…Зоровавель зажег свечу – толстую, из говяжьего жира. Их с Анной келья находилась на втором этаже: окна здания Синедриона давали возможность видеть, как улицы города, одна за другой, озарялись редкими масляными огоньками. Бедные ложились спать, а богатые позволяли себе бодрствовать. Завтра – пятница, начнётся шабат… надо к нему подготовиться. Как же болит голова… и почему всегда к пятнице? Его друг, первосвященник Анна, удивлял выдержкой. Вот и сейчас – он лишь бесцельно сидит и улыбается.

Анну не терзают сны.

– Сколько лет прошло, всё мучаюсь, – прохрипел Зоровавель. – Видел ли я, что Лазарь встал и пошёл? Как такое вообще могло быть?!

Анна развернул тряпицу с пресной лепёшкой.

– Ты уже двадцать тысяч раз спрашивал, – конкретно выразился первосвященник. – Интересно, сколько можно? Ты помнишь, до чего это довело бедного Езекию? Ему с тех пор везде живые трупы мерещатся. Уехал в Паннонию, на минеральные воды, прийти в себя от галлюцинаций. Мы с тобой судили, рядили, совет лекарей собирали. Ну не мог Кудесник воскрешать! Судороги мышц, и всё. Ты же помнишь – в костре, бывает, покойники садятся. Это воскрешение?

Зоровавель умом понимал – Анна совершенно прав. Однако…

– Слушай, в пещере с Лазарем не было костра, – робко сказал он.

Анна пожал худыми плечами и куснул опреснок. Последние годы у него был отличный аппетит, он обедал по семь раз за день.

– Значит, колдовство, – флегматично сказал Анна. – Может, в той пещере грибы росли, распыляя споры. Одурманили тебя, брат. Задумайся, кому ты веришь? Ты ещё вспомни, что тело Кудесника исчезло после снятия с креста. Не понимаю, почему такой резонанс? Ну, исчезло и исчезло. У меня на прошлой неделе сто денариев исчезли из кошелька, я же не объявляю их святыми. Ясное дело – сторонники похитили труп шарлатана, а потом зарыли втихую.

Успокоиться у Зоровавеля никак не получалось. Мимо здания Синедриона, гремя доспехами, прошел римский патруль с факелами в руках, – прохожие провожали солдат-чужеземцев недобрыми взглядами. У подножия нового памятника Калигуле (их в Ерушалаиме ставили каждый месяц) появился глашатай, разворачивая папирус с reclamare. Зоровавелю вспомнилось: на прошлой неделе неизвестные убили сразу двух глашатаев. Как предположили жёлтые папирусы, это месть. Да, трудно держать себя в рамках, если на каждом шагу тебе орут в ухо: «Посетите Египет – жемчужину империи!» и «Доспехи “Марцеллинус” защитят вас от побоев сборщиков налогов!» Однако reclamare на площадях становилось всё больше – двор Калигулы погряз в роскоши, ему требовались деньги, деньги и ещё раз деньги. Даже у резиденции Понтия Пилата и то поставили колонну со скульптурой голой девушки – reclamare сети лупанаров. У прокуратора иные пристрастия в сексе, но он смолчал.

…Зоровавель почесал затылок. Мысли смялись в глиняный ком.

– Если всё так, как ты говоришь, – не унимался он, – зачем мы тогда прячем в саркофаге руку банщика? Ведь Кудесник-то не воскрес!

– А это на всякий случай, – хихикнул Анна. Он дунул в какую-то трубку, и пространство комнаты заполнил остро пахнущий голубоватый дым. – Я предусмотрел трудности. Сторонники Кудесника всем уши прожужжали: ах, воскрес, ух, воскрес. Сдаётся мне, их надо привлечь к суду за незаконное reclamare: не платят налогов и пихают всем свой информационный товар! Мы-то ладно, народ стойкий… но есть очень восприимчивые к reclamare люди: вот не надо им, а пойдут и купят. Допустим, ученики Кудесника навербуют себе сторонников – эдак, человек тридцать, не больше. А тут мы с рукой: скрутим их, подлецов, в бараний рог.

