Первая пара – алгебра – показалась мне долгой, вторая – морская биология – бесконечной. Казалось, каждая минута не спеша просачивается сквозь фильтр. Я нарушил правила, запрещающие пользоваться на территории школы не только мобильниками, но и планшетами, плеерами и прочими гаджетами, за исключением стационарных компьютеров, предоставленных в распоряжение учащихся фондом Билла и Мелинды Гейтс, – и мой телефон засветился в глубине кармана. Но по-прежнему безнадежно молчал. Я не услышал ничего из того, что говорил Сэм Брискер, которого ученики прозвали Спрутом. Хотя обычно ему удается увлечь меня даже на первой паре, когда я почти сплю, своими рассказами о косатках, семге, крабах, морских анемонах, китах, голожаберниках и прочих невероятных созданиях, населяющих воды Тихого океана и тем самым доказывающих, что по сравнению с леди Природой у Дж. Р. Р. Толкина было довольно хилое воображение. Спрут – бородатый тип в круглых очках, настоящая карикатура на океанографа – обладает отличным чувством юмора и талантом шоумена. Однажды он заявился в класс с большим осьминогом в аквариуме. Для эксперимента ему понадобился подопытный кролик, и, разумеется, он выбрал Шейна. Похоже, у Брискера было шестое чувство. Шейн – парень крутой, но до смерти боится морских тварей, особенно осьминогов.

Но о том, чтобы перед всем классом прослыть трусом, не могло быть и речи. Шейн взял себя в руки и отважно шагнул к столу Брикера, где стоял и аквариум, благоразумно не глядя на девяностосантиметрового осьминога, находящегося внутри.

– Осьминог – существо, обладающее замечательными умственными способностями, – начал Брискер. – После дельфина и кита это самый хитрый обитатель океана…

Научный факт, доказывающий, что липкая субстанция на восьми щупальцах отличается завидным умом, судя по всему, не успокоил Шейна. Брискер взял из ведра селедку и протянул ему, держа ее за хвост:

– Дай-ка это осьминогу.

Я заметил гримасу на лице Кьюзика. Внезапно оно стало цвета свернувшегося молока. Он схватил селедку с таким видом, словно это был радиоактивный плутоний, и повернулся к аквариуму. Не знаю, видели ли вы на близком расстоянии рот осьминога. На самом деле это не рот, а нечто вроде попугайского клюва, способного расколоть мидию. Этот самый клюв и сожрал селедку.

– Вот дерьмо, – произнес Шейн бесцветным голосом.

– Теперь положи руку на край аквариума, – приказал Брискер.

Стало так тихо, что, казалось, пролети муха, и будет слышно. Десять бесконечных секунд Шейн колебался, но все же подчинился. Над краем аквариума появилось змеевидное щупальце и нежно обернулось вокруг его запястья, будто очень мягкий браслет часов. Шейн позеленел. Брискер представил их друг другу:

– Брэд, вот Шейн… Шейн, познакомься с Брэдом. Поздоровайся с ним, ты совершенно ничем не рискуешь.

– Мистер… – едва слышно простонал Шейн умоляющим голосом, которого я раньше от него никогда не слышал.

Брискер посмотрел на него маленькими прищуренными глазами сквозь стекла очков и кивнул.

– Поаплодируем Шейну, – подытожил он. – И поаплодируем Брэду! Ты можешь вернуться на место.

Шейн не стал сердиться на него: парни обожают Брискера, девчонки считают его жутковатым, странным или отвратительным. Обычно урок по морской биологии – один из моих любимых. Причина, по которой я их люблю, противоположна той, что вызывает у меня любовь к фильмам ужасов. В мире Брискера каждая вещь имеет свое место, там все упорядочено – хаос реального мира остается за пределами класса. Но в тот день меня ничего не трогало. Я бы остался безучастным, даже если б он заявил, что всю ночь сражался с белой акулой. Я постоянно поглядывал на дверь, в надежде, что Наоми появится и как-то объяснит свое опоздание, но ее место оставалось пустым.

Когда в 10.30 раздался звонок, я поспешил выйти из класса во двор. В сотый раз я послал эсэмэску: «Ты где?»

Затем вторую: «Здесь все беспокоятся, позвони хотя бы Кайле».

Затем, поколебавшись, третью: «Я люблю тебя».

Стоя поодаль и прислонившись к стволу дерева, я снова убрал телефон в карман, карауля слабую вибрацию на бедре, которая означала бы, что пришел ответ. Но телефон оставался безмолвным, как камень.

Вдруг в холле поднялась суматоха. Я увидел, как все там начали говорить и жестикулировать. Я услышал возгласы и спрашивал себя, что там происходит, пока Чарли и Джонни не отделились от толчеи и не направились прямехонько ко мне. Даже сквозь туман я разглядел тревожное выражение лица Чарли. Джонни выглядел так же. Чем ближе они подходили, тем более отчетливо я видел огонек беспокойства в их взглядах и начал всерьез волноваться. Подойдя ко мне, Чарли вынул из рюкзака свой сенсорный планшет и протянул мне:

– Посмотри на это!

