запросто мог открыть закатанные консервы. Без помощи ножа, просто пальцами! И ей стало до ужаса страшно. Она вдруг подумала, что, скорее всего, не справится с ним, и в довершение всего в ее голове всплыло воспоминание о том, как когда-то давно на даче дед помог соседке заколоть свинью. Быстрым, точным, коротким движением он прикончил огромную толстую свинью, и соседка потом всем рассказывала, как ловко это у него вышло. Заглянув в глаза деда, она вдруг сама почувствовала себя свиньей, обреченной на закланье.

Деду, видно, надоело разглагольствовать, и он двинулся к ним с Кириллом.

— Уйди с дороги, дура! — Попытался отодвинуть ее дед, но Настя не тронулась с места. — Уйди, говорю! — Больше он повторять не стал, а просто отшвырнул ее в сторону, так что Настя, отлетев, не удержала равновесия и больно стукнулась головой о край стола. Кухня была маленькой, тесной, и ей казалось, что, если дед сейчас дотронется до Кирилла, ее всю забрызгает кровью. Она развернулась и, не вставая с пола, сумела лягнуть деда в коленку, он пошатнулся, но равновесие удержал.

— Ах ты, сучка продажная! — завопил дед, кидаясь на Настю.

Кирилл, который видел происходящее, словно в тумане, едва успел вытянуть ногу, чтобы помешать ему. Старик споткнулся, неловко замахал руками, стараясь удержать равновесие, но все же грохнулся на пол, опрокидывая со стуком табуретку.

— А-а!!! — Крик Насти слился с грохотом ломаемой двери.

В следующую секунду на пороге кухни появились капитан Авдеев, Денис Рюмин и Никита Грязнов, в руке капитана все еще был зажат пистолет, которым он секунду назад выбил дверной замок.

— Станислав Дмитриевич, куда вы все-таки поехали из вневедомственной охраны? — поинтересовался Денис Рюмин, когда они трое, капитан, Никита Грязнов и сам Денис, собрались в кабинете по окончании всех бюрократических процедур, оформления протоколов и прочей неинтересной, но обязательной канители.

— Поехал назад к Мукаевым, но самого Сергея Александровича уже не застал. Пришлось связываться с Трифоновыми, убеждать их выяснить адрес, где скрывается их сынок, но аккуратно, так, чтобы не спугнуть и чтобы он глупостей не наделал. Затем раздобыл у родителей Анастасии Мукаевой фото Сергея Александровича и скинул вам, Денис, чтобы вы могли предъявить его Пичугину и ребятам из вневедомственной.

— А когда вы вообще стали его подозревать? — спросил Никита Грязнов, давно пытавшийся понять, откуда вообще капитану пришла в голову подобная идея.

— Слишком часто в деле упоминался пожилой мужчина. Конечно, они упоминались разными людьми и без каких-либо особых примет, но все же у меня создалось впечатление, что это неспроста, а единственным пожилым мужчиной в этой истории оказался дед Анастасии Мукаевой. Пока я лично с ним не встретился, я даже не задумывался об этих совпадениях. И если бы звонок Воробьева из вневедомственной охраны не застал нас с Денисом как раз после визита к Сергею Александровичу, я бы так и не сопоставил эти факты.

— Ну, не знаю. Бывший милиционер, к тому же не был лично знаком с Кротовым, — почесывая затылок, рассуждал Рюмин. — Я бы на него все равно не подумал. Даже если бы знал, что он во вневедомственную приезжал. Может, его внучка попросила.

— Да, Кротова он не знал. Но Анастасия была в курсе всех дел жениха, к тому же у них с дедом были очень близкие доверительные отношения. Это я узнал из вашего же доклада, Денис, — обернулся он к Рюмину. — И, как и подтвердила сама Анастасия Мукаева, она действительно рассказала деду и про Кротова, и про его находки, и даже про медальон.

— Станислав Дмитриевич, я как-то пропустил, почему он из-за этого медальона так завелся, — робко включился в беседу Никита Грязнов.