– Плохо, что всё перемешалось… – закашлялся Зоровавель. – Тиберий забрал банщика – и больше никаких вестей. Где он, что с ним? Если через полгода не появится, вложим руку в захоронение… как и хотели. Но, Анна, я просто восхищаюсь твоим спокойствием… что бы ни произошло, ты относишься к этому с улыбкой и смехом. Почему?

– Давно собирался тебе сказать. – Анна глянул на первосвященника блестящими, выпуклыми глазами. – После кучи сложностей с Кудесником у меня случился нервный срыв. Я посетил лекаря-разговорника, он выслушал меня и велел вдыхать дым корневищ волшебных растений – тех, что продают по тёмным углам нубийцы и сомнительные вольноотпущенники. Ты удивишься – помогло. Меня теперь вообще ничего не волнует. Римляне, интриги в Синедрионе, Иезекия на минеральных водах… какая ерунда. Знаешь, лично мне слюной плевать, воскрес Кудесник или нет. Да пусть даже и воскрес!

– Неужели?! – задрожал Зоровавель.

– Да нет, это я так, – успокоил его Анна. – Чисто теоретически.

…Reclamare на площади сменились новыми криками – оглашались указы императора. Стократно пресветлый цезарь подверг опале Пратума – старого и хитрого чиновника, многие годы управлявшего префектурой города Рима. Лысый префект Пратум, прославившийся головным убором, похожим на плоский блин, слыл оригиналом. Пратум обожал ставить многотонные статуи прошлым цезарям и для этого содержал во дворце старца – больного на голову скульптора из Иберии. Супруга префекта, почтенная мордатая матрона, превратилась в богатейшую женщину Imperium Romanum: ей сказочно везло в торговле. «Ложь завистников, – отбивался от нападок префект. – Если бы она не вышла за меня замуж, то стала бы ещё богаче». «Ага, – ехидничали остряки у храма Юпитера. – Но только в том случае, если бы матрону взял в жёны наш цезарь Тиберий».

– И так как оный Пратум, аки собака парфянская, лаял в папирусах жёлтых на величие императора, – звонко восклицал глашатай, прямо-таки пропитываясь негодованием, – Цезарь Калигула постановляет – лишить Пратума головного убора, отдать другому патрицию – из холодных северных краёв. Пусть благодарит великого цезаря за счастье и не забывает, из чьего корыта ему так вкусно лакается!

«Как Калигула уже достал!» – вздохнул Зоровавель и испугался крамольных мыслей. Он подозрительно посмотрел на безмятежного Анну. Тот, однако, дымил растениями и в окно не выглядывал.

– Слушай, дай и мне, что ли, – решился Зоровавель. – Я пробовал пить вино, но даже лучшее фалернское не помогает. А я ведь так стремился попасть на работу в Синедрион. Кто бы мне раньше сказал, что первосвященник – столь нервная должность!

Анна без слов протянул Зоровавелю пальмовый лист и, развязав кошель, насыпал в середину нечто странное, вроде сушёной травы…

…Через полчаса в малом Синедрионе стоял дым коромыслом. Оба первосвященника сидели в обнимку, доедали остатки опреснока и заливисто хохотали. Зоровавель пребывал в отличном настроении.

– Слушай, какое говно этот цезарь! – ржал он, хлопая по плечу Анну. – Думает, он в Иудее самый умный… да я его в оссуарии видал!

– Все римляне – индюки надутые, – проливая на грудь вино, хихикал Анна. – Надеются, мы их боимся? Ага, сейчас. Вот возьму и явлюсь к Понтию Пилату, скажу: ненавижу я тебя, римлядь чёртова. Представляешь себе, брат, его накрашенную морду? Ха-ха-ха-ха!

Зоровавель любовался зеркалами сквозь сизое облако.