Я вздрогнул. В его голосе явно слышалась паника. Я поднял взгляд на полусферическую видеокамеру, наблюдающую за кампусом. С начала года ко мне уже дважды привязывались: один раз за то, что катался на скейте по аллее (скейты на территории школы запрещены, как и планшеты и мобильники), другой – за то, что играл в компьютерную игру в классе. Но сейчас это меня не остановило.

– Что там у тебя?

Чарли сунул планшет прямо мне в лицо.

В глаза бросился заголовок и первые строки статьи.

Онлайн-издания таких газет, как «Сиэтл таймс», «Анакортес ньюс», «Островитянин Сан-Хуан»…

– Она пришла? – спросил Чарли. – Наоми здесь?

В этом году мы с Наоми оказались в одном классе, а Чарли, Кайла и Джонни – в другом. Правда, сидели мы с Наоми не вместе. Она – с одной из сестер Парди, я – с мальчиком по имени Кайл.

Я отрицательно помотал головой. Мои внутренности разом потяжелели, а центр тяжести сместился к яичкам. Мне пришлось опереться о ствол.

– Что случилось? Срань господняя, что же случилось-то?! – спросил Чарли таким ломающимся, визгливым голосом, словно у него снова начался период полового созревания.

Я вырвал планшет у друга из рук и пробежал глазами остаток статьи, которая в остальном оказалась короткой, полной недосказанности и вопросительных знаков.

Меня охватило ужасное предчувствие. Не оставив мне ни сил, ни храбрости.

– Наоми.

Я увидел, как лицо Чарли будто разламывается на множество кусков.

– О нет! Нет-нет-нет, Генри, что ты такое говоришь!.. Неужели ты думаешь…

– Она не опоздала… она не… она не пришла…

– Это совпадение, – жалобным голосом выдавил Джонни. – Это совпадение, точно говорю…

– Ну да, конечно, особенно если учесть, что мне не удается с ней связаться…

– Мне тоже, – добавил Чарли странным голосом. – Нет-нет-нет, только не это! Черт, как же мне страшно!

Он схватил себя за волосы и, сложившись вдвое, принялся гримасничать.

Я смотрел на Чарли. Мне было до чертиков, смертельно страшно. Ее уже повсюду искали – безрезультатно.

– Она обратилась к кому-то с просьбой подкинуть ее, – подвел итог Чарли. – Но никто из нас не видел, как она спускалась с парома…

Примерно секунду мы молчали, погруженные в свои мысли.

Я вынул мобильник, посмотрел, который сейчас час. Я наизусть знал расписание паромов: как раз ближайший отправляется на Гласс-Айленд через семь минут. Не тратя времени даром, я рванул через лужайки к парковке.

– Генри! – заорали у меня за спиной.

Затем я услышал, как друзья, в свою очередь, сорвались в спринтерский забег. Я не обернулся. Прозвучал звонок, означающий конец перемены.

– Паром через шесть минут! – бросил я, обрушиваясь на водительское сиденье, пока они вваливались в салон машины.

Мы на полной скорости выехали с территории школы и помчались вдоль Скул-роуд, миновали среднюю школу «Пенси», проскочили вдоль взлетной полосы аэродрома, затем повернули направо напротив маленького порта для парусных лодок. Не сбавляя скорости, снова поднялись по Кресент-Бич-драйв и буквально ворвались на парковку у парома. Последняя машина уже была на борту, и собирались тянуть цепь.

Я устремился прямо туда.

– Эй! – заорал работник в желтом жилете, пытаясь помешать нам. – Да вы совсем ненормальные! Закрыто, не видите, что ли? Подождите следующего, это же не так долго!

Я приоткрыл дверцу и высунул голову наружу:

– Умоляю вас, сэр! Мою маму только что сбила машина! Ее увезли в клинику! Возможно, это последний шанс ее увидеть! Я вас очень прошу! Я безумно тороплюсь!

Работник подозрительно посмотрел на нас через ветровое стекло. Судя по всему, он пытался понять, издеваются над ним или же то, что ему сказали, – чистая правда. Заметив вытянутые лица моих спутников, он отправился на переговоры к своему сотруднику на передней палубе. Тот еще не поднял сходни.

Нам сделали знак заезжать.

Я вышел подышать воздухом на палубу, мокрую от мелкого дождя, делавшего море белым и сверкающим, будто хром. Туман уже рассеялся, но дождем заволакивало силуэты ближайших островов, склоны которых, поросшие елями, почти вертикально уходили в море. На мгновение, вынимая телефон, я услышал жужжание, заглушаемое шумом дождя и машин. Я поднял голову. Гидросамолет. На кабине эмблема патрульной службы штата. Он летел низко над морем слева от нас, ясно различимый на фоне темного пушистого леса, который мы проплывали. Он обогнал нас, затем его крылья наклонились, он заложил вираж и быстро исчез между двух островов, увенчанных тучами. Острова, мысы, бухты, проливы и скалы скользили, чередуясь, мимо парома.

