– Как это случилось?

– Что?

– Даррелл… Как он на тебя вышел? Как ты оказался привязанным на верху маяка?

Мы вернулись на Ист-Харбор, сделав крюк по западной части острова, чтобы не попасться навстречу машинам, следующим по направлению к маяку. Я припарковался напротив церкви Святого Франциска, у баскетбольной площадки. В это время здесь всегда пустынно. По крайней мере, зимой. Летом по ночам проводятся матчи, и молодежь Ист-Харбор очень любит здесь собираться; сотрудники муниципальной службы постоянно находят в лесу за баскетбольной площадкой окурки, пустые пивные бутылки и презервативы.

– Он ждал меня там же, где и ты: в проходе у аптеки. Когда я прошел мимо, он схватил меня за шиворот. Свою колымагу он припарковал с другой стороны. Думаю, в будущем мне стоит избегать этого места.

Воротник и весь перед рубашки под расстегнутой ветровкой у него промокли, волосы цвета воронова крыла прилипли к щекам, из носа текли сопли, но Чарли, казалось, этого не замечал. С другой стороны перекрестка сквозь ураганный ветер сверкали огни заправочной станции «Шеврон».

– У маяка я не видел никакой машины.

– Она припрятана в зарослях, остаток пути мы проделали пешком. Генри, я сожалею о том, что сказал тебе тогда… Ты мне… спас жизнь, черт возьми. Этого я никогда не забуду.

Колокольня церкви, заостренная и заканчивающаяся громоотводом в форме креста, была окружена стремительно несущимися массами влажного морского воздуха под черным небом, заполненным тучами. Хорошенькая метафора: громоотвод веры, который пытается отвратить все несчастья, обрушивающиеся на мир. Но теперь их было слишком много. Я посмотрел вокруг, сквозь стекла, по которым стекала вода. Струи дождя подметали спортивную площадку: на горизонте никого. Я вышел из машины и открыл багажник, затем вернулся и снова сел за руль. Затем бросил одну из упаковок Чарли на колени.

– Взгляни.

Мой друг открыл ее.

– Господи боже! – закричал он, будто я кинул на него змею. – Что это за бабки? Откуда ты это взял?

Я спросил себя, могу ли доверять ему. Затем рассказал ему всю историю: с ключом, найденным в столе Лив, и своей экспедицией в хранилище. В течение добрых нескольких минут Чарли оставался немым.

– Так, значит, они и есть те шантажисты?

Его интонация яснее ясного говорила, что это кажется ему таким же правдоподобным, как известие о воскрешении Майкла Джексона, который под большим секретом готовит свое возвращение.

– Если твои матери и вправду занимаются шантажом, откуда у них вся эта информация?

– Франс работает в Редмонте в сфере информационных технологий… – Это почти тавтология. – Не знаю, в чем точно состоит ее работа, но она вкалывает в отделе развития. У нее действительно высокая квалификация. Она могла взломать компьютеры острова.

– Зачем им это делать? Ради денег? Так? И всё? Из-за бабла?

Судя по всему, Чарли изо всех сил старался понять. Я тоже. На его вопрос я ответил кучей других.

– Как ты думаешь, почему они выбрали остров? Почему у меня нет права выкладывать свои фото в Интернете? Почему мы пересекли всю страну, чтобы обосноваться здесь? От кого мы убегаем, Чарли?

Порывшись между сиденьями, я нашел бумажный носовой платок, высморкался в него и продолжил:

– Все это приводит нас к другому вопросу: кого еще они шантажировали до этого?

«Мередит, – подумал я. – Действительно ли Мередит умерла? А может, они ее убили, как и Наоми? И это последнее слово в истории?»

Затем я снова подумал о том портрете Мередит, который они мне нарисовали, о волнении, которое душило Лив, когда она рассказывала, как однажды утром позвонила ей и сказала: «Мы это сделаем».

– Ты бы видел ее радость, Генри… Думаю, ничто на свете не сделало бы ее такой счастливой.

Как она упомянула о расставании:

Тогда мама Лив была готова расплакаться. Нет: в тот вечер они обе были искренние. Искренние и расстроенные. Они не шантажировали мою мать – они тогда помогли ей, поддержали и вырвали меня из когтей социальных служб и приемных семей. Они сдержали обещание, а я-то подозревал их в самых худших злодеяниях…

Эти слова пришли ко мне сами собой, непроизвольно. За несколько дней я открыл для себя и отца, и мать. Мы с Чарли посмотрели друг на друга. Глаза у меня были на мокром месте.