– Ты бесподобный молодец, Анна! – икнув, заявил он. – Надо вообще всему Синедриону, да и тетрарху Ироду Антипе возжечь эти чудесные корневища! А Езекия, осёл, на минеральные воды уехал… такое веселье пропустил. Пилат, говоришь? Да пошёл он… Сидит, щеки в помаде, трясётся, боясь разделить участь Пратума… а на самом-то деле? Всего пара затяжек, и весь мир в апельсинах.

Первосвященник Анна отсыпал себе толчёных корневищ из кисета.

– Жизнь – суровая штука, – облизнул он губы. – Особенно когда судьба сталкивает с Кудесником. Придёт такой незваный гость в Ерушалаим – навоскрешает, наисцеляет, как последний сукин сын… а ты потом сиди и плоды успокоительной пальмы жуй. Справедливо?

На площади враз затихли глашатаи – началось собрание зелотов. Противники римской власти громогласно обсуждали судьбу финиковой рощи – её должны были вырубить, дабы мостить каменную дорогу на Рим. Раньше римляне топили зелотов в реке Иордан, но с недавних пор терпели: чтобы не выслушивать претензий от Парфии.

Послышался громкий стук в дверь.

Не дожидаясь приглашения войти, на пороге появился Эмилиан – начальник охранной центурии Понтия Пилата. Разогнав рукой облака сизого дыма, он с непониманием воззрился на смеющихся первосвященников. Впрочем, военная карьера отучает удивляться.

– Здравствовать и радоваться вам, почтенные, – мрачно произнёс Эмилиан. – Прокуратор, да хранят его боги вместе со светочем великолепия – стократно пресветлым цезарем, – желает видеть вас во дворце тетрарха Ирода Антипы. Дело срочное. Лазутчики донесли – в Ерушалаиме готовится мятеж… и гроздья его зреют тут, в Синедрионе. Я прислан, чтобы сопроводить вас. Повозка находится внизу.

Первосвященники, переглянувшись, дружно прыснули.

– Смотри-ка, римлядь явилась расфуфыренная, – давясь от хохота, сказал Анна Зоровавелю. – Откуда ты? Из постели Пилата вылез?

Оба, не в силах сдерживаться, вновь рассмеялись.

Эмилиан положил руку на рукоять гладиуса, короткого меча. Он не был намерен разводить церемонии. В конце концов, прокуратор отдал приказ… если придется применить силу – что ж, это не впервые. Он обернулся, желая позвать своих солдат, и вздрогнул. Сзади стояла женщина в пурпурном ливийском одеянии.

– Центурион Эмилиан, если не ошибаюсь? – Латинский язык ливийки был правильным, хотя и несколько ученическим. – Скажи, это ты?

Она говорила мягко и безмятежно – Эмилиан не чувствовал угрозы.

– Да, ливийка. Во славу цезаря – я Эмилиан. Что тебе нужно?

Женщина ласково улыбнулась. Она согнула в локте руку, подставив ладонь, как чашу, и (центурион был готов поклясться!) прямо из воздуха в этой руке появился увесистый булыжник. Не говоря худого слова, ливийка без размаха, но сильно ударила Эмилиана камнем в ухо.

Комната наполнилась звоном шлема.

– Тебе ж говорили, сын блохастой белки, – устало сказала женщина, – не лезь не в своё дело. А ты взял и настоял на распятии двоих чужеземцев. Не будь тебя, Пилат бы их отпустил. На, получи ещё!

Последовал второй удар, затем третий. Лицо Эмилиана залилось кровью. Потеряв сознание, он рухнул на пол, гремя доспехами. Зоровавель не двинулся с места. Он увидел, как рядом с ливийкой (опять из воздуха) появился человек, словно стеклянный, – сначала только черты лица, затем кости черепа, мускулы, кожа… и глаза.

Внимательные, карие.

– Знаешь, очень впечатляет. – Зоровавель с восторгом глянул на лист с сушёными корневищами. – Я даже не ожидал такого эффекта. Пожалуй, в следующий раз надо будет натолочь порцию поменьше.

Женщина подошла к первосвященнику.

Стиснула ему горло ледяными пальцами. И прошипела в лицо:

– Ну-ка, скотина, быстро… давай сюда ключ от подземелья…