50

Я не сплю. Не просыпаюсь, кашляя, и не чувствую запаха дыма.

Я пролежала в больнице на той стороне реки в отделении подростковой психиатрии, похоже, уже неделю, может, меньше, может, больше, не уверена. Солнце, льющееся в окно, кажется полуденным, оставшимся на небе с утра или же с безотрадного начала дня. Я лежу в длинной узкой палате на длинной узкой кровати у стены. Кровать напротив пуста. Как и моя голова.

В голове не гремят чьи-то не принадлежащие мне голоса, а это после случившегося очень заметно и непривычно. Таблетки, которые дают здесь на ночь, вырубают меня и лишают снов, а также голосов. Меня начисто обтерли и вернули в то состояние, в котором я была до того, пока не увидела на обочине дороги объявление об Эбби Синклер.

Вот только моя левая рука перевязана.

Мне не хочется снять повязку и посмотреть, что я натворила. Я спокойно лежу на кровати и жду. Руки-ноги у меня тяжелые, и вряд ли я способна на что-то большее. Вне всякого сомнения, если я буду терпеливо и долго ждать, одна из девушек навестит меня.

Кто-нибудь да навестит.

Но исчезнувшие девушки так и не появляются в дверях палаты и не пробираются в извилины моего мозга, ничего не нашептывают на ухо, поднеся к нему свои губы.

Мне нужно выбраться из кровати и выйти отсюда – выяснить, может ли кто позвонить маме. Она поверит мне, если только у меня будет шанс поговорить с ней. Она сразу же примчится сюда и заберет домой.

И по дороге мы посмеемся над тем, что произошло. Мы ни на секунду не усомнимся в том, что в будущем я стану обращаться с зеркалами и кусачками для ногтей куда осторожнее. Если я пропустила много школьных занятий, она прикроет меня, как делала это прежде. Может, мы скажем всем, что у меня грипп.

И никто не будет знать о том, что некогда со мной случилось то, что случилось.