— Считал его семейной реликвией. Судя по рассказам самого Мукаева, его дед, то есть прапрадед Анастасии, считал этот медальон своим талисманом и с возрастом приобрел своего рода манию на почве медальона. Очевидно, он так красочно живописал его волшебные свойства, что сумел заразить своей верой и внука, — пожал плечами капитан. — Исходя же из рассказа Кирилла Трифонова, а я склонен ему верить, история медальона совершила удивительный зигзаг, вернувшись к потомку своего первого и законного владельца. Трифонов немало потрудился, чтобы восстановить историю медальона, и думаю, будет справедливо оставить медальон ему, к тому же он его не крал. Кротов сам оставил ему медальон, а ордена и прочую мелочь он уже передал следствию.

— А что же дед Мукаевой так долго ждал с убийством, аж до воскресенья? И почему он пошел убивать Кротова, а не Трифонова? — снова спросил Грязнов, который, к своему великому сожалению, не присутствовал при допросе Сергея Александровича — отвозил Кирилла Трифонова с Анастасией в больницу.

— Во-первых, Трифонов сказал невесте, что в субботу медальон должен вернуть своему приятелю. Сделал это, чтобы Анастасия не потребовала его себе в подарок, у нее был день рождения, но девушку он не заинтересовал. А во-вторых, Анастасия только вечером в субботу объявилась домой и рассказала деду о медальоне. Тот с помощью старых связей в отделении полиции смог раздобыть адрес Кротова. Обратите внимание, как быстро он управился с этим вопросом, — заметил Станислав Дмитриевич. — Надо сказать, ему во многом помог интернет. Сергей Александрович его уже давно освоил и даже создал свои фейковые страницы в сетях, чтобы иметь возможность следить за кругом общения и интересами Анастасии. Внучку он свою, несмотря ни на что, очень любит и единственное, в чем раскаивается, что толкнул ее и она больно ударилась. Ну и, разумеется, что не смог отобрать у Трифонова медальон. А парень оказался стойкий, — покачал головой Станислав Дмитриевич, — не ожидал от него. Такие издевательства вытерпел, а медальон не отдал. Такое впечатление, что в этой вещице действительно что-то есть, раз простой с виду медальон толкает людей на подобные безумства. А с другой стороны, отдай он медальон, не исключено, что Мукаев убил бы его тут же.

— Да, похоже, дед двинулся умом на старости лет, — кивнул головой Рюмин. — В его годы пойти на такое! Он что же, реально думал, что его не поймают?

— Если бы все ограничилось убийством Кротова, думаю, нам было бы крайне сложно его вычислить.

— Все равно. Жил человек нормальной жизнью, с голоду не умирал, имел семью, дом и вдруг взял — и нате вам. Три убийства и покушение на четвертое, — недоумевающе пожал плечами Никита.

— А меня знаете что поразило? — азартно спросил Денис. — То, как Анастасия Мукаева бросилась своего жениха защищать.

— Не думаю, чтобы ей грозило что-то серьезное. Несмотря на временное помешательство, внучку Мукаев любил больше всего на свете, — рассудительно заметил капитан.

— А все-таки, это странно, из-за какой-то ерундовины трех человек убить, — задумчиво заметил Денис. — Не из-за орденов, которые миллионы стоят, не из-за денег, которые Кротов на квартиру копил, а из-за какого-то медальона. Видел я его. Ничего особенного, простой кругляк, ну открывается, ну фотография. Так сейчас царских фотографий сколько хочешь распечатать можно из интернета. А трех человек жизни лишили.

— Да, Вероника Крылова, конечно, та еще штучка была, но даже ее жалко, — поддакнул Никита, вспоминая аппетитную фигурку и острые глазки девушки.

— Да, Крылова тоже жаль. Неудачно у парня жизнь сложилась, а уж о родителях и говорить нечего. Сразу двоих детей потерять, — вздохнул Станислав Дмитриевич, стараясь отогнать жуткие, навязчивые образы, преследовавшие его с самого утра.

— А все же мы молодцы: утром убили Крыловых, а к вечеру мы уже дело раскрыли! — бодро воскликнул Денис Рюмин. — Как думаете, Станислав Дмитриевич, премия нам полагается?

— Насчет премии не знаю, а вот полноценные выходные я вам гарантирую! — решительно заявил капитан. — Назавтра все свободны, — провозгласил он и тихо добавил: — И я в том числе.