Я вернулся внутрь.

Снова ожидание.

Снова тревога.

Чарли подключился к вай-фаю парома и вышел в Интернет со своего планшета в поисках дополнительных новостей, но несмотря на то, что две онлайн-газеты перепостили информацию, ни одна из них не опубликовала ничего нового. Наконец я набрал еще один номер.

– Лив Майерс, – ответил сдержанный и властный женский голос.

– Мама? Это я…

– Генри, что происходит? Разве сейчас ты не должен быть в школе?

Я поколебался, думая, как представить ей положение дел, а потом заговорил о газетной статье и отсутствии Наоми в классе, благополучно опустив эпизод, который произошел накануне.

– Послушай, Генри, это всего лишь совпадение, ты создаешь проблему на пустом месте, – успокаивающе проговорила мама Лив. – Что ты себя накручиваешь? На Агат-Бич действительно нашли труп? Какой ужас!

– Не могла бы ты хотя бы попытаться связаться с шерифом или позвонить матери Наоми? – попросил я.

Даже сейчас не понимаю, как мне удалось не позволить ужасу одержать надо мной верх.

– И что я им скажу? – уточнила мама Лив.

– Не знаю… что хочешь…

– Договорились, но уверяю тебя, ты напрасно волнуешься. Я посмотрю, что смогу сделать, хорошо? – Должно быть, она взглянула на часы, так как затем добавила: – Но разве сейчас ты не должен быть на уроке? Перемена, которая началась в пол-одиннадцатого, уже давно закончилась.

– Я в туалете, мама.

– Так вот что это за шум… Генри, я этим займусь! Но очень тебя прошу, сейчас же вернись в класс.

– Хорошо, мам. Пошли мне эсэмэску, я оставлю телефон включенным.

– А разве это разрешено?

Не ответив, я разъединил вызов. Одновременно Чарли удалось связаться по скайпу с братом.

– Он сказал, что сейчас не может со мной говорить, – раздраженно объявил он. – Вот ведь урод!

Старший брат Чарли, Ник, уже почти год работал заместителем шерифа. Своего брата Чарли ненавидел, тот отвечал ему взаимностью. Я видел, что мой лучший друг буквально позеленел.

– Чарли, что именно он тебе сказал? Как при этом выглядел? Чарли!

Чарли бросил на меня тревожный взгляд, полный отчаяния:

– У него изменился голос, когда я заговорил о Наоми. Генри, я… у меня плохое предчувствие.

Когда мы вошли в залив, завеса дождя уплотнилась, и сквозь ливень к парому начал быстро приближаться наш остров – черный, гористый и увенчанный елями, будто мать-детоубийца, встречающая своих детей. Две самые высокие вершины острова – Маунт-Гарднер и Аподака-маунтин – уходили в тучи цвета сажи. Когда мы подошли к складу на парковке, дождь обрушился на ветровое стекло с такой силой, будто кто-то открыл кран. Когда мы пересекали город, красный злобный глаз светофора велел мне остановиться. Преодолев яростное желание двигаться вперед – чтоб ему пусто было! – я подчинился, так как справа от меня встал грузовик с газированными напитками, с включенными фарами ближнего света. За ним следовала полицейская машина, которая включила сирену, чтобы его обогнать. Обе машины казались окутанными туманом из-за отскакивающих от корпусов мельчайших капелек. Я резко затормозил. Затем, снова тронувшись с места, взял вправо вверх по Мейн-стрит, потом, чуть быстрее, – по затопленной Юрика-стрит, после чего решительно ворвался на Миллер-роуд, а потом в лес.

– Черт, Генри, ПОЛЕГЧЕ! – взвыл Чарли, когда мы пропустили поворот.

На заднем сиденье Джонни цеплялся за все, что попадалось под руку. Мы проехали мимо богатых особняков Игл-Клифф – большинство из них сейчас было закрыто. В этой северной части острова леса особенно густые: ели Дугласа, кедровые сосны и большие красные кедры здесь выше, гуще и растут плотнее друг к другу. Над нашими головами они образовывали полог, который почти скрывал обложенное тучами небо. Подлесок был устлан мхом. От тепла нашего дыхания запотевали окна. Пришла эсэмэска, и я просмотрел ее, продолжая вести машину.

Сжав зубы, я бросил свой телефон на приборную доску, когда тот снова завибрировал.

Ловизек – директор школы. Должно быть, миссис Гизингер, преподавательница английского, сообщила о моем отсутствии. Это же касалось Чарли и Джонни.

– Генри, – вдруг бросил Чарли.

Я переключил внимание на дорогу, вглядываясь в даль через возню «дворников». Прямо перед нами между деревьями мелькали проблески света на уровне парковки, на которую выходила дорога с Агат-Бич. Машины полицейских цветов – они и отбрасывали отблески – и неприметные легковушки. Была еще и машина «Скорой помощи». Мое сердце забилось сильнее.