– Прости, Генри, – вздохнул он, кладя руку мне на плечо, – за то, что я сделал там, на верхушке маяка. Я вправду дико извиняюсь. Но есть и другой вопрос… Черт, даже не знаю, как тебе и сказать…

– Что? Что раз они шантажистки, может быть, они еще и…

Он бросил на меня взгляд, говоривший: «Ты и сам об этом подумал?»

– Чарли, – прошептал я. – Я не могу… просто не могу в такое поверить! Это не могут быть они, слышишь? Я же их знаю! Они не убийцы! Они никогда никого не убивали!

– Понимаю, что ты сейчас чувствуешь. Но надо предупредить полицию.

– Пока не стоит. Даже если они что-то натворили, обнаружить это должен я…

– И как ты рассчитываешь за это взяться?

– Возможно, есть одно средство…

– Где он, Ноа?

Глядя на Гранта, Джей получил ответ по телефону. Судя по виду, его босса снедала тревога.

– Найди его, Ноа. Проведи там ночь, если нужно, но найди. А потом не отставай ни на шаг… Завтра утром у Оутсов первое судебное разбирательство. Ты в курсе, что это означает?

Это означало, что, внеся залог, они окажутся на свободе в ожидании процесса. А может, незадолго до смерти Даррелл позвонил кому-то из братьев и в подробностях рассказал о готовящейся встрече… Блейн и Хантер Оутс наверняка с ума сходят от ярости, и это еще мягко сказано. А вот Старик, должно быть, обдумывает план мести. Джей чувствовал, что дело пахнет кровью: последние несколько часов он провел, изучая досье этих ублюдков. И знал о них достаточно, чтобы оценить степень опасности, которую они представляют для Генри и его друзей.

Но на остальных наплевать. Огастина занимал один Генри. Если он потеряет его сейчас, оказавшись так близко к цели, он этого не переживет.

– Я рассчитываю на тебя, Ноа, – подытожил Джей.

И разъединил звонок. Огастин был бледен.

– Надо предупредить шерифа и полицию острова об опасности, угрожающей моему сыну.

– Невозможно не признать, что это он сбросил того парня с маяка, – заметил Джей.

– Господи! – воскликнул Грант. – А ведь это действительно сделал он!

Джей спросил себя, верно ли он уловил в голосе босса нотки гордости.

– Он в большой опасности, Джей. – Лицо Огастина омрачилось. – Надо немедленно направить туда других людей. Рейнольдс начинает стареть. Он не в состоянии справиться с этими бешеными. Может, они в самом деле чокнутые и умственно отсталые, но, судя по тому, что я прочел, они чертовски хитры.

Босс и его помощник находились в одном из бункеров в Вашингтоне, днем и ночью освещенных неоновыми лампами.

– Мы в процессе сбора всех метаданных, которыми располагаем. Еще несколько часов – и можно будет с минимальной погрешностью просчитать наперед все действия и поступки и тех и других…

Джей намекал на программное обеспечение, разработанное «Вотч Корп»: улучшенная версия «ПредПол» – программы для полицейского прогнозирования, которая в 2011 году использовалась полицией во многих американских городах. Разработанная антропологом, математиком, полицейским и криминалистом, «ПредПол», напоминавшая фильм «Особое мнение» и его полицейских-провидцев, использовалась не только в опасных кварталах, но и в более спокойных местах, таких как Лос-Анджелес, Мемфис, Нью-Йорк. Благодаря этой программе полицейские пребывали в готовности за много часов до того, как преступление, о котором предупреждал компьютер, совершалось в реальности. В чем секрет? Тайная математическая формула, сложный алгоритм, задействовавший и объяснявший сотни данных: статистика, теория вероятностей, уровень преступности, местоположение правонарушителей, перемещения, структуры сетей главных и второстепенных автомобильных дорог, степень легкости доступа и отступления, история правонарушений… Этот тип прогностического программного обеспечения набирал обороты в тот период времени, когда расцветала новая религия: вера во всемогущество компьютеров. Но, как и многие ветераны, Джей скептически относился к возможностям «ПредПол». Его успех он относил на счет грозной маркетинговой стратегии и сильного лоббирования со стороны заинтересованных учреждений.

Более того, он знал таких людей, как эта шайка обезьян из Каскейдс; а еще воинствующие экологи, неолуддиты, выживальщики, антиправительственные формирования, прослывшие мастерами искусства маскировать и подделывать свои данные. А без данных – король-то голый… Вечная борьба между машинами и теми, кто им сопротивляется.

– Предвидеть, что они сделают в ближайшем будущем, бесполезно, если нас не будет на месте, Джей.

На одном из экранов была хорошо заметна «Краун Виктория» Рейнольдса, сворачивающая в темные улицы Ист-Харбор. В то самое мгновение он ехал по Варбасс-уэй – улице, которая тянулась вдоль набережной. Вдруг примерно в километре к юго-западу от него замигал красный треугольник.

Джей тут же перезвонил Ноа.

– Его обнаружили; он у перекрестка Маргерит и Спринг, у волейбольной площадки. Будь осторожнее, чтобы он тебя не обнаружил.

Они с Огастином увидели, как «Краун Виктория» в сопровождении снимающего ее на видео дрона выезжает с Варбасс-уэй, лавирует на Аризона-стрит и возвращается в центр. Красный же треугольник мигал, но оставался неподвижным. Уже не в первый раз радиомаяк в машине Генри переставал подавать сигнал: должно быть, какие-то технические неполадки или из-за погодных условий. Технология еще недостаточно совершенна, чтобы вести передачу на таком расстоянии: всегда находятся какие-то недостатки. Интриговало кое-что другое: телефонные разговоры, эсэмэски и электронные письма, которыми обменивались члены этой маленькой шайки, были на удивление краткими и не представляющими интереса. Чересчур краткими и слишком не представляющими интереса, учитывая все происходящее. Как если б эти подростки опасались, что за ними шпионят. Что, в сущности, логично: Генри у полиции подозреваемый номер один, и все они, без сомнения, опасаются, что их прослушивают.

Все так, но Генри в своем компьютере делал запрос о Гранте…

Что он знает на самом деле? Что сказали ему мамы? Джей пожалел, что Ноа тогда не добился успеха в их доме. Они бы выиграли драгоценное время и неплохо сэкономили на поисках. А теперь все настороже.

Внезапно голос Гранта выдернул его из задумчивости:

– Мы выезжаем туда.

Джей обернулся.

– А? Что? – Он поднял руки. – Грант, но ведь завтра Хэллоуин! Ты должен посетить детскую больницу и разделить этот праздник с маленькими пациентами – вот что тебе следует сделать. А затем тебе надо присоединиться к своей жене и своим дочерям, чтобы прогуливаться по улицам своего города… Ты что, забыл? Важное значение семьи… Черт подери, через шесть дней выборы!

По результатам последних опросов, Грант и его соперник шли ноздря в ноздрю, для результатов выборов каждая мелочь могла оказаться решающей. И это не самое лучшее время, чтобы отправиться на другой конец страны. Завтра местный журналист собирается опубликовать на редкость компрометирующие сведения о сопернике Гранта – те, которыми его снабдил сам Джей. На них, будто дворняги на косточку, бросятся все средства массовой информации, которые захотят узнать, что думает об этих разоблачениях Грант Огастин.

– Мой сын в смертельной опасности, а ты хочешь, чтобы я проводил Хэллоуин с другими мальчишками за тысячи километров от него?! – гневно возразил Грант; его глаза сузились и напоминали две щелочки. – Хэллоуин! Я им что, сраный клоун?! Один из этих маскарадных зомби?! И какому только болвану пришла в голову такая дурацкая идея!

Джей увидел, как молодые люди вокруг них втянули головы в плечи, как черепахи в панцири. В отличие от них, сам Джей привык как к приступам гнева Гранта, так и к его красочной манере выражаться.

– Что ты хочешь сделать? – спокойно спросил он.

– Заказываем авиарейс в Сиэтл, затем гидропланом до Гласс-Айленд. Берем с собой все оборудование, какое только возможно, включая техников, которые едут с нами. Также найди мне в нашей службе безопасности двух-трех надежных парней. И место, где всем остановиться. Если надо, забронируй целую гостиницу. Желательно на соседнем острове: не стоит привлекать внимание… На вопросы журналистов можно ответить по телефону и вернуться за два дня до выборов. В любом случае ты сбросил такую бомбу, что нашему противнику капут, finito.

Огастин взглянул на часы, подошел к единственному окну, которое не было наглухо закрыто, и посмотрел на мокрую пустынную улицу, освещенную уличными фонарями. Внезапно он вспомнил свою первую встречу с Мередит. Это было в 1995 году на благотворительной вечеринке в Вашингтоне, в отеле «Хэй-Адамс», куда было приглашено много депутатов Республиканской партии и влиятельных лиц. Спутницей одного из таких деятелей и была Мередит; старый, набитый деньгами подонок, у которого были выходы на Конгресс. Она сидела за столом Гранта, слева от него. Он как раз только начал свое дело, но уже тогда питал честолюбивые надежды. У него была жена, две малолетних дочки, но его ослепила эта юная женщина, которая так непринужденно держалась в роскошной обстановке дворца. На ней было очень простое шелковое платье с открытой спиной – вызывающее, демонстрирующее взору затылок и лопатки. Волосы были уложены в изящную прическу. Высокая, с длинными ногами, спортивного телосложения. Что самое важное, это была одна из самых красивых женщин, которых он когда-либо встречал в Вашингтоне, а их он встречал немало. Грант спросил, чем она занимается в городе; Мередит ответила, что получает иезуитское образование в университете Джорджтауна, где изучает философию, теологию и гуманитарные науки. Позже он убедился, что она сказала правду, а такая работа была для нее средством оплачивать учебу. Несмотря на то что с первой секунды Огастин понял, с кем имеет дело.

Однако в ней было что-то удивительно стихийное и естественное. Ничего заученного или вычурного. Ее склоненный затылок напоминал стебель цветка, который клонится под тяжестью своей красоты. Грант перекинулся с Мередит парой словечек во время одной из скучных речей: те одна за другой раздавались с трибуны, и после каждой присутствующие послушно аплодировали. В какой-то момент он неожиданно для себя самого произнес эту странную фразу:

– А как же любовь?

Девушка тут же повернулась к нему и в упор посмотрела темно-карими глазами. В свете люстр в них плясали крохотные огоньки – и Грант подумал о каштанах, которые жарятся на огне.

– Любовь? В этом зале ее нет. Лишь тщеславие, честолюбие, зависть и ненависть.

– Тогда что же вы здесь делаете?

– Изучаю, чтобы узнать в тот день, когда с этим встречусь.

Ответив, Мередит переключила внимание на трибуну. В это самое мгновение – Грант хорошо это помнил – он и запал на нее. В конце вечера, сам себе удивляясь, он незаметно передал ей свой телефонный номер. Девушка взяла карточку, зажав ее между указательным и средним пальцем правой руки, а затем неуловимым движением легко провела по щеке Гранта кончиком пальца, закончив движение почти у его губ. Он счел это прикосновение эротичнее любой ласки.

Мередит позвонила две недели спустя. К тому времени Грант окончательно убедился, что она не позвонит, и решился выяснить у старого скряги имя женщины, сопровождавшей его в тот вечер. Грант и сейчас вспоминал единственные слова, которые она произнесла:

– «Виллард Интерконтинентал». Сегодня вечером. В двадцать три часа. Это будет стоить пять тысяч долларов.

– Какой номер комнаты? – спросил он в ответ.

Оторвав взгляд от окна, Огастин повернулся к Джею:

– Сейчас час ночи, там десять вечера. Я хочу, чтобы через два часа все были готовы. Вылетаем еще до рассвета.

Когда шерифу Бернду Крюгеру позвонили, он занимался кормлением орлов – ровно в 21.53, как он укажет позже в своем докладе. Его старый «Джи-эм-си» был припаркован на поросшей травой обочине Миллер-роуд, в открытом багажнике лежали кусочки курятины в вакуумной упаковке. Бернд Крюгер размахивался и кидал их через забор на влажный луг, и орлы, собравшиеся вокруг на высоких деревьях, пикировали вниз в свете фар – вжжжж, – хватали кусочки курятины на бреющем полете, выставив когти вперед, словно нажимали на педаль тормоза, и – хоп! Быстро снова взлетали на самые верхние ветки.

Величественные. Царственные. Великолепные. Невзирая на дождь.

Орлы лысые и орлы королевские.

На острове была самая большая популяция орлов на всем архипелаге, а значит, и во всем штате. Здешние орлы жили парами; они соединялись на всю жизнь.

«В сущности, как и большинство человеческих созданий до недавнего времени, – мысленно признал Крюгер. – Пока развод не стал таким же обычным делом, как переезд или покупка новой машины». Он и сам был в разводе: его жена умирала со скуки на острове и вернулась в Сакраменто, где выросла. Крюгер покачал головой, и с козырька его бейсболки сорвались брызги воды. А вот орлам на дождь наплевать.

Но не его жене. Именно из-за него она и вернулась в Калифорнию. Из всех причин отъезда, соперничавших за первую строчку в рейтинге и даже помогавших друг другу, именно эта вода, непрерывно падающая в неба, и поставила окончательную точку в их отношениях. Эти тучи, цепляющиеся за горы о́строва, пронизанные холодным свинцово-серым светом, эта вода, которая обволакивала, осаждалась, капала с покрытых мхом крыш, с деревьев, журчала в канавах и заставляла выходить из берегов реки в глубине леса. Сколько раз жена ему говорила – с упреком, словно он виноват и в этом тоже, – что ей кажется, «будто вся эта вода течет ей прямо на голову». Под глазами у нее постоянно залегали темные круги, волосы были грязными, изо рта одновременно с утренним кофе несло бурбоном.

Переговорное устройство зашипело, когда шериф не успел перекидать и половины припасов.

С неохотой он повернулся к передней части «Джи-эм-си».

У его заместителя, Анхеля Флореса – иными словами, у Энжи Флера, – был голос человека, проглотившего слишком острый чили.

– Бернд, тебя хочет видеть заместитель прокурора.

– Она здесь? Прямо сейчас?

– Ну да.

– Ладно, еду.

Перекидав оставшееся мясо, шериф закрыл багажник и сел за руль. Он резко повернул на Миллер-роуд. Его пульс ускорился. Им все-таки придется арестовать Генри. Других следов они не обнаружили, а прокурор больше не хочет ждать.

«Это дело – настоящее несчастье, – размышлял Крюгер. – С две тысячи девятого года первое убийство на островах, и надо же такому случиться, что жертва – подросток».

Злонамеренные поступки, вандализм, обычное хулиганство – к этому всему он смог привыкнуть: с течением времени таких случаев на архипелаге стало больше. Только в прошлом году Крюгер раскрыл добрых два десятка краж со взломом на четырех разных островах. В наши дни обворовывают даже школы, спортивные залы и продовольственные банки. Также были случаи семейного насилия, ссоры между соседями, потасовки в барах, преследования по телефону, разведение костров на пляжах в нарушение правил, несовершеннолетние в состоянии алкогольного опьянения – все те же болваны, о которых говорится из года в год. В публикациях не было недостатка.

Связями с местным населением шериф занимался сам – а для этого требовались авторитет и сноровка. Менее опытные сотрудники были заняты в службе дорожного движения. Однако летние ночи, с сумерек и до двух пополуночи, когда прибывает поток туристов, – это совсем другая история. Тогда и случаются потасовки; молодежь отправляется в поездку под градусом или под кайфом, заявляется на вечеринки, приняв метамфетамин или кокс.

Вот зимы обычно более спокойные.

Двенадцать автомобилей и три лодки: под юрисдикцией Крюгера больше соленой воды, чем твердой земли.

Десять минут спустя он въезжал в Ист-Харбор с северной стороны. Офис шерифа на Мейпл-стрит находился в новом прочном кирпичном здании, примыкающем к дворцу правосудия, тоже новому. Тамбур на входе, а слева окошко, за которым была темная комната, где светились экраны мониторов «Моторола»: комната службы «911». Бронированная дверь напротив, скрывающая остальные помещения. В общей сложности пять кабинетов для пяти заместителей шерифа плюс к этому мини-кухня, зал для переговоров, в глубине – камеры и кабинеты следователей, судебных приставов, а также самого Крюгера. Они переехали в две тысячи десятом году, так как старое здание стало слишком ветхим и слишком тесным. Но и в новом им уже не хватало места. В проекте значился дополнительный этаж, но из-за недостатка финансирования он так и не был построен.

В кабинете Крюгера ждала Лиза Вассерман, первый заместитель прокурора по уголовным делам. Это была хорошенькая женщина, немного резковатая, с сильным характером. И меньше зациклена на политике, в отличие от своего начальника. Крюгер ее ценил.

Но не в этот вечер.

– Привет, Лиза.

– Привет, Бернд.

Она стояла, прислонившись к столу для совещаний, затянутая в джинсы и жакет от брючного костюма.

– У вас есть что-нибудь новое?

– В каком плане? – спросил он.

– Вот только не надо со мной в игры играть, Бернд. Другие следы, кроме того, что связан с Генри?

– Еще нет, но…

– Флойд не желает ждать. На этого парня уже достаточно материала.

– Вот же дерьмо, да ведь он еще мальчишка, Лиза! Представляешь, через что ему тогда предстоит пройти?

– Ему шестнадцать, Бернд!

– Это местный паренек. Я знаю и его самого с девятилетнего возраста, и его матерей. Он никогда не влипал ни в какие истории.

Лиза Вассерман вздохнула:

– Бернд, посмотри правде в глаза – всё против него. – Она принялась считать на пальцах: – Он был дружком жертвы, она была беременна, тем же вечером они вдрызг поссорились. Черт возьми, он же ее едва не скинул с парома, и, наверное, сделал бы это, не появись там служащий!

Вот поэтому офис прокурора и готов взяться за Генри. Есть достаточно доказательств, и не будь того видео с парома, прокурор ни за что не рискнул бы проиграть процесс, получивший настолько широкую огласку. Он прекрасно знает, какое сокрушительное действие эта запись окажет на присяжных.

– У него нет алиби на ночь убийства. Девушка очень многим объявила, что они расстаются. Что тебе еще нужно?

– А ее мать? Что ты о ней скажешь? Он и ее тоже убил? По какой причине?

– Может быть, она оказалась свидетелем чего-то, я-то откуда знаю? Это ваша работа – состряпать дело! – Лиза продолжила считать: – Прошлым летом он работал на рыбацком судне…

– Рыбацкое судно, – задумался Крюгер. – Да! Они все время думали, что жертву столкнули с рыбацкого судна. Но ее с таким же успехом могли столкнуть с чего-нибудь и поменьше. А эта сеть могла присутствовать для того, чтобы повернуть розыски в ложном направлении…

Голос Вассерман вырвал его из задумчивости:

– Арестовываем его, Бернд. Все это и так уже слишком затянулось. Слышишь?

Он кивнул.

В кармане у Чарли завибрировал телефон. Вынув его, он взглянул на экран.

– Черт, это Ник! – Поднес телефон к уху. – Алло… А? – Несколько секунд слушал. – Почем я знаю, где он… Ага, так я тебе и сказал! Да пошел ты, урод… Хорош уже меня доставать, говорю тебе – не знаю, где он… Ага, щас, пошел на хрен.

Он дал отбой и посмотрел на меня:

– Это был мой брат. Они тебя ищут.

– Кто?

– Офис шерифа.

– Думаешь, они нашли Даррелла? – спросил я.

– Тогда мы услышали бы сирены.

– Но тогда почему они меня ищут?

Ответ я прочел в его глазах, и это разом выбило меня из колеи. В это мгновение в моем кармане завибрировал телефон.

– Генри? – раздался голос мамы Лив, когда я ответил на вызов. – Ты где?

– В машине, мама. А что?

– Тебя ищет шериф… Он хочет с тобой поговорить… Генри!

– Да, мам?

– Пожалуйста, не делай глупостей…

Я сделал глубокий вдох и спросил, будто ничего не знаю:

– Каких еще глупостей?

Какую-то долю секунды она колебалась.

– Прятаться… бежать… что-то в таком духе… Уверена, что в этом ничего такого нет. Все образуется. Сходи к шерифу. Прямо сейчас, хорошо?

– Хорошо, мама.

Когда я закончил разговор, у Чарли был совершенно ошалевший вид.

– Они же тебя сразу арестуют.

Так, будто говорил: «У тебя рак». Или же: «Мы только что напоролись на мину». Или: «Разве это нормально, что у самолета нет заднего багажника?» Меня охватил страх; я ощутил головокружение, словно стоял на краю пропасти. Ужасное ощущение. Так должен чувствовать себя последний живой моряк на корабле, который стремительно тонет.

– Что ты будешь делать? – поинтересовался Чарли с тем же похоронным видом.

Неожиданно в темноте взвыла полицейская сирена. Слишком близко… Я кинул сумку на заднее сиденье и открыл дверцу:

– Возвращайся к себе, Чарли.

И исчез в ночи.

Ноа поднял голову от своего телефона как раз в тот момент, чтобы увидеть, как дверца старого «Форда» открывается со стороны водительского сиденья. Он видел, что Генри смылся. Сквозь ветровое стекло он взглядом проследил за ним; парень пробежал вдоль ограждения баскетбольной площадки, затем пересек улицу по направлению к перекрестку, напротив заправочной станции. Его приятель Чарли, в свою очередь, вышел из машины. Он оперся на потрескивающую крышу, закрыв лицо руками, в то время как вой сирены все приближался.

«Боже правый, – подумал Ноа. – А ведь Генри сейчас удирает!»

Он выскочил из «Краун Виктории». Генри пересек перекресток и исчез в проходе между двумя высокими кирпичными складами. Обдираясь о стены, Ноа бросился в том же направлении. Проход был завален горами шин и поддонов. На секунду Рейнольдс заметил силуэт Генри на другом конце, в полосках света уличного фонаря, но он сразу же исчез в левой стороне.

Ноа, спеша из всех сил, пересек проход и, задыхаясь, выскочил на Малкольм-стрит. Сперва он его не увидел. Поискав глазами, в конце концов заметил: Генри, будто кролик, удирал через сквер, скрытый темнотой, которая царила под деревьями. Он обогнул музыкальный киоск и вынырнул с другой стороны на Блер-авеню, затем пробежал по широкому пустынному тротуару вдоль фасада «Вудс кофе», проскочил под тентом кинотеатра, а затем снова исчез на темной улочке между зданиями «Театр палас» и «Лайтхауз винтаж & костюм» – магазина одежды и бижутерии по сниженным ценам. Ноа следовал за ним, но его бег значительно замедлился, и он чувствовал, как в правом боку сильно закололо. Он вышел из того возраста, когда творят такие глупости. Скоро Генри оторвется от него. Тем не менее Рейнольдс довольно быстро поднялся по улочке и направился по земляной тропинке между сосен. Тропинка резко спускалась до самого залива. Детектив двинулся дальше. Как раз вовремя, чтобы увидеть Генри сотней метров ниже, его маленький силуэт, освещенный вспышкой молнии.

На неровной земле, которая стала скользкой от опавших листьев, Ноа опасался подвернуть ногу. В сумерках он мало чего видел, к тому же дождь усилился, и кусты шуршали под ветром. Его порывы трепали листья, которые задевали Ноа, будто крылья летучих мышей. Тяжелые холодные капли ударили в лицо, заставив зажмуриться. Слева между деревьями у причала мужчина заметил лодки: зыбь уже начинала их подталкивать. За пределами бухты было еще хуже – море побелело, волны разбивались о скалы и шквалистый ветер выворачивал деревья, растущие на берегу моря, так, словно хотел вырвать их с корнем.

Что Генри собрался делать?

Выйти в море в такую погоду было самоубийством, по мнению Ноа, не выносящего качки.

Добравшись до поворота примерно в сотне метров над бухтой, он увидел такое, отчего его буквально парализовало.

Генри волок каяк к черным волнам. Он вытащил его из темного угла, под земляным валом, где их было как фасолин в банке.

Но это же сумасшествие!

Ноа вытер мокрое лицо и, сложив руки рупором, окликнул Генри, но шум ветра заглушил его голос. Отдышавшись, Рейнольдс глубоко вдохнул и повторил попытку. На этот раз мальчик, похоже, услышал и поднял голову в его направлении.

На мгновение он неподвижно замер, разглядывая Ноа на узкой прибрежной полосе, усыпанной галькой. А затем продолжил двигаться к береговой линии, наклонившись вперед и таща каяк за собой. Ноа видел, как он бросил туда сумку и вошел в воду, даже не разувшись. Даже здесь, в самой закрытой части бухты, волны злобно раскачивали лодки.

Ноа сделал еще шаг, и размокшая земля ускользнула из-под ног. Он выругался, растянувшись во весь рост и почувствовав острую боль в левой лодыжке. Также при падении он задел правой ладонью кусок скалы, выходящий на поверхность у края тропинки, и новый приступ боли пронзил его от запястья до локтя. Но не рассиживаться же тут! Рейнольдс снова поднялся на ноги и продолжил спускаться по склону, хромая, подпрыгивая и махая рукой, будто семафоря:

– Генри! Не делай этого! Вернись!

Но каяк уже удалялся, сильно раскачиваясь на волнах и направляясь в сторону жадной, изголодавшейся пасти